Стереотипы и мотивация

Как уже отмечалось, стереотипы играют важную роль в процессе общей ориентации человека в сложном пространственном окружении. Стереотипы образуют основу, отталкиваясь от которой различные явления относятся людьми к той или иной достаточно широкой категории, хотя подобное отнесение производится подчас по весьма поверхностным признакам. Под словом «стереотип» часто подразумевают нечто негативное, главным образом из-за того, что оно первоначально использовалось при изучении расовых предрассудков, где его причинами виделись страх и ненависть, а сами стереотипы воспринимались компонентом защитных механизмов (Hirsh, 1955). Применительно к тем или иным местностям или территориям этот негативный смысл совершенно безоснователен. Есть, конечно, места, имеющие устойчивые негативные стереотипы, например внутригородские трущобы или прибрежные болота, точно так же как и места, стереотипы которых имеют исключительно притягательный или романтический характер. Калифорния, средневековые города Италии и острова теплых южных морей являют собой подобные примеры, которые далее в этой главе будут рассмотрены более подробно.

Другой важной характеристикой стереотипов является их устойчивость к изменениям-особенность, которая привела Белчера (Belcher, 1973, 221) к следующему заключению: «Когда факты действительности не соответствуют стереотипным представлениям, становится ясно, что здесь что-то не так и что что-то необходимо изменить, и, к сожалению, изменяют обычно именно факты». Эта мысль справедлива и для территориальных стереотипов. Отдельные территории, которые в том или ином смысле не совпадают с возможными стереотипными представлениями, обычно расцениваются как ни о чем не говорящие исключения из общего правила, которое в свою очередь воспринимается железным законом, определяющим особенности формирования стереотипов. Впрочем, не стоит упрощать ситуацию. Хотя, как следует из определения, существование стереотипа означает его широкое признание, а сам он играет важную роль в процессе социализации [I], отдельные люди тоже могут принимать участие в процессах, приводящих к образованию новых стереотипов, их передаче и закреплению. Так, исследователи массовых коммуникаций давно заметили, что в различные периоды времени человек может выступать как в роли информатора аудитории, так и простого ее члена. Получив ту или иную информацию, он будет интерпретировать ее в соответствии с имеющимися у него потребностями, а затем, возможно, передаст ее аудитории второго порядка, члены которой в свою очередь истолкуют ее согласно своим потребностям. Участвуя в этом процессе, индивид способен поддерживать и развивать стереотипы и, возможно, даже создавать новые. Будут они приняты или нет, зависит главным образом от того, дают ли такие стереотипы приемлемое объяснение тем или иным явлениям для других людей, а также удовлетворяют ли они потребности в пространственной информации для членов социальных групп большего размера.

Для целей проводимого нами анализа большое значение имеет изучение связей между стереотипами и мотивацией индивидов. Стереотипы не относятся к извне привнесенным установкам, которые просто передаются аудитории пассивных потребителей информации; наоборот, они представляют собой конечный продукт сложных взаимодействий по-разному мотивированных индивидов. Можно глубже проникнуть в эту мысль, если хотя бы бегло взглянуть на рекламную литературу, давно используемую для привлечения мигрантов в отдаленные районы [2]. Вообще говоря, литература подобного вида всегда распространяется довольно активно по двум

==151

причинам, часто тесно взаимосвязанным. Во-первых, люди, составляющие подобные книги, стараются нарисовать в них картину бесспорных выгод и безграничных возможностей, которые обязательно обеспечит переезд в рекламируемые места. Следующее объявление из газеты «Шеффилд и Ротерхэм индепендент» (17 авг. 1875 г.) под заголовком «В Америке продается 100000 акров отличных земель» является хорошим примером такой литературы: «Угодья расположены на юго-западе Миннесоты и представляют собой открытые прерии со слабоволнистой поверхностью и непревзойденным плодородием, готовые для сельскохозяйственной обработки. Климат территории великолепен и позволяет организовать для больных превосходный курорт. В настоящее время в этой части штата существуют беспрецедентные возможности для эффективного ведения сельского хозяйства и выгодного помещения капитала. Засухи, столь часто несущие фермерам Запада колоссальные убытки, в этом районе практически неизвестны. Здесь много красивых озер, полных рыбы, и очень богатая фауна...»

