Артиллерия при прорыве переднего края обороны в районе Пуннус-ярви

Январь 1940 года. Мы стоим у озера Суванто-ярви. В последнее время наступили относительно спокойные дни. Изредка то здесь, то там завязывается артиллерийская перестрелка, и потом опять тишина на всем фронте.

— Товарищ майор, — спрашивают меня бойцы, — скоро начнем наступление? Скучно сидеть без дела.

Действительно, скучно. Не меньше их я стремился к большому делу, и в один из последних дней января написал командованию докладную записку, в которой просил при производстве прорыва оборонительной полосы поставить мой гаубичный полк на главном направлении.

30 января я был вызван в штаб корпуса.

— Ваша просьба удовлетворена, — сказал мне командир корпуса. — Прорыв намечается в районе озера Пуннус-ярви.

По приказанию комбрига я в тот же день выехал на рекогносцировку. Пробираясь вдоль озера к месту будущих наблюдательных пунктов и огневых позиций, я имел возможность разглядеть, что творится на противоположном берегу, занятом противником. Несколько огневых точек, замеченных мной, были тогда же занесены на карту, но это еще не указывало, где фактически проходит передний край обороны белофиннов.

Мои расспросы у командиров, занимавших этот участок, тоже ни к чему не привели. Мне говорили о проволоке в шесть кольев, находившейся на противоположном берегу, о рогатках, расставленных на озере, но все это я видел сам. Самое же главное — огневая система белофиннов была им также неизвестна.

Вот почему, выбрав в указанном мне районе наблюдательные пункты для себя и командиров дивизионов, я решил одновременно установить добавочные наблюдательные пункты по другую сторону озера в районе соседней дивизии у мыса Мюхкюрниеми и у сгоревшего хутора Мякеля. Оттуда прекрасно просматривался передний край обороны белофиннов и часть его глубины.

Почти в сумерки я закончил рекогносцировку. На карту нанесены будущие наблюдательные пункты командиров дивизионов, мой наблюдательный пункт и все то, что я успел заметить у противника. К этому же времени я имел грубую наметку будущего расположения огневых позиций. Теперь мне предстояла чрезвычайно серьезная задача — перебросить весь полк с озера Суванто-ярви к озеру Пуннус-ярви. А расстояние это для гаубиц не малое — 70 километров в большой мороз по сильно пересеченной местности вдоль фронта противника.

Марш в новое место расположения был совершен в течение следующей ночи. На подъемах бойцам приходилось буквально на себе вытягивать орудия. Несмотря на всю тяжесть перехода, он был совершен дисциплинированно и организованно. К утру 1 февраля мы уже находились на новых позициях.

Фронт есть фронт, здесь свои будничные заботы, здесь свой распорядок. Обязанность командира не только заботиться о выполнении поставленной ему задачи, но и о создании, я бы сказал, «жилищных условий» для своих бойцов. Приготовив в течение дня основные орудия к бою и закончив пристрелку, я одновременно позаботился о том, чтобы бойцы вырыли и замаскировали землянки, отогрелись перед боем.

Все, казалось, было уже у нас готово, когда прибыл приказ о том, что в силу сложившихся обстоятельств нам предстоит действовать на новом участке, там, где я еще раньше расположил добавочные наблюдательные пункты.

2 февраля, обойдя озеро Пуннус-ярви, полк вышел в район сожженных белофиннами селений Мякели, Химала и Ниемеля и в тот же день приступил к разведке противника.

Заняв указанный мне район, я с первого же дня связался с майором Ерохиным, чей полк мне приказано было поддерживать. Наши наблюдательные пункты находились в 50 метрах друг от друга, таким образом, мы постоянно были информированы о том, что каждый из нас заметил у противника.

Точно так же действовали командиры дивизионов и командиры батарей.

С первого же дня я так и поставил вопрос: куда движется командир роты, туда должен двигаться и командир батареи. Дальнейший ход событий показал, какое значение это имело для боевого успеха.

