Значение паремиологических единиц для изучения лингвокультурной специфики языка

Паремиологический фонд языка играет важную роль при формировании основы национальной концептосферы. Паремии представляют целостную картину мира определенного этноса, так как выражают характер всего народа в целом, включая мировосприятие представителей различных сословий определенного лингвокультурного сообщества, и отражают «правила, нормы и стереотипы мышления», в них «закодирована определенная культура»[45].

Паремиология рассматривается в современных исследованиях как подраздел фразеологии, посвященный особым единицам и знакам языка, таким как пословицы и поговорки, пословичные выражения, девизы, слоганы, афоризмы, загадки, приметы и другие изречения, образно выражающие традиционные ценности и взгляды этноса. К паремиям относятся устойчивые фразеологические единицы, синтаксически оформленные как целостные предложения дидактического содержания. Пословица – малая форма народного творчества с дидактическим уклоном в содержании и с особой синтаксической и художественной организацией в форме. Поговорка ближе к фразеологизму по форме, так как часто представлена в синтаксической форме словосочетания (в том числе предикативного) и в отличие от пословицы не содержит обобщающий поучительный смысл, а скорее отражает бытовой опыт народа (так обычно бывает, так принято).

Пословицы и поговорки – жемчужины народного творчества, в которых отразился опыт, гранёный веками и передаваемый из в уста, из поколения в поколение. В европейской и русской книжной и литературной традиции уже, поэтому они овеяны особым авторитетом. На них ссылается и легендарный Нестор, составивший Начальную русскую летопись, и автор «Слова о полку Игореве», и многочисленные писатели светских и религиозных произведений Древней Руси. Нередко ссылка на пословицу подытоживает смысл сказанного, придает ему особую доказательную силу, заставляет запомнить важную мысль. Не случайно такую функцию русские пословицы выполняют во многих баснях И. А. Крылова, воспринимаясь современными читателями как афоризмы самого баснописца. А некоторые классические произведения – например, комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» – насквозь соткана из пословиц и поговорок[46, с. 4].

В паремиологии, развивающейся на стыке фразеологии, фольклористики и этнологии существует еще много нерешенных вопросов, один из которых – какие речевые единицы составляют предмет паремиологических исследований. Общеупотребительные и исторически многозначные речевые единицы, такие как пословица, поговорка, крылатая фраза, афоризм являются в настоящее время объектом пристального внимания и разностороннего изучения разных наук – сравнительно-исторического языкознания, сопоставительной лингвистики, фольклористики, паремиологии, которые обращают внимание на различные аспекты их сущности и в соответствии с этим дают определения с нетождественными наборами признаков.

Ученые в разных странах по-своему определяют круг понятий, попадающих под определение паремии, и выдвигают различные основания для их классификации. Более того, объем каждой речевой единицы в разных языках и культурах (например, пословица, le proverbe, the proverb, das Sprichwort) не совпадает.

В современном русском языке слово паремия имеет два основных значения и два варианта прочтения: пареми́я, или парими́я – в богословской литургике элемент богослужения, отрывок из Священного писания; паремии читаются в ходе богослужения.

В филологии паремию определяют как устойчивое высказывание, представляющее собой целостное предложение дидактического содержания.

В словаре М. Фасмера указывается, что паремия обозначает «избранные места для чтения из Ветхого завета» и происходит от греч. παροιμία – притча, пословица [47, с. 206].

В Толковом словаре Ушакова паремия определяется как чтение, отрывок из Ветхого завета, дается этимология (от греч. Paroimia – притча) и указываются сферы употребления (литературное и церковное) [48].

Согласно Нового словаря иностранных слов паремия (греч. paroimia изречение; притча, пословица): 1) чтения из Священного Писания, Ветхого или Нового Завета, произносимые в православной церкви на вечернем богослужении; 2) пословица [49].

В работах современных исследователей паремия рассматривается именно как термин, объединивший в себе пословицу и поговорку, причем в данных работах анализируются именно пословицы и поговорки без обращения к анализу и этимологии термина паремия. Прямое подтверждение такому пониманию термина есть в работе В.Н. Телия, где за термином паремии поясняется в скобках «пословицы и поговорки».

Работы российских ученых конца ХХ – начала ХIХ веков, посвященные изучению паремиологического фонда языка (Р.Р. Замалетдинов, В.В. Пикалова, М.А. Гасанова, А.В. Костин), паремиологического пространства (Е.А. Ошева, Е.И. Зиновьева, Е.Ю. Никтовенко), паремиологической картины мира (Н.Н. Семененко) значительно расширяют границы паремиологических исследований, но не ставят своей целью терминологическое упорядочивание паремиологических единиц.

