Глава 2. Лили – день первый

Глава 1. Лиллиан

Настоящее

 

Иногда лгать оказывается необходимо. Иногда ложь – это единственный способ защитить тех, кого любишь, – думала Лиллиан, крутя обручальное кольцо на пальце. За последние восемь месяцев не прошло и дня, когда бы она не повторяла себе эти слова. И, может быть, сегодня ей наконец удастся в них поверить. Единственный способ, повторила себе Лиллиан, продолжая вращать простой золотой ободок – по одному обороту за каждую произнесенную ложь. Опять сбилась – в третий раз подряд – и придавила руку с кольцом бедром, подальше от соблазна. Если б ложь давалась ей с трудом, то она, наверное, смогла бы остановиться. Но лгать было так легко. Гораздо легче, чем говорить правду.

И не реви, повторила она себе строгим наставническим тоном. Хватит уже рыдать перед камерами. Она настроилась решительно – сегодня весь мир увидит ее сильной, а не опухшей от слез. Красная, зареванная физиономия – кому такое понравится? К тому же сегодня у нее на лице макияж – краска наложена везде, густо, как штукатурка. Столько косметики Лиллиан не извела за всю свою жизнь, а милая девушка по имени Жасмин прибавляла еще и еще, слой за слоем.

Наконец Жасмин извлекла откуда-то большой розовый аэрозольный флакон, вылила на волосы Лиллиан столько лака, что на нее можно было бы повесить объявление «Огнеопасно», – и, кажется, удовлетворилась результатом. По крайней мере, отойдя на два шага в сторону, она сначала воззрилась на объект приложения своих усилий, а потом пожала плечиками, точно говоря: «Ну, вот, лучше уже все равно не сделаешь». Не самое ободряющее начало.

Когда визажистка упорхнула, Лиллиан еще посидела неподвижно, разглядывая свои темно-бордовые лакированные ногти и чувствуя себя так, словно играла в «переодевашки». В детстве она была «пацанкой», да и сейчас, став матерью двоих детей, не привыкла особенно задумываться о своей внешности, но слишком уж был велик соблазн притвориться другим человеком, хотя бы ненадолго. В конце концов, если прежнюю Лиллиан уже не вернуть, а свое теперешнее «я» она терпеть не может, то стать поддельной Лиллиан, может быть, и есть лучший выход.

Ее дом тоже преобразился в ожидании съемочной группы. Целую неделю она скребла и мыла сама, но потом, сдавшись, все же призвала себе в помощь наемных уборщиков, и те вылизали их двухэтажный особнячок в колониальном стиле до идеального блеска. Однако, как и следовало ожидать, ассистенты режиссера буквально с порога решили, что это никуда не годится.

В дом они ворвались едва ли не на рассвете. От волнения Лиллиан не смогла даже завтракать и только молча наблюдала, как один из них, напряженный, словно ищейка, носится по дому в поисках семейных фото, распространяя на каждом шагу крепкий запах табака и кофе. Разыскав в кабинете парочку антикварных кресел с откидными подлокотниками, они притащили их в гостиную и поставили по обе стороны от фортепиано Линденов, на крышке которого стратегически разместили все найденные в доме изображения семейства.

Сдувая уголком рта непослушную жесткую прядь, которая лезла ей в глаз, Лиллиан разглядывала композицию на пианино. Место цветочного гобелена, висевшего обычно над инструментом, занял семейный портрет из холла, а снимок Джерри и мальчиков перекочевал с ночного столика у кровати Джоша под бок к фото в серебристой рамке, на котором Лиллиан держала за ручки двух малышей с рюкзачками.

На этом снимке она казалась себе незнакомкой. Когда же это было? Три, а может, четыре года назад? Длинные темно-каштановые волосы обрамляли тогда ее лицо, от улыбки – естественной, а не наигранной, – ярко сияли изумрудные глаза. Кожа была настоящего сливочного оттенка, а носик присыпан мелкими точками веснушек, точно корицей. Если б сейчас Лиллиан встретила себя прежнюю на родительском собрании, то непременно пригласила бы выпить кофе с мороженым и вообще захотела бы с собой дружить. До того у той женщины на фото был счастливый вид.

