Из блокнота помощника начальника штаба полка

На снегу заячий след. Кругом огромные сосны. На хвое снег, отягощающий ветви. Тишина. Здесь война прошла стороной, напоминаем о ней только мы сами.

Глубоко проваливаясь в снег, мы идем на поиск стрельбища. Полк давно уже отдыхает после боев у Хотинена.

Мы нашли не одно подходящее место, но ни мне, ни моему спутнику не хочется покинуть этот прекрасный уголок. Однако пора итти в штаб.

Майор Роднов, рассеянно выслушав мой доклад, молча кивает головой. Он чем-то занят. Я отхожу. Меня ждет почта — письмо от жены. Быстро пробегаю его с начала до конца, затем долго читаю. Учится жена, растет сын. Как всегда, после прочтения письма на душе становится радостно.

Начальник штаба, подозвав, говорит шопотом:

— Стрельбы завтра не будет, мы выходим на фронт. Я сейчас выезжаю ознакомиться с участком, вы остаетесь за меня.

Конец выжиданию. В бой. Это хорошо. Значит, подготовка завершена, скоро решающий удар, победа.

* * *

Я еду верхом вдоль двигающейся колонны.

Проверяю меры противовоздушной обороны. Все наготове, хотя никто не верит в возможность нападения финских самолетов. Мы знаем силу нашей авиации, мы спокойны за воздух. Он надежен, как надежна наша земля, что под нами и позади нас.

Колонна идет по озеру. На берегу знакомые места. Здесь мы шли по пути к Хотинену. Теперь тут хорошие дороги. Только ряды надолб, проволока да взорванный мост рядом с новым, построенным уже советскими людьми, напоминают о том, что здесь было.

Начинается район огневых позиций тяжелой артиллерии. Мы проходим, а мощные гаубицы методично работают, посылая врагу снаряд за снарядом. Они стоят у самой дороги, задрав вверх жерла. Уважение к ним особенно возросло, когда сразу заговорили четыре гаубицы.

Лошадь моего ординарца встала на дыбы, меня оглушило. На момент я потерял ориентировку. Мне показалось, что снаряды рвутся вот здесь, где-то рядом, и это не мы стреляем по белофиннам, а наоборот. Такое впечатление от выстрелов, оказывается, не у меня одного. Ординарец торопится проехать «опасное» место. Его лошадь нервно вздрагивает. Мой конь к разговору гаубиц относится стоически.

Батарея, выждав глухой, но достаточно мощный разрыв очереди, послала следующую.

Я быстрее поехал вперед. Начинают попадаться следы боя. То здесь, то там встречаются воронки. Кое-где рядом с красивой сосной торчат безобразные рваные пни. Но это только кое-где, а в целом сосновый лес стоит ровным строем по обе стороны нашего пути.

* * *

Снова поворот направо, и мы прибыли в назначенное место. Походное охранение сменяется сторожевым.

Всю ночь бойцы рубят деревья, роют сопротивляющуюся промерзшую землю. Лопатам помогают кирко-мотыги, и к утру батальон старшего лейтенанта Анискова, рота связи, пешие взводы разведывательной роты уже спят в землянках.

Днем работы продолжаются. Землянка оперативной группы за ночь наполнилась водой. Надо рыть новую. Хорошо, что сообразили сделать помост, а то проснулись бы в воде. Трудно все-таки в лесу городскому человеку. Чувствуешь какую-то беспомощность, на самого себя досадно.

Пришлось выбрать для землянки район повыше, но зато и потруднее. Здесь надо было пробить мерзлый грунт, а потом уже лопата пошла легко. Возились долго, но зато землянка получилась замечательная.

* * *

Батальон тов. Помельникова, преодолевая незначительное сопротивление белофиннов, уверенно овладевает рощей «Язык».

«Язык» — это лесной полуостровок, с трех сторон окаймленный речонкой. От последнего северо-западного его выступа да переднего края укрепленного района врага остается метров восемьсот. Дальше — открытое пространство. Километрах в полутора на северо-восток — знакомые доты Хотинена. Против них, на том самом месте, которое занимали мы, стоит сменившая нас дивизия. Теперь это наш правофланговый сосед. Он уступает нам часть своего участка, сужая фронт удара. Становится ясно, что главный удар наносится где-то здесь. Весь вопрос — когда.

Итак, «Язык» занят. Вправо к соседней дивизии и влево к мельнице у реки, к соседнему полку, потянулись траншеи. Это — «выдумка» нашего комбрига.