Искусство написания таких объявлений состоит в том, чтобы, включив необходимые «зерна правды», на которых основываются все стереотипы, представить дело таким образом, чтобы данное место в целом ассоциировалось именно с ними, иной раз настолько, что написанное оказывается ближе к авторским пожеланиям, чем к реальности.

Во-вторых, сочинители таких проспектов очень часто озабочены не столько созданием нового образа, сколько развенчанием уже сложившихся негативных стереотипов. Как отмечает Джонс (Jones, 1946), одна из главных задач подобной рекламной литературы заключается в том, чтобы остановить «поток сплетен и злонамеренных слухов», от которых страдает большинство рассказов о вновь заселяемых землях. Именно этим руководствовался, по-видимому, тот автор [З], который в статье, озаглавленной «Фантастический приток сокровищ из Австралии», ставит своей целью переубедить тех, кто не верит в существование несметных богатств этого континента. Между прочим, автор заявляет, что «в действительности наша задача состоит не в том, чтобы найти места, богатые золотом, а в том, чтобы точно установить, где его нет».

Подобной неполнотой страдают и книги европейских путешественников и исследователей, хотя и по другим причинам. Эта литература по большей части правдиво отражает восприятие ее авторов (каким бы непродолжительным ни был их маршрут), но дело в том, что создателям таких книг, как и всем вообще людям, присущи собственные запросы и потребности, влияние которых так или иначе проявляется в их работах (Adams, 1962). Затратив много времени и сил на исследование новых земель, нередко таящих серьезные опасности, людям в своих описаниях подчас трудно признаться, что изученное ими не имеет большого значения и интереса. В большинстве случаев это обстоятельство заставляет путешественников преувеличивать весомость сделанных ими открытий или по крайней мере уделять основное внимание тем особенностям путешествий, которые привлекательны для их круга читателей. Некоторые же, к счастью весьма немногие, создают заведомо ложные описания. Например, Джонатан Карвер [4], живший в конце XVIII в., подробно описывает привычки никогда не виданных им животных, язык североамериканских индейцев, которых он никогда не встречал, и территории, на которых он никогда не бывал. Некоторые авторы вроде Даниэля Дефо [5] развлекались тем, что создавали (под псевдонимами) яркие картины выдуманных странствий, чтобы посмотреть, поверят ли люди, что это описания настоящих путешествий.

Все это в той или иной степени служило удовлетворению различных потребностей и так или иначе отражало установки самих авторов. Но тот

==152

факт, что вся эта литература воспринималась как истинно правдивая и являлась основой формирования стереотипов, имеет первостепенное значение, поскольку сами читатели этих работ также имели определенные потребности, которые и удовлетворялись при их чтении. Несмотря на наличие некоторой связи между уровнем доступности информации и количеством людей, переселяющихся в ту или иную колонизуемую страну (Cameron, 1974), оснований для утверждения, что именно подобная литература была единственной причиной этого, явно недостаточно. Распространенные стереотипы процветания и широких возможностей на новых местах, богатства и преуспеяния легко задевают нужные струны в сознании тех, кто мигрирует, имея возможность выбора (а не из-за того, что они прямо или косвенно оказались лишенными своей родины), поскольку они хотят поверить тому, что написано в книгах об этих землях. Образы прекрасного будущего всегда тешат сознание тех, кто собирается оставить свой дом и родных, пустившись в путешествие, нередко весьма опасное. Другими словами, мы снова убеждаемся, что познавательные процессы существенно определяются имеющимися у человека установками и представлениями, что они сильно мотивированы. Люди стремятся действовать в соответствии с тем хорошим, о котором они слышали, и не принимать во внимание плохое, то есть то, что в соответствии с имеющимися у них потребностями считается таковым.