Лишь два снимка отделяли его от семейного портрета из холла второго этажа. Портрет сделали всего пару месяцев назад, когда Джерри вдруг пришло в голову, что они не снимались все вместе с тех пор, как… ну, в общем, с самого ее возвращения. Джерри сам выбирал конечный вариант из предложенных фотографом кадров, потому что Лиллиан не хотелось даже смотреть на них. Все вышли ужасно. Мальчики точно одеревенели в своих одинаковых галстучках, а рука Джерри маячила где-то возле ее бока, будто он никак не мог решить, прикоснуться к ней или не стоит. И вот теперь все это будут показывать по национальному телевидению. Все увидят двух разных Лиллиан, бок о бок: ту, что была до, и ту, что появилась после. Та, которая после, состригла свои длинные волосы, так что пряди уже не обрамляют лицо. Ее улыбка стала напряженной, вымученной, а глаза утратили прежнюю изумрудную яркость, приобретя оттенок тусклого нефрита.

Лиллиан представила себе, как она подходит к пианино и, размахнувшись, одним движением сбрасывает на пол все фотографии. Все до единой. И как они сначала грохочут, а потом кучей битого стекла и глянцевой бумаги тихо лежат на полу. Прикусив верхнюю губу, она с трудом прогнала непрошенную улыбку. Даже просто подумать о таком, и то было приятно, но последнее, что ей было нужно сейчас, это привлечь к себе еще больше внимания.

Чтобы отвлечься от мыслей о разрушении, Лиллиан перевела взгляд со сверкающих рамочек и улыбающихся из них лиц на поверхность пианино и сосредоточилась на поиске пыли. Красное дерево притягивало ее к себе, точно магнит, а в комнате еще и сейчас не полностью выветрился запах апельсинового масла, которым она его натерла. Лиллиан любила этот инструмент. Она практически вынудила Джерри купить его прямо перед рождением Джоша. Он смеялся над ней, ведь никто из них не мог взять на нем и единой ноты, но она стояла на своем. Инструмент был не для них, а для ребенка, который рос у нее внутри – сначала для Джоша, потом для Дэниела.

Лиллиан покачала головой. Не удивительно, что молодая мама на фото улыбается так безмятежно. Она еще не знает, что иногда жизнь делает за нас совершенно непредсказуемый выбор. Глупая жизнь.

Входная дубовая дверь с грохотом отворилась, и Лиллиан подпрыгнула в своем кресле. Очень высокая и тонкая в кости женщина в костюме цвета загара вошла в дом так непринужденно, словно жила здесь всю жизнь. Лиллиан, не отрываясь, следила за каждым ее движением. Это лицо она узнала бы где угодно: длинный узкий нос, высокие скулы, впалые щеки, ровно постриженные волосы цвета золотистой соломы лежат на голове неподвижно, точно шлем, а глаза такие светлые, как будто их голубизну разбавили молоком. Все это могло принадлежать только одному человеку – Женевьеве Рэндалл из «Хедлайн ньюс». Раньше Джерри и Лиллиан каждую пятницу смотрели ее программу, шутливо споря о том, настоящие те истории из «реальной жизни», которые мисс Рэндалл выводила на большой экран, или нет. Кстати, сама она в реальной жизни оказалась еще худее, чем на экране.

«Класс. Значит, камера и впрямь прибавляет десять фунтов». И Лиллиан втянула округлившийся над ремнем животик.

Кто-то из съемочной группы подошел к знаменитой телеведущей со спины, пропустил под пиджак и блузку провод микрофона, вынул спереди и аккуратно прикрепил микрофон на лацкан. Лиллиан поразилась, как спокойно Женевьева Рэндалл отнеслась к тому, что чьи-то руки шарят по ее телу под блузкой. Она сидела и перебирала свои карточки с заметками так, словно ничего не происходило. Когда с микрофоном было покончено, она просто одернула пиджак и расправила шелковые рюши на блузке, глядевшие в треугольник между лацканами. Прихватив еще какие-то бумаги, лежавшие поодаль, сложила их перед собой в аккуратную стопку – и только тогда устремила на Лиллиан свой взгляд призрака.

Той на миг показалось, будто журналистка смотрит сквозь нее, точнее, заглядывает прямо ей внутрь и видит все до единого секреты, спрятанные в ее памяти. Лиллиан даже захотелось обхватить себя руками за плечи, чтобы хоть так отгородиться от этого взгляда-рентгена.