Траншеи эти дают возможность развернуть для броска значительную часть дивизии. Работы идут по ночам. Каждый день траншеи растут, пока, наконец, не вытягиваются по всему фронту. Правее нас, в стык с соседней дивизией входит наш другой полк. Мы теперь находимся в центре. На «Языке» кипит жизнь. Строятся наблюдательные пункты полка, дивизии, артиллеристов. Участки быстро заселяются. Противник методически простреливает рощу. Она день ото дня редеет, но работы не прекращаются.

Комбриг здесь частый гость. Он ходит не в валенках, как большинство, а в сапогах, как бы подчеркивая свое презрение к морозу, хотя минус 40–45 — это, по правде говоря, довольно забористая температура. Его мужественная фигура часто появляется и на наблюдательных пунктах, и в штабах, И у землянок бойцов.

* * *

Батальон Анискова занимается боевой подготовкой. Разведчики готовятся к ночному поиску. Саперы с выделенным на помощь им нарядом делают съезд на новую дорогу. Работа всюду кипит.

Штаб должен думать обо всем. Не выпускаешь из рук блокнота с записями приказаний командира полка, личными заметками. То что-нибудь записываешь, то что-нибудь проверяешь. Непрерывно являются начальники служб — то с докладами, то с заявками.

Вот докладывает о состоянии конского состава начальник ветеринарной службы военврач 3 ранга Мещерский. Деловой, знающий работник.

Лошади в полку всегда в хорошем состоянии, потому что за небрежный уход доктор налетает петухом, не считаясь с рангами.

* * *

До штаба батальона иду без халата. Тут патруль проверяет пропуск и требует маскировки. Дальше — роща «Язык». Дорога здесь просматривается белофиннами, и патруль направляет стороной не в меру храбрых и любопытных гостей, бравирующих бесстрашием и привлекающих огонь на постоянных обитателей «Языка».

В мою задачу сегодня, кроме прочего, входят и контроль над маскировкой всех специалистов, находящихся на передовом участке, и сокращение потока любопытствующих из тылов.

Справа и слева у дороги, по тропам непрерывно движутся бойцы: кто в чистеньких белых, кто уже в грязноватых «земляночного» цвета халатах.

Блокнот, как всегда, в руках. Надо потребовать, чтобы телефонные провода были отнесены в сторону от тропы, надо сделать больше троп, надо замаскировать их со стороны врага.

В конце «Языка» — сожженный домик. В его погребе теперь телефонная станция. То тут, то там ложатся белофинские снаряды. Со свистом над головой непрерывно проносятся наши снаряды. Это действует успокаивающе. Своя артиллерия, ведущая огонь, всегда хорошо действует на психику.

* * *

Дни полегоньку вползли в февраль, дни идут. Пора бы начинать.

Пока удается спать более или менее регулярно.

Роты готовятся к бою. Разведывательные партии полка побывали уже на обоих возможных направлениях нашего движения: на северо-западе — в роще «Угольник», на северо-востоке — в роще «Пистолет».

Последняя — это игра природы. Снимок рощи, сделанный с самолета, не оставил никаких сомнений относительно ее названия. Мы ориентировали артиллерию так: «дульная часть «Пистолета», и нас прекрасно понимали.

Над нами через равные промежутки времени пролетают и возвращаются «девятки». Мы ревниво считаем возвращающиеся самолеты. Только раз их возвращалось восемь. Все наблюдавшие нахмурились.

Ночью летают «контрабандисты». Белофинские самолеты не решаются днем залетать в наше расположение. Ночью они смелее. Их окатывают дождем трассирующих пуль. Впрочем, финские самолеты у нас — редкие гости даже ночью.

Сегодня торжественный день. Вызывают для получения правительственных наград за участие в боях у Хотинена. Я побрился даже с одеколоном. Едем в штаб дивизии, затем в штаб корпуса уже большой группой. В фронтовой обстановке торжественно звучат слова члена Военного Совета корпусного комиссара тов. Вашугина:

— Поздравляю вас с высокой наградой.

Каждый из сотни присутствующих внешне спокойно принимает знак высокой оценки своих действий. Но внутреннее волнение чувствуется в напряженной походке, в некотором срыве голоса. Трудно быть совершенно спокойным в ту минуту, когда большое удовлетворение, гордость, огромная благодарность правительству за высокую оценку твоих действий переполняют сердце.

Растаяла на столе горка красных коробочек. Тов. Вашугин извинился за скромность обстановки.

— В другой раз это будет иначе.

Автомобили с потушенными фарами развозят нас по боевым постам.

Под утро я крепко сплю на своем куске помоста, в землянке. Сплю недолго, продолжая во сне думать и о прошлом и о будущем. Но даже и во сне мне не думалось, что решающий момент так близко. Не снилось мне также, что сплю я авансом за всю наступающую неделю.

