ЗООПСИХОЛОГИЯ СИЛЬНЫХ МИРА СЕГО 5 страница

Так же была некогда «крепка» и Советская Власть. Борьба с преступностью проводилась на «полном серьёзе» — пусть незаконно, но эффективно. Почти целое поколение не знало организованной преступности. Такие меры, несмотря на всю свою «квазизаконность», всегда вызывают восторженное одобрение со стороны самой широкой общественности. По-видимому, этот внеюридический элемент всё же необходим. По принципу «клин клином». Правоохранительным органам прекрасно известны все главари преступного мира, а «вяжут» их лишь за «неуплату налогов» да за неправильную парковку автомобилей. Иначе в рамках законов невозможно.

Хотя понятно, что совершенно избавиться от преступности нереально. Множество преступлений совершается именно нехищными людьми. От безысходности, когда жизненные трагические обстоятельства вынуждают совершить преступление. Ещё больше — по глупости, по пьяной лавочке, из ревности. Точно так же неискоренима и подростковая преступность. Она напрямую связана с могучим, неодолимым всплеском сексуальности в созревающем организме. Но, в принципе, при желании легко перенаправить в безобидные русла значительную часть этой трудно контролируемой «пубертатной» энергии молодежи. Это возможно сделать при нехищной разумной власти и, наоборот, в тоталитарных обществах. Крайности сходятся.

Не было никакой серьёзной преступности на Кубе Фиделя Кастро, и если страна пойдёт по «китайской модели» развития, то кубинские гангстеры из Майями туда не сунутся. В «коммунистической» Албании послушная, дисциплинированная молодёжь уже в 10 часов вечера расходилась по домам. После развала албанской системы хищная власть, переусердствовав в ограблении людей, вызвала народное восстание. Но ничего страшного, народное быдло рано или поздно, но всегда усмиряют, никуда оно из своего стойла не денется (именно таковы, кстати, реальные, подлинные /зоо/мысли тамошних, да и прочих властителей), и будет делать всё, что им прикажут хищные властители, что и произошло (события в Косово, Македонии...).

Ещё одна, почти неистребимая, «непобедимая и легендарная», ветвь преступности — это коррупция. Она будет процветать до тех пор, пока в мире существуют государство и деньги. Именно благодаря ей возникают и благоденствуют мощные «неприкасаемые» пласты сверх-организованной, практически неразоблачаемой преступности, имеющей покровителей на самом верху: на высоких государственных уровнях. Стал уже незыблемой, хрестоматийной аксиомой тот грустный факт, что если при расследовании какого-либо дела «ниточки» потянутся достаточно высоко, то следствие будет любым путём, вплоть до физического устранения «слишком любознательных», но обязательно прикрыто. На первом месте в мире по коррупции вышли сейчас государственные чиновники Италии. Правительство же Италии меняется чуть ли не каждый год. Но порядок навести не могут. В Италии невозможно отделить мафию от её государственного банковского родственника. М/уссолин/исюсь! Где ты?!

Единственный путь борьбы с этой самой «элитной» ветвью преступности в существующих условиях — «сталинский», в своём идеальном варианте. Строжайший контроль, отлов и наказание преступников во всех эшелонах власти, невзирая на ранги. Как это всегда демагогически и декларируется, — все равны перед законом. В действительности у преступных чиновников много возможностей для обхождения этих самых законов, для них «закон, что дышло». Жёсткий механизм борьбы с преступностью немыслим и в пресловутой западной демократии. Там тоже создаётся лишь видимость. Сталинский метод при всей своей беспощадности реально бил не по тем целям, попадалась в основном мелкая сошка. Но зато, в отличие от западной карающей системы правосудия, здесь часто воздавалось «по заслугам» и крупным акулам. И это отрадный факт, хотя ничего и не решающий, а просто сам по себе, как красивая иллюстрация в страшно скучной книге.