С первого взгляда в нашей жизни как будто ничего не изменилось. Каждый день разведка сообщала о новых обнаруженных у белофиннов огневых точках, о поведении противника, о том, что его основные силы разместились в селениях Култала, Пуннус и других, что там у них прекрасно оборудованные теплые общежития.

 

Герой Советского Союза полковник Д. Турбин (стр. 133)

 

Вот почему, готовясь к прорыву и ведя огонь по обнаруженным огневым точкам, я решил одновременно выкурить белофиннов из их общежитий, заставить их почувствовать мороз, чтобы в решительную минуту их моральное состояние было уже достаточно подорвано.

Мы стали бить осколочными гранатами по строениям, где засел враг. 30–40 гранат было достаточно для того, чтобы поджечь одно строение, а так как мы выбирали для стрельбы ветреную погоду, то огонь с одного строения перебрасывался на соседние и белофинны убегали оттуда толпами в лес. Легкая батарея, специально выделенная для этой цели, сопровождала убегающих шрапнелью.

Так, в предвидении прорыва мы заранее выкуривали врага из его нор. С 1 по 10 февраля гаубичный артиллерийский полк вел огонь по отдельным обнаруженным минометным батареям, проделывал проходы в проволоке, разбил и поджег жилища, в которых отсиживался враг.

Конечно, и белофинны не дремали. Условия наблюдения были у них значительно лучше наших; они видели большую часть нашей глубины. Достаточно было, чтобы какой-нибудь наблюдательный пункт плохо замаскировался, как белофинны открывали по нему огонь. Если ночью по дороге проезжала машина с недостаточно затемненными фарами, то сейчас же и здесь возникали разрывы неприятельских гранат.

Все это делало нас с каждым днем осторожнее и, я бы сказал, мудрее. Противник нас многому научил.

 

Батарея обстреливает белофинские укрепления (стр. 134)

 

Наконец, наступило 11 февраля — день прорыва. Накануне ночью я выдвинул по одной гаубице от каждой батареи на исходный для наступления пехоты рубеж. Гаубицы были вынесены сюда на руках, чтобы не привлечь внимания противника малейшим шумом. Их задача была сопровождать пехоту в момент атаки не только огнем, но и колесами, расстреливать прямой наводкой те огневые точки противника, которые оживут после артподготовки, когда мы перенесем огонь в глубь его обороны. Во главе этой группы гаубиц стоял опытный артиллерист капитан Шубодеров.

На остальные орудия возлагались артиллерийская подготовка и организация огневого вала во время атаки пехоты. Каждый артиллерийский командир знал ближайшую и последующую задачи поддерживаемого им подразделения. Он знал, что сначала пехота займет рощу «Дыня», потом будет наступать на рощу «Петух», что надо заранее подготовить огонь против предполагаемой контратаки противника. Накануне вечером я еще и еще раз проверил, как налажено взаимодействие артиллерии с пехотой и танками, начальник штаба полка капитан Парфенов проверил наличие таблиц огня.

— Помните, — в последний раз предупредил я своих подчиненных, — ни на шаг от пехотного командира. Командир батареи с командиром роты должны быть неразлучны.

Мы проверили время, все часы были поставлены по моим, и командиры разошлись по своим местам.

9 часов 11 февраля. Снимаю телефонную трубку, отдаю приказ начать артиллерийскую подготовку. 2 часа 20 минут длится огненный смерч. В течение первых и последних десяти минут артиллерийской подготовки огонь ведется с предельным темпом. Трижды в процессе артподготовки мы делаем ложные переносы в глубину обороны противника, главным образом в район его минометных батарей, и таким образом дезориентируем его.

Во время артподготовки артиллерия противника несколько раз пыталась обрушиться на наступающую пехоту и наблюдательные пункты артиллерии поддержки пехоты, но группой артиллерии дальнего действия с помощью самолетов-корректировщиков была быстро обнаружена и подавлена.