* * *

На правом фланге видно в бинокль, что к безобидным по виду бугоркам движутся танки и вокруг них — черные и белые точки.

По мере приближения точек бугорки окутываются дымом. Артиллерия щедро «поливает» бугорки, расположенные глубже, правее и левее штурмуемых. Вокруг них все бушует и ревет. Видно, как разбитые в щепки деревья высоко взлетают в воздух вместе со снегом и землей.

То исчезая, то вновь появляясь, маленькие точки достигают бугорков и, немного покружившись возле них, отлетают в стороны.

Начались бои мелких подразделений. Там было тяжело и не так картинно, как это казалось нам сквозь призмы стекол, но там были герои, и мы восхищались ими.

Ночью, когда полк организовал на своем направлении поиск одним подразделением, страшный взрыв раздался перед фронтом соседа. Один из хотиненских дотов взлетел на воздух.

Мы ждали приказа.

* * *

Вечером получили приказ о переходе 11 февраля в генеральное наступление по всему фронту. Полк занялся подготовкой. Проверялись люди, проверялось и подгонялось снаряжение, подвозились патроны. В оперативной части — все новые лица. Прибыли поддерживающие танкисты. Дала о себе знать поддерживающая артиллерия. Доложил о входе в подчинение командир минометной батареи.

Командиры батальонов, получив на местности задачу, ставили задачи младшим начальникам.

Из второго эшелона выдвигался вперед батальон капитана Петраковского. Мы не спали уже двое суток. Подразделения получали новые районы. Штабные командиры разводили их, показывали, объясняли, проверяли.

 

Член Военного Совета армии корпусный комиссар тов. Вашугин (стр. 183)

 

Полковая артиллерия встала на указанные позиции. Налево налажена связь с братским полком. Вправо с этой целью послан командир-связист. Заместитель начальника штаба по тылу доложил о боевом питании, о продовольствии, о санитарном обеспечении.

Командир 6-й роты лейтенант Аверкин пришел просить поставить роту на самый ответственный участок. Рота клянется первой ворваться в расположение врага.

Спать не хочется, да, уж и некогда. К утру штаб передвинулся на километр вперед, чтобы лучше управлять боем.

Точно по плану заработали пушки. Снаряды свистели над головой все чаще. Захлопали трехдюймовки, мягко заухали гаубицы. Посвистывание снарядов уже сливалось в непрерывный свист, отдельные выстрелы — в сплошной гул. Противник, изредка отвечавший на наш огонь, сейчас окончательно умолк.

Война шла теперь только там, на их стороне. У нас стало спокойно: ни мины, ни пули. Все живое, что было против нас, вжалось, втиснулось в землю.

Несколько раз артиллерия переносила огонь в глубину и несколько раз возвращала его вновь, дезориентируя врага.

Батальон Петраковского занимал исходные позиции.

Наконец, по заготовленному ночью мосту через речонку двинулись вперед танки. Пехота, не дождавшись их, пошла в наступление раньше. Танкам пришлось догонять пехоту...

В итоге дня передовые огневые точки, фланкировавшие огонь перед «Пистолетом», два ряда проволочных заграждений, траншеи и соединительные ходы противника были в наших руках.

Танкисты восторгались действиями батальона Петраковского.

— Таких нам, знаете, еще не приходилось видеть... Ну, если бы не снег...

Снег сильно связывал. Ночью саперы расчищали дорогу к роще «Угольник». Белофинская артиллерия всю ночь сходила с ума. Осветительные ракеты превращали ночь в день.

Батальон Петраковского держался на захваченном участке и не шел вперед.

* * *

Отправляюсь к капитану Петраковскому с приказом командира полка во что бы то ни стало захватить высоту Безымянная.

Уже светало. Первую половину пути удалось совершить длинными, но неутомительными перебежками. Когда вышел на бугорок, огонь усилился. Мои очки, видно, привлекали внимание белофиннов. Пришлось начать переползание.

Маскировочный халат стеснял движения. Подтягиваешь вперед колено, но не всегда продвинешь вперед корпус, скорчишься при этом, а выпрямиться трудно. Попробовал перебегать — еще хуже.

 

Стальные двери и амбразуры, защищающие вход в дот (стр. 185)

 

Пули все чаще врезались в снег возле меня. Очки покрылись корочкой льда. Огонь усилился, а я, протирая стекла, усердно и зло ругал свою близорукость.

Без очков я совсем не мог ориентироваться. Провожатый показал направление, и я вновь пополз. Посвистывания участились. Мы были на самом бугре. Переползать стало опасно, я решил двигаться дальше перебежками.