– Миссис Линден, – окликнула ее Женевьева Рэндалл с дальнего конца комнаты, и ее голос эхом отозвался в двухэтажном лестничном пролете. – Так приятно видеть вас лично. Спасибо, что согласились поговорить с нами сегодня. – Красные каблуки ее «лодочек» зацокали по деревянному полу, когда она двинулась через гостиную ко второму антикварному креслу, которое стояло напротив Лиллиан.

«Откуда Женевьева Рэндалл меня знает?» – ненадолго удивилась Лиллиан. Потом вспомнила: все на свете теперь знают, кто такая Лиллиан Линден. Последние два года ее лицо буквально не сходит с экранов телевизоров – факт, к которому сама Лиллиан так и не сумела привыкнуть.

Женевьева Рэндалл опустилась в кресло легко, как перышко, и немедленно заняла обычную позу интервьюера: прямая спина, расслабленные плечи, широкая улыбка.

– Для меня большое удовольствие познакомиться с вами, миссис Линден, – сказала журналистка и протянула ей длинную костлявую ладонь.

– Взаимно, – прошелестела Лиллиан, выдавив из себя нервозную улыбку, и пожала холодную руку, надеясь, что ее загрубелые пальцы не оцарапают нежную, как у младенца, кожу мисс Рэндалл.

– Я была в восторге, когда мой продюсер дал добро на этот проект. – Мисс Рэндалл скромно сложила руки на коленях, поверх стопки бумаг. – Я с самого начала слежу за вашей историей. И теперь мне просто не терпится услышать обо всем, что с вами приключилось, из ваших уст.

– Да, спасибо, что пришли. – Лиллиан пошевелилась в кресле.

– Нет, это вам спасибо, что приняли нас. Через пару минут начнем. И, пожалуйста, помните: во время интервью вы должны чувствовать себя совершенно непринужденно. Представьте, что мы – две подруги, которые встретились поболтать за чашечкой кофе. О’кей?.. Помните список вопросов, который я вам присылала? Их я и буду придерживаться, так что никаких сюрпризов. Все, что мне от вас нужно, – это как можно больше подробностей при максимальной точности ответов. Как, по-вашему, справитесь? – Женевьева улыбнулась, сверкнув столь многократно отбеленными зубами, что они уже стали почти прозрачными.

– Я… я постараюсь. – Пот каплями выступил на лбу Лиллиан, грозя потечь и разрушить ее маску из макияжа.

– И вы, конечно, понимаете, что это эксклюзивное интервью? То есть, подписав контракт с нами, вы уже не можете принимать ничьих предложений.

– Очень хорошо понимаю. – Лиллиан прикусила щеку. Эксклюзивность контракта как раз и была той единственной причиной, которая убедила ее согласиться на это интервью. В последнее время вся ее жизнь превратилась в сплошное медийное колесо, а эта маленькая оговорка обещала из него выход. Всего одно интервью – вот это, самое последнее, – и она свободна.

– Отлично. Ну, значит, с юридическими вопросами покончено. – Женевьева оглянулась. – А где ваш муж, миссис Линден? Где Джерри? Я надеялась поговорить и с ним, когда мы с вами закончим.

– Он наверху, готовится. – Лиллиан поднесла было ко рту большой палец, чтобы вцепиться зубами в ноготь, но вовремя остановилась, вспомнив про лак. – Я сказала, что ему не обязательно присутствовать постоянно. Так будет легче и ему, и мне.

– Конечно, разумеется. Речь ведь пойдет о вас. Все, что хорошо для вас, хорошо и для меня. А дети? – Красный кончик короткого толстого маркера «Шарпи» стукнул о ее передние зубы, пока она проглядывала записи.

– У соседей, – сказала Лиллиан, прищурившись. – Мне казалось, я ясно дала понять, что против их участия. – Парнишкам и так уже досталось. С ними больше никаких интервью. Они с Джерри уже давно так решили.

Женевьева подняла глаза от своих записей.

– Нет, нет, я просто подумала, что мы могли бы снять вас всей семьей, в конце, вот и всё. Не волнуйтесь, Лиллиан, никаких вопросов.

– Ладно, снимок можно, но только один. – За последние годы фотографы стали для Джоша и Дэниела привычным делом. Так что мальчишки, может, и не заметят еще одного дядьку с фотоаппаратом, суетящегося где-то в отдалении.