С началом атаки противника мы организовали огневой вал, сопровождающий движение танков и пехоты. Однако одновременно с этим ожили и уцелевшие огневые точки белофиннов.

 

Тяжелое орудие меняет огневую позицию (стр. 135)

 

Запомнился мне такой эпизод. Два наших танка, подойдя к проволочным заграждениям, стали проделывать в них проходы. Особенно красиво действовал один из них, который сделал несколько рейсов вдоль и поперек проволочных заграждений, так что пехота сразу получила несколько проходов. Казалось, что он уже заканчивает свою работу, когда противотанковая пушка белофиннов открыла по нему огонь.

— Товарищ майор, — докладывает мне мой адъютант тов. Целовальников, — центр опушки «Дыня» — противотанковая пушка противника ведет огонь.

Вот она произвела еще один выстрел по маневрирующему танку. Мимо!

Я уже хочу снять телефонную трубку и передать приказ о подавлении орудия противника, как вижу, что оно разлетается вдребезги. Это капитан Шубодеров, во-время заметивший орудие белофиннов, прямой наводкой одной 152-миллиметровой гранатой вывел его из строя. Позже, заняв передний край обороны, мы обнаружили, что уничтоженное нами противотанковое орудие было установлено на специальном катке и подымалось из глубины.

Гаубицы, выделенные для непосредственного сопровождения пехоты и танков, с честью выполнили свою задачу.

Успех артиллерии в этом бою был достигнут тем, что артиллеристы ни на шаг не отставали от пехоты. Командира батареи лейтенанта Коломейцева, ныне Героя Советского Союза, знал буквально каждый боец поддерживаемой им роты. Достаточно было кому-либо из бойцов заметить огневую точку белофиннов, как он сейчас же передавал по цепи:

— Лейтенант Коломейцев, у отдельного дерева — пулемет противника.

Так же дружно работал с пехотой и лейтенант Маврин. Будучи ранен, он продолжал бой и шел вперед рядом с командиром поддерживаемой им роты.

Во время огневого вала были случаи, когда та или иная рота попадала под огонь фланкирующих пулеметов. Тогда командир батареи, сопровождающий ее, докладывал по телефону:

— Участвовать в огневом вале не могу. Перехожу к подавлению мешающих нашему продвижению пулеметов.

Как только он кончал с этим, командир дивизиона опять брал батарею в свои руки и включал ее огонь в огневой вал, движущийся впереди наступающей пехоты.

Таким образом, быстро перестраиваясь, мы добивались окончательного очищения всего района от отдельных оставшихся огневых точек противника. Одновременно этим же была достигнута значительная экономия снарядов.

Прорвав передний край обороны белофиннов, пехота стала со всех сторон обтекать рощу «Дыня». Минут через сорок роща полностью была в наших руках. Тотчас же сюда были переброшены все основные наблюдательные пункты командиров батарей. Сюда же выдвинулся командир 3-го дивизиона старший лейтенант Черкинский.

Наступление на рощу «Петух» происходило значительно быстрее. Этому особенно содействовала темнота. В темноте противнику труднее вести огонь по наступающему. Вражеская артиллерия, боясь себя обнаружить, умолкла, и наша пехота подверглась только незначительному воздействию минометов, стрелявших невпопад.

К этому же времени дивизионы полка были переподчинены командирам батальонов и действовали по их заявкам. Пехота залегла перед рощей «Петух», заняв траншеи отступившего противника. Для того чтобы отбить возможные контратаки врата, я организовал заградительный огонь по опушке рощи. Одновременно группа разведчиков с пулеметами под командой старшего лейтенанта тов. Черкинского также изготовилась против контратак противника.

К 21 часу боевой порядок гаубичного артполка был уже на подступах к роще «Петух».

Так был прорван передний край обороны белофиннов в районе Пуннус-ярви.