Образ района

«Район» относится к числу понятий, давно разрабатываемых в географии. Район в широком смысле можно определить как некоторую часть земной поверхности, обладающую такими характеристиками или особенностями, которые отличают ее от других частей, выделенных подобным же образом. При знакомстве с таким определением может сложиться впечатление, что все разделяют единое представление о сущности района и целях его выделения. И хотя здесь нет возможности дать обзор продолжительных дискуссий в географии, посвященных понятию «район» [б], хотелось бы сформулировать некоторые общие выводы. Во-первых, не существует такого признака или набора признаков, которые делали бы выделение района в данных границах пригодным к любым обстоятельствам. Редко бывает так, что районирование, предпринятое с какой-либо одной целью, оказалось бы пригодным и для других нужд. Во-вторых, необходимо понять, что на самом деле районы представляют собой мысленные конструкты, а не реально существующие данности. Выделение районов-это средство познания пространства, а не открытие независимых от сознания «вещей в себе».

Эти выводы имеют прямое отношение к нашему обсуждению. Из них следует, что попытки географов так или иначе районировать территорию являются не чем иным, как вариантом систематизации тех особенностей, при помощи которых мы ориентируемся в сложном пространственном окружении. Вполне возможно, что районирование, произведенное профессиональным географом, окажется ничуть не лучше и ничуть не информативней, чем какое-нибудь менее формализованное членение территории. И действительно, некоторые авторы считают, что, если бы при районировании территорий географы опирались на образы районов, существующие в массовом сознании, они имели бы больше оснований для проведения истинного пространственного анализа, чем когда они разрабатывают и выделяют свои собственные типологии территориальных таксонов. Так, автор знаменитой страноведческой книги о Северной Америке утверждает,

==153

что, если бы ему предстояло вновь осуществить эту работу, он попытался бы установить районы, границы которых определяются не «горными породами и реками, не количеством осадков и природных ресурсов, а сознанием людей» (Watson, 1971, 31).

Эта мысль подразумевает, что понятие «район» обладает смысловым содержанием, значимым и для людей, не являющихся профессиональными географами, а известные нам свидетельства позволяют сделать вывод о справедливости такого предположения. Подтверждением этой мысли могут служить результаты исследований, выполненных для составления Килбрандонского доклада (Kilbrandon Report, 1973), который содержал данные, полученные Королевской комиссией, изучавшей проблему региональной идентификации в Великобритании. Имея своей целью исследование отношения к происходящим изменениям в осознании принадлежности к тем или иным районам, считалось необходимым установить в первую очередь то, насколько люди чувствуют себя жителями того или иного района, как они определяют границы своего района, а также сравнить силу чувств региональной принадлежности в различных частях страны. Оказалось, что из 4892 опрошенных около 75% были способны мыслить категориями районирования. Большая часть респондентов, затруднявшихся сделать это, принадлежала к числу людей, имевших низкий уровень образования или того меньше и относящихся к социально-экономическим категориям, члены которых не интересуются или не участвуют в политической и социальной жизни на местном или общенациональном уровне, а также людей преклонного возраста. Выявилось большое пространственное разнообразие характеристик воспринимаемых районов. В табл. 9-1 показаны результаты ответов на вопрос о том, к какому району принадлежат респонденты (эти результаты затем соотносились с «объективно существующими» районами, выделенными для экономического планирования). И хотя значительная часть респондентов (36%) в качестве «своих» назвала районы, совпадающие с «объективно существующими», эта цифра оказалась гораздо выше на юго-западе, в Уэльсе и Шотландии, и значительно ниже-на севере страны (где «своими» считались в основном гораздо меньшие, чем графство, территории) и в западных районах центральной части острова (где «своими» люди считали более крупные, чем при экономическом районировании, территории - всю центральную часть страны). Несмотря на эти различия, исследование показало наличие у людей во всех частях страны чувства региональной принадлежности. Причем сила этого чувства на юго-западе и в Йоркшире оказалась почти такой же, как в Шотландии и Уэльсе, то есть в районах, характеризующихся высоким уровнем самобытности культурного самосознания и возрождающегося национализма. Далее, около 90% жителей Британии считали своим тот район, в котором они жили в настоящий момент, утверждая, что они чувствуют принадлежность именно к нему.

