Глава 8. Дэвид – день первый

Где-то в южной части Тихого океана

 

Волны упрямо толкают меня под воду, как хулиганы в бассейне. Я знаю, что совершил роковую ошибку, но выбора у меня не было. Снова и снова обдумывая все произошедшее, прихожу к выводу, что это должен был быть я. Больше некому.

* * *

Широко расставив руки, Лиллиан первой вскарабкалась на восьмиугольник надутого спасательного плота и приготовилась втащить на скользкий желтый пластик миссис Линден. Дождь крупными тяжелыми каплями молотил нас по рукам, головам, спинам, пока она тянула наверх тяжелую, потерявшую сознание женщину, а я толкал ее снизу. Наконец нам удалось это сделать, но от последнего толчка плот отчалил и поплыл, привязанный к самолету длинной веревкой, а я остался стоять в дверном проеме. Потянув за нейлоновый шнур, я вернул плот. И тут Лиллиан приготовилась лезть через борт наружу.

– У Маргарет нет спасательного жилета, – крикнула она, опускаясь на надувную скамью, которая плясала под ней, как горячая лошадь. – Давайте поменяемся местами. Я схожу за ним.

– НЕТ. Времени мало…

– Что поделаешь. – Она не дала мне договорить.

– Может, дадите мне закончить? Я хотел сказать, что вы будете ходить слишком долго. А я сейчас вернусь. Минут через пять, максимум.

Она поколебалась, но вернулась на место.

– Хорошо, но если самолет начнет тонуть, выбирайтесь сразу, ладно? Обещайте мне.

– А вы сразу берите из кармана лодки нож и перерезайте шнур, иначе вас тоже затянет.

Она шарит обеими руками в пластиковом клапане на борту нашего плавсредства и вынимает оттуда что-то серебристо-оранжевое.

– Нашла! Но вы ведь вернетесь, правда?

– Вернусь, – кричу я и исчезаю в темноте фюзеляжа, где еще продолжают мигать аварийные огни.

Расплескивая все поднимающуюся воду и уворачиваясь от тела Терезы, которое плывет мне навстречу, я добираюсь до кресла Маргарет и выдергиваю из-под него спасательный жилет. Поворачиваясь, чтобы идти назад, ударяюсь обо что-то ногой – рюкзачок Лиллиан. Без раздумий закидываю промокшую насквозь сумку себе на спину и продеваю руки в лямки. Вода уже доходит мне почти до подмышек, так что я скорее плыву, чем иду. Так, еще раз не задеть Терезу. Хорошая она была женщина. Никому не пожелаешь такой смерти.

В овальную дверь самолета хлещет снаружи вода. Потянув шнур спасательного жилета, я делаю глубокий вдох и ныряю в поток, плотно сомкнув губы и зажмурившись, чтобы не наглотаться соленой воды. Отчаянно колотя руками и ногами, думаю только о том, как отплыть от самолета подальше – ведь, идя ко дну, он наверняка утянет с собой и меня.

Когда моя голова все же оказывается на поверхности, я приоткрываю глаза и, щурясь от дождя, начинают высматривать наш плот и Лиллиан в нем. Их нигде нет. Наматывая круги по воде, я беспомощно наблюдаю, как самолет, клюнув носом, идет ко дну.

* * *

И вот я плыву. Рюкзак Лиллиан тянет меня вниз, почти сводя на нет подъемную силу моего жилета. Я бы бросил его, но выпутываться в воде из лямок кажется мне слишком обременительным. К тому же я сосредоточен на дыхании и поиске плота с Лиллиан в окружающей воде.

Удар грома разрывает черноту и, кажется, отдается вибрацией во все моем теле. Молния вспыхивает, ломаясь на тысячи осколков в бурлящей воде впереди, и на долю секунды освещает что-то, плывущее по волнам. Вполне возможно, что это какая-нибудь ерунда, а возможно, плот.

Короткие вспышки молний помогают мне не потерять предмет из виду, и я целенаправленно плыву к нему. Правда, страх делает меня неуклюжим, у меня не получается синхронизировать движения рук и ног. Ладно, черт с ней, с синхронностью, главное – правильно дышать. А волны между тем накатывают так часто, что от одной до другой я не успеваю перевести дух, и у меня начинают гореть легкие. Вдруг я получаю мокрый шлепок прямо в лицо, соленая вода просачивается в уголки моих плотно сжатых губ. Тихая темнота внизу тянет меня за ноги, и каждая новая волна погребает меня под собой на секунду дольше предыдущей.

Вот надо мной вырастает новая водяная гора; она словно великан, а я – ее игрушка. Но я успеваю нырнуть под нее раньше, чем она обрушивается на меня. Гора проходит сверху, а я вишу в воде, подо мной – океанская толща. Ее покой так манит, но тут спасательный жилет выталкивает меня на поверхность – он не дает мне сдаться. Прорываясь сквозь пенную шкуру воды, я цепляюсь щекой за скользкий пластик.