Быстро поднявшись, — халат меня уже не вполне маскировал, но зато и не мешал, — я пробежал десяток метров и свалился в снег. По месту падения посыпало «горохом», я откатился метров на пять левее, защищая руками очки. Оглянувшись назад, я увидел, что один из провожатых лежал ничком.

Возле него на снегу было красное пятно. Второй полз за мной. Повторив перебежку, я откатился вправо. У проволочного заграждения свалился в огромную воронку, где уже было около двадцати человек.

Находившийся в воронке старший лейтенант Николаев ввел меня в курс обстановки и сказал, где найти Петраковского.

Отдохнув, выползаю на край воронки и быстрым броском пробегаю несколько шагов. Тут неподалеку траншея.

Штаб батальона найден. Сообщаю капитану все, что было приказано командиром полка. Артиллерийская подготовка вот-вот должна начаться, но... по нашему району с Кархульского направления заухала тяжелая артиллерия противника.

Капитан Петраковский решает использовать воронки от снарядов как укрытия. Часть людей постепенно переходит в эти воронки. Наша артиллерия открывает ответный огонь.

 

Белофинский пулеметный окоп с стальными щитками (стр. 187)

 

Снаряды белофиннов ложатся все ближе. Советуемся и решаем разойтись с капитаном Петраковским в разные места, чтобы в случае гибели одной группы командиров — другая смогла бы обеспечить руководство.

Вдруг белофинская артиллерия смолкает. Слышен только непрерывный гул наших тяжелых орудий.

Артиллерийская подготовка продолжена, чтобы дать батальону время для перегруппировки.

Перебило часть проводов. Телефонисты под огнем налаживают связь. Развертывается радиостанция. По телефону уточняем время начала атаки. Артиллерия переносит огонь в глубину. Петраковский дает сигнал.

Я беру на себя связь с артиллерией и штабом полка. Во главе передовых подразделений идет в бой комиссар батальона. Штыками и гранатами бойцы очищают дзот за дзотом, траншею за траншеей. Финны боятся штыка и, отстреливаясь, отходят. Лишь в одном месте, где было шесть бойцов во главе с младшим командиром Шиловым, около пятнадцати финнов попробовало кинуться в контратаку... Только половина из них сумела отойти.

Успех по всему участку, но подходят финские резервы, и нам приходится перейти к обороне. То там, то тут появляются обходящие группы противника. Дивизион тов. Соловьева работает без устали. Он аккуратно выполняет заказы и подчас самостоятельно отражает контратаки.

Под руководством Петраковского отбито уже пять атак противника. Группы белофиннов, удерживающиеся на обоих флангах, лишают нас подвоза боеприпасов. Раненые, собранные у командного пункта, не могут быть отправлены в тыл.

Перебита телефонная связь, и вдруг сразу умолкают радиостанции. Снаряды и мины, взрываясь, создают впечатление снежной бури. Белофинны создали заградительный артиллерийский огонь, чтобы лишить нас подвоза боеприпасов и подхода резервов. С опушки леса сквозь этот ураган, невредимый, с запиской от майора пробирается боец Медведев.

Майор Роднов информирует: «Справа и слева вас обошли группы белофиннов. Усильте охранение штаба».

Коротко, но ясно. Никому не говоря о содержании записки, принимаю возможные меры. Под рукой у меня около восемнадцати бойцов и два станковых пулемета. Надеюсь, что хватит. Усиливаю наблюдение.

Надо вывезти раненых. Пишу в штаб полка, прошу прислать танки с бронесанями. Сюда они доставят пищу и боеприпасы, назад увезут раненых.

С запиской уходит все тот же Медведев. Вместе с ним на ремонт линии идут связисты Ягудин и Баранов.

Я не вижу обходящих групп белофиннов, но чувствую пригибающий к земле свист их пуль. Выход из окопа находится под огнем невидимых автоматчиков. Я устраиваю бруствер и наблюдаю за полем. Двумя станковыми пулеметами прочесываю лес, где должны находиться обходящие группы противника.

Огонь по району нашего штаба стихает. Командир взвода связи младший лейтенант Нечаев докладывает: телефонная линия восстановлена. Медведев, оказывается, уцелел, и по телефону я уже слышу, что танки выйдут немедленно.

Немного спустя, ко всеобщей радости, возвращаются починившие линию Ягудин и Баранов. Баранов ранен в руку, Ягудин имеет пять пробоин в противогазе и развороченный пулей подсумок.

С новой радиостанцией прибывает командир радиовзвода лейтенант Тихонов. Связь заработала, как говорят, «на все сто». Прибыли танки с боеприпасами. Тяжело раненые отправлены в тыл.

