Баллады «Людмила» и «Светлана»

История русской баллады начинается балладой Жуковского «Людмила» (1808). «Людмила» является вольным переводом баллады немецкого поэта Г.А. Бюргера «Ленора» (1773). Приступая к переводу «Леноры» Жуковский стремился на основе западноевропейского образца создать русскую балладу.

Баллада Г.А. Бюргера «Ленора» получила широкое распространение и была переведена на многие европейские языки. Своей популярностью она обязана не только художественному мастерству автора, но, прежде всего тому, что по своему содержанию она была близка к ряду произведений устного народного творчества, бытовавших в огромном количестве среди всех европейских народов.

Основу сюжета «Леноры» составляет мотив о женихе-мертвеце, бытовавший в немецком фольклоре первоначально в виде песни, которая явилась в дальнейшем родоначальницей всех прозаических вариантов данной фабулы. Примерное содержание этой песни должно было быть следующим: девушка, проводив возлюбленного на войну, не может дождаться его; она не знает, жив он или мертв; девушка тоскует и плачет; мертвый жених приезжает к ней на коне и увозит ее; в пути они трижды обмениваются вопросом и ответом; наконец, они приезжают на кладбище, где конь и всадник исчезают; девушка возвращается домой, но вскоре умирает.

Происхождение немецких сказок о женихе-мертвеце от более ранней песни подтверждает наличие в подобных сказках оставшегося от нее стихотворного диалога, про месяц и звезды, поездку мертвеца с живой девушкой, а также вопрос, не страшно ли девушке, на что она отвечает отрицательно.

В русских вариантах сказки о женихе-мертвеце также имеется похожий диалог:

«Месяц светит

Мертвец едет

Красну девицу везет.

Боишься ли ты меня?»

«Нет, не боюсь».

Подобный диалог есть и в балладе Бюргера, его сохраняет Жуковский в «Людмиле»:

«Светит месяц, дол сребрится; Мертвый с девицею мчится; Путь их к келье гробовой. Страшно ль, девица, со мной?» — «Что до мертвых? что до гроба? Мертвых дом — земли утроба».

В основе сюжета о женихе-мертвеце лежит вера в возвращение мертвых на землю в своем прежнем облике, а также вера в то, что к этому их побуждает неутешная скорбь их близких. Мертвец является для того, чтобы наказать нарушителя его покоя [Созонович, 1898].

Однако Ленора в балладе Бюргера получает наказание не вследствие нарушения запрета на неутешную скорбь о мертвом. Поэт переосмыслил народное предание с христианской точки зрения: девушка наказана за свой ропот на Провидение. Жуковский даже усилил этот элемент:

Тихий, страшный хор завыл:

«Смертных ропот безрассуден,

Царь Всевышний правосуден:

Твой услышал стон Творец;

Час твой бил, настал конец».

Народные поверья о запретности тоски по мертвым были распространены и в России, много таких преданий зафиксировано на Украине и в Белоруссии. Их суть заключается в том, что мертвые не любят слез и сетований, которые тревожат их в могиле, и выходят оттуда для того, чтобы наказать нарушителей. Однако вопрос о том, ориентировался ли Жуковский на русские народные сказки о мертвецах, трансформируя «Ленору», остается открытым [Артамасова, 2000, Созонович, 1898].

Создавая балладу «Людмила», Жуковский смягчает простонародные грубости подлинника, русифицирует обстановку, в которой разворачиваются действия баллады, вводя черты местного колорита, а также мотивы, характерные для русского фольклора. Поэт переносит действие из Германии в Россию, заменяет войну между Австрией и Пруссией (1741-1748) на Ливонскую (1558-1583). В связи с этим поэт использует соответствующую лексику: «рать славян», «шлемы», «дружина», «терем» и т.д. Имя героини умышленно заменено славянским именем Людмила [Артамасова, 2000, Семенко]

В отличие от Бюргера, Жуковский не стилизует свою балладу под фантастическую народную балладу, поскольку в русском фольклоре подобный тип баллад не представлен [Семенко, 19].