Сложная формально – семантическая природа паремии позволяет рассматривать ее как единицу языка, так как это явление обладает общеизвестными признаками языковой единицы[50, с. 149]: паремии являются объектом изучения лингвистики; они материальны, вариативны, их сложная структура направлена на выражение определенного значения (смысла). В качестве особого свойства, отличающего паремии от других единиц языка, отметим так называемую речевую некомбинаторность, то есть качество, которое препятствует комбинированию паремий в речевой цепи и свободному продуктивному производству в речи по определенным моделям. Подобно фразеологизму, паремия не образует единицы речи, как, например, предложение, но остается единицей языка. И в этом случае мы можем относить паремию к фразеологическому уровню языка с определенными оговорками.

Эту мысль подтверждает представленное в энциклопедическом словаре по языкознанию определение фразеологизма: «общее название семантически связанных сочетаний слов и предложений, которые, в отличие от сходных с ними по форме синтаксических структур, не производятся в соответствии с общими закономерностями выбора и комбинации слов при организации высказывания, а воспроизводятся в речи в фиксированном соотношении семантической структуры и определенного лексико-грамматического состава» [50, с. 559]. Помимо данных наблюдений, в словаре неоднократно упоминается о том, что такие «типы сочетаний», как пословицы и поговорки, называемые «устойчивыми фразами» (по В. В. Виноградову), или «фразеологическими выражениями», могут быть объединены с другими фразеологизмами под «общим названием» фразеологизм или фразеологическая единица. Такая формулировка в начале статьи о фразеологизме, по нашему мнению, не совсем корректна. Однако мнение В. Н. Телия, приведенное в следующей статье «Фразеология», более точно передает суть проблемы: фразеология в узком смысле исследует единицы, «прежде всего связанные со значением слова, и через них смыкается с лексикологией» [50, с. 560], фразеология в широком смысле слова изучает устойчивые фразы разных структурных типов, в том числе пословицы и поговорки. Автор статьи напоминает, что «понимание фразеологии в широком смысле восходит к трудам В. В. Виноградова».

Таким образом, вопрос о включении паремии во фразеологию может разрешиться положительно при условии уточнения термина «фразеология», который изначально, восходя к греческому phrasis, развивал два параллельных значения: 1) выражение, оборот речи и наука о таком обороте; 2) слово, понятие и пояснения: фразеология рассматривается в широком смысле, то есть в первом значении термина.

О принадлежности паремии к идиоматике («идиоматизму») в то время говорил И. Е. Аничков в приложении к проблеме сочетаемости слов, указывая на важность исследования структурно-грамматического аспекта этих единиц: «пословица – самая краткая литературная форма… она переходит из сферы литературы в сферу языка и там обращается. Она становится лингвистическим фактом. Сочетания предлогов и слов или слов и предлогов, устойчивые сочетания слов, поговорки и пословицы суть явления одного порядка и должны обозначаться одним и тем же термином. Может быть, для этого было бы удобно слово «идиоматизм» [51, с. 89]. Согласимся с ученым в том, что такие вопросы, как: «Можно ли постулировать идиоматику, рассматривающую одни идиоматизмы не в первую очередь с точки зрения метафоричности их, идиоматику, которая имела бы своим продолжением паремиологию и сама была бы продолжением фразеологии в одном из возможных пониманий ее... Возможен ли ряд: фразеология, идиоматика, паремиология?»[51, с. 147], и сегодня представляют определенную актуальность и интерес для исследователя-фразеолога или паремиолога.

В то же время согласимся с В. Н. Телия в том, что фразеологичность и идиоматичность в большей степени отличают фразеологизмы от других сочетаний фразеологического характера, здесь в нашем случае, можно говорить от паремий. Таким образом, можно сказать, что паремии, как и другие единицы, характеризующиеся цельно – оформленностью и воспроизводимостью, «обладают отдельными чертами фразеологических единиц, не будучи ими по сути».

Особо подчеркнем, что принадлежность паремии к фразеологической системе обусловливает ее (паремии) знаковую природу и делают ее a priori единицей языка (знак, вслед за Л. Ельмслевым, мы понимаем как функци- онирующую, обозначающую, указывающую на что-либо единицу, «носитель значения», «двустороннюю сущность», которая выступает в качестве особого обозначения единства формы выражения и формы содержания, причем это единство, или «солидарность», обеих форм реализует одновременно знаковую функцию.