Личностная и групповая идентификация с районом своего проживания обнаружилась также и в ходе исследования различных культур, проведенного Гоулдом вместе с другими учеными [7] в ходе анализа региональных предпочтений выпускников школ и студентов. Исследование состояло в том, что респондентам предлагался перечень административных районов, например североамериканских штатов или графств Великобритании, а они ранжировали эти районы по степени их притягательности для проживания. Полученные таким образом индивидуальные ранжировки районов затем суммировались для массива в целом, подвергались факторному анализу и представлялись графически в виде когнитивных карт данной группы людей. Существует достаточно оснований сомневаться в пригодности такой методики [8], и все же можно сказать, что эти исследования привели к

==155

установлению двух важных моментов. Во-первых, все респонденты высоко оценивали район своего проживания. Так, например, результаты опроса выпускников английских школ (Gould, White, 1968) показывают, что на когнитивных картах существует «купол притягательности родного места», обнаруженный во всех двадцати трех обследованных районах. Во-вторых, выявилось существование общенационального согласия относительно территорий особенной притягательности, которое обнаружилось при агрегировании результатов исследований в отдельных регионах, предпринятом для создания «общенациональной» поверхности восприятия. На карте, изображенной на рис. 9-1, явно различима высокая предпочтительность территорий южного побережья, сельской местности на западе страны, а также района Кембриджа в Восточной Англии, то есть тех районов, которые в представлении большинства людей ассоциируются с летним отдыхом. Этот вывод весомо подтверждает важное значение, которое имеют стереотипы. Все перечисленные земли, как правило, видятся такими, какими они предстают во время непродолжительных и бессистемных летних посещений, или в рассказах других людей о летних впечатлениях, или в путеводителях, в которых неизбежно содержится «улыбающееся загорелое лицо» таких местностей. Груды отходов и карьеры корнуэльских угольных разработок, скука курортных местечек в межсезонье и транспортные перегрузки, вызываемые низкой пропускной способностью дорог и чрезмерной их эксплуатацией, очень редко присутствуют в образах этих районов, существующих в сознании людей.

Выяснилось, что, как и предполагали, стереотипные представления о различных районах отличаются заметным постоянством. Это обстоятельство заинтересовало ученых, изучавших особенности регионального развития в таких странах, как Соединенные Штаты Америки или Австралия. При рассмотрении развития различных стран с тех пор, когда началась фиксация исторических событий с сопутствующим выяснением мотивов и установок, руководивших действиями первооткрывателей и первопоселенцев новых земель, становится возможным исследование источников, современных освоению. Такие исследования ясно подтверждают, что некоторые территории воспринимались в массовом сознании через особенно сильные стереотипы притягательности или неприятия; они подтверждают также существование высокого уровня корреляции между характером подобных образов и темпами развития этих земель.

Хорошим примером в этом смысле является Калифорния. До XIX в. Калифорния была малоисследованным и редкозаселенным форпостом Новой Испании, лежащим в нескольких тысячах миль от формирующихся штатов Американского Союза. Однако по прошествии некоторого времени интерес американцев к Калифорнии начал постепенно возрастать. Сообщения первопроходцев содержали стандартные сведения о богатых природных ресурсах и редкостном отсутствии в Калифорнии каких-либо известных к тому времени болезней (Cooke, 1973). Но подлинный интерес к этим территориям пробудился лишь после лет Золотой лихорадки (1848-1853 г.), передачи этих земель от Мексики к США (1848 г.) и строительства трансконтинентальной железной дороги, соединившей Калифорнию с востоком страны (1869 г.). После того как Калифорния в национальном самосознании стала видеться значительно ближе, она быстро приобрела благоприятную репутацию, которую сохраняет и по сей день (Vance, 1972). Тем не менее, как отмечает Томпсон (Tompson, 1969), существовало два стереотипа Калифорнии: один играл выдающуюся роль в привлечении в Калифорнию новых мигрантов, второй-в определении характера расселения внутри штата.