– НА ПОМОЩЬ! – ору я, стараясь перекричать шторм. – Лиллиан! Помогите…

Чья-то рука хватает меня сзади за рубашку и втягивает на край плота.

– Вот, – слышу я свой скрипучий голос, – я принес. – И протягиваю спасательный жилет, а сам без сил и без дыхания падаю на дно пляшущего плавсредства.

– Ты что там, заблудился, что ли? – Я почти счастлив слышать грубый голос Кента. Будь у меня больше сил, я бы его обнял.

– Нет, миссис Линден нужен был спасательный жилет. Но, раз уж вы решили пуститься в плаванье без меня, для меня это был бы последний заплыв на короткую дистанцию, – пробурчал я, рывком поднимая голову от днища, по которому каталась полуторадюймовая волна. – Я чуть не утонул, пока догонял вас. Только не подумай, что я жалуюсь, – саркастически добавляю я.

Щурясь от дождя, вижу Маргарет Линден, которая полулежит на Лиллиан у другого борта. Она по-прежнему без сознания, да и у Лиллиан такой вид, точно она вот-вот отключится. Кент швыряет ей жилет, он ударяет Лиллиан прямо в грудь. Она открывает глаза и кричит:

– Вы… вы живы! Когда вы не вернулись, я подумала… Я думала, мы вас больше не увидим. Я думала… – Ей изменяет голос.

Я жив. Мокрый до нитки, я буквально всей кожей впитываю эти слова. Я уцелел в авиакатастрофе. Я помог спасти человеку жизнь, и я принес сумку.

– У меня для вас кое-что есть, – кричу я и, с риском снова угодить за борт, бреду по вихляющемуся у меня под ногами скользкому желтому дну к Лиллиан – до того мне не терпится показать ей, что я принес. Тут на скамейку напротив плюхается Кент.

– Где Тереза? – Капли стекают по его щекам, затекают в рот. Непривычно видеть его, обычно непроницаемого, таким взволнованным. – Ты видел ее в воде? Я тебя не видел, пока ты не врезался в лодку; может, и ее не вижу. – И он продолжает оглядывать волны вокруг.

У меня вдруг пересыхает во рту, и я открываю его пошире, надеясь поймать побольше пресных капель. Интересно, почему под дождем так легко промокнуть – и так трудно напиться? Пока несколько капель драгоценной влаги стекают мне в распухшую от соли гортань, Кент наклоняется ко мне и заглядывает мне прямо в лицо.

– В чем дело? Где она, Дейв?

Я не знаю, что сказать. Перевожу взгляд на Лиллиан, надеясь на ее помощь, но она нас не слышит. Она вся в крови, прижимает кусок окровавленной ткани к голове миссис Линден, на лацкане светлого пиджака пожилой дамы виден красный потек.

– Чего ты на нее уставился? – рычит Кент. – Отвечай.

Путаясь в словах, я смотрю на свои сморщенные от воды пальцы, чтобы не видеть его лица. Не надо тянуть, лучше сказать все, как есть, – раз, и готово, словно повязку первой помощи сдергиваешь. Я вспоминаю врача, который без обиняков сообщил мне о том, что мой отец умер, не вынеся сердечного приступа. Вот так же и я скажу.

– Кент, не знаю, как тебе сказать… мне очень жаль… Тереза умерла.

Кент, помолчав, фыркнул:

– Да иди ты, придурок, сам не знаешь, что мелешь. Она плавает, как рыба. Ничего с ней не случится. – И он тычет мне толстым пальцем в плечо.

– Она осталась в самолете, Кент!

– Ты-то откуда знаешь? – Он смотрит на меня сверху вниз с отвращением, от которого даже приподнимается его верхняя губа.

– К сожалению, знаю. – Я сажусь на скамью рядом с ним и, как могу, спокойно объясняю. – Когда самолет проходил через турбулентность, она не успела сесть, а когда в нас попала молния и самолет сильно тряхнуло, она… – У меня снова пересыхает во рту. Я не хочу это говорить. Не хочу помнить об этом. – В общем, когда свет загорелся снова, она лежала на полу с открытыми глазами. И не дышала.

– И ты хочешь сказать мне, что вы ее там бросили?

– Кент, она была мертва, – настаиваю я. – Мы едва успели вытащить миссис Линден; вернись мы еще за телом Терезы, нам и самим оттуда не выбраться. Времени не было.

– Времени, говоришь, не было? На тех двоих, значит, было. – И он тычет пальцем в Лиллиан и миссис Линден, которые жмутся друг к дружке, пытаясь укрыться от дождя. – У тебя было время притащить этот дурацкий жилет вместе с рюкзаком нашей мамашки, а Терезу ты бросил тонуть вместе с самолетом? – вопит он, весь раскалившись от ярости, которая вдруг пришла у него на смену упрямому отупению. Его пальцы впиваются в мою рубашку так, что ее ворот сдавливает мне на горло.

– Она была мертва. Что я мог поделать? Честное слово, ничего.