При создании «Людмилы» Жуковский ориентировался на жанр литературно обработанных лирических песен в народном духе. Уже с самого начала баллады в монологе Людмилы звучат фольклорные песенные мотивы:

«Где ты, милый? Что с тобою? С чужеземною красою, Знать, в далекой стороне Изменил, неверный, мне, Иль безвременно могила Светлый взор твой угасила».

Фольклорные мотивы пронизывают балладу, особенно ярко они характеризуют бег коня:

Пышет конь, земля дрожит; Брызжут искры от копыт;

Или:

Борзый конь и ржет и пышет. Поэт также использует прием анафорического начала, характерный для русского фольклора: То из облака блеснет, То за облако зайдет; Или: И лесов дремучих сени, И зерцало зыбких вод, И небес далекий свод. Жуковский в своей балладе активно используют элементы языка фольклора: «ветер буйный», «борзый конь», «сыра земля», «ждет-пождет».

Самая известная баллада Жуковского – «Светлана» (1808-1813). Это также вольное переложение баллады Г. Бюргера «Ленора». Здесь Жуковский сознательно ориентируется на традиции русского фольклора. Для их достижения поэт кардинально изменил сюжетную схему оригинала: центральными моментами в «Светлане» стали сон и гадание, специфичные для русского фольклора. В «Светлане» Жуковский суммировал приметы русского национального колорита: зима, снег, сани, колокольчик; избушка, икона, гаданье; намек на русскую свадьбу. Также Жуковский стремится передать особенности православного обряда, для чего вводит в балладу описание богослужения:

Тьма людей во храме;

Яркий свет паникадил

Тускнет в фимиаме;

На средине черный гроб;

И гласит протяжно поп:

«Буди взят могилой!»

«Светлана», при всей кажущейся простоте своего сюжета, отличается большой сложностью художественной перспективы. Главная героиня вводится в повествование не сразу, а после того, как в первых двух строфах поэт построил для нее фольклорную «модель» мира:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

Песенки подблюдны.

В этих первых двух строфах описывается около десяти способов гадания о женихах, в обработанном виде приведена гадальная песня с обращением к мифическому «кузнецу». Ритуально-фольклорный характер носит диалог в начале баллады: вопрос «Что, подруженька, с тобой?..» и далее ответ «Как могу, подружки, петь?..», в котором отчетливо слышатся мотивы необрядовой лирической песни («Милый друг далёко», «Иль не вспомнишь обо мне?»).

В сюжет баллады проникают сказочные мотивы: по-видимому, сцена в избушке, где Светлана оказывается одна с угрожающим ей мертвецом, писалась под влиянием русских северных сказок о женихе-мертвеце: девушке в подобной ситуации помогает петух (у Жуковского – голубок). Однако образ робкой и любящей Светланы далек от образа героини народной сказки, которая воспринимает мертвого жениха как врага, не показывает свой страх и пытается его перехитрить.

ü Стремление навеять эмоцию

ü Плывущий синтаксис

ü Размытость очертаний

ü Стиль, далекий от оригинала (устранение реалий//изменение контекста)

ü Действие происходит далеко и давно

ü Эстетические остранение и отсутствие балладных ужасов

11. Жанры лирики Жуковского.

Именно Жуковскому принадлежит заслуга расширения поэтического словаря русской лирики.

Своими элегиями Жуковский вдохнул в русскую поэзию новое содержание и преобразовал её строй. Содержание их грустно не потому, что так велят каноны, а вследствие «сложившегося у поэта миропонимания». Преимущественная тональность стихотворений Ж. – очарованность Бытиём, миром, созданным Богом, и разочарованность обществом. Так как в реальном мире между просвещенной, глубоко нравственной личностью с её большими духовными запросами и костным обществом, пролегла пропасть, то личность Ж. всегда отчаянно-одинока. Душа человека необъятна, и вмещает в себя всю Вселенную. Поэт верил, что в итоге прекрасное и возвышенное победят. Двоемирие – со всей полнотой отображено в творчестве Жуковского.