Для того чтобы понять сущность этих стереотипов, необходимо хорошо

==156

Рис. 9-1. Обобщенная поверхность восприятия территории Великобритании. Gould, White (1974, 82). На карте даны изолинии предпочтения с цифровыми показателями. Штриховой выделены территории наибольшего предпочтения.

==157

представлять себе господствовавшие в ту пору медицинские воззрения. Дело в том, что вплоть до конца XIX в. было неизвестно, что инфекционные болезни передаются при помощи микроорганизмов. Тогда господствовало убеждение, что главной причиной болезней являются те или иные природные условия, прежде всего особенности климата, такие, как «хороший» или «дурной» воздух, характер испарений, ветры, а также преобладающее в том или ином месте атмосферное давление. Некоторые характеристики физико-географической среды считались во всех случаях опасными для здоровья, в то время как другие всегда воспринимались как лечебные.

Именно в свете подобных представлений климат Калифорнии XIX в. получил стереотипную репутацию высокоцелебного, и этот образ усиленно поддерживался авторами рекламной литературы. Как отметил Томпсон (Thompson, 1969), среди переселенцев в Калифорнию в конце XIX в. заметную долю составляли больные, особенно больные туберкулезом. По современным подсчетам, доля больных среди мигрантов в южные районы Калифорнии между 1870-1890 гг. колебалась между 8 и 75%. Даже если принять за истинную цифру 8%, то и этот показатель можно считать очень высоким. Однако в то же самое время, когда Калифорния воспринималась большинством как очень здоровый регион, существовало другое представление, согласно которому огромные территории внутри нее считались высокопатогенными. Основой этого стереотипа явились вспышки малярии и некоторых других болезней, таких, как брюшной тиф. Согласно преобладавшим в то время медицинским теориям, считалось, что эти заболевания вызываются плохим воздухом («миазмами»), обычно сопутствующим низменным плохо дренируемым болотистым землям. Как следует из рис. 9-2, Центральная долина Калифорнии тогда воспринималась именно таким патогенным районом, которого следовало избегать. Этот стереотип содержал долю истины, однако по совсем иным причинам. Некоторые болотистые земли действительно были местами размножения насекомых, переносящих малярию, и частота заболеваний в Центральной долине действительно превосходила средний уровень. На этом основании вся Центральная долина приобрела репутацию, весьма далекую от фактического положения дел, но тем не менее сохранявшуюся до тех пор, пока результаты этиологических исследований малярии в XX в. не получили широкого резонанса в общественном сознании.

Впрочем, один и тот же район нередко характеризуется противоположными по содержанию стереотипами, что справедливо, например, для Аляски перед ее покупкой Америкой у России в 1867 г. В то время об Аляске было известно очень мало. Она была крайне редко заселена, практически не освоена, и лишь немногие территории внутри нее были нанесены на карту с большей или меньшей степенью подробности. Несмотря на отсутствие точных сведений, в сознании людей, выступавших за и боровшихся против покупки этих земель, существовали законченные образы полуострова. Как показал Койн (Соупе, 1974) в своем подробном исследовании существовавших тогда позиций по отношению к этой сделке, все эти взгляды можно подразделить на две группы. С одной стороны, те, кто был против покупки, разделяли представление об Аляске как о ледяной пустыне или как о районе с нездоровым переувлажненным климатом. «Нью-Йорк трибюн» в своем редакционном комментарии писала о «ледяных полях» и «снежных пустынях». Член палаты представителей, выступавший против покупки, заявлял, что «Аляска-это пустынный бесплодный район, территория которого покрыта снегом и льдом, страдающий от постоянных туманов и метелей, причем примерно третья часть его лежит за Полярным кругом» (цит. по: Соупе, 1974, 28). В то же время сторонники покупки отстаивали совершенно иной образ Аляски, согласно которому она представляет собой террито-

==158

Рис 9-2. Схема предполагаемого размещения районов, различных по степени благоприятности для людей, больных туберкулезом, в Калифорнии конца девятнадцатого столетия. Thompson (1969, 54).

рию, колоссально богатую полезными ископаемыми и имеющую широчайшие возможности для развития сельского хозяйства, которые позволяют сравнивать ее с Новой Англией.