Именно здесь произрастают корни всенародной горячей любви к Сталину. За его якобы справедливость и неустанное, неусыпно бдительное вылавливание всяческой мрази среди начальства. Уже одной только видимости справедливости для народного сознания оказывалось вполне достаточно. И эта любовь до сих пор теплится, несмотря ни на какие досужие реминисценции о «лагерной пыли», «чёрных воронах», горемыках «без права переписки» и т.п. Сталину всё прощалось — даже подвергшиеся вопиющему произволу его не винили. Нехищные люди отходчивы и всепрощающи. Для диффузного вида — это как «неразделённая любовь». Пусть и к не очень достойному объекту, но — любовь. И нельзя диффузных людей порицать за то, что они ищут себе тирана. Это — естественное проявление стадного инстинкта. Им жизненно необходимы вожаки. Но вожаки-то им нужны хорошие, нехищные, а на эти вакансии в основном прорываются хищные чудовища. Стадо буйволов должен возглавлять лучший буйвол, а не стая пятнистых гиен.

«ТЮРЕМНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ»

Хищным властителям, этим реликтовым «цезарям» и «сатрапам» современного мира не нужно истинное знание о человеке. Для них важны лишь психологические методики манипулирования «стадом, быдлом». И они всячески препятствуют человеческому самопознанию, прекрасно чувствуя, что это не в их интересах. «Власть и истина не сочетаются. Это — горькая правда» [42].

Примечателен в этом плане знаменитый «тюремный эксперимент», проведённый в начале 1970-х годов [58]. Две дюжины студентов-добровольцев, под присмотром американского психолога Филиппа Зимбардо, участвовали в своеобразной игре «в тюрьму». Их по жребию разбили на две группы, исполнявшие роли надзирателей и заключённых в инсценированных тюремных условиях. Для участия в эксперименте были отобраны люди с нормальными показателями по всем предъявленным им тестам, однако, проведя всего несколько дней в «тюрьме», они повели себя странным, ненормальным образом. «Надзиратели», поначалу просто властные, стали относиться к «заключённым» жестоко, порой садистски. «Заключённые» реагировали на эту демонстрацию власти дезорганизацией поведения, ощущением беспомощности, и в конце концов, — тупой покорностью. Эксперимент, рассчитанный на две недели, пришлось прервать уже через шесть дней из-за происшедшей в «тюремных» условиях драматической перемены в личности и моральных ценностях испытуемых. Все были травмированы, и даже сам Зимбардо почувствовал, что начинает принимать интересы своей «тюрьмы» слишком всерьёз. Требования социальной роли оказались сильнее, чем моральные императивы и представления индивида о самом себе.

Как же стало возможным, что люди, распределив эти роли подбрасыванием монетки, так легко вжились в них? Дело дошло до жестоких конфликтов, драк, избиений, издевательств и т.п. Участники эксперимента достигли «нормы», существующей в настоящих тюрьмах. И эксперимент был поневоле прекращён.

Вот это-то и подозрительно. Почему эксперимент вдруг прекратили, а не откорректировали и не пошли дальше?! Его нельзя было прекращать, нужно было выяснить, выйдут ли его участники из своих ролей «с честью», образумятся ли? Но его прекратили, а вот то, что «простые парни» неожиданно для всех (в том числе и для самих себя) стали неимоверно жестокими и поэтому эксперимент пришлось прекратить, — именно это долго муссировалось в прессе.

Как же объяснить эту жестокость, проявившуюся в ходе эксперимента? Корни её следует искать в «диффузной недостаточности» его участников. Здесь, как в капле воды, отразилось положение во всём обществе. Общество может выдержать определённое количество хищных гоминид в своих рядах. Да и те в таких мирных сообществах стараются особо не «высовываться». Затаиваются. Но при превышении некоего количественного порога следует лавинообразный рост агрессивности, преступности, безнравственности. То же самое наблюдается, как это отметил ещё А.Токвиль, и при ослаблении в обществе социальных уз. (Именно это произошло в нашей стране при «перестройке» и продолжается до сих пор). Это же, в миниатюре, случилось и в эксперименте Зимбардо. Хищный компонент среди его участников оказался чрезмерным (как и предельно хищные правила самой «игры»).