Своеобразие Ж. состоит в том, что поэт увлекает не конкретным изображением того и иного мира, а намёком на присутствие идеального мира в земном. Он традиционно передаёт не конкретику, а пространство, он призывает читателя отойти от мирской суеты и раскрыть в себе истинно человеческие свойства. Но делает это с умиротворением.

Неслучайно обращение Жуковского к жанру элегии. Первоначально, элегия – это грустная лирическая песня о смерти. Затем элегией стали называть песнь о всякой утрате, потому как утрата чувства, желания – это подобие смерти, исчезновение в небытиё. Первым стихотворением, которое принесло Ж. известность, была элегия-перевод Томаса Грея, « Сельское кладбище». В ней речь идёт о смерти, а размышляет поэт на кладбище. Такая элегия получила название кладбищенской. Элегия, в которой господствует размышление, касающееся самых разных явлений, называется медитативной. В зависимости от предмета размышления разделяют историческую, философскую, и даже унылую, в которой поэт размышляет о своей несчастной судьбе.

Вся картина « Сельского кладбища» - это настроение крестьянина, как настроения самого поэта. Слова, употребляемые Жуковским, несут двойную нагрузку – передают и чувства селянина, и чувства поэта. Ослаблено предметное и усилено эмоциональное значение.

После элегии « С.К.» Жуковский пишет «Певец во стане русских воинов», где от имени воина-поэта славит русских витязей, сражавшихся в войне 1812 года. В ней он придал патриотической теме личное, интимное звучание, и она сделалась близкой каждому современнику. Патриотизм перестал быть холодно-торжественным, согревшись теплотой души поэта. Замечательное свойство поэзии – одухотворять и одушевлять всё сущее – блестяще проявилось в элегии « Море». С мыслями о человеке, Ж. одухотворяет море, природа не равнодушна, не мертва. Как и в душе человека в душе моря тоже скрыта своя, особенная тайна.

[!] У Жуковского встречаются три типа баллад – « Русские» («Людмила», «Светлана»), «античные» (Ахилл, Кассандра, Жалобы Цереры) и « Средневековые» (Рыцарь Роллон, Замок Смальгольм, или Иванов вечер и пр.) Все названия баллад условны и связаны с тем, какой сюжет будет развиваться.

Подзаголовок « Русская», например, подчёркивал переделку средневековой баллады в национальном духе. В них Жуковский воскрешает мотив народных исторических и лирических песен, например, когда девушка ждёт милого с войны.

Историческое место и время таких баллад условно, события, произошедшие в средневековье, могут быть отнесены к античности и наоборот. Действие – вне истории и вне конкретного пространства. Человек поставлен лицом к лицу с Вечностью, со всей Судьбой. В большинстве баллад Жуковского герой, героиня или оба персонажа недовольны Судьбой и вступают с ней в спор. Человек отвергает судьбу, а она, в свою очередь, становясь более свирепой, настигает его в ещё более страшном образе.

Так, в балладе « Людмила» рассказывается о девушке, отчаявшейся в его возвращении, уверившись в смерти его, она укоряет самого Бога в том, что он не выполнил своего обещания, что ей дан приговор судьбы, лишивший её счастья. Раздаётся ропот на Бога, На Провидение. А ропот этот – непростительный грех, явное богоборчество. Даже мать укоряет Людмилу, та же сопоставляет свои беды с адом и раем – слишком высокими понятиями, отчаяние сместило у Людмилы все ценности мироустройства. Как результат – её настигает Рок, в лице всадника, увозящего её на кладбище. Божий Суд всегда торжествует.