Формирование стереотипов, столь противоположных по характеру, стало возможным благодаря тому, что достоверных знаний об Аляске в ту

==159

пору было очень мало. Большая часть доступной тогда информации относилась к южному побережью полуострова (природные условия которого также значительно различаются), а о северном побережье и о внутренних частях Аляски точных сведений было сравнительно немного. Оценки природных богатств этих земель основывались на рассуждениях спекулятивного характера, построенных на базе немногих исследований или наблюдений.Таким образом, сторонники и противники этой сделки имели возможность выбирать источники, которые подтверждали бы образ, считавшийся ими наиболее точным. Например, оппоненты покупки опирались главным образом на оценки данной территории, произведенные русской стороной, которые, как и всегда у людей, желающих что-то сбыть, были весьма мрачными. По этой причине сторонники покупки опирались прежде всего на более оптимистичные представления о южном побережье Аляски, содержавшиеся в описаниях английских и французских мореплавателей XVIII в., на обобщенные сведения исследователей недр этих территорий и на сообщения об отдельных примерах эффективного ведения здесь сельского хозяйства, вроде того, которым являлся «Сад Аляски» недалеко от бухты Кука. Эти противоречащие друг другу сообщения, относящиеся к разным сезонам года, различным историческим периодам и местностям, сильно удаленным одна от другой, ясно показывают, насколько информация открыта для самого вольного толкования людьми, имеющими те или иные установки. Она легко может быть использована как для подтверждения представления о том, что Аляска-это земля гор, покрытых соснами, и холмистых лугов, так и для подтверждения представления о ней как о царстве снега и мрачных скал. Успешное осуществление покупки отражает, по-видимому, то, что вес существовавшего тогда стереотипа о потенциальном богатстве природных ресурсов вместе с возможностью окончательно избавиться от русских притязаний на Американском континенте оказались более значимыми, чем справедливые предостережения противников сделки относительно крайне тяжелых природных условий этой территории.

Подобные примеры ни в коем случае не исчерпывают все известные случаи, относящиеся к данному вопросу, однако они служат отличной иллюстрацией важности стереотипов, а также серьезности связей между спонтанными представлениями людей и особенностями личностного процесса познания. Люди не обязательно видят мир таким, каким он является, скорее они видят его таким, каким он, по их представлениям и убеждениям, должен быть, или даже таким, каким они сами хотели бы его видеть. Необходимо еще раз подчеркнуть, что подобное видение мира не является просто результатом влияния окружающей среды на человека. В действительности в процессе взаимодействия людей со своим окружением они переносят свои ощущения и ожидания на окружающую их среду. Имеющиеся представления о среде оказывают сильное воздействие на процессы познания пространства.

Образы мира: космология и царства, которых нет на карте

Можно сказать, что космология - это теория, в рамках которой Вселенная видится как сотворенная целостность. С незапамятных времен во всех существовавших обществах обнаруживалось стремление понять природу окружающего их космоса. Причиной этого стремления было не просто любопытство, оно отражало глубинные потребности иметь устойчивое и надежное основание, опираясь на которое можно было бы организовывать новую информацию о знаемом мире, получать представление о том, каким

==160

могут быть его неизвестные части, а также вписывать существование человека тем или иным компонентом в целостную картину Вселенной.