Возвращаясь к проблеме детерминации паремии как единицы языка и коммуникации, считаем необходимым подробнее рассмотреть вопросы, связанные с функциональными особенностями исследуемых единиц. Напомним, что в основном фразеологизмы, соотносящиеся со словом, выполняют номинативную функцию, исключение составляют грамматические и модальные фразеологизмы, релятивные по сути и функциональным характеристикам (название единиц приведено в соответствии с семантико-грамматической классификацией А. М. Чепасовой). Исследования последних лет в области синтаксиса фразеологических единиц говорят о наличии у последних и коммуникативного потенциала.

Однако «фразеологизмы-предложения» или устойчивые фразы, то есть паремии, выполняют коммуникативную функцию, которая «обусловливает их расчлененность на диктум и модус, а вместе с тем и семантическую двупла- новость – способность обозначать конкретную ситуацию, соотносимую с объективной модальностью, и ее иносказательный смысл за счет восприятия «буквального» значения как образцовой мотивировки, соотносимой с оценочной и субъективно-эмоциональной модальностью» [50, с. 559]. Действительно, паремия рождалась в определенной ситуации, которая лежит в ее основе и служит неким инвариантом для того или иного варианта паремии (в вариантах, по мнению В. И. Чернова, сохраняются основные константы, но может уточняться или изменяться смысловое содержание).

Но не каждый «контекст ситуации» «стимулировал» возникновение паремиологического текста. Это была ситуация общения людей в процессе трудовой деятельности, бытовая, житейская ситуация, либо отражающая взаимоотношение людей в социуме и так далее, то есть та, которая повторялась каждодневно, в труде, в быту, в общении, отражая все стороны человеческой жизни. Такая «живая» ситуация являлась идеальной «площадкой» для наблюдения человека за самим собой как членом некоего сообщества и за другими членами коллектива, в результате чего складывается и «существует особый род пословицы, более или менее непосредственно коренящийся в наблюдении».

Исследование функциональных особенностей паремии позволило по-иному посмотреть на данную единицу в коммуникативном аспекте. Порожденный речевой ситуацией, будучи особой языковой единицей и не являясь единицей речи, паремиологический текст принадлежит к единицам речевого общения, проявляя свойства высказывания – «речевой реализации языковой единицы иного уровня, нежели предложение».

Таким образом, паремий, является одним из ярких основных языковых средств сохранения и выражения культуры этноса. Также, мы через паремий узнаем уникальность каждого народа и тем самым нам представляют очень важный материал при выявлений национальных особенностей определенного этнокультуры.

2.2 Структура и содержание концепта «отец» в русской лингвокультуре

Пословицы и поговорки, по В.фон Гумбольдту, отчетливо и полно фиксируют особенности менталитета народа, «дух нации», что объясняется их целостностью, легкой воспроизводимостью в коммуникации: пословицы и поговорки – это «готовые» к употреблению самостоятельные тексты. Так как они отличаются регулярностью употребления, можно заключить, что в них, действительно, выражены наиболее актуальные понятия, суждения их носителей. Пословицы и поговорки – это зеркало, демонстрирующее состояние общества на том или ином этапе его развития, фиксирующее его быт, нравы, традиции. «В основе большинства паремий, – указывает исследователь пословиц и поговорок Н. Барли, – лежат элементы, репрезентирующие оценку содержания с культурной точки зрения …» [52]. В пословицах отразилась и общественная жизнь, и частная жизнь. На все случаи жизни были пословицы и поговорки.

По мнению Д.С.Лихачева, «концепт – «алгебраическое» выражение значения, которым мы оперируем в своей письменной и устной речи[53].

Наше исследование выполнено в рамках лингвокультурологической науки, основная цель которого – сравнительное изучение концепта «отец» на основе пословиц и поговорок русского и казахского языков и выслеживание характера взаимоотношения культурных установок двух этносов, особенностей их мировосприятия и семантики языковых знаков. В качестве объекта анализа служат культурологически и исторически маркированные пословицы и поговорки об отце.