Сержант В. Пискунов.

Рукопашная схватка

Молодецкий русский штык с давних времен зарекомендовал себя как грозное оружие ближнего боя. Во время боев с финской белогвардейщиной мне пришлось на практике убедиться, какую неоценимую услугу оказывает штык каждому бойцу в рукопашной схватке.

Впервые моему отделению пришлось участвовать в рукопашном бою перед высотой Н, где особенно сильно укрепились белофинны. Наш взвод получил задачу: наступать в направлении этой высоты и атаковать огневую точку невдалеке за проволочным заграждением.

К действиям подготовились хорошо. В назначенное время выступили с исходного положения. Вначале продвигались беспрепятственно. Но как только вышли на открытую местность, белофинны начали обстреливать нас из автоматов и винтовок.

Поползли. Маскировка была исключительно хорошей, некоторые бойцы чуть ли не зарывались в снег и ползли почти под ним. Все же огонь не прекращался.

Когда до проволочного заграждения оставалось не больше ста пятидесяти метров, огонь еще более усилился. Особенно нас беспокоил огонь пулемета, стрелявшего откуда-то справа.

Командир взвода приказал действующему со взводом противотанковому орудию уничтожить пулемет противника. Надо сказать, что артиллеристы действовали образцово: после третьего выстрела белофинский пулемет замолк навсегда.

Мы снова поползли. Белофинские стрелки продолжали стрелять. По звукам выстрелов мы определяли, что стрельба ведется с близкого расстояния. И, действительно, бойцы стали докладывать мне, что они видят белофиннов, залегших перед проволокой.

Приказал: ручному пулемету находиться на правом фланге отделения, а ружейному гранатомету — на левом.

 

Огонь по врагу (стр. 139)

 

Ручной пулеметчик тов. Зиборов, как и всегда, действовал замечательно. Он умело выбирал место для стрельбы, во-время открывал огонь в нужных направлениях. В большинстве случаев даже не приходилось подавать ему команды, куда надо вести огонь, он сам решал эти вопросы. Не хуже его действовал и ружейный гранатометчик красноармеец Кибальцов. Видя, куда ведут огонь ручной пулемет и стрелки, он находил для себя цели, укрывшиеся за какими-нибудь местными предметами, и вел по ним огонь.

Взаимодействие огневых средств в отделении получалось замечательным, оно обеспечивало стрелкам почти беспрепятственное продвижение вперед.

Наше отделение подползало к белофиннам все ближе и ближе.

— В атаку, за мной! — скомандовал я своему отделению.

Бойцы, как один, поднялись и бросились вперед. Находясь впереди своего отделения, я не забывал о том, чтобы видеть его и управлять им. Пулеметчик Зиборов шел вместе с отделением и на ходу вел огонь. Стрелки во время атаки в наиболее удобных местах на ходу производили один-два прицельных выстрела по противнику, потом снова шли вперед. Все это обеспечивало нам беспрерывное движение вперед, а главное — непрерывный огонь.

Мы пошли в штыки.

Белофинны вылезли из своих снежных нор и тоже было двинулись в рукопашную схватку, но быстро замялись, остановились, стали озираться по сторонам. Когда мы были уже около них, они, почувствовав свою гибель, начали отчаянно сопротивляться. Началась рукопашная схватка.

Трудно передать, как она происходила. Помню только одно, что в этой схватке я заколол трех врагов, мельком видел, как бойцы моего отделения поднимали на штыки белофиннов. Запомнил и такой момент. На красноармейца Кирпонос бросились три человека, положение его было не из легких. Но вот на выручку к товарищу бежит боец тов. Сибурняк. Они вдвоем уложили трех белофиннов и продолжали прокладывать себе путь вперед штыком и прикладом.

Эта схватка продолжалась не больше четырех-пяти минут. Всех, кто охранял проволочное заграждение, мы уложили.

Расскажу о другой штыковой атаке.