Возьмём другую балладу этого цикла – « Светлана». Здесь за основу взят аналогичный сюжет Бюргера, фабула повторяет «Людмилу», но события принимают иной ход. Итак, Светлана – девушка на выданье, прощается с девичеством, и все её помыслы направлены на жениха. Он одновременно пугает и томит её невинный ум. Далее мы видим дорогу, символизирующую жизненный путь Светланы, от счастливого соединения с женихом, до её гибели. Движение осуществляется от Божьего Храма до избушки, бег конец, вьюга, метель, сумерки,  ворон – всё это призвано показать настроение и Светланы, и Провидения. Степь, покрытая снегом, и вовсе символизирует саван. И не зря – ведь жених Светланы – покойник. Светлана во власти ночи. Душа Светланы становиться полем борьбы Добра и Зла, внутренние мотивы становятся преобладающими. Светлана поступает не так как Людмила, она не ропщет на Провидение, напротив, со смирением, опасаясь, но всё-таки не теряя веры, молит о счастье. Стоило Людмиле усомниться в Боге, как бесовские силы овладевают её судьбой, Светлане же они не страшны. В награду за неотступную веру Бог спасает её. Её ждёт встреча с живым, настоящим женихом, а не с его обманным призраком. Наступает утро, природа празднует победу. Эволюция налицо.

В античных балладах Жуковский романтизирует мифологию. Поэт переосмысливает античность, как переход от дикости и варварства к цивилизованному обществу. Античный человек верил, что Боги научили его засевать землю, пользоваться огнём, орудиями труда. Они соединили людей в общества, внушили им гражданские права. Жуковского интересует не столько сам экзотический антураж, как Дух Древнего мира. В поле зрения поэта в таких балладах, как « Ахилл», «Ивиковы журавли», «Жалобы Цереры», «Элевзинский праздник» - лежит глубоко и оригинально понятое миросозерцание античного героя. Вот празднуют победу греки, овладевшие Троей. Их первые слова – в память погибших, но от скорби они легко переходят к делам и помыслам сегодняшним, к пирам и веселью. Всё во власти Рока. Принимая свой жребий, античный человек в балладах поэта вовсе не слепо покоряется року, а сам делает свой выбор, как, например, Ахилл, заранее знавший о своей гибели.

Столь же богатый и разнообразный мир открыт Ж. в средневековых («рыцарских») балладах, воскресивших фантастические сюжеты о запретной или «вечной» любви, о тайных преступлениях, о коварстве и жестокости. Воскрешая средневековые баллады, с их религиозной и мистической окраской, Ж. освещает их светом гуманности. Так, любовь сиюминутна или невозможно на земле, зато всегда возможна на небе. Такова воля провидения. Любовь сильнее моральных норм, но рок сильнее охваченного страстью человека. Например, « Эолова Арфа».

Баллада Ж. представляла собой замкнутую жанровую структуру с подвижной фабулой и тяготела к философскому осмыслению сюжетов. Человек в балладе чувствовал над собой власть высших сил, однако, выбор, по какому пути идти, всегда оставался за ним