– Так, я почти готова, – бросила Женевьева человеку в наушниках. – Мои вопросы, Ральф.

Молодой парень с волосами цвета белой дорожной пыли и в очках в толстой черной оправе – тот самый, который собирал по дому фотографии, – подбежал к журналистке и встал, опустив глаза в пол, точно рядовой пес, заискивающий перед своей альфой. Это был практикант. Женевьева не глядя сунула ему несколько измятых листков, покрытых чернильными каракулями, и продолжала перелистывать карточки.

– Просмотрите это со Стивом, и начнем, – приказала она. Молодой человек тут же скрылся. Интермедия произвела на Лиллиан впечатление.

После проверки звука снова прибежал Ральф, помог Женевьеве с микрофоном и позвал Жасмин, еще раз подправить макияж обеим женщинам перед началом, хотя Лиллиан была уверена, что если кому-то и надо что-то подправить, то исключительно ей. Затем все вокруг замерли, словно неживые, и только Женевьева продолжала двигаться. Пригладив свои и без того идеально гладкие волосы, она сказала:

– Мотор. – Заработали камеры. – Пять, четыре, три, два, один… интервью с Лиллиан Линден.

Глава 2. Лили – день первый

Фиджи

 

Двери легко скользят в стороны, и влажная жара – обычная для Фиджи – вползает в здание крошечного аэропортика, смешиваясь с застоявшимся кондиционированным воздухом. Я делаю глубокий вдох. Запах искусственной прохлады, утекающей в разгоряченную атмосферу, видимо, одинаков повсюду на земле.

– Ах, Лиллиан, ты только посмотри на нас, какие мы с тобой стали завзятые авиапутешественницы. – Маргарет просовывает свою пятнистую от старости руку в сгиб моего локтя и увлекает меня за собой, к крошечному самолетику, который уже появился на горизонте. – Жалко, что ты не надела что-нибудь более… подходящее случаю.

Там, на курорте, я натянула поверх купальных плавок шорты из старых обрезанных джинсов и накинула легкую зеленую футболку буквально за пару минут до появления приехавшего за нами лимузина. Я еще не успела сунуть ноги в свои дряхлые «найки», а коридорный уже закидывал в корзину мой багаж. Здесь, на Фиджи, никому, кроме Маргарет, и в голову не придет заботиться о том, кто как выглядит. Я могла бы хоть голая пройти по всему пляжу из конца в конец, никто бы и глазом не моргнул; только мальчики-разносчики напитков, может, спросили бы, не хочу ли я новый коктейль.

На Фиджи мы уже неделю, и за это время я палец о палец ни разу не ударила; даже мою собственную сумку, и ту носили за мной другие люди. Похоже, весь здешний обслуживающий персонал получил строжайшие указания обхаживать нас так, будто мы кинозвезды. При том что еды здесь просто дикое количество, а физической нагрузки явно не хватает, домой я вернусь, потолстев фунтов на двадцать, не меньше.

– Извини, Маргарет, это все, что у меня было чистого. Никто не предупредил меня про дресс-код.

– Дресс-код здесь ни при чем, речь идет об элементарном самоуважении. Если ты не можешь хорошо выглядеть ради себя, то хотя бы обо мне подумай. Тебе что, трудно было подкраситься немного или хотя бы прическу какую-нибудь сделать? – И она легко оглаживает рукой собственную шевелюру, точно демонстрируя, сколько именно труда надлежит вкладывать в свою внешность. – У тебя такая хорошенькая мордашка, почему же ты не даешь остальным полюбоваться ею?

С десяток резких ответов уже готовы сорваться у меня с языка, но я молчу. Я всегда молчу.

– У меня в сумке есть кое-что из косметики. Накрашусь, когда сядем в самолет, если тебе так будет приятнее.

Ее прямо передергивает, когда она бросает взгляд на мой затасканный синий рюкзачок, который я ношу вместо дамской сумки еще с колледжа. Дома у меня целый чулан забит сумками, которые за девять лет нашей совместной жизни с Джерри подарила мне Маргарет – наверняка в надежде соблазнить меня бросить мою старую спортивную развалюху. Иногда я даже ношу что-нибудь из них, в особых случаях, но никогда при Маргарет; таков мой сверх-пассивно-агрессивный способ показывать, что я уже не маленькая девочка, а она – не моя мама.