В русской культуре на протяжении долгих веков образ отца сложился как человека, который воспитывает детей, принимает решения, которому дано право наказывать и миловать, который может определять жизнь детей, и который обязан обеспечивать их всем необходимым для их жизни. У русских на этот счет даже есть пословица: «Как Бог до людей, так отец до детей»; «Отцовская клятва сушит, а материна коренит»; «Дал бог отца, что и родного сына не слушается»; «Не оставляй отца и матери на старости лет, и бог тебя не оставит». Отец никогда не вмешивается в мелкие домашние хлопоты и заботы, однако всегда на первом плане в ответственные моменты в жизни своих детей, и последнее решающее слова всегда остается за ним.

Старшинство в роде традиционно передавалось в патриархальной семье по мужской линии. Почтительное отношение к родителям из поколения в поколение сохранялось на Руси там, где воспитание детей опиралось на традиционные религиозные принципы. «Уважительное отношение к родителям и старшему поколению в целом прослеживается по источникам по всей территории расселения русских, хотя уже в XVIII веке, а особенно в XIX в. отмечалось некоторое ослабление авторитета стариков. Но общественное мнение по-прежнему резко осуждало лиц, позволивших себе непочтительное отношение к старшим». Как говорится в пословицах «Не дал шапки отец, так пусть уши мерзнут»; «Глупому сыну и родной отец ума не пришьет»; «Отец и наказывает, отец и хвалит»; «Корми сына до поры: придет пора – сын тебя покормит»; «Три друга: отец, да мать, да верная жена»; «И сыну отдай, и себе на смерть оставляй!».

Глубокая мудрость, тонкая наблюдательность, ясный разум народа определили наиболее выразительные пословицы и поговорки о грамоте, учении, уме, о способностях и толковости людей [54, с. 6]. Ум и трудолюбие одной из важнейших качеств каждого человека, и соответственно отец должен научить всему, чтобы сын вырос достойным, честным и трудолюбивым: «Толковый сын – правый глаз отца»; «Умный сын – отцу замена, глупый – не помощь»; «Глупому сыну не в помощь богатство»; «Отцовским умом жить деткам, а отцовскими деньгами не жить»; «В глупом сыне и отец не волен»; «Сын мой, а ум у него свой»; «Сын отца умнее – радость, а брат брата умнее – зависть», «В глупом сыне и отец не волен», «Глупому сыну и родной отец ума не пришьет», «Каждый думает, что у него больше ума, чем у соседа, точно так же, как каждый отец считает своих детей самыми красивыми в околотке», «Дурному сыну и отец ума не купит», «Мать учить – дети ловкие, отец учит – дети умные».

Отец – это главный член семьй, который оберегает и обеспечивает семью. Маленькие дети видят отца как волшебника, который сделает все для своего чада. Он должен быть авторитетом для своего ребенка, именно его влияние сказывается большей мере на воспитании ребенка, но в то же время, мы не имеем ввиду, что отец должен быть тираном. Нет, напротив, он должен обладать такими качествами, благодаря которым его ребенок может ему довериться в любую минуту, уважать его мнение и слушаться советов. Ведь настоящий отец никогда не посоветует ничего дурного своему ребенку: «Отец сына на худо не учит»; «Для дитяти отец сильнее всех»; «На что отец, коли сам молодец»; «Не съел дед отца, не съест отец и тебя молодца»; «Сын отца бьет - не на худо учит»; «Где отец пьет, там дитя мрет».

Общество всегда требовало от отца в плане воспитании своих детей строгости. Считалось что отец который балует, нежит своих детей, в глазах других, не очень хорошии воспитатель. В обязанности отца, как это ни странно, входило наказание своих чад: «Не наказанный сын – бесчестие отцу»; «Не учила сына, когда кормила, а тебя кормить станет, так не научишь»; «Добрый сын всему свету завидище»;

Либерализация взаимоотношений в социуме и в семье приводит к тому, что если в крестьянской традиционной культуре, авторитет отца был непререкаем, то в культуре индустриальной и постиндустриальной на его создание необходимо работать и самому отцу, и матери, и обществу. По утверждению И.С. Кона, отцовство является более социально обусловленным феноменом, нежели материнство, и его специфический стиль зависит от множества социокультурных условий и изменяется от культуры к культуре [55].