Характер космологии сильно различается в разных культурах и в различные периоды времени. Туан (Tuan, 1974, 79) установил, что общества, находящиеся на примитивном уровне развития, имеют космологии, содержание которых тесно связано с окружающей их природой: «... в том случае, если [характер восприятия внешнего мира] не заимствуется в иной культурной традиции, он неизбежно формируется из наиболее ярких элементов социального и природного окружения, в котором живут люди. В нетехнологических обществах сама материальная среда предстает посланницей природы в несметном числе своих проявлений». Космологии, существующие в таких обществах, отличаются заметным разнообразием, которое отражает различие опыта, приобретенного в ходе взаимодействия с окружающей средой данной культурной группы. В антропологической литературе можно найти множество примеров, подтверждающих эту мысль. Индейцы племени Санта Ана, обитающего в пустынях Нью-Мексико, считают, что Земля-прямоугольник с горизонтально стратифицированной структурой. Сама Земля воспринимается центром космоса, а Солнце, Луна, звезды-ее аксессуарами, благодаря которым она становится пригодной для жизни человека. Индейцам племени Юрок, живущим в горах северо-западной Калифорнии, мир видится круглым диском, окруженным со всех сторон Мировым океаном (Tuan, 1974). Народность Теми из северных районов влажнотропических лесов Сьерра-Леоне полагает, что Земля-это плоский предмет округлой формы, покоящийся на голове великана и помещенный туда Куру (Богом). Деревья и другая растительность-волосы этого великана, а живые существа, включая людей,-своего рода насекомые, живущие в этих волосах (Littlejohn, 1963).

Каждая из этих космологии обеспечивает вполне операциональную и удобную для практического применения систему ориентации в пространстве, необходимую в обыденной жизни. Их можно воспринимать и как характерные примеры космологии, существующих в примитивных обществах, поскольку, хотя на первый взгляд они и кажутся совсем не похожими друг на друга, в действительности все они обладают большим количеством общих черт. В архаических и традиционных обществах известный мир воспринимается микрокосмом. Как указывает Элиад (Eliade, 1961, 37-8): «За пределами этого ограниченного замкнутого мирка начинается неизвестное, бесформенное. По эту сторону существует правильное пространство, поскольку оно давно обитаемо и хорошо организовано, тогда как вовне этого известного пространства, за его пределами, находятся неведомые и полные опасностей области, подвластные демонам, духам, мертвым и чужестранцам,-иначе, мир хаоса, смерти и ночи. Этот образ обитаемого микрокосма сохранился в космологических воззрениях даже таких высокоразвитых цивилизаций, как Древний Китай, государства Месопотамии и Древний Египет».

Для картин мира, созданных оседлыми народами, общей чертой является восприятие обитаемой ими территории центром всей Земли, а также акцентирование внимания на вертикальном измерении впечатлений, получаемых в ходе контактов с окружающей средой. Другими словами, при сильной ограниченности перемещений земная поверхность становится одним из компонентов космоса, стратифицированного на небесную, земную оболочки и на подземное царство (Tuan, 1971).

Общие черты обнаруживаются и при рассмотрении форм, которые, согласно космологиям примитивных обществ, принимают мир и Вселенная. Символы Земли в виде плавающего диска, прямоугольника, мандалы или даже в виде сферы широко распространены и очень устойчивы во времени

==161

 (Eliade, 1961; Brendel, 1977). Таковым же является представление, согласно которому Земля наделяется антропоморфными свойствами. Летбридж в своем блистательном, выполненном на грани подлинной научности и фантазии исследовании (Lethbridge, 1957) прослеживает повсеместность культа Бога-Земли индоевропейских народов, согласно которому ландшафт видится наделенным физическими характеристиками божества Земли, а некоторые холмы, долины или водотоки считаются священными, поскольку на них, как полагают, лежит печать общения с Богом. Росс (Ross, 1967) проследил значения, которые имели реки, ручьи и родники, воспринимавшиеся священными атрибутами территории в языческой Британии кельтского времени. Туан (Tuan, 1976a) приводит отличный пример подобной интерпретации различных природных компонентов в Древнем Китае, в котором те или иные реалии земной поверхности воспринимались как проявления некоего космического существа. Его телом считались горы, хребты виделись его скелетом, воды-кровью, травы и деревья - волосяным покровом, а облака и туманы - влагой его дыхания. Более осязаемым это существо становилось через существование целого сонма божков, обитающих в реках и горах, в честь которых необходимо совершать ритуалы в предназначенных для этого местах, почитавшихся священными.