С видовой позиции, «тюремный эксперимент» был проведён с вопиющей некорректностью и крайне примитивно. Вот и возникает вопрос — уж, не специально ли?! Надо учесть и то, что психологи и психиатры, как правило, суггесторы. Но сейчас уже невозможно установить, «who was who» в тех двух дюжинах студентов, набранных для злосчастного эксперимента.

Так что вполне вероятно, что это была псевдонаучная мистификация, устроенная для саморекламы, на которую американцы столь падки. С них станется. Можно усмотреть здесь и некий интуитивно-превентивный упреждающий ход хищной власти. Ведь эксперимент этот сыграл свою негативную роль: «доказано», что всякий человек может стать злым. Якобы социальные роли являются определяющими в поведении людей. Не был ли он задуман и рассчитан на оправдание существующей у людей непомерной агрессивности? До поры до времени — скрытой, но создадутся подходящие условия — и она тут как тут. Мол, все мы одним миром мазаны. Человек человеку — волк. Все люди — гады. Хищные всегда стараются замарать всех. Они любыми способами пытаются сбросить остальных людей на свой животный, биологический уровень. Затянуть в своё страшное крокодилье болото.

По своей же «научной значимости» знаменитый эксперимент Зимбардо мало отличается от подробного описания ресторанной драки, которая провоцируется двумя-тремя посетителями, а заканчивается всеобщим побоищем подвыпившей публики. В социальной психологии это называется «психическим заражением». Подобный «феномен» частенько использовался в старых - чаще почему-то комедийных - кинофильмах. «Весёлые ребята», чего смешного в том, чтобы дубасить друг друга?

Нельзя не заметить, что большинство кинематографической продукции (теперь всё больше в «телевизионной упаковке») есть не что иное, как откровенная пропаганда хищности, насилия, аморальности. Все те многочисленные вестерны, боевики, триллеры и есть реальные действия хищных паразитарных общественных структур, направленные на охищнение диффузных масс, в первую очередь, молодёжи.

Нужно отметить ещё вот что. Как просто и в то же время хитро всё это устраивается. На первый взгляд, во многих фильмах содержится явная критика агрессивности, до добра никак не доводящей. Но на самом деле, под видом якобы борьбы с насилием, на экранах появляются типичные откровенно хищные агитки. И они делают своё чёрное дело. Развращают людей (зрителей), ибо все они замешаны на смаковании сцен насилия и убийств. Занимательные острые сюжеты, хитроумность погонь и засад, вызывающие содрогание кучи трупов, эффектные благородные позы героев, вульгарные ужимки и жуткие предсмертные крики убиваемых негодяев и т.д. и т.п. Таково же предназначение и иных кинокомедий, в которых все смешные сцены и ситуации «накручены» на какой-нибудь чемодан с трупом. О пользе таких фильмов можно сказать, перефразируя, чуть-чуть «дополнив» Ленина, «шаг вперёд, двадцать два шага назад». Советское же кино, не имея нигде а мире столь сильного воздействия на массы (на просмотр фильмов типа «Чапаева», «Смелые люди» и др. ходили по десятку раз), создало такой имидж-рейтинг Советской власти, так облагородило её, как если бы людоеда Андрея Чикатило назначить заведовать народным просвещением и культурой, дав ему в дополнительно пост министра образования с портфелем. С тем самым, наверное, в котором он носил верёвки и ножи для связывания и разделки своих жертв...

«Самое массовое» искусство сильно понижает реальный иммунитет людей к восприятию настоящих убийств и насилия в обществе. Зло в мире представляется обыденным явлением. У людей повышается, что называется, толерантность к хищности мира. И они смиряются с положением дел. А это непротивление, в свою очередь, ещё больше усиливает позиции «мировой хищности», продлевает её. Таким вот ползучим, и в то же время неприкрытым способом действует хищная власть на сознание простых людей.

На Конгрессе гуманитарных сил, проходившем в декабре 1996 г. в Библиотеке тогда ещё имени Ленина, краткое выступление Евдокии Гаер (знаменитой в то время воительницы за права и возрождение самобытной культуры малочисленных народностей России), в котором она заклеймила духовное растление общества, производимое с помощью СМИ, и в особенности телевидения, вызвало бурную овацию аудитории. Но что для хищной власти какие-то аплодисменты? Так себе, — акустический пустяк, разве что в ухе зазвенит или зачешется...

А «хороший» эксперимент в подтверждение существования видовых различий в человечестве был бы очень кстати. Но если правильно проводить тот же «тюремный эксперимент», то следовало бы ставить его сразу же в очень широких масштабах. Начать его следовало бы с обязательной подборки испытуемых по степени их авторитарности. Для этого нужна медикаментозная («сыворотка правды») или гипнотическая проверка на существование хищной установки в подсознании. Для большей «чистоты эксперимента», как минимум, потребовалось бы несколько десятков групп. К тому же формировать их надо было бы из людей, ничего не знающих о результатах опыта Зимбардо. Иначе бы они неумышленно корректировали как-то своё поведение, в связи с имеющейся у них информацией (частный случай т.н. «эффекта Эдипа» — влияния предсказания на поведение человека).

Наиболее же «чистый» эксперимент, к сожалению, является лишь мысленным. Речь идёт об эксперименте по полному изолированию откровенно хищной группы — уголовной, властной или же смешанной. Её можно было бы сформировать из «смертников». Но лучше всего, если бы это была какая-нибудь правительственная группа, «шибко» проштрафившаяся перед народом. Отъявленная банда, типа приснопамятного советского Политбюро, ельцинского синедриона, пол-потовской клики или нашей нынешней «реформаторской стабилизационной команды»... Это было бы заодно и наиболее поучительно для человечества.

Посадить, одним словом, таких «орлов» - из «расы господ» - в подземный экспериментальный бункер. Дать им воду, соль, перец, сухие специи и витаминные добавки, приправы (типа «хмели-сунели»), электрическую плиту с очень большой духовкой, посуду-серебро (вилки, ложки, ножи), разделочный инвентарь: топоры, корыта, вёдра. Ну, и ещё б — небольшой холодильник, типа «Морозко». И всё. Больше ничего. И вот — что же с ними всеми произойдёт, при напрочь задраенном в том экспериментальном бункере люке, месяцев через семь-восемь, если подопытных тех «орлов» там — пять-шесть?!

Сто процентов (100 %!) — такова вероятность того, что они бы там сожрали друг друга в буквальном смысле. А в протоколе испытаний было бы записано беспристрастными учёными примерно следующее. «В исследуемой группе, в процессе её биологической самоутилизации, альфа-особью выявил себя последний оставшийся в живых, подопытный № 5, по политическому прозвищу Горбатый. Бета-особь - последний съеденный - подопытный № 3, по гангстерской кличке Трёхпалый...» и т.д. Всё было бы точной копией способа выявления «крысиного короля» в группе изолированных крыс.

Как всё происходило в «человеческих условиях», дотошные учёные смогли бы потом выяснить по магнитофонным записям в «чёрном ящике». Наверняка сначала, понятно, мат-перемат, крики: «Что за шутки?! Когда нас выпустят?! Как, в натуре, посмели?! Это вопиющее нарушение прав человека! Мы, падло, будем жаловаться в ОБСЕ!» Попытались бы выбраться — бесполезно. Потом — шутки-прибаутки уже на другую тему. Кто толще, кто худее, кто чего любил есть, — значит, кто-то вкуснее и т.п. Но затем — слово за слово, и вскоре бы действительно озверели и остервенели от голода. Первого прикончили бы под горячую руку, в пылу политической, или равно блатной, полемики. Как бы и нечаянно, но вроде и «за дело». «Ведь это он первый предложил кого-нибудь сожрать, вот с него и начнём, гада». Ели бы «гада» быстро. Все старались бы набраться сил для следующей драки — практически, охоты. И «процесс пошёл» бы... После вскрытия вольера-бункера оттуда вышел бы единственный оставшийся в живых. Победитель. «Политический король». Упитанный, розовощёкий, устало улыбающийся альфа-крепыш № 5. Возможно, со шрамами, покалеченный — с неаккуратной бордовой вмятиной на темечке, но всё равно радующийся жизни, всегда готовый к новой борьбе и свершениям «во имя блага» народа...

Хотя в последнее время многие учёные-зоопсихологи утверждают, что в таком «бункерном эксперименте» победителями могут выйти не один «крысино-политический король», а двое, орудующих как бы «в связке» (в том числе, вероятно, и гомосексуальной, что делает такую пару более сплочённой), охотясь на соратников по бункерным лабиринтам сообща (выслеживание, приманивание, облавы, засады). Король (президент) и вице-король (премьер-министр). Они либо не успели «разобраться» между собой там, внутри, либо задумали сделать это попозже, снаружи. Такие победители обычно бывают более мелкими, вёрткими и ловкими (возможно, даже владеющими какими-либо боевыми искусствами), меньше едящими, и потому более живучими в условиях ограниченного доступа к белковой, богатой протеином мясной пище.

Всякий упрёк в анекдотичности (при всей жестокости) подобного эксперимента с порога отметается. Вспомним, с одной стороны, жестокость политических разборок. С другой, — нравы «братца меньшего» политики, — уголовного мира. Там, вообще, бытует жуткая практика побегов с т.н. «коровой», или «бараном». Беглецы - матёрые рецидивисты - прихватывают с собой ещё кого-нибудь из «фраеров» в качестве провианта, «ходячего» (некоторое время) пищевого запаса.

В принципе, у такого эксперимента есть и основания, и оправдания. Ведь сколько людей погубили все эти властные чудовища?! Так что можно было бы, простительно уж, отрядить подобную группку в такую «экспедицию». Недалеко же. И поставь бы кто такой эксперимент в действительности, то нехищные люди его одобрили бы. Но только — задним числом, «по состоявшемуся факту». Перед началом же или по ходу — они были бы против или потребовали его прекращения. Хищные же приветствовали бы его лишь в том случае, если бы подопытные были их явными противниками. И даже с радостью бы помогли затаскивать тех «гадов-подонков» в «экспериментальный» вольер...

У нехищных же людей подобного произойти не может. Они умерли бы через месяц-другой, хотя, возможно, кто-нибудь из них, помутившийся разумом от голода, и пытался бы глодать чужой труп. Здесь и эксперимента не надо. Подобное происходило, и не однажды. И в концлагерях, и в великие голода лишь единицы из огромного множества смертельно оголодавших людей доходили до каннибализма. Крупномасштабного, массового людоедства никогда не было. Хотя, конечно, всегда легко набрать определённое число леденящих душу случаев, но процент их всё же очень мал. В блокадном Ленинграде разве что некоторые матери кормили в отчаянье своих детей неким «холодцом». На Украине в знаменитый «организованный сверху» голодомор при базарах в витринах выставлялись образцы человечины. Это делалось для того, чтобы люди случайно, по ошибке не смогли приобрести подобный «деликатес».

Так и буйволы, — от бескормицы вымрут, а вот волки, гиены способны добивать и поедать ослабевших членов стаи.

Таким образом, в человеческих сообществах не существует полной, сквозной иерархии. А на этом очень любят заострять внимание психологи и социологи из числа апологетов идеи поголовной хищности человечества. «Человек — самый главный хищник». «Как ни убирай преступников, появятся новые»... Дескать, у людей всё обстоит так же, как и в «порядке клевания» у кур. (Домашние куры распределяются по иерархии последовательно от альфа-особи до омега- (последней), что можно определить по той очерёдности, в какой они клюют зерно).

Но у людей-то как раз и не существует «куриных порядков». Иерархия человеческих социумов — с разрывами. Математическим языком — «непрерывно-прерывистая» (как и агрессивность). Когда полностью устраняют из социума хищных, то воцаряется «приятельская», можно сказать, «социалистическая» иерархия. Все сдерживают друг друга на равных. Или находят объекты (чаще разные, попеременные) для беззлобных шуток, подтрунивания. Ни в коем случае — не издевательств. Издевательства начинаются, когда в группе есть хищные гоминиды или — охищненые диффузные люди.

Правда, этих последних коллектив легко перевоспитывает, «в два счёта ставит их на место». Когда в рабочие коллективы возвращаются отсидевшие какой-то срок в тюрьме (попавшие туда чаще всего по «пьяной причине»), то они, как правило, ведут себя уже «по блатному». Охищняются в тюрьме. Пытаются оказывать психическое давление на людей. По самым ничтожным поводам они провоцируют конфликты, ссоры, стараясь выйти из них победителями. После одного-двух, реже трёх, не очень сильных избиений старыми товарищами они вновь обретают человеческий облик. Но если «блатных» и «приблатнённых» собирается много, то они подавляют рабочий коллектив. Так некогда в СССР возникали «чёрные заводы».

Этот иерархический разрыв у людей весьма примечателен в психологическом плане. При удалении из социума формального лидера — иерарха «разряда» альфа, на его место заступит «бета-особь» и т.д. Всё по принципу «свято место пусто не будет». Но вот наступает такой момент, когда всем оставшимся будет стыдно, как-то неловко становиться лидером, и тем самым противопоставлять себя другим членам группы. Вот это-то и означает, что в группе остались лишь нехищные люди. По Гегелю, стыд является первым основным признаком человечности, именно на этой эмоциональной базе взрастает совесть. Другое дело, за что именно кому-то бывает стыдно. Киллеру-суперанималу будет стыдно, если он промахнётся при «контрольном выстреле». Ну а суггестор (политик или равно аферист) сможет покраснеть лишь разве что в случае, если его самого «кинут» его же «коронным» методом. «О, стыд! Ты в тягость мне!» — /«жалился на судьбину» «русский» поэт Пастернак/ горько сетовал на свою «незавершённость», «недоделанность» русскоязычный поэт педераст Леонид Пастернак.

Лидеры у людей отчётливо разделяются на честолюбивых («честолюбивый тип», по Лесгафту) и коллективно честолюбивых (наверняка из «добродушных»). Коллективно честолюбивые стремятся улучшать положение своей группы. Честолюбивые же жаждут улучшения лишь собственного положения. Это и есть нехищные и хищные лидеры, соответственно. На каком-то этапе «честолюбивые», правильнее бы, «тщеславные», если только им это будет выгодно, могут «порадеть» и за группу, к которой они так или иначе относятся, дабы прослыть альтруистом или защитником «своих». Но в итоге, они всегда её предадут и бросят. Вспомним всех наших президентов и более многочисленных депутатов, с их стойкой «амнезией» в отношении предвыборных обещаний своим избирателям. Впрочем, мы здесь не исключение, то же самое происходит во всём мире. В итоге, на властные позиции прорываются индивиды именно такие — самые беспринципные, самые жестокие, самые коварные, способные на что угодно ради достижения власти, т.е. безусловно - во всех смыслах - хищные.

Те же люди, которые потенциально являются «хорошими начальниками», оттесняются ещё на низшем уровне иерархии человеческих сообществ. У них нет необходимых «железных локтей», нет «безусловной» жестокости, а есть только «никчёмная» совесть. Поэтому если они и становятся начальниками, то только на производстве или в науке. Здесь хищные не имеют «твёрдых» позиций, здесь необходимо честно трудиться. Правда, выше бригадиров, мастеров, начальников цехов, заведующих лабораторий нехищные люди поднимаются редко. Как только должность достигает «высшего административного» (у нас в СССР это была приснопамятная «номенклатура») или «сановного» уровня, доступ к таким «синекурам» для них становится маловероятным. Обычно откуда-то «сверху и сбоку» появляются «блатные» или чьи-то родственники. Даже если во властные высшие структуры затешется нехищный лидер («коллективно честолюбивый»), то и ему придётся следовать хищным правилам, выполнять чьи-то бесчеловечные приказы, иначе его самого сотрут в порошок.

Существуют два уровня «доминирования» в человеческих сообществах. У нехищных людей — это «жажда престижа» (правильнее бы сказать, «репутации»), желание быть уважаемым другими людьми. Обычно это завоёвывается, точнее, добывается честным трудом, умом, простым образом жизни, добротой (святые). В «классических» деревнях «власть», в хорошем смысле «авторитет» (уважение, почёт, послушание в случае возникшего спора) находится у самых справедливых, честных — у старейшин, аксакалов. У хищных же — это пресловутая «воля к власти», а также «жажда обогащения», доходящие до своих патологических пределов — «власть ради власти», «деньги ради денег».

Без постороннего хищного вмешательства в их жизнь, сообщества обычных людей очень быстро - за одно или два поколения - вытесняют из своих рядов хищных. А не то и выбивают их, как волков. И тогда мирная жизнь людей становится достаточно устойчивой. Подобное чаще случается в сельской местности и в небольших городках. Там все и всё на виду, хищные здесь не приживаются. Оно и понятно, — ведь их стесняют в поведении. Они становятся бирюками, бобылями, либо уходят в крупные города. Там для них возможна достаточная анонимность и свобода поведения. Именно поэтому с самых древних времён не прекращается моральное бичевание городов. «Все большие города прокляты».

При свободе же действий между хищными начинается беспощадная борьба за власть в социуме. И в итоге человеческие сообщества выстраиваются по стайному принципу «тюремно-камерного социума». Главарь - прихлебатели - исполнители. Тиран - свита - толпа. Президент – парламент – народ*. Но борьба наверху никогда не прекращается. И всё это — за власть ради власти. Ну что это, если не безумие, не паранойя? Правда, сейчас, как известно, президенты многих («глобалистских») стран (из сферы влияния США) являются всего лишь марионетками сионистских глобалистов, и тем не менее борьба за эту «кукольную», несамостоятельную власть идёт не на жизнь, а насмерть.

РУКИ ПРОЧЬ ОТ ЧИКАТИЛО!

Знаменитый лозунг хищной власти — «закон превыше всего» — это всего лишь ширма, «юридический» фиговый листок. Это воочию демонстрирует Запад. Там сложилась такая сложная и запутанная система правовых норм и отношений, что рядовой гражданин уже не может обойтись без услуг адвокатов. Поэтому юриспруденция, особенно в США, стала одной из самых насыщенных и обжитых областей суггесторных корыстных адвокатских игрищ. Следуя закону, его букве, миллионы хитрющих, въедливых хищных адвокатов, как пауки плетут хитроумнейшие «законогенные» сети. Они проводят юридически безукоризненные, и одновременно абсурдные и анекдотичные комбинации. Всё это во славу золотого тельца и с его помощью.

И справедливость (для чего и сам закон-то нужен) торжествует далеко не всегда. Гораздо чаще с помощью якобы законности достигаются корыстные и преступные цели, освящённые бездушной буквой закона. Закон действует рационалистически, безлико и упрощённо, и тем не менее, он безраздельно главенствует над неписаными правилами народного общежития, традиционного уклада. Закон никогда не сможет охватить спонтанность жизни в её моральном (этическом) измерении.

Юридическое право в системе обеспечения пресловутых «прав человека» превалирует над правом нравственным. Это доказывает внутреннюю бесчеловечность принципа «прав человека», из-за чего т.н. «правовое государство» вообще отстранено от нравственности [54]. Западное общество изначально было ориентировано на «плохого», злонамеренного человека. Вот и результат. Оно и стало плохим, причём — по самому большому счёту. «Там в магазинах всё есть, люди все такие добрые, приветливые — постоянно улыбаются!!» Какую бесчувственность нужно иметь, чтобы носить эту фальшивую улыбку-маску, отлично зная, что всё благополучие «западоидов» построено на циничном