Денежно – кредитная система

С конца 1970-х увеличилась роль рынка ссудных капиталов. Для него характерны внедрение современных электронных технологий, средств коммуникаций и информатизации, либерализация национальных рынков, допуск на них нерезидентов, а также дерегулирование рынков, связанное с упразднением ограничений на проведение ряда операций. Результат — гигантское увеличение объема финансовых потоков в мире.

Суточный объем сделок на валютном рынке увеличился с 10—20 млрд долл. в 1979 г. до 1,3 трлн долл. в 90-х годов. Он вдвое превышает валютные резервы всех стран. Бурно развиваются интернационализация и глобализация кредитных и фондовых рынков. Объем международного кредитования (банковского кредита и облигационных займов) за последние два десятилетия увеличился в 15—20 раз. Глобализация фондовых рынков сопровождается увеличением объема предлагаемых ценных бумаг и их видов.

Нарастают масштабы межстранового перелива капитала, связанного с покупкой акций, а также эмиссией облигаций, размещенных на зарубежных рынках. В структуре экспорта частного капитала из стран ОЭСР облигационные займы в середине 70-х годов составляли 10%, в середине 90-х годов — 40%, акций—соответственно 5 и 35%. В основе роста предложения ценных бумаг лежали дефициты государственных бюджетов и потребности частного сектора в финансировании, а также приватизация, сопровождаемая реализацией акций, принадлежащих государству. В начале 80-х годов капитализация мирового рынка составляла около 10 трлн долл., в 1996 г. — 20,4 трлн долл. Львиная часть капиталов вращается среди крупных институциональных инвесторов (пенсионных и страховых фондов, инвестиционных компаний и взаимных фондов), которые аккумулируют денежные ресурсы корпораций и населения и вкладывают их в ценные бумаги.

Количество глобальных и международных фондов в мире возросло со 123 в 1989 г. до 667 на начало 1997 г. Суммарный объем аккумулированных институциональными инвесторами средств приближается к 10 трлн долл. Глобализация усиливает взаимосвязь между движением валютных курсов, процентными ставками и котировками акций в разных странах. Рынок ценных бумаг создал свою собственную, искусственную реальность. Процесс «виртуализации» мировой экономики привел к тому, что объем капитализации финансовых рынков значительно превосходит мировой ВВП.

Однако финансовый кризис 1997 года показал все несовершенство и проблемность мировых валютно – кредитных связей. Анализ процессов, развивающихся в современной мировой экономике, приводит нас к выводу, что, вполне возможно, мы имеем дело с наиболее опасным хозяйственным кризисом XX века. В этой связи хотелось бы отметить три существенных момента.

Во-первых, сегодня, в отличие от 70-х годов, есть все основания говорить о том, что в 1997г. произошел главный кризис индустриальной цивилизации, ибо впервые становится очевидным одновременное протекание двух взаимосвязанных процессов. С одной стороны, в западных странах сложились все необходимые предпосылки для того, чтобы значение индустриального сектора хозяйства пережило резкий спад в первые годы нового столетия; уже сейчас возникает тот социальный класс, который вскоре окажется способным заменить традиционный пролетариат, бывший носителем ценностей индустриального строя.

С другой стороны, имевшему в прошлом самостоятельное значение промышленному производству нанесен сегодня мощный удар на мировой арене, где фактически все центры традиционного индустриализма находятся либо под жесточайшим давлением со стороны постиндустриального мира (как Латинская Америка), либо в состоянии глубокого кризиса (как Юго-Восточная Азия и Россия). Центральным фактором хозяйственного прогресса выступают информация и знания, обеспечивающие в настоящее время львиную долю успеха той или иной экономики на мировой арене. Именно информация и знания становятся стратегическим товаром, на который предъявляется наибольший спрос, обладающий при этом наименьшей ценовой эластичностью. Широко распространив информационные технологии и сделав их неотъемлемым элементом современного производства, развитые страны могут диктовать цены на этот вид продукции, что ускоряет отрыв центров постиндустриальной цивилизации от остального мира. Бесперспективность традиционных форм промышленного производства становится очевидной, а специализирующиеся на нем страны оказываются теперь в том положении, в которое попали во второй половине 70-х годов производители природных ресурсов, наивно полагавшие, что спрос на их продукцию со стороны западных стран не может радикально уменьшиться.

Во-вторых, основные трансформации в современном мире порождены технологическим прогрессом последних десятилетий и ростом четвертичного сектора экономики. Они базируются на закономерностях становления информационного хозяйства с его отходом от массового производства благ и услуг и становлением экономики, основанной на самовыражении личностей в производстве, субъект-субъектных взаимоотношениях и новых характеристиках человека как субъекта производства и субъекта потребления. По аналогии с событиями двадцатипятилетней давности, можно утверждать, что вновь возникает противостояние двух важных секторов хозяйства, на этот раз четвертичного и вторичного.