Знает отец – крестьянин, что не станет баловать жизнь его родившихся на крестьянствование деток, почему и закаляет их сызмала, подготовляя ко всемозможным лишениям, приучая их к тяготам всяким. «Из набалованных деток добра не будет», – изрекает строгий приговор «матушкиным сынкам –запазушникам» суровый деревенский опыт. «Засиженное яйцо – всегда болтун, занянченный сынок – всегда шатун», «Что мать в голову баловством выбьет, того отец и кулаком не выбьет». Но еще более сурово звучат такие, точно сложившиеся по «Домострою» пословицы, как: «Наказуй детей в юности, успокоют тя на старости», «За битого – двух небитых дают», «Корми сытным куском, учи – крепким дубком», «Не станешь учить, когда поперек лавки ложится, - во всю вытянется, не выучишь», «Учи сына жезлом, в разум войдет – не попомнит отца злом» и тому подобной [54, с.545].

В свое время еще Ф.М. Достоевский, говоря о взаимоотношениях поколений, назвал диагноз современной ему семьи: «Современное русское семейство становится все более случайным семейством. Именно случайное семейство – вот определение современной русской семьи. <...> случайность современного русского семейства, по-моему, состоит в утрате современными отцами всякой общей идеи, в отношении к своим семействам, общей для всех отцов, связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь...» [56].

В русских пословицах ярка отражено поведение отца. Сын наблюдает за отцом, берет пример с него: «Трезвый отец – детям образец», «Валяй, дети: отец в ответе», «Где хороший отец, там и сын молодец», «За что отец, за то и детки», «Отец рыбак – и дети в воду смотрят», «Каков отец, таков и сын», «Отец спец, а детки – неучи», «Каково дерево, таков и клин, каков батька, таков и сын», «Отец наказывает, отец и хвалит», «Не надо тем кичиться, что мудр отец, пускай отец гордиться, что сын мудрец», «Один отец значит больше, чем сто учителей», «У доброго батьки добры и дитятки», «Не съел дед отца, не съест отец и тебя молодца», «Отец отопкам щи хлебал, а сын в воеводы попал», «Сын в отца, отец во пса, а все в бешеную собаку», «Бывает добрая овца и от беспутного отца», «От плохого семени не жди доброго племени», «Каков род, таков и приплод», «Не учил отец, а дядя не выучит», «В дороге и родной отец товарищ», «Впереди батьки в пекло не лезь!», «Хорошему сыну отцовский приказ не ломит сыну», «Кого в детстве воспитаешь, на того и в старости обопрешься», «Не хвались отцом, хвались сыном молодцом», «Хорошо, как и при старости отец», «Родной ты отец – да только не своим деткам», «Отец был Флор, а детки Миронычи».

Благочестивая старина, крепко - накрепко державшаяся за прадедовские заветы, сберегла до наших забывчивых дней и такие изречения о детях, как, например: «Дай - то Бог деток народить, дай - то Бог детей вскормить!», «Кому детей родить – тому и кормить», «На деток Господь подаст», «Первый сын – Богу, второй – царю, третий – себе на пропитание», «Сын да дочь – красные детки!», «Сын да дочь – день на ночь, и сутки полны», «Дочерьми люди красуются, сыновьями в почете живут», «Кто красен дочерьми да сынами в почете – тот и в благодати» и так далее. Счастлив отец в сыновьях, а мать – в дочерях», – молвит крылатое народное слово. Во взаимоотношениях отцов и детей происходит столкновение нормы, представленной опытом отцов, со стремлением детей установить свои правила, или чаще – просто поспорить с отцами, которые пребывают в растерянности. Глубоко и разносторонне анализируя русскую культуру «в контексте надлома большевистской империи».

Поколенческий фактор оказывается тем более воздействующим на культуру, чем сложнее взаимоотношения отцов и детей. Здесь исследователь вспоминает А. Солженицына, проводившего параллель между нигилистами XIX и XX вв., и Ж.-П. Сартра, указывавшего отцам на то, что дети – их единственная надежда на спасение от небытия. Но она же обмолвливается, словно себя само оговариваючи, что: «Детки – деткам рознь». Как бы в пояснение к этому подсказанному житейским опытом присловью ведет пахарь - народ и такие речи о детях, как: «Добрый сын – на старость начальник, на покон души помощник», «Добрый сын – всему свету завидище», и такие, как: «Блудный сын – ранняя могила отцу», «Худое дитятко – отцу - матери бесчестье, роду - племени – позор», «Детки хороши – отцу - матери венец, худы – отцу - матери конец». От опечаленных детьми отцов - матерей пошли ходить по светлорусскому простору такие поговорки, как: «У кого детки – у того и бедки», «Маленькие детки – маленькие бедки, а вырастут велики – большие беды будут», «Дети – на руках сети», «Малые дети не дают спать, большие не дают дышать», «С малыми детьми горе, с большими – вдвое». Как, по народному же слову, дыма без огня не бывает на свете белом, так и дети не сделаются для своих отца - матери «бедками» безо всякой причины. По большей части корень этой последней скрывается в самих огорчаемых своим потомством людях. По крайней мере, таков взгляд на это дело у народной мудрости. «Каковы батьки, матки – таковы и дитятки», «Яблочко от яблони недалеко падает», «Умел дите родить, умей и научить!», «Дитятко, что тесто – как замесил, так и выросло!», «Из ребенка, как из воска, – что хочешь, то и лепи!»… Много можно было бы припомнить подобных только что приведенным изречений, и все они сводятся к такому заключающему - замыкающему их пестроцветную цепь звену, как: «Не тот отец, мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил» [54, с. 543].