Элегиям принадлежит первое место в творчестве Жуковского, но не по количеству, а по значению. Элегии Жуковского —- большие лирические произведения, которых описательное и медитативное начала находятся в глубоком взаимопроникновении благодаря тому, что центром произведения оказывается элегическая личность. Элегическая личность в поэзии Жуковского - совсем юный человек, Он «Едва расцвел - и жизнь уж разлюбил» («Певец»). Горести, сомнения, раздумья юного сердца изливает поэт в стихах. Лирический конфликт в том и состоит, что юное существо оказалось не принятым жизнью. Знаменательная особенность центрального элегического образа Жуковского в том, что поэт разрушил грани между жизнью и смертью своего героя, его бытием и небытием. Элегическая личность Жуковского, живя реально на этом свете, переносится воображением в «мир иной», представляет себе жизнь без себя; герой живет и не живет одновременно. Это и есть первые романтические предвестия в элегиях Жуковского, во многом сохраняющих традиции сентиментализма. В ранних элегиях «переселения» лишены мистики, они - результат необычной игры воображения поэта или его грустных предчувствий. Психологический анализ в элегиях Жуковского тесно связан с анализом этическим. Не психика человека вообще интересует поэта, а лишь нравственное сознание и мир нравственных переживаний. Главный интерес Жуковского как романтика вызывают особые переживания, эмоциональные и интеллектуальные: мечты, надежды, сны, чувство природы (весеннее, вечернее и утреннее чувства), чувство грусти, но и утешение в слезах, а также «невыразимое»), существующее в глубине души - мир предчувствий и особенно воспоминания. Время бежит, все течет, изменяется и исчезает. Воспоминание дает возможность как бы остановить этот процесс и вернуться в милое сердцу прошлое. Чувство природы в элегиях Жуковского особенно проникновенно,богато оттенками и философски содержательно. Жуковский особенно большой мастер и тонкий психолог в поэтическом изображении вечернего, подлинно элегическоrо чувства. Вечернее затишье природы позволяет чувствительной душе постигать не замеченное за дневными заботами. В душе элегической личности пробуждается сокрытая днем глубинная жизнь - бьют чистые ключи воспоминаний, светятся мечты. В элегиях Жуковского передается движение времени с: конца дня к вечеру раннему и позднему, для поэта особенно знаменательны явления на небе, смена светил - солнца луной.

Элегическое творчество Жуковского представляет собой особый эстетический мир, главный отличительный признак которого — меланхолия. Меланхолия- вид эстетического наслаждения, близкого любовному счастью. Меланхолия, рожденная таким античным сознанием (сознание детства человеческого рода, когда человек чувствовал себя на пиру жизни, но знал о конечности всего сущего и торжестве фатума), - грустное чувство, вызванное пониманием изменчивости жизни, неверности житейских благ, «предчувствием утраты невозвратимой и неизбежной». Слезы - свидетельство слабости человека, его отказа от гордыни самолюбия, или они - результат раскаяния. Слезы - средство обновления души. Слезы облегчают душу и вселяют надежду. В поэзии Жуковского обнаруживается романтическое переживание красоты. У него прекрасному синонимичны слова «Очарование», «обаяние», «обворожение», «невыразимое»: Романтическое мироощущение поэта, собственно, и выражается в элегиях в этом очаровании.

 

«Майское утро»

Умерла младшая сестра. Переплетения мотива утреннего пробуждения с темой смерти, постоянная смена пессимизма и оптимизма. Жуковский слил воедино и сакральную лирику, и карамзинские мотивы, и предромантизм. Кризисное восприятие мира и стремление гармонизировать миры поэтической лирой.

 

«К Тибуллу»

Ранняя элегия, скопление державинских мотивов.

 

«Сельское кладбище» (Эдгар Грей)

С этой элегии начинается знаменитость Жуковского. В переводе — идиллия, хотя в оригинале её и в помине нет. Башня в качестве замка.

 

«Вечер»

Идиллическое начало. Появление музы, отмечается ценность живого общества, тема старости души. Дружба связана с анакреонтикой, но это не осуждается. Основной пафос поэзии Жуковского — утверждение романтической личности, утонченное исследование внутреннего мира.

 

Такова элегия «Невыразимое» (1819), где говорится о невозможности выразить всё богатство и красоту вечной природы с помощью бедного, несовершенного человеческого языка. Природа полна великих тайн, доступных лишь глубокому чувству человека, живущего в единстве с породившим его бесконечным и загадочным миром. Поэзия учит человека верно и искренно чувствовать, указывает ему на скрытую красоту мира, на его тайну. Но остановить прекрасное мгновенье, выразить чувство пророческого видения, беспредельного величия бытия и вечного стремления несовершенного человека к этой величественной красоте нельзя с помощью одного бедного земного языка:

Невыразимое подвластно ль выраженью?..

И лишь молчание понятно говорит.

Даже лирическая поэзия с её образным языком и развитым чувством красоты отступает, замолкает перед величием и тайной мироздания. И много позже Жуковский пояснил мысль своего стихотворения в письме поэту-слепцу И.И.Козлову: «Что такое истинная поэзия? Откровение в теснейшем смысле… Откровение поэзии происходит в самом человеке и облагораживает здешнюю жизнь в здешних её пределах».