Анализ показывает, что в течение 90-х годов на рынке традиционных услуг, столь бурно развивавшемся в 60-е -- 80-е годы, не произошло никаких существенных изменений. Как сам третичный сектор наращивал прежде свой потенциал за счет сокращения первичного и стабилизации доли вторичного, так и сегодня четвертичный сектор развивается в первую очередь на основе прогресса наиболее совершенных отраслей сферы услуг, но в значительно большей степени -- за счет формирования и развития высокотехнологичных производств, где работники выступают скорее партнерами, нежели наемными исполнителями. Собственно же третичный сектор, как ранее вторичный, остается в стороне от "битвы гигантов", а занятый в нем персонал имеет, на наш взгляд, все шансы сыграть в будущем ту же роль возмутителя спокойствия, какую играл в XIX веке промышленный пролетариат - детище формировавшегося индустриального хозяйства. Все это свидетельствует о том, что сегодня все более явно разворачиваются события, непосредственно обозначающие общий кризис индустриальной модели хозяйства.

 В-третьих, в условиях этого кризиса важно понять механизм взаимодействия развитых стран и остального мира. Главными уроками кризисных событий должны стать два вывода. С одной стороны, нужно иметь в виду, что развитие народного хозяйства, подчиняющееся закономерностям технологического прогресса, остается и сегодня, в условиях усиления роли политических и социальных факторов, основной и безусловной доминантой мирового развития. В этой связи следует признать, что попытки "догоняющего" развития, основанные на активном вторжении тех или иных стран в некие технологические ниши, характеризующиеся уровнем, в целом уже пройденным постиндустриальными странами, могут принести лишь мимолетные результаты и не в состоянии обеспечить успех в долгосрочной перспективе. Это не означает, что такими методами не следует пользоваться; речь идет лишь о том, что, применяя их, нельзя тешить себя иллюзорной надеждой настичь передовые державы, надеждой, за которую приходится порой платить очень дорого. С другой стороны, сегодня и впредь необходимо как можно более четко различать кризисные явления, обусловленные реальным хозяйственным прогрессом, и все иные кризисы, порожденные в большей мере социальными или политическими факторами[44].

Итак, страны АСЕАН пережившие кризис 1997г. могли извлечь из этого события определенный урок. Валютно-финансовый кризис послужил сигналом к изменению экономической политики азиатских стран, которая вела эти страны в тупик. Кризис послужил своего рода толчком к самоопределению стран АСЕАН, поиску новых путей развития, отличных от того пути, который был пройден постиндустриальными странами.

МВФ столкнулся с проблемами, которых он никогда раньше не испытывал. Азиатский кризис имел комплексный характер, он включал валютную и кредитную составляющую[45]. Последний компонент в свою очередь включал международный аспект и внутренний аспект, и все перечисленные элементы были взаимосвязаны. Азиатский кризис отличался от всего того, с чем МВФ сталкивался ранее: он возник в частном секторе; государственный сектор был в сравнительно хорошей форме.

МВФ применил традиционное лекарство: повышение процентных ставок и сокращение государственных расходов для стабилизации валюты и восстановления доверия со стороны международных инвесторов. Он также признал структурные изъяны в отдельных странах и навязал соответствующие условия, вроде закрытия неблагополучных финансовых учреждений. Однако программы МВФ не сработали, ибо они учитывали лишь некоторые, а не все аспекты кризиса. А так как различные аспекты были взаимосвязаны, их нельзя было лечить изолированно. Говоря конкретнее, валюты невозможно было стабилизировать, пока не решены долговые проблемы, поскольку кредиторы спешили оградить себя от риска понести убытки, когда валюта упала, а слабая валюта вела к усилению риска — так возник порочный круг.

Почему МВФ не осознал этого? Возможно, потому, что его методика была рассчитана на преодоление дисбалансов в государственном секторе, а понимание того, как функционируют финансовые рынки, оставляло желать лучшего. Это проявилось в Индонезии, где МВФ настоял на закрытии ряда банков, не предусмотрев механизма защиты вкладчиков и спровоцировав тем самым классический «набег» на банки. Финансовая паника в свою очередь ослабила решимость президента Сухарто придерживаться условий программы спасения, предложенной МВФ, которую он без того посчитал не приемлемой, поскольку она покушалась на привилегии его семьи и друзей. Перебранка между Сухарто и МВФ привела к свободному падению индонезийской рупии. Фонды Quantum также серьезно пострадали, поскольку мы покупали индонезийскую рупию примерно по 4000 за доллар, полагая, что падение закончилось после того, как в июле 1997 г. она стоила 2430 за доллар. Индонезийская рупия продолжала падать в краткосрочных сделках — более чем до 16 000, — а это отрезвляющий опыт.

МВФ критиковали за то, что он выдвигает слишком много условий и слишком решительно вмешивается во внутренние дела стран, которые обращаются к нему за содействием. В оправдание МВФ следует признать, что, видимо, невозможно было одновременно бороться с кризисом ликвидности и осуществлять преобразование долга в капитал. Международные кредиторы воспротивились бы этому, а без их сотрудничества никакая программа не может быть успешной. В то же время неспособность решить проблему долгов привела к падению валюты и непомерным процентным ставкам, в результате чего заемщики стали неплатежеспособными, а страны погрузились в глубокую депрессию. Очевидно, что речь здесь идет о системной проблеме, а МВФ — это часть проблемы, а не часть решения.

Теперь МВФ сам переживает кризис. Доверие рынка было важным элементом его успехов в прошлом, теперь он лишился этого доверия. К тому же у МВФ иссякли ресурсы. Нежелание Конгресса США предоставить дополнительные средства серьезно подорвало способность МВФ решать проблемы по мере их возникновения.