Семья участвует в создании, сохранении и трансляции культурных ценностей. Шкала этих ценностей определяется поисками истины, добра и красоты. В культурной традиции отмечается взгляд на семью как на Малую Церковь, «высочайшую святыню» и ненормальное для человека состояние одновременно. В то же время семья оказывается инструментом воздействия на человеческую личность со стороны государства, и ее необходимость трактуется как неизбежное общественное зло, противостоящее свободе человека в его духовно - эмоциональной сфере. В восприятии христианской культуры, отметившей сверхприродное и надсоциальное назначение семьи, «пустая форма семьи, не наполненная любовью и духом, не осуществляет своего назначения».

В русском народе даже встречается ряд загадок, где упоминается отец и сын, как: «Сын отца моего, а мне не брат (я сам)»; «Шуринов племянник как зятю родня? (Сын)»; «У меня молодца четыре отца, пятый батюшка (Бог, царь, духовник, крестный, родитель)»; «Шли теща с зятем, муж с женой, бабка со внучкой, мать с дочкой да дочь с отцом (всего четверо)»; «Сын – дед самому себе (сорокалетняя женщина вышла за двадцатилетнего мужчину, отец которого женился на дочери первой: рожденный от первой четы сын – дед самому себе)».

Итак, как мы уже поняли в пониманий народа в первую очередь, конечно же, отец – воспитатель. Тот кто помогает детям вырости, встать на ноги. «Не тот отец, мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил». Однако, как у отца есть определенные обязанности и ответсвенность перед детьми, так же и у детей перед отцом, родителями: «Корми сына до поры: придет пора – сын тебя покормит», «Жалей отца с матерью, других не найдёшь».

2.3 Структура и содержание концепта «отец» в казахской лингвокультуре

Национальный менталитет каждой лингвокультурной общности имеет свои особенности, которые отражаются в содержании и строении культурных концептов. Свойством выражать национальную специфику обладает каждая единица языка и культуры. Концепт культуры «в границах словесного знака и языка в целом предстает (как явление) в своих содержательных формах – как образ, как понятие и как символ» [57, с. 81]. В этом случае под концептом понимается не conceptus (условно переводимое термином понятие), а conceptum – «зародыш, зернышко», из которого «произрастают в процессе коммуникации все эти содержательные формы его воплощения в действительности» [57, с. 81]. Как подчеркивает В.В. Колесов, описание словарного материала по концептам национального менталитета – «является принципиально новой формой толкования слов: слово выступает материалом (материей) концепта наряду с содержательной его формой в виде образа, понятия и символа» [57, с. 156]. Концепт существует в коллективном сознании и опредмечивается в той или иной языковой форме.

Осознание концепта как ментального образования позволяет не только реконструировать ментальный мир носителя определенного языка, но и воссоздать его этнокультурный образ мира ибо, развивая тезис Ю.С. Степанова, концепты можно представить как своего рода «ячейку» этнокультурной среды в ментальном мире человека [58].

Совокупность концептов определенного языка представляет собой концептосферу данного языка, где «язык является неким концентратом культуры нации и ее воплощением в разных слоях населения вплоть до отдельной личности».

Как в русском, так и в казахском народе отец – это родной человек, занимающий особое место в каждом доме и выполняющий особые социальные функции. В фольклоре обеих культур отразилось представление об отце как авторитетной фигуре, который является опорой, воспитателем, примером для подражания своим детям, в первую очередь для сына. Для дочери отец – надежная защита.