...Мы были перед высотой, на которой противник хорошо укрепился. Там были не только долговременные сооружения, но и окопы, траншеи, ходы сообщения. Нам приходилось наступать по открытой местности, где каждая кочка и камень были пристреляны.

Предстояла очередная атака. Зная особенности рукопашного боя в окопах и ходах сообщения, я предупредил об этом бойцов, напомнил им первую схватку, которая проходила в сравнительно легких условиях.

До окопов противника осталось несколько метров. Началась усиленная огневая подготовка: стреляли бойцы, ручные и станковые пулеметчики. Этот момент мы использовали для того, чтобы как можно ближе подобраться к окопам противника. Применялось не только переползание по-пластунски, некоторые бойцы ползли даже под снегом.

Подан сигнал. Имея уже опыт непосредственной штыковой схватки, бойцы ринулись на врага. Я заметил, что каждый боец идет с винтовкой не так, как нас этому обучали, а выносит ее далеко вперед, приклад не прижимает к правому бедру, а держит его на несколько сантиметров перед собой. Этот прием полностью оправдал себя: чем дальше вперед подана винтовка, тем больше вероятности поражения противника. Такой прием приводит врага в замешательство.

Ворвались в окопы. Противник не выдержал натиска и отошел. В этой схватке нам приходилось применять, как правило, длинный укол. Этот прием, между прочим, очень эффективный, разящий, его надо отработать в совершенстве.

...Подошли к основной линии обороны. Здесь командир приказал организовать наиболее тщательную разведку, чтобы потом действовать наверняка.

Ночью получили приказ — продолжать наступление. Ночная темень помогла нам почти незаметно окружить противника. Когда он это почувствовал, то начал вести по залегшим бойцам убийственный огонь и из долговременных сооружений и из пулеметов, находившихся в полевом прикрытии этих сооружений. Наш командир вызвал артиллерийский огонь. Снаряды ложились точно на высоте, окруженной нами, но занимаемой пока еще противником.

Используя огонь нашей артиллерии, мы начали продвигаться вперед. Это делать было нелегко; противник огрызался, ведя огонь из винтовок, автоматов и пулеметов. Но наша артиллерия и пулеметы сделали свое дело, противник вскоре замолчал. Мы бросились в атаку.

Подбежали к окопам. Они были полной профили. Тут я понял, что предстоит наиболее серьезное дело. Предупредил своих бойцов о том, чтобы выручать друг друга. Все это делалось на ходу, раздумывать было некогда.

Ворвались в окопы. Часть бойцов отделения двигалась по брустверу и зорко наблюдала за тем, чтобы откуда-нибудь не выскочила контратакующая группа и не напала на наших бойцов.

В этих окопах пришлось много поработать. Здесь мы применяли не только штык, но и приклад, а нередко и гранату, бросая ее за очередной изгиб окопа.

Исход боя и здесь был в нашу пользу, как и в последующих схватках. Объясняется это высокой подготовкой наших бойцов, их решительными действиями и непреклонной волей к победе.

Во время боев я убедился, что итти в атаку на 100–1 50 метров, не делая коротких остановок, нецелесообразно, так как бойцы при этом расходуют свои силы, да и потери увеличиваются. Мы действовали по-иному: каждый боец делал короткую перебежку, залегал, через несколько секунд снова перебегал. Это давало ему возможность и отдохнуть и скрыться от выстрелов противника.

Существенным недочетом являлось то, что мы действовали не на лыжах. Нередко получалось, что противник оставлял свои позиции и удирал, а без лыж его не догонишь.

Хитрый метод применяли белофинны при отступлении. Мне не один раз приходилось наблюдать, когда они, убегая на лыжах, брали подмышки автоматы и отстреливались, не приостанавливая своего движения.

Основное, что требуется при рукопашной схватке, это не теряться. Решительное движение вперед производит на противника потрясающее впечатление, а нашим бойцам придает больше решительности и уверенности.