– Да, дорогая, спасибо. – И ни словечка о моей сумке на этот раз – потрясающе! – Надеюсь, сделав это для меня, ты обнаружишь, что тебе и самой приятно. – И она с таким чувством треплет меня по руке, что я проглатываю уже заготовленный ответ. Что с каждым разом становится все труднее.

Роскошь явно пришлась Маргарет по вкусу. Хотя в жизни ей всякого пришлось повидать – ее муж, помощник шерифа в провинциальной Айове, умер очень рано, оставив ее молодой вдовой, так что она привыкла делать покупки исключительно на распродажах и со страстью коллекционировать купоны на скидки. А тут, гляди-ка, за какую-то неделю в совершенстве овладела искусством небрежно кивать коридорному на чемоданы и одним касанием пальцев опускать чаевые ему в ладонь…

Сегодня она вся в белом, а ее наряд по стилю напоминает начало восьмидесятых. В таком костюме хорошо ходить на званый ланч с подружками, а не летать в самолете, но Маргарет явно считает его последним писком моды. Во всем остальном она выглядит и вправду очень мило. Волосы нарядным облачком цвета сливок с медом окружают ее голову, огромные очки от солнца блестящей бабочкой присели на нос. Каждый раз, когда она улыбается, матовый блеск заботливо наложенного поутру макияжа нарушают маленькие морщинки.

– Ну, вот мы и на месте. – Маргарет тяжело переводит дыхание.

Вблизи самолетик выглядит уже не так впечатляюще. Вдоль его корпуса тянется красно-синяя полоса, отчего он кажется мне похожим скорее на киношный реквизит, чем на настоящую машину, которая через считаные минуты поднимет нас в воздух. К тому же он маленький, такой маленький, что я только диву даюсь: неужели реактивные самолеты бывают такими? Всего три иллюминатора разделяют его хвост и кабину пилота; ничего, похожего на отсек для багажа, и близко не видно.

В программе на день, которую нам сегодня утром просунули под дверь, написано, что на борту этого самолета мы проведем четыре с половиной часа. С нами полетит какой-то тип из «Карлтон йогурт», он и устроит нас на этом «частном острове». Четыре часа в обществе свекрови и незнакомого человека! Как я это выдержу? Придется, наверное, позаимствовать у Маргарет одну из ее волшебных снотворных пилюль.

Чтобы попасть в крошечный серый самолетик, надо подняться всего по трем ступенькам. Маргарет идет первой, я не возражаю. В конце концов, это ведь ее каникулы, так что я следую в арьергарде. Такой расклад устраивает нас обеих: она почти всегда получает, что хочет, а я не спорю – так спокойнее.

Когда она позвонила нам и сообщила, что выиграла поездку на Фиджи на двоих, да еще бесплатно, я ей не поверила. Решила, что какой-нибудь спорый на язык коммивояжер навешал ей лапши на уши. Маргарет живет в четырех часах езды от нас, в доме для престарелых в Черт-те-Где, штат Айова, и она единственный человек в мире, который еще верит телемаркетингу.

Нет, я вправду люблю Маргарет, но по-своему, и это не значит, что с ней легко. До приезда на Фиджи я думала об этих каникулах примерно так же, как о посещении гинеколога: неприятно, но нужно. Однако Джерри решил, что в моем круглосуточном труде в должности жены и матери мне необходим перерыв, а Маргарет сочла, что недолгая разлука нас «только сблизит» – так что пришлось поехать.

И хорошо, что я их послушала. Фиджи – это чистый рай, и даже компания Маргарет его не портит. Не знаю, в чем дело – в исключительной ли погоде или во всепроникающих цветочных ароматах, на которых настоян здешний воздух, только здесь мы – и я, и она, – как-то изменились. Без Джерри и мальчиков Маргарет почти позабыла надоедать мне советами о том, как стать превосходной женой и матерью. А я смогла расслабиться и насладиться пребыванием в земном раю так, как и не подозревала, что у меня получится.

Пригнув голову, я ныряю в круглый дверной проем, огибаю какой-то угол и оказываюсь в салоне. Первое, что я вижу, – пять безупречных кожаных кресел, два в затылок друг другу вдоль каждой стороны прохода, и одно в хвосте, посредине. Маргарет протискивается мимо стюардессы, которая бесшумно что-то делает в передней части салона, и направляется ко второму ряду. На спинке каждого кресла есть телеэкран, а закусок и напитков столько, что хватило бы на всю детсадовскую группу Дэниела разом. Похоже, я и тут ошиблась. Путешествовать будем с шиком. В смысле, еда и телевизор. Такие каникулы мне нравятся!