Поэзия не отвечает на вопросы человека, она учит его самого задавать самому себе и природе правильные вопросы, вечно стремиться к явной, но непостижимой до конца красоте вечного бытия. Важно и то, что автор назвал элегию «Невыразимое» отрывком, это как бы завершённая часть, самоценный фрагмент всей его элегической лирики, размышляющей о светлом гении чистой вечной красоты, царящем над миром и облагораживающем человеческую душу.

«Море»

Лучше всего мятущуюся, бурную, полную страстей и сомнений душу человека передаёт вечно движущаяся, живая, могучая и прекрасная морская стихия. Море стало одним из главных героев романтической поэзии, его лазурь, свобода, дыхание волн, покой и сменяющая его буря отразились во множестве стихотворений и поэм, певцами моря стали Байрон и молодой Пушкин.

Человек с его личной неповторимой судьбой – лишь утлый челнок в бурной стихии бытия, одинокий пловец, отчаянно борющийся в бушующем море с могучими волнами и опасными течениями. Море – вечный поэтический символ жизни, ибо из него вышло всё живое. Человек – пловец, смертный, стремящийся к своим целям и крепнущий в этой роковой борьбе со стихией. Их встреча возвышает, украшает, наполняет движением душу и разум уединённой личности, помогает душе понять себя и высказаться.

И романтик Жуковский тоже пишет о море. Но поэт снова выбирает свой любимый лирический жанр, его стихотворение так и называется – «Море. Элегия» (1822). Его морская стихия безмолвна, спокойна, полна любовью и тихой думой, тайной, тянется к далёкому светлому небу, отражает его вечную лазурь. В отличие от мятежных Байрона и Лермонтова, Жуковского в море привлекает не буря, а величественный покой. Стихия волн у него отражает смятение, скрытую в глубинах тоску по небу; бурями и ветрами море стремится разогнать тучи, застилающие от него спокойное тихое небо. В этом волнообразном движении поэтических образов морского пейзажа дана картина человеческого чувства, ощущающего красоту и величие небес и природы. Здесь нет утлого, захлестываемого волнами челна и одинокого паруса. Море и вместе с ним человек тянутся вверх, к лазурному небу, его свету, блаженству и покою. Их роднит врождённая память о небе. Такова высота романтического идеала, выраженного в элегии Жуковского.

Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.

 

12. Жанр баллады в русской поэзии (Жуковский, Пушкин, Лермонтов).

Баллада — один из любимых лирико-эпических жанров русских романтиков, который позволял полностью отойти от реальности, создать собственный фантастический мир, противопоставленный миру реальности. К этому жанру обращались такие великие поэты, как Жуковский, Пушкин и Лермонтов. Тенденция соединения лирического и эпического.

 

Поэзия Жуковского – достойнейший отклик на европейское романтическое движение.

С 1808 по 1833 год Жуковский создает 39 баллад и получает в литературных кругах шутливое прозвище «балладник». В основном это переводы немецких и английских поэтов (Бюргера, Шиллера, Гёте). По своему происхождению баллада восходит к устному народному творчеству. И обращение к ней писателей сентименталистов и романтиков связано с пробудившимся у них интересом к национальному характеру, к местному колориту. А обилие в балладах народных легенд, поверий, фантастических и чудесных происшествий отвечало пристрастию романтиков ко всему иррациональному, неподвластному рассудку и логике. В балладах отражалось миросозерцание христианина, озабоченного религиозно-нравственными проблемами, ощущающего за видимыми предметами и явлениями, характерами и событиями окружающего мира проявление действующих в нем невидимых сил, стоящих над природой и человеком. Это силы добрые и злые, божеские и сатанинские, незримо участвующие в судьбах людей. Такой взгляд на жизнь соответствовал романтическому мироощущению, разрывавшему связь с просветительским рационализмом.