Кент встает на кренящемся плоту лицом ко мне и делает попытку поднять меня в воздух. Он на добрую голову ниже меня и, по крайней мере, фунтов на двадцать тяжелее, но, несмотря на свое выпирающее брюшко, еще вполне мускулист. Я пытаюсь высвободиться из его хватки, но борьба с водой ослабила меня; мне не вырваться из его лап, которые пригибают меня к пенящейся бездне. Сколько меня продержит на плаву мой жилет? И когда меня учуют акулы – до или уже после того, как остановится мое сердце?

Вдруг, без всякой видимой причины, он швыряет меня на дно. Я вползаю на скамью, съеживаюсь и сижу, следя за каждым его движением. А Кент отходит от меня и падает на соседнюю скамью.

– Я сейчас прыгну, – решительно говорит он. – Не могу я, чтобы она оставалась там одна. Вернусь за ней.

– Ты не достанешь ее, Кент. Самолет уже ушел под воду. – Нельзя, чтобы он нас бросил. Ведь я не знаю, ни как включить маяк, ни как оказать первую помощь – ну, разве что смогу открыть аптечку. А он знает этот океан, он летает над ним каждый день. Мне никогда не нравился Кент, но сейчас он нам нужен.

Кент срывает с себя сначала спасательный жилет, потом форменную рубашку пилота и остается в мокрой насквозь белой майке, а рубашку протягивает мне.

– Отдашь это моей ма, если я не выплыву, – бормочет он.

Рубаха повисает в моей руке. Надо бы мне прямо сейчас спросить у Кента адрес его матушки, потому что я уверен – он не выплывет.

– Пожалуйста, останься в лодке и надень свой жилет. Когда прибудут спасатели, они ее вытащат. Наверняка. Держи свою рубашку. Надевай.

– Нет, – качает он головой. – Я не могу ее бросить. Лучше я сам умру.

– Ну, значит, и умрете, – кричит с того конца лодки Лиллиан, подаваясь вперед при каждом слове, так сильно ей приходится напрягать голос. – Вместе с Терезой и с Маргарет.

Пожилая дама лежит, уткнувшись головой ей в колени. Мертвая.

– Как скажете, леди. Я плыву за ней, и никто меня не остановит.

– Вообще-то это моя вина, – говорит вдруг Лиллиан, – что Тереза умерла. Не будь в этом самолете меня, она, наверное, была бы сейчас жива. – Дождь припускает еще сильнее, постепенно смывая с нее кровь, которой она измазана, точно краской.

Кент бросает высматривать в океане невидимый самолет и поворачивается к ней.

– Что вы хотите этим сказать?

– Это я сидела в ее кресле, когда началась турбулентность. Она хотела подойти к моему, но тут самолет так тряхнуло, что ее швырнуло об потолок. А когда свет загорелся снова, она была уже мертва. Если б не я, она сидела бы на своем месте, пристегнутая. И была бы теперь здесь, с вами. – Лиллиан обеими руками показывает, где именно. Надеюсь, она не повредилась в уме.

– С чего это вы решили мне все прямо сейчас выложить, а? Какой вам в этом резон? Чувствуете себя виноватой, что флиртовали с Дейвом? Хотите умереть с чистой совестью? – Хищная улыбка раздвигает уголки его рта, приподнимает губы, так что мы видим оскал его зубов. – Да, Тереза рассказала мне, как вы там сидели и болтали, забыв обо всем на свете, – ну, прямо пара подростков, да и только.

– Ты сам не знаешь, что мелешь, – вмешиваюсь я в надежде хоть как-то исправить ситуацию. – Мы просто разговаривали. И вообще, она замужем.

– Да, и ты вроде как тоже женат, Ромео.

Я открываю рот, чтобы начать возражать, но тут же закрываю его, не сказав ни слова. Спорить с Кентом все равно бесполезно, лучше попытаться образумить Лиллиан.

– Смерть Терезы – это несчастный случай. Вы ведь не знали, что будет потом, никто этого не знал. Нельзя себя винить.

Лиллиан трясет головой.

– Дело не только в Терезе. Есть еще Маргарет. – Имя свекрови дается ей с трудом. – Я и ее убила.

Эти слова она произносит уверенно и четко. Но меня поражает гипнотический эффект, который они производят на Кента. Он поворачивается к океану спиной и, постарев вдруг на десяток лет, опускается на надувную скамью, молча.

– Помните, Дейв, как Тереза попросила меня убрать компьютер? – продолжает Лиллиан. – Когда мы ударились о воду, он как-то… – Она опускает глаза на безжизненное тело у себя на коленях и нежно проводит пальцами по волосам, которые закрывают лицо Маргарет; потом убирает ей за ухо прядь, и я вижу на виске у пожилой женщины глубокую рану, из которой сочится кровь. – Он ударил ее в голову. И лежал на ее коленях, когда мы тащили ее из самолета. Если б я не была такой беспечной, а сидела бы на своем месте и больше думала бы о матери своего мужа, чем о…

– Хватит, – обрываю ее я. – Никого вы не убивали.

– Ну не знаю, Дейв, она говорит так убедительно, – фыркает Кент. У меня начинают чесаться руки.