Зря я не поверила Дженис, представительнице фирмы «Карлтон». А ведь она с самого начала твердила нам, что вторая половина нашего отдыха будет просто изумительной. Сама Дженис никогда не бывала на Адьята-бич. Обычно и туда, и на Фиджи ездит ее босс, но на этот раз его на неделю задержали в офисе компании какие-то дела. Когда об этом стало известно, то весь отдел по связям с общественностью тянул жребий, кто поедет вместо него, и выиграла Дженис. Я огорчена, что теперь она не с нами, но Дженис говорит, что ее босс – нормальный парень. Нормальный-то нормальный, только вряд ли он будет смешить меня так, как Дженис, – с ней мы просто животики от смеха надрывали. Зато она дала мне свой электронный адрес, так что мы сможем переписываться.

– Прошу прощения, мисс, не принесете мне, пожалуйста, водички? – кричит Маргарет стюардессе и плюхается на сиденье.

– Маргарет, – шепчу я, – я сама принесу.

– Нет, дорогая, это ее работа. Пусть она ее и делает, – отвечает свекровь во весь голос, так что мне хочется провалиться от смущения.

Высокая рыжеватая блондинка идет к нам по проходу. Чуть заметные складочки у рта и в уголках глаз лишь подчеркивают добродушие, которое выдает ее голос.

– Здра-авствуйте, дорогуши, что для ва-ас? – Протяжный акцент выдает в ней уроженку юга.

– Не могли бы вы принести мне воды, желательно из бутылки? Безо льда. Полстакана. – Маргарет умолкает, видимо, что-то обдумывая. – Надеюсь, вода уже охлажденная?

– Конечно.

– Вот и хорошо. Лиллиан, скажи этой милой женщине, что ты хочешь.

– Ничего, спасибо. – Меньше всего на свете мне хочется сейчас усложнять стюардессе жизнь. Для этого у нее есть Маргарет.

– Тогда ей то же, что и мне, – приказывает свекровь так властно, что у меня не хватает духу спорить.

Пока стюардесса, грациозно покачиваясь на ходу, возвращается в начало салона, я сую руку в передний карман моего рюкзака, тот, что под молнией. Это книжный карман. В него отлично входит любой роман, ну, кроме некоторых русских, конечно, – для них подходящего кармана еще не придумали. Я едва успеваю достать книгу и раскрыть ее на первой странице, как возвращается стюардесса.

Надо же, она либо ясновидящая, либо и впрямь знает свою работу лучше некуда. В руках у нее не только вода для Маргарет, но также запас салфеток, подушка и одеяло. Попроси у нее Маргарет луну с неба, она и то, наверное, не отказала бы; счастье, что та не просит. Положив освободившиеся руки на спинки кресел по обе стороны прохода, стюардесса обращается к нам обеим:

– Дамы, если вам что-нибудь нужно, обращайтесь. Меня зовут Тереза.

Маргарет только кивает – она слишком озабочена откручиванием безопасной крышки с бутылочки с лекарствами, чтобы отвечать по-человечески. Наконец, выбрав из радужной россыпи пилюль две белые, кидает их себе в рот, запивает водой и проглатывает. Этого ей хватит часа на три-четыре, не меньше.

– Большое спасибо. – Я изо всех сил стараюсь спасти положение. Тереза кивает – судя по всему, ей не обидно, а смешно.

– Полет у нас впереди ровный; так что выспитесь вы, как в своей постели. Доброго сна, милая, – воркует Тереза над Маргарет, потом поворачивается и протягивает мне вспотевшую ледяную бутылку. – Вот, а это вам, держите.

– Спасибо. – Я опускаю бутылку в расстегнутый карман рюкзака – на потом.

– Нет проблем, милая – это ведь и впрямь моя работа. – Ее глаза лукаво вспыхивают, и я понимаю, что она слышала слова Маргарет. – А вы пока посидите, расслабьтесь. Дейв будет с минуты на минуту, тогда и полетим.

– Дейв? – Имя почему-то кажется мне знакомым. – Это пилот?