Ребенок стремится узнать все об окружающем. «Что это?», «Что то?», «А почему это так?» - расспрашивает он окружающих. Первыми его учителями являются члены его семьи. У казахов за уходом за детьми, привитием бытовых навыков и этических норм занимались, как правило, бабушки и дедушки. Воспитание начиналось со знакомства с устно - эпическим наследием народа, со сказок о животных, за которыми ребенок каждодневно наблюдал, с пословиц и народных афоризмов [59, с.29].

В свое время известный казахский поэт Мыржакып Дулатов в своей статье «Жертвы невежества» писал: «Не каждый жеребенок станет скакуном, не всякая птица поет соловьем. Так и не каждый человек может родиться острословом, певцом, поэтом, гением. Как говорится, «Без музыки нет настроения», так и соловью нужна роща для пения. А ребенку также нужны условия для развития. Будучи с рождения способным, но без надлежащего обучения и воспитания ребенок не достигнет цели.… Поэтому у нас много образованных, но нет настоящих ученых. Грамотных много, но писателей нет. Жалобщиков много, адвокатов нет. Говорунов много, ораторов нет. У нас не развиваются искусство, наука, литература, так как считается, что никто не интересуется этим» [60].

В труде обретает мужество. Кто умел честно трудиться в мирное время, тот сумеет проявить отвагу и в бою. Ер елуде бала мінезді (Герой в пятьдесят лет характером как ребенок); Ерді көбенек ішінде таны (Жигит познается в беде). Народ уважает и ценит в людях. Бай болсаң – бергеніңдң айтпа, ер болсаң – ерлігіңді айтпа (Если ты щедр, не говори о своих благодеяниях, если ты герой, то не говори о своих подвигах). Үйді шешен – дауға жоқ, үйде батыр – жауға жоқ (Домашний оратор для спора негож, домашний храбрец не для битвы) – так изобличаются гордецы и хвастуны [59, с.32].

Таким образом, казахский народ с малого возраста воспитывал сына как будущий отец своих детей, кормилец семьи, опора и гордость своего народа.

Казахские народные афоризмы вдохновляют жигитов на поступки, одобряют риск, военную хитрость и советуют не пренебрегать врагом: Тәуекел тау жығады (Риск и горы свалит); Тәуекел де де тас жұт, ажал жетпей өлмек жоқ (Рискни и проглоти камень: если не судьба, то не погибнешь). Пословицы насмехаются над трусом: Бай – бір жұттық, батыр – бір оқтық (Бай – до первого жута, батыр – до первой пули); Айлалы батыр алдыртпас (Бывалого батыра не обманешь) [59, с.33].

Главенствующую роль в воспитании ребенка в семье играл отец, образ которого для ребенка является примером того, как надо жить целенаправленно и стать независимым. Благородство главы семьи начинается еще до рождения ребенка, в его внутриутробном развитии. Оно продолжается с момента появления ребенка на свет, с его первых шагов. Многолетний опыт предков способствовал детям развиваться в своем кругу, в обществе, а также учил различать добро и зло, хорошее и плохое. Об этом сказано в Девятнадцатом слове поэта-мыслителя Абая: «Дитя человеческое не рождается на свет разумным. Только слушая, созерцая, пробуя все на ощупь и на вкус, он начинает познавать разницу между хорошим и плохим. Чем больше видит и слышит дитя, тем больше узнает. Многое можно усвоить, внимая словам разумных людей. Недостаточно обладать разумом – только слушая и запоминая наставления знающих, избегая пороков, можно стать полноценным человеком» [61].

Свои способности ребенок наследует от родителей, это дар природы. Казахи говорят: Әр нәрсе тегіне тартады (Все похожее на свой исток); Ұяда нені көрсе, ұшқанда соны іледі (К чему привык птенец в гнездо, то и буде искать, когда взлетит); Ұлың өссе – ұлы үлгілімен ауылдс бол (Если растет у тебя сын, выбери в соседи того, у кого примерный сын)[59, с.36].

В малых фольклорных жанрах много интересного еще об одном качестве человека – его характера: Егер әкесі ұлын ұрса тәрбиелегені, ал егер анасы қызын ұратын болса – құртқаны (Если отец бьёт сына исправляет его; мать бьёт дочь — портит её); Сүтпен кірген мнез сүйекпен кетеді (Характер, воспринятый с молоком матери, уйдет вместе с костями (т.е вместе с жизнью). Но хотя характер и дан человеку от природы, он все же может шлифоваться, формироваться и меняться со временем. Ибрай Алтынсарин в одном из своих рассказов показывает ученику кривое дерево и говорит: «Оно выросло кривым оттого, что за ним не было ухода, если не воспитать ребенка, то тоже вырастет «кривым». «Я бы вырезал язык тому, кто утверждает, что нельзя исправить характер человека», - говорил Абай. Стало быть, можно совершенствовать и характер человека. В пословицах и поговорках большое место уделено именно вопросам совершенствования человеческого ума, характера и поведения[59, с.37].

