Письмо двухсот, факты и почвенная карта

В начале этой главки предлагаю читателю познакомиться с потрясающим письмом в одну из газет. Письмо это написали жители трех сел, и в нем только факты.

«Уважаемые товарищи!

Обращаются к Вам жители сел: Второго Никольского, Хренища и Раздольного, Лискинского района, Воронежской области, кому дорога родная природа.

Обращаемся к Вам с просьбой помочь нам в большой беде, которая нежданно-негаданно обрушилась на нас.

Дело наше заключается в следующем.

Рядом с нашими селами протекает река Икорец. Несколько лет тому назад эта река была глубокой, полноводной и богатой рыбой (слово „Икорец“ произошло от слова „икра“). Высокий уровень реки поддерживался шестью мельничными плотинами, которые были расположены на реке на протяжении 18–20 км. В реке водились большие сомы и щуки, а также: сазан, жерех, окунь, линь, язь, налим, лещ и много другой, более мелкой рыбы. В зарослях же, по берегам реки, гнездилось много уток, чирков, бекасов, куликов, чибисов, курочек и другой пернатой дичи. Размножалась выхухоль.

Возле реки буйно рос лиственный лес. Здесь были: дуб, ильм, вяз, береза, осина, ольха и другие породы деревьев и кустарников.

Пойменные луга были покрыты густой травой. В лесу росли грибы и ягоды.

На реку всегда ходила масса народу: одни – ловить рыбу, другие – купаться, третьи – просто отдыхать на свежем воздухе. Наша местность походила на курортный уголок (недаром же на реке Икорец расположен известный санаторий имени Цюрупы). Но вот к нам пришла беда, и все резко изменилось.

Сперва на нашей реке были ликвидированы почти все мельничные плотины, в результате чего уровень реки значительно понизился, меньше стало мелководий, где развивалась рыбья молодь, а в итоге – меньше стало рыбы.

Но это была еще не настоящая беда, настоящая беда пришла к нам несколько позже, а именно – в 1962 году. В этом злополучном году к нам вдруг нагрянули мелиораторы с самой современной техникой.

Сперва мы думали, что они собираются почистить нашу реку, и очень обрадовались этому: ведь река от этого стала бы глубже, полноводнее и чище. Но когда мы узнали истинные намерения мелиораторов, мы пришли в ужас. Оказывается, они приехали к нам „осушать заболоченные луга“, которых у нас нет. Вскоре они взялись за дело, да так, что у нас волосы встали на голове дыбом. Они прорыли несколько глубоких каналов и спрямили реку, в результате чего вода в реке упала местами до двух метров.

Такой спад воды привел в ужас не только нас, но и рыбу, которая кинулась вниз по течению и полностью ушла в Дон. В реке у нас остались в основном ерши да раки. Образовались крутые берега, которые обваливаются и засыпают и без того уже обмелевшую реку.

Мелководья совершенно исчезли, и рыбьей молоди негде стало развиваться, а рискнувшей остаться „крупной“ рыбе негде стало метать икру.

Таким образом, наша река оказалась обезрыбленной не только в настоящее время, но и на много лет вперед, если не навсегда.

А ведь наша партия сейчас остро ставит вопрос о том, что внутренние водоемы должны стать прочной базой обеспечения населения живой и свежей рыбой. А у нас вместо того, чтобы разводить рыбу, созданы ей такие условия, при которых она ни разводиться, ни жить не сможет.

Обеднела наша река и в другом отношении. Исчезли заросли камыша, чакана, рогоза и другой растительности на ее берегах. Улетела речная птица. Исчезла выхухоль. Лес, лишенный былой влаги, стал катастрофически высыхать и гибнуть. Купаться стало негде, так как невозможно из воды выйти чистым на крутой берег. Да и сама река потеряла былую привлекательность. Но это еще не все. Мелиораторы не только выпустили воду из нашей реки, они вдобавок к этому распахали все наши заливные луга.

И что же из всего этого вышло?

Действительно, незначительная часть распаханного луга дала нам в прошлом году неплохой урожай кукурузы в зеленой массе, но при этом другая, большая часть луга, где почва подверглась более сильному размыву со стороны вешних вод, эта часть луга ничего не дала. И поэтому несомненно, что когда весенние воды смоют полностью плодородный слой со всего распаханного луга, а он уже смывался два раза, тогда на лугу, кроме бурьянов, ничего расти не будет. Так произошло в селе, которое находится на противоположном берегу нашей реки. Там тоже три года тому назад распахали заливной луг. В первый год он дал хороший урожай, на второй год этот урожай был значительно меньшим, а на третий год здесь ничего не уродилось. И это не удивительно: полые воды смыли с распаханного луга верхний плодородный слой и обнажили пески и солонцы. Сейчас большая часть этой „целины“ заброшена.