Апологеты христианства намеренно стремились развеять представление о Земле как об организме некоего божества. Места для строительства церквей специально выбирались там, где прежде находились святыни язычников. Сущность политики раннехристианской церкви в этих вопросах хорошо выражена в послании папы Георгия Святому Августину, переданном через папского эмиссара Мелитуса: «Не трогайте святилищ. Разрушайте идолов, но благословляйте их храмы святой водой; устанавливайте в них наши священные реликвии, и пусть они станут храмами истинного Бога. Таким образом, людям не надо будет менять мест выполнения святых ритуалов, а там, где люди захотят принести тельцов на заклание демонам, не препятствуйте закланию... но убитых животных не как священную жертву, а просто как еду для питания отдавайте на прославление Того, кому они теперь истинно веруют и служат» (цит. по: Anderson, 1971, 10).

При помощи таких мер церковь стремилась сохранить привязанность людей к тому или иному месту, обожествленному в прошлом, лишая его при этом языческого значения и мистических и символических атрибутов.

Фактически христианство выдвинуло свою собственную космологию. Отрицая работы древнегреческих и древнеримских ученых как языческие, Библия, особенно Ветхий завет, по необходимости должна была создать свою законченную картину мира и различных частей земной поверхности. Восприятие Библии в качестве свода раскрывшихся истин делало ее главным документом для картографирования земной поверхности, определяющим характер всей христианской космологии, которая посредством Библии приобретала конкретные графические воплощения. Это обстоятельство послужило причиной появления множества весьма далеких от совершенства так называемых колесных (А. Геттнер), или Т-О, карт, на которых земная поверхность изображалась в виде плоского круглого диска, в центре которого располагался Иерусалим (в согласии с Иезекилем, 5). Такие карты отражали восприятие мира глазами европейцев более чем тысячелетие, несмотря на то что очень часто они были неприемлемы для правильной ориентации в пространстве. Даже арабские географы, сохранившие некоторые традиции картографии Птолемея, пользовались подобными картами. По мнению Барбора (Barbour, 1973), причина этого состоит в том, что в центре изображавшейся на них земной поверхности случайно совместились святые места как христиан, так и мусульман.

==162

Рис. 9-3. Сравнение способов картографирования стилей различных культур. Верхний рисунок взят из Нюрнбергской хроники, 1493 г. (легенда опущена). Внизу-часть рисунка Джеймса Сэка, 1973 г., показывающего реку Кесагами и другие реки, впадающие в залив Джеймса. Pentland (1975, 150-2).

==163

Однако космографию христианства нельзя отделять от космографии предшествовавших ему эпох и культур. Космографические представления картографов христианской церкви, несмотря на общие черты с представлениями, существовавшими в других культурных традициях, безусловно, содержат и нечто большее по сравнению с прежним. По Пентленду (Pentland, 1975), картографирование - это повсеместно распространенное явление мирового масштаба. Все народы, вне зависимости от степени развития соответствующей технологии, чувствуют потребность в картах и создают двумерные изображения окружающего их мира. Принятые для этого способы картографирования представляются универсальными, причем схожие художественные стили изображения встречаются у народов столь значительно »разделенных между собой во времени и пространстве, что вероятность простого распространения их из одного центра делается весьма сомнительной. Как показано на рис. 9-3, если с карты «всего света» XV в. убрать легенду и изображения фантастических животных, то общие черты показанной на ней территории будут очень близки к тому, что можно увидеть на карте, нарисованной в наши дни индейцами племени Кри. Кроме всего сказанного, хотя конфигурация карт рассматриваемого типа в целом определялась теологической доктриной, все-таки она оставляла значительные возможности для работы воображения составителя. При нанесении на карту границ неизвестных районов картограф обычно использовал свой художественный талант, изображая там мистических или экзотических животных или даже общий вид воображаемых им земель.

Подобное случалось и в более поздние времена. При изображении неизученных участков земной поверхности картографы обычно просто соединяли между собой на карте уже известные части территории путем экстраполяции с большей или меньшей степенью точности или же помещали в этих местах несуществующие земли. Хорошим примером может послужить «Неизвестная Южная Земля» - фиктивный континент, который, как считалось вплоть до плаваний капитана Кука, расположен среди южных морей, играя роль противовеса массивам суши северного полушария. Подчас эти неведомые территории наделялись мистическим значением или н