Таким образом, народные пословицы и афоризмы становятся средством воспитания, учат любит родину и народ, овладевать знаниями, стремиться к искусству, проповедуют высокий гуманизм, восхваляют умных, уравновешенных людей, ставят их в пример, бичуют нечестность, невежество, инертность и другие человеческие пороки и предостерегают от них[59, с.38].

В казахских пословицах, поговорках и афоризмах четко определены взаимоотношения супругов, отцов и детей. Согласно традиции, хозяйством управляет муж, а домашним имуществом и продуктами питания ведает жена. Отец – глава и кормилец семьи. И в охоте, и в скотоводстве, и в земледелии – везде время самого тяжелого труда ложится плечи мужчины. Вот почему в народных изречениях мужчина – «голова», женщина – «шея», отец «тополь», дети – «листья». К тому же глава семьи – образец для подражания, он – воспитатель и наставник детей. Ребенок подрастает, начинает ухаживать за скотом и принимать участие в земледельческих работах, отец приучает его к труду, учит занятиям дедов и дает оценку его прилежанию и сноровке. Ата - балаға сыншы (Отец – знаток своегоребенка); Атасын көріп – қызың бер (Выдавай замуж дочь лишь после того, как увидишь отца жениха); Ата көрген оқ жонар (Сын, воспитанный отцом, сумеет изготовить стрелу) [59, с. 38].

Если в поговорке «Әй» дер әже жоқ, «қой» дер қожа жоқ (Нет матери, чтобы крикнуть «эй!», нет отца, чтобы крикнул «цыц!») мать ставится рядом с отцом, то в пословице: Әкесіз жетім – жартылай жетім, шешесіз жетім – бүтін жетім (Сирота без отца – полсироты, сирота без матери – круглый сирота) – мать ставится выше отца [59, с. 39].

Украшением дома, связующим звеном между мужем и женой является ребенок, наследник семьи. Балалы үй – базар, баласыз – үй мазар (Дом с детьми – базар, дом без детей – мазар (могила) – говорится в пословицах, считающих детей мерилом счастья. Ұл туғанға күн туады (Родился сын – взошло солнце); Артында қызы қалғанның ізі қалғаны, ұлы қалғанның өзі қалғаны (Кто оставил после себя дочь – оставил следы, кто оставил сына – остался сам). В устном творчестве казахов, в том числе в их пословицах и поговорках, присутствует мотив сетований по поводу отсутствия или малочисленности детей. Бала – көңілдің гүлі, көздің нұры (Ребенок – цветок души, свет – очей ) – говорят, они, возлагая главные надежды на сына. Влияние мусульманской религии, ее законов и установлений ослаблялось некоторыми древними традициями и особенностями кочевого быта. Ұл – қоныс, қыз – өріс (Сын – опора, дочь – новая родня) [59, с.39-40].

Для казаха после членов семьи, близких родичей, сватов и других лиц, связанных родственными узами, самым близким человеком является тот, кого называют другом [59, с.44]. В большинстве случаев речь идет о дружбе ровесников, связанных общностью интересов. Среди казахов широко распространены такие пословицы и афоризмы, Жақсы достан жан пида (Для хорошего друга и жизни не жалко); Қайғың болса, досыңа бар (Когда у тебя горе, иди к другу) и т.д. [59, с.44]. Чтобы, дети росли правильными, родители старались выбирать для них хороших, воспитанных друзей, это тоже входило в их обязанности: Ұлың өссе, ұлы жақсымен ауылдас бол, қызың өссе, қызы жақсымен ауылдас бол (Если сын растет, дружи с тем, у кого воспитанный сын, если дочь растет, дружи с тем, у кого воспитанная дочь). Народ во многих своих пословицах учит отличать искренних друзей от мнимых: Досыңа сынамай тұрып сыр айтпа (Не откровенничай перед другом, пока не испытаешь его); Досыңмен дос болғанға шаттан дұшпаныңмен дос болғаннан сақта<