– Заткнись, Кент! Не будь таким идиотом, оставь ее в покое.

Он выпрямляет спину, окидывает меня с головы до ног внимательным взглядом, словно изучая мои слабые места на случай драки, и раздувает грудь, как рассерженный бойцовый петух. Лиллиан протягивает к нам руку.

– Прекратите, хватит! Дейв, прошу вас, дайте мне закончить! – говорит она так раздраженно, словно я чем-то ее обидел. Еще с полсекунды я тоже меряю Кента взглядом, а потом сажусь, решив отныне быть лишь наблюдателем.

– Я говорю, это моя вина, что двое людей расстались сегодня с жизнью; они умерли из-за меня. И поэтому я совсем не хочу, чтобы был еще и третий. А если вы прыгнете сейчас в воду, Кент, то наверняка утонете. – И она показывает на пляшущие вокруг нас волны. – Вряд ли вы сможете меня простить, но я прошу вас: останьтесь. Пожалуйста.

Кент сидит, то поднимаясь, то опускаясь вместе с плотом, игрушкой в пенистых лапах шторма. Когда я уже начинаю сомневаться, не впал ли он в кому, пилот поворачивается к волнам и в последний раз обшаривает взглядом бушующий океан. Его низкий, покрытый морщинами лоб наморщивается еще сильнее. Видимо, он любит Терезу и не может свыкнуться с мыслью, что она ушла навсегда. Даже представить не могу, что бы я чувствовал на его месте.

А если б это Бет уходила сейчас на дно вместе с самолетом? И я знал бы, что никогда больше не проснусь от того, что ее ледяные ноги прижаты в постели к моим икрам, и никогда не услышу, как она вздыхает над очередной моей дурацкой шуткой? Что, если б один миг разрушил все наши планы, включая и нашу мечту стать родителями в один прекрасный день?

На короткое время я забываю о том, что мне холодно и мокро, а горло саднит так, словно из него вот-вот хлынет кровь, и я принимаю решение: если он еще не передумал плыть за ней, я не стану его удерживать.

Кент задает Лиллиан последний вопрос:

– Ты точно знаешь? В смысле, она точно была мертва? – Его голос звучит до странности спокойно, и от этого, как и вообще от всех его замашек – вспыльчивости, бегающего взгляда, – мне вдруг становится немного не по себе.

Лиллиан кивает.

– Да, к сожалению, точно.

Он открывает рот, будто хочет еще поспорить, но тут же закрывает его и обмякает на сиденье.

– Я остаюсь.

Грустная улыбка скользит по лицу Лиллиан, но она тут же прячет его в ладони и всхлипывает. Мне хочется подойти и ободрить ее, как она ободряла меня после звонка Бет. Нет, ладно, скажу правду: мне просто хочется ощутить тепло другого человеческого тела, прижаться к кому-то напоследок, ведь я не верю, что переживу эту ночь.

Я еложу задом по борту нашего восьмиугольного плотика, пока не подбираюсь к ней так близко, что могу дотянуться рукой до ее плеча. Но я слишком долго думал: огромная волна вдруг обрушивается на наш плот и едва не опрокидывает его. Плавучий кусок желтого пластика встает на дыбы под нашими ногами, и я в панике пытаюсь ухватиться за первое, что попадется под руку, лишь бы не оказаться за бортом. Но под руку ничего не попадается, и мне остается лишь свернуться калачиком и держаться за самого себя.

Я еще долго лежу в этой позе испуганной черепахи, даже когда наш плот перестает отплясывать бешеную джигу, дождь стихает и недавний шторм сменяется некрупной рябью. Я просто не в силах распрямиться. Постепенно меня одолевает сон. Мое измученное тело отдается ему с благодарностью, отключаясь несмотря ни на что. Засыпая, я думаю о том, что если мне и будут сниться кошмары, то вряд ли они окажутся страшнее реальности.

Глава 9. Лиллиан

Настоящее

 

Добравшись до верхней ступеньки лестницы, Лиллиан едва не падала от усталости. Даже схватилась за перила, чтобы удержаться на ногах. Ступни гудели в стильных, но тесных зеленых лодочках от Версаче, высовывавших из-под джинсов свои узкие носы. Неужели можно так вымотаться всего за полтора часа разговора, который ведешь, сидя в кресле?

Просунув указательный палец сначала под один ремешок на пятке, потом под другой, она с трудом стащила с себя туфли. Этот наряд для съемки выбирала ей Джилл; сидит теперь, небось, дома да похохатывает. Но ничего, Лиллиан еще поговорит с ней вечером, когда этот суматошный день закончится.

Джилл твердила, что изумрудно-зеленый распашной топ с низким вырезом подчеркнет глаза Лиллиан и выгодно обозначит талию, но она, вместо того чтобы, как ей было обещано, чувствовать себя соблазнительной пышкой, стеснялась и не знала, куда деваться от стыда. Впереди топ оказался вырезан настолько низко, что ей все время приходилось сидеть прямо, точно она проглотила кочергу, и все ради того, чтобы ее прелести не вываливались прямо в камеру.

Привыкнуть к новому размеру лифчика тоже было не просто. Почти всю жизнь, не исключая беременностей и кормления, она носила чашечку размера В, а за последние несколько месяцев вдруг округлилась, как внезапно созревшая девочка, причем не только в груди.

А все потому, что после полутора лет, проведенных впроголодь, Лиллиан никак не могла наесться. Стоило только ей ощутить приближение голода, как ею тут же овладевала неконтролируемая паника, сродни животному инстинкту. Через восемь месяцев после того, как их спасли, она все еще уверенно держалась на отметке двадцать фунтов плюс к своему весу «до» и пятьдесят к тому, «когда она чуть не умерла на острове».

Но несмотря на то, что она была из тех женщин, кому стройность всегда давалась без усилий, сейчас ей даже нравилась ее новая, округлившаяся фигура. Туго натянутая на талии ткань словно обещала, что она никогда больше не будет ходить голодной, а короткого визита в кладовую было достаточно, чтобы устранить малейшее ощущение неполноты в желудке.

Когда через две недели после спасения она вышла из больницы в сопровождении Джерри, то жалась к нему, стараясь спрятаться от вспышек фотоаппаратов и назойливого блеска камер. Но Джерри не прижимал ее к себе, как она ожидала. Его рука зависла где-то в районе ее бока, едва касаясь кожи, как будто Лиллиан была стеклянной.

Она была уверена: это значит, что он ее больше не любит или жалеет, что ее спасли. Но, встав перед ростовым зеркалом в номере отеля, Лиллиан поняла, почему он держал ее на расстоянии вытянутой руки от себя.

Ее тело не просто исхудало; сквозь кожу явственно был виден скелет. С любопытством она провела пальцем по очертаниям тазовых костей. Они так торчали, натягивая кожу, что Лиллиан побоялась как-нибудь нечаянно проткнуть ее пальцем. Тогда она провела ладонью по животу. Под пуговкой пупка грустно висела пустая складка кожи в серебристых разводах растяжек. Она забрала эту морщинистую кожу между пальцев, радуясь отметинам на ней, которые напоминали ей о том, почему она так отчаянно цеплялась за жизнь.

Если б не эти паутинные линии на животе, тело, которое она видела перед собой в зеркале, показалось бы ей совсем чужим. Точнее, оно напоминало знакомый некогда пейзаж, изуродованный ужасной природной катастрофой. Лиллиан пересчитывала свои ребра, ясно видимые под туго натянутой кожей, а по ее худому лицу бежали слезы, вытекая из когда-то ярких, а теперь запавших и потускневших глаз. Ей вдруг стало понятно отвращение Джерри, и она больше не винила его за то, что он не находил в себе сил прикоснуться к этой женщине в зеркале. Ей и самой была противна эта незнакомка.

Теперь все по-другому. Лиллиан с улыбкой растирала свои затекшие ступни. В последнее время они с Джерри вообще были как молодожены. Стоило ей встать к нему поближе, как его пальцы тут же начинали исследовать ее гладкую кожу с уютными подушечками жирка под ней, а когда она просыпалась, как обычно, среди ночи, то обнаруживала, что он лежит, подкатившись к ней сзади и положив голову на ее округлившееся плечо или руку.

Что ж, если несколько фунтов лишнего веса и покупка нового гардероба – это цена вновь раздутого пламя страсти, то она согласна. Сунув ноги в туфли, Лиллиан с неохотой натянула ремешки. Ощущение было такое, будто за ту минуту, что она провела босой, ее ноги выросли на целый размер. Стараясь не потерять равновесия, она толкнула дверь спальни. Джерри сидел на кровати в очках для чтения и увлеченно что-то печатал, его светло-русые волосы разделял аккуратный пробор. На нем был строгий костюм – тот самый, в тонкую полоску, приберегаемый для свадеб и похорон. В том числе и ее.

Сам того не замечая, Джерри потирал друг о друга ноги в носках – точно, как Дэниел, когда тот увлеченно смотрел какой-нибудь фильм и забывал обо всем на свете. Эх, если б не сверкающий черным глянцем компьютер у него на коленях и не документы, разбросанные по всей их просторной, королевского размера кровати с четырьмя столбиками по углам, как бы она сейчас прыгнула на него и обняла крепко-крепко… Вместо этого Лиллиан, бесшумно ступая по шоколадно-коричневым прядям лохматого ковра, тихо пошла через комнату.

– Эй, как дела? – шепнула она, поглаживая вишнево-красную пипочку, венчавшую столбик кровати. Джерри поднял глаза от компьютера и снял очки. Яркая улыбка озарила его лицо.

– Привет, красотка, вот так сюрприз. Как там у вас внизу? Устроили перерыв?

– Ага, мы еще и до половины не дошли, но у одной из камер сдохли батареи, вот мы и взяли паузу.

– М-м-м-м, – промычал он, кусая резиновый заушник очков. – Ну, и как там пресловутая Женевьева Рэндалл? Такая же страшная, как по телевизору?

Джерри никогда не был фанатом Женевьевы. Называл ее шарлатанкой, говорил, что она все время переигрывает. За это Лиллиан считала его страшно милым.

– Хуже; я подозреваю, что она робот.

– И какой же – злой или добрый? – поинтересовался Джерри, игриво приподняв бровь.

– Злой, конечно, разве бывают какие-то другие?

– Туше́. – Он рассмеялся. – Ну, и как же робот обращается с моей женой? Уже пытался обрести контроль над твоим телом?

– Контроль обретают «чужие». Двойка тебе по киношному зловедению.

– Извини, роботы, конечно, не «чужие», я понял. – Он сложил дужки очков и выпрямил спину. – Нет, по правде, какая она? Сильно отличается от других?

Лиллиан потрясла головой, уставившись в невидимую точку на покрывале и изо всех сил стараясь казаться спокойной.

– Нет, такая же, как и все репортеры. Все время старается вызвать меня на эмоции, получить свою «настоящую» историю… Ну, ты понимаешь, о чем я.

– Да, конечно. – Джерри опустил крышку компьютера и сунул его под кровать. – Иди ко мне, сюда, расслабься ненадолго. – Он немного подвинулся, слегка поерзав по покрывалу и смяв пару бумаг, потом похлопал ладонью по освободившемуся местечку рядом с собой.

– Я туда не влезу, – вздохнула Лиллиан, на глазок сопоставляя скромные размеры освободившегося пространства и свои щедрые сегодняшние габариты. Но он ничего не хотел слушать и снова похлопал по покрывалу. Скидывая туфли, она с сомнением подняла брови, но Джерри отказался понимать и этот намек. Его рука скользнула вокруг ее талии, пальцы просунулись в петельку для ремня на спине.

– Ничего, мы тебя втиснем. – Одним резким рывком он усадил ее на нагретое им место так, что ее ноги оказались под его собственными, а голова легла ему на грудь, макушкой под подбородок, так что она слышала, как бьется его сердце.

От него пахло любимым одеколоном, тем, что она купила ему в «Мейсис», когда он стал партнером в фирме, за год до ее поездки на Фиджи. Джерри пользовался им только в особых случаях – для важного выступления в суде, к примеру, или когда они выходили куда-то вдвоем, – не просто пробежаться по «Уолмарту» в поисках кухонных контейнеров и перехватить чего-нибудь в «Тако Белл», а на серьезное мероприятие. Он был не из тех мужчин, которые поливают себя парфюмом так, что рядом с ними спичкой чиркнуть страшно. Нет, в отношении запахов Джерри был так же умерен и консервативен, как и вообще во всем – позволял себе только один вспрыск. Лиллиан зарылась носом в складку на его шее, вдыхая аромат.

– Ты никому ничего не обязана, помни.

– Знаю. – Лиллиан помолчала, задумавшись, как ему объяснить. – Но я сама хочу.

Джерри сидел неподвижно, правой рукой обнимая жену, левой поглаживая ее свободную руку. От его легких прикосновений по спине у нее бежали мурашки. Она запрокинула голову, чтобы поцеловать его в шею.

Устраиваясь на кровати поудобнее, Лиллиан думала о том, какие мысли крутятся сейчас в голове у Джерри. В такие моменты, как этот, ей всегда хотелось рассказать ему все от начала до конца, без утайки. Но она всегда вовремя одумывалась и вспоминала, почему ей надо молчать и как изменится вся их жизнь, если он узнает.

– Не понимаю, зачем тебе все это? Мне казалось, что ты терпеть не можешь и интервью, и журналистов. – Кожей головы она ощутила его горячее дыхание, когда он зарылся в ее волосы носом.

– Я хочу, чтобы все наконец кончилось, и считаю, что если они получат всю нашу историю целиком, то отстанут от нас. Да и контракт они предложили особый; ты же сам говорил, что пункт об эксклюзивности обойти никак нельзя. Так что это будет самое последнее интервью… в нашей жизни.

Он засмеялся и покачал головой, проводя губами по ее волосам.

– Так-то оно так, но в любом контракте можно найти лазейки. Даже при том, что у тебя есть отличный адвокат, думаю, что одним интервью эти стервятники не насытятся. – Он помолчал. – Значит, Дейв тоже согласился, я правильно понимаю?

У нее застучало в висках, когда она услышала это имя. Лиллиан не любила говорить о нем с Джерри, хотя тот клялся, что больше не ревнует; а ведь не так давно его отчаянная ревность угрожала сожрать их брак, как стена огня пожирает лес. Каждый раз, когда Джерри сам заговаривал о Дейве, она внутренне готовилась защищаться.

– Видимо, да. – Лиллиан постаралась, чтобы ее голос прозвучал безразлично. – Один из прислужников робота раскололся. Сказал, что на следующей неделе они едут в Калифорнию снимать его часть.

– Значит, ты с ним не говорила? – продолжал он осторожно прощупывать почву.

– Нет, Джерри, – выплюнула она. – Я не говорила с Дэвидом… – Лиллиан скрипнула зубами. Черт, нельзя его так больше называть. – Я хотела сказать, с Дейвом, потому что ты попросил меня больше этого не делать. Я и не делаю, уже пять месяцев. – Тут она споткнулась. Если б Джерри знал, какой искушенной лгуньей она стала за последнее время, то сразу поверил бы ей сейчас. Это ложь – по крайней мере, хорошая ложь – требует тщательного продумывания и точного исполнения. А правда срывается с языка такой, какая есть. Непричесанная. Но Джерри ничего этого не знает.

Он снимает руку с плеча Лиллиан, и она свешивается с края кровати.

– Х-м-м-м, ну ладно. Просто когда я в последний раз говорил с Бет, она сказала мне, что они покончили с любыми интервью, вот я и удивился.

– А когда ты говорил с Бет? – Она отодвинулась от него ровно настолько, чтобы видеть его лицо. Джерри и Бет познакомились на Фиджи сразу после катастрофы, и потом поддерживали приятельские отношения на расстоянии. Но Лиллиан понятия не имела, что они до сих пор общаются. Это небезопасно – позволять Джерри и Бет болтать наедине.

– Давно, несколько месяцев назад. – Он небрежно махнул рукой. – Она звонила мне в офис, хотела получить консультацию насчет компенсации от «Карлтона». Судя по голосу, Бет была счастлива, что Дейв дома. Говорила, что они не дают больше интервью, потому что снова пытаются забеременеть и не хотят, чтобы стресс им помешал. – Джерри пожал плечами. – Может, у них уже все получилось. И интервью больше не проблема.

– Может быть. – Лиллиан пожала плечом, стараясь подражать беззаботному тону Джерри, хотя вообще-то ей хотелось плакать. Джерри положил ладонь ей между лопаток и слегка надавил, снова привлекая ее к себе на грудь.

– Ну, и до чего вы уже добрались там, внизу? – Он явно хотел сменить тему. Лиллиан подыграла.

– Едва обсудили катастрофу. Совсем немного, а тут эта батарея возьми и разрядись. И знаешь, Женевьева Рэндалл так разозлилась…

– Вот уж не думал, что роботы способны на эмоции.

– Насчет эмоций не знаю, а раздражаться наш конкретный робот очень даже способен.

Джерри посмеялся и стал раскручивать ее на подробности:

– А что у вас там дальше по плану?

– В моем списке вся серия вопросов о выживании. Ты замечал, как люди интересуются этой темой? Но, боюсь, тут Женевьева будет разочарована, ведь я почти не имела к этому отношения. Проблемами выживания занимались по большей части Кент и Дейв. Я собирала плоды и вообще все, что можно съесть, а они ходили на охоту – такой вот бессовестный сексизм.

– Ничего, надеюсь, феминистки тебя простят.

– Поживем – увидим. Но мне почему-то кажется, что я еще получу кучу писем совсем другого содержания. У каждого ведь свое мнение, и никто не хочет держать его при себе. Но мне, в общем-то, наплевать. Ну а потом… – Она помешкала, придвинулась поближе и просунула свои вдруг похолодевшие ладони ему под бедра. – Потом переход на личности: Маргарет, Дэвид, Кент и… Пол.

Последнее имя она шепнула, словно по секрету. И сразу почувствовала, как Джерри скрипнул зубами поверх ее макушки. Лиллиан порадовалась, что не видит его лица.

– Вот уж где Женевьева Рэндалл порезвится. – Он произнес это со злостью, но Лиллиан не поняла, на кого именно. – Ладно, может быть, я спущусь к финалу, когда тебя спасут. После всего – ну, ты понимаешь. – Его слова причиняли ей боль, и, хотя они сидели сейчас в обнимку, впечатление все равно было такое, будто между ними тысячи миль.

– Знаешь что, Джер? Не приходи. Я справлюсь. Если для тебя это такая большая жертва, то не надо.

– Господи. Ты же знаешь, что для меня та часть истории – самое страшное. Я просто не могу слушать ее снова.

Лиллиан обеими ладонями уперлась ему в грудь и выпрямилась.

– Как мне жаль, что тебе неприятно слышать эту историю; видит бог, я совсем не хочу тебя расстраивать. Только не забывай, пожалуйста, что для меня это никакая не история. Это часть моей жизни.

Джерри приподнялся на локте.

– То есть я же еще и виноват? Да ты только послушай, как ты говоришь о нем. Ты же его любила. Разве я могу не ревновать?

– Не знаю. Я еще понимаю, что ты ревнуешь меня к Дэвиду – он в Калифорнии, до него хотя бы долететь можно. Но к Полу… Он же умер, Джер, его нет – к кому тут ревновать?

Внимание Джерри внезапно привлекла одна из темно-синих пуговиц на пиджаке.

– А я и ревную тебя к Дэвиду. Ведь невооруженным глазом видно, что он влюблен в тебя по уши. Но с этим я справлюсь, хотя бы потому, что ты предпочла меня, а не его. Когда вы вернулись, ты ведь могла остаться с ним, вот и всё. Видит бог, свистни ты ему хоть сегодня, он тут же бросит бедную Бет и опрометью примчится к тебе.

– Не будь смешон.

– Это не я смешон, а ты, потому что отказываешься признавать очевидное. Ты не видишь того, что вижу я, и ведешь себя как наивная девочка. – Теперь Джерри говорил как в суде. Его снисходительная интонация злила Лиллиан.

– Это я-то девочка? А ты со своей «бедной Бет»? Думаешь, ты не наивен? Если б ты знал об этой женщине то, что знаю я, то не жалел бы ее так сильно. – И она плюхнулась на стеганое покрывало сливочного цвета.

– Пожалуйста, объясни, что ты имеешь в виду. Я весь внимание. И знаешь почему? Потому что вот это, – он нацелил на нее дрожащий указательный палец, – куда больше похоже на речь ревнивой любовницы, чем заботливой подруги.

– Нет, хватит, – и она подняла обе руки, сдаваясь. – Давай не будем об этом, ладно? Не хочу опять ворошить всю эту историю с Дейвом.

Джерри наморщил лоб, вглядываясь ей в лицо. Лиллиан могла только гадать, что он надеялся там найти. Но она держала голову высоко, как будто скрывать ей было нечего. Потом заметила, что его глаза, обычно серые, сейчас потемнели от влаги и чего-то похожего на робость. Редкое зрелище для ее такого обычно уверенного в себе мужа. Пуговка, которую он крутил, упала на покрывало. Джерри поднял ее и поглядел на нее с таким огорчением, словно потерял не пуговицу, а что-то по-настоящему важное и ценное.

– Кажется, нам все еще рано говорить об этом, – сказал он, по-прежнему глядя на пуговицу. – Но ничего, я справлюсь. Ведь ты выбрала нас. А Дейва мне даже немного жаль. Только не думай, я также не могу его терпеть, как раньше, но, по крайней мере, мы с ним понимаем друг друга. Я ревную тебя к тому времени, что вы провели вместе, а он ревнует тебя к нашему с тобой будущему. И я его не виню. Но Пол… – Он помедлил и поднял на нее неуверенный взгляд. – По-моему, ты и сейчас готова ради него на что угодно. И в любую минуту пожертвовала бы всем, что у тебя есть, лишь бы вернуть его.

Лиллиан приготовилась было отрицать, но не могла. Смерть Пола, которого она закопала в сухом, горячем песке подле Маргарет, была самой страшной потерей в ее жизни. Вся печаль мира не исчерпывала ее чувства к нему. После она лежала на его могилке, пока Дейв насильно не оттащил ее прочь. Горе наполняло ее тогда до самых краев, и ей казалось, что в жизни никогда уже не будет ничего, кроме горя. Отрицать это сейчас значило бы предать память Пола. И потерять его еще раз.

Джерри нежно коснулся ее щеки ладонью, большим пальцем смахнул с нее слезу.

– Так я и думал. – Он сел, забытые бумаги зашуршали под ним. – Его смерть для тебя трагедия. Мне очень жаль, что тебе пришлось такое пережить, но еще больше я жалею, что ты никак не можешь забыть его, не можешь принять тот факт, что мы, твоя семья, здесь, с тобой, и ты нужна нам. – Голос Джерри дрогнул, глаза снова наполнились слезами. Это проявление слабости сильного обычно человека обезоружило Лиллиан.

– Мне так его не хватает, Джерри… Он не должен был умирать. Я должна была спасти его. Если б ты видел его, то все понял бы, и мне так больно, что ты не понимаешь. А еще мне больно снова говорить об этом, раз за разом пережевывать все те же подробности… Знаешь, – сказала она и провела по его голубому галстуку пальцем, – иногда я даже жалею, что рассказала тебе о нем; лучше бы я молчала.

Джерри взял ее за руку, и ее пальцы утонули в его большой ладони.

– Иногда я тоже об этом жалею. – И он обхватил ее другой рукой и притянул к себе, а она уткнулась лицом ему в грудь, точно прячась и от него, и от своих воспоминаний, которые он не хотел, чтобы она хранила.

– Прости, что я завел этот разговор, Лил, – прошептал ей в ухо Джерри. – С сегодняшнего дня мы больше не будем говорить о нем, если ты не хочешь. Я тебя люблю, ты опять дома, и это самое главное. – Лиллиан кивнула и потерлась носом о крахмальную грудь его рубашки. – Я виноват перед тобой и хочу попросить у тебя прощения. Хочешь, сходим сегодня куда-нибудь вдвоем, только ты и я? Давай, пока ты заканчиваешь интервью, я вызову детям няню, ладно?

– Ты такой милый, Джер, но мне что-то никуда сегодня не хочется, – сказала она, вытирая нос рукавом топа, отчего на дорогой зеленой материи появилось влажное темное пятно. – Вот черт! Только этого мне сейчас и не хватало.

– Не волнуйся. Сейчас мы все поправим. – Джерри убрал выбившиеся из