С высоты 38,2 пришел капитан Петраковский. Батальон закрепился на высоте, но при попытке выйти на дорогу Кархула — Сумма был отбит подошедшими резервами белофиннов. Люди окопались, идет огневой бой. Финны отчаянно сопротивляются, пытаясь взять нас в мешок.

Подходит второй эшелон дивизии. Теперь связь с тылом обеспечена. По докладам наблюдателей, белофинны, пытавшиеся отрезать штаб группы, откатываются.

Темнеет.

Организую вывод легко раненых. Информирую высший штаб о положении: кое о чем открытым текстом по телефону, кое о чем кодом по радиостанции. Даю заявку артиллерии на обеспечение флангов группы, ворвавшейся в глубину обороны белофиннов. Проверяю правильность кодирования карт у начальника штаба батальона. Получаю от Петраковского данные для составления доклада штабу дивизии и, поддерживая раненого комиссара батальона тов. Молоткова, ухожу в тыл.

Навстречу идут носильщики за тяжело ранеными.

* * *

День уходит на организацию решающего удара. Задача — прорвать всю глубину обороны и выйти в тыл белофиннам. К ночи сводный батальон со старшим лейтенантом Шибаловым и политруком Вакулиным во главе выступает на исходные позиции. Шестая бессонная ночь. Мне итти с батальоном.

По уже проложенной саперами дороге батальон двинулся вперед.

Через полчаса боевое охранение, а вместе с ним и батальон, шедший на сокращенных дистанциях, попал под жесточайший фланговый огонь. Над нашими головами проносилось огромное количество пуль. В морозном воздухе трескотня выстрелов была особенно звучной. Батальон залег.

Было решено выбросить влево взвод стрелков, усиленный пулеметами. Через полчаса слева в треск автоматов влилось татаканье наших пулеметов, — мы уже научились определять систему пулемета по звуку.

Огонь автоматов по нашему расположению затих, а через несколько минут и совсем умолк. Линия огня сильно вытянулась влево. С фронта начался огонь финских станковых пулеметов.

С рассветом загремели орудия нашей артиллерии. Связь в этот день работала прекрасно. Через минуту после каждого разговора с капитаном Соловьевым огонь его дивизиона обрушивался точно на заказанный участок.

Штаб устроился у изгороди. Докопались в снегу до земли, но углубиться не сумели. Поставили два щитка. Это был наш наблюдательный пункт.

В щели щитков я оглядывал район белофиннов. Видно было, как наши роты под прикрытием артиллерийского огня медленно, но верно двигались вперед. Левый фланг дивизии продвигался все ближе к противнику. Центр и правый фланг отставали.

Время артиллерийской подготовки истекало. Наступил срок атаки. Но вдруг ожившие огневые точки противника (некоторые на флангах, некоторые даже, казалось, с тыла), да еще огонь минометных, до тех пор молчавших, батарей и шрапнель заставили роты залечь.

Из подразделений потянулись раненые. Минометный огонь белофиннов был довольно точно направлен. Возле нашего командного пункта трижды разорвалось по четыре мины.

Я уже забыл об опасности и не потому, что привык к ней. К смертельной опасности, по-моему, никто привыкнуть не может, ее все стараются избежать. Но чувство долга, чувство ответственности перед Родиной — это сильнее смерти. Нервы до-нельзя напряжены.

Наконец, удалось приблизительно выяснить, откуда стреляет противник. Приданная тяжелая артиллерия получила задачу, и в направлении указанных нами районов понеслись сокрушающие советские снаряды. Стрельба оттуда стала заметно ослабевать.

Я, что называется, сидел на телефоне, корректируя огонь, ставя задачи артиллерии. Темп огня наших пушек казался мне замедленным. Соловьев, командир приданного дивизиона, сообщил уже, что загорается краска на орудиях, а я все требовал огня и огня. Докладывали, что «роты ползут» вперед, и сам я видел это. Еще немного. Еще огня.

Но вот роты просят прекратить артогонь... Началась атака.

Прокатилось «ура», и мертвое поле ожило, ощетинилось штыками и... пошло вперед.

Вместе со вторым эшелоном бросился и я.

Справа пошли в атаку соседние полки. Лавина недавно лежавших, а теперь неудержимо несшихся вперед людей ворвалась в рощу и овладела высотой 38,2.

Вскоре мы достигли дороги Кархула — Сумма. Линия Маннергейма была прорвана и на этом участке.

В одном из захваченных дзотов я начал развертывать командный пункт полка. Через полчаса, написав подробное донесение и установив телефонную связь и охранение, вздремнул... и проспал двенадцать часов.