Она качает головой; жесткие, как пшеничные колосья, пряди щекочут ей лицо.

– Нет, Дейв – это парень из компании «Карлтон йогурт». Не беспокойтесь, он славный, даже очень милый.

– Дейв Холл? – Кажется, Дженис так его называла.

– Да, мэм, он самый.

Глава 3. Дейв

Настоящее

 

В пять тридцать утра зазвонил телефон. Дейв, который еще лежал, блаженствуя между сном и бодрствованием, моментально открыл глаза при первых же пронзительных звуках. Слиш. Ком. Ра. Но. Телефон стоял на маленьком черном столике с его стороны кровати.

Он взглянул на жену: та крепко спала, черная атласная маска для сна и беруши на месте. Раньше Дейв думал, что так спят только героини кинофильмов, а потом повстречал Бет. Чьи требования к условиям для качественного сна оказались пожестче, чем у принцессы на горошине. Сначала его это раздражало, но сейчас он находил ее привычки даже милыми.

Телефон зазвонил снова. Несмотря на беруши, Бет заворочалась и натянула на голову подушку, из-под которой тут же высыпались крутые золотистые кудряшки. Наверное, во всем солнечном Лос-Анджелесе не было другой кровати с таким количеством подушек и одеял, как у них с Бет. А все потому, что его жена, презрев увещевания защитников окружающей среды и жалобы мужа, упорно поддерживала в их квартире температуру в шестьдесят пять градусов по Фаренгейту. Дейв встряхнул головой, разгоняя сон, и схватил трубку телефона, пока тот не заверещал снова.

– Алло, – просипел он шершавым спросонья голосом.

– Алло, я звоню Дэвиду Холлу. С ним можно поговорить?

Телемаркетер. Он тут же пришел в ярость.

– Сейчас пять часов утра, и я совершенно уверен, что не нуждаюсь в товарах, которые вы продаете. Пожалуйста, вычеркните мой номер из вашего списка и никогда больше не звоните сюда, – прорычал Дейв.

Но он не успел положить трубку, как голос продолжил:

– Сэр, пожалуйста, подождите. Я звоню вам по просьбе Лиллиан Линден.

Дейв замер, затем снова прижал к уху трубку.

– Что вы сказали? – Его сердце учащенно забилось, на смену утихающей ярости пришло любопытство.

– Э-э… я из «Хедлайн ньюс». Мне нужно передать вам кое-что от Лиллиан Линден. – Голос был очень молодой, звонивший явно нервничал.

Дейв повернулся на бок и медленно сел, не отнимая трубки от уха. Он вздрогнул, коснувшись деревянного пола босыми ногами, встал и на цыпочках пошел в ванную комнату, примыкавшую к спальне. И только там, после того, как дверь, тихо щелкнув, закрылась, позволил себе заговорить во весь голос.

– Послушайте, я не знаю, кто вы такой, но мой номер вычеркнут из абонентских списков не без причины. Ваши коллеги и так вытрясли из меня все, что могли, – интервью, фотосессии, съемки для телевидения… Так что оставьте, наконец, меня и мою семью в покое, – прорычал Дейв.

– Вы меня не поняли, мистер Холл; я звоню вам с позволения миссис Линден. Она сама дала мне ваш номер.

– Ага, щас. – Дейв фыркнул. – Лиллиан дала тебе мой номер? Так я и поверил. Да ты хоть знаешь, о чем говоришь, мальчик? Ты грязи под ее ногами не стоишь, так что не впутывай ее в это дело. Она достаточно настрадалась и без таких, как ты. И вообще, дай мне своего продюсера, редактора или как там называется твой босс, и я постараюсь сделать все, чтобы тебя немедленно уволили.

Тишина была ему ответом. Дейв уже подумал, что парень отключился, но услышал далекие голоса и шорох трубки, переходящей из рук в руки.

– Алло, это мистер Холл? Мистер Дэвид Холл? – На этот раз голос был мужской и совершенно точно начальнический.

– Да, с кем я говорю? – Дейв отвечал деловито, так, как обычно говорил со старшими менеджерами на работе.

– Меня зовут Билл Миллер. Я продюсер, работаю в «Хедлайн ньюс». Я так понял, что вы хотите со мной поговорить.

– Да, сэр. Не знаю, кто тот парнишка, который говорил со мной только что, но я ему ясно сказал – больше никаких интервью и появлений на телеэкране. Мне стоило больших усилий вернуться к нормальной жизни, когда меня не узнаёт каждая собака на улице, и я не хочу, чтобы все мои труды пошли прахом. Так что забудьте, пожалуйста, мое имя и мой номер телефона, и то, что я вообще есть на свете, – продолжал он, скрипнув зубами. – И не вспоминайте обо мне никогда, а особенно в пять часов утра!

– Я глубоко извиняюсь, сэр. – Билл Миллер вздохнул. – Ральф, мой практикант, не сообразил, что вы в Калифорнии, а мы-то в Нью-Йорке, и не учел разницу во времени. – Он выделял голосом слова, вероятно, с целью усовершенствования образования стоявшего рядом недотепы Ральфа.

– Ладно, я понял. Пусть этот ваш Ральф напутал со временем, бывает; но он заливал мне, что мой номер якобы дала ему миссис Линден. А это уже вранье. Не знаю, где вы его взяли, но, кажется, я выразил свою позицию предельно ясно. Я не хочу больше давать никаких интервью.

Билл смущенно молчал. Затем он произнес:

– Э-э, мистер Холл, мне очень неловко говорить вам об этом, но дело в том, что миссис Линден действительно сама дала нам ваш номер. Она согласилась участвовать в эксклюзивном выпуске программы «Хедлайн ньюс», целиком посвященном только вашей истории, от начала до конца.

Рот Дейва раскрылся, но из него не вырвалось ни звука. Лиллиан сдалась? Они уже несколько месяцев не разговаривали, но ради такой новости, уж конечно, она позвонила бы ему сама. И еще – вряд ли она выложит этому мистеру Миллеру всю их историю «от начала до конца», как он выразился. Этого Дейв не опасался. Но все-таки соглашаться на эксклюзивное теле-интервью для шоу-программы, известной своей агрессивностью на весь свет?.. Нет, это уже за гранью.

Дрожащей рукой Дейв провел по спутанным после сна волосам, чувствуя, как в груди у него завязывается тугой узел. Больше всего на свете ему хотелось позвонить сейчас ей, услышать ее звонкий смех, убедиться, что она счастлива. Он умирал от желания услышать, какие новости у ее мальчиков, у нее самой, как… но об этом нечего было и думать. Никаких контактов. Так они договорились.

– Извините, мистер Миллер, похоже, вы человек порядочный, и мне жаль вам отказывать, но ваше предложение меня не интересует. – Он постарался, чтобы его голос прозвучал максимально уверенно. – Ни у меня, ни у моих домашних нет никакого желания возвращаться под свет софитов. Так что делайте ваше шоу без меня.

В трубке приглушенно засмеялись.

– А знаете, ведь она нам так и сказала, что вы откажетесь. Причем почти теми же самыми словами. С ума сойти.

Завистливая улыбка скользнула по губам Дейва. Лили и впрямь каким-то сверхъестественным чутьем угадывала, что он скажет или сделает, причем раньше, чем он даже успевал об этом подумать. И не сосчитать, сколько раз он обвинял ее в том, что она читает его мысли – в шутку, конечно. Его сердце вдруг наполнилось странной смесью тоски и счастья. Вот почему он не любил говорить о ней и о времени, которое они провели вместе.

– Что ж, можете передать ей, что она не ошиблась. До свидания, мистер Миллер.

Но отделаться от него оказалось не так-то просто.

– Мистер Холл, подождите, есть еще кое-что. После вашего отказа миссис Линден поручила мне передать вам вот что.

Да будет этому разговору конец или нет?

– Хорошо, давайте, выкладывайте, что там еще у вас, и я повешу трубку.

– Она сказала… – Билл Миллер откашлялся, прочищая горло. – А-гхм… э-э… Велела передать вам слово в слово: «Ты у меня в долгу».

Дейва дернулся, как от пощечины. И даже ухватился за край раковины, чтобы не упасть.

Он вдруг понял, что уже не может нажать на телефоне спасительную красную кнопку; не может произнести все те гадости, которые приходили ему в голову во время этого затянувшегося разговора. Он может только сидеть в онемении на краю ванной и молча слушать, потому что слова, которые произнес сейчас этот человек, – чистая правда. Дейв действительно был у Лиллиан в долгу, а за что именно, никто, кроме них двоих, никогда не узнает.