Да разве можно вспахивать луг и лишать его травяного покрова там, где вода смывает в реку его верхний плодородный слой?!

Какой „мудрец“ мог додуматься до этого? Ведь сейчас наша река катастрофически мелеет из-за того, что в нее весной сносится масса земли с распаханного луга.

Какое количество земли сносится в реку, можно судить по такому примеру: там, где наша река достигала девятиметровой глубины, там теперь можно веслом достать дно, а там, где была глубина до четырех метров, там сейчас илу нанесло почти в уровень с водой, а местами он целыми косами выходит из воды. Мало того, лишенный растительности луг не будет являться препятствием для надвигающихся на него и на реку песков. А пески эти уже вплотную подошли к реке.

Но это еще не все. Уровень подпочвенных вод у нас сейчас заметно снизился. Это заметно по колодцам, которые обмелели до метра. А ведь наша местность подвержена частым засухам. Нам нужна вода как воздух, а у нас отбирают и ту, которая у нас была.

И еще: мелиораторы поставили перед собой задачу осушить заболоченные луга, но, спрямляя реку, они наделали множество стариц, которые вскоре превратятся в новые болота.

Но и это еще не все. В настоящее время наши распаханные луга не имеют на себе ни клочка растительности, а поэтому совхозные коровы гоняются пастухами в лес, где они по мере сил своих и возможностей губят его, съедая, вытаптывая и ломая молодую поросль. Теперь в нашем лесу не найти ни ежевики, ни смородины, ни калины, ни грибов – все это вытаптывается скотом, который раньше все лето пасся на лугу. (С другой части луга скашивалась трава на сено и скирды его стояли в ожидании зимы.)

Вот к каким печальным последствиям привела ретивая деятельность мелиораторов. Вот какую медвежью услугу они нам оказали.

Взявшись за порученное им дело, они рубили сплеча, не думая ни о тех людях, которые сейчас живут на берегах реки Икорец, ни о тех людях, которые будут жить на ней после нас.

Прочитав по книгам о том, какой была река Икорец ранее, и увидев, какой она стала, наши потомки помянут нас недобрым словом. Они с укоризной бросят нам упрек: „Эх, отцы, отцы, где же вы были, когда бездушные люди губили реку? Как же вы могли допустить до этого?“

И этот их упрек в наш адрес будет вполне справедлив, если мы не сумеем сейчас восстановить изувеченную реку и не ликвидируем тех печальных последствий, которые явились результатом деятельности мелиораторов. А сделать все это можно.

Для этого, мы думаем, нужно закопать несколько главных каналов, вырытых мелиораторами, прекратить распашку лугов, закрепить почву лугов многолетними травами, а в дальнейшем произвести чистку реки, построить на ней несколько плотин и пустить в реку мальков ценных пород рыбы.

Вот за эту деятельность наши потомки скажут нам свое сердечное спасибо.

Мы совершенно уверены в том, что даже первое мероприятие – перекрытие каналов – в значительной мере восстановит реку и ликвидирует те печальные последствия, которые произошли в результате деятельности мелиораторов. Конечно, для этого потребуются новые средства, но эти расходы будут неизмеримо меньшей бедой, чем та, которая пришла к нам в результате обмеления реки и которая навалится на нас в скором времени, когда наша река окончательно высохнет. А ждать этого недолго, если мы не приложим должных усилий для спасения реки и природных богатств нашего края.

Вот по какому вопросу мы и решили обратиться к вам за помощью.

Помогите нам в этом деле! 27 мая 1964 г.

Жители села Никольское: 105 подписей.

Жители села Раздольное: 27 подписей.

Жители села Хренище: 71 подпись».

Двести три человека из трех сел!

Как-то один из руководящих товарищей (правда, не очень высокого ранга) с самым серьезным видом заметил по поводу коллективного письма двадцати человек если жалоба подписана более чем тремя лицами, она… «организована». Заметьте: жалоба!

Впрочем, мы уже знакомы с ответом Облводхоза «На жалобу от 21 марта», о чем упоминалось выше.

Да разве же письмо двухсот – это жалоба? Это крик о помощи. Если SOS означает «Спасите наши души», то это письмо нельзя именовать иначе как «Спасите наши реки». Авторы его вовсе не скрываются за неразборчивыми подписями без адреса, нет, они указывают фамилии и должности, среди них и коммунисты – учителя, лесники, председатель сельсовета, рабочие и колхозники. Если они «организовали» это письмо, то слава им и честь!

Но правда ли все то, что написано в письме двухсот? Тронет ли оно душу губителей рек? Все-таки надо попробовать доказать.

Начнем, пожалуй.

Передо мной почвенная карта Воронежской области. Документ неотразимый, в котором нет никаких эмоций, если не считать любовное переложение сюда трудов многих специалистов-почвоведов, тоже энтузиастов своего дела.

Пойма левого берега реки Икорец в тех местах, где проведено спрямление (уничтожение!) реки, состоит из слабо гумусированных песчаных почв (индекс 22) и песков бугристо-волнистых, развеваемых и слабо задернованных (индекс 23); кроме того, в части поймы среднего течения реки (на левом и правом берегах) – почвы лугово-черноземные с уровнем грунтовых вод в два – пять метров (индекс 12). Я прошу прощения за столь специфическую терминологию, но без этого не обойтись, потому что есть еще люди среди губителей рек, которые всякое проявление любви к природе относят к презренным эмоциям и для которых «Закон об охране природы в РСФСР» не имеет значения. Впрочем, слова «песчаные почвы» понятны любому читателю. Каждому понятно: тронь песчаную почву в пойме – она окажется вся в реке; врежься при спрямлении в песок – реки не будет (вспомните мертвую Тавровку!); понизьте уровень воды в реке на два метра – на столько же понизится уровень грунтовой воды и на почвах лугово-черноземных, то есть он будет уже не на два – пять метров, а на четыре – семь метров! Это будет уже не пойменный уровень, а иссушенная пойма с повышенной концентрацией солей.

Однако же зачем я употребляю слова «тронь», «врежься», «понизьте»?.. Ведь уже тронули, врезались и понизили! Уже пойму в колхозе имени Кирова, Лискинского района, затягивает песком… Нет, раздумий над почвенной картой недостаточно для того, чтобы понять все. Я свертываю ее в рулон, откладываю в сторону и еду на реку Икорец взволнованный и потрясенный.

…Июнь 1964 года. Иду по берегу от села Хренище и выше. Грустно… Местами река почти перегорожена песчаными наносами. А вот песок наступает на реку слева, наступает неумолимо и безудержно. В голове вертится: «Тавровка. Тавровка… Развеваемые пески… Индекс двадцать три»… И вдруг врывается в мозг с болью, с неистовством: пре-сту-пле-ние!.. Вот обвалился берег, видимо, еще в прошлом году. Обхожу обвал, спускаюсь вниз, перехожу реку в коротких резиновых сапогах (не в охотничьих, а в обыкновенных) и возвращаюсь обратно. И это там, где несколько лет тому назад утонула лошадь.

Иду по пойме, вспаханной год тому назад. Дернина здесь уничтожена, за одно половодье почва пошла на смыв. Я агроном, знаю, что через три года здесь будет мертво, если вновь не залужить почву и не поднять уровень воды. Что же тут осушали! Иду, смотрю, шарю взглядом… Ага, вот оно! Болото есть, а из него ручеек: не река питала болото, а подземные воды… Так ради чего же изуродована в этих местах река? Здесь абсолютно нечего осушать. Ошибка? Не-ет! Напористость начальника «заинтересованного учреждения», заинтересованного в количестве кубометров. Где бы ни копать, лишь бы копать. В тот день я окончательно убедился в том, что Облводхоз «призван» не обводнять, а… копать и что его начальник тов. Дедин превратил это учреждение в облкопалку, а экскаваторы, как мы уже намекали отчасти, в деньгочерпалки.

Раз, два, три… семь. Восемь новых болот! Это оставшиеся после «регулирования реки» старицы. Неподалеку засыхающий лес.

Немного надо времени, чтобы он окончательно погиб, если опять же не поднять вновь уровень воды…

И все оттого, что реке нанесена глубокая рана страшным прокопом.

Ни одной строки неправды нет в письме двухсот!

Идут из школы ребятишки. От них я узнал, что Валентин Васильевич уехал в Лиски. Жаль – не повидались. Но что смог бы я ему сказать, если бы встретился? Ведь ничего утешительного. Ничего! Хотелось бы, конечно, чтобы он понял, что и мне тяжело «проверять» письмо своей болью. Вот добьюсь, чтобы это письмо оказало какое-либо действие, и тогда скажу: «Здравствуйте, Валентин Васильевич! Вам есть что сказать своим ученикам».

Надежда и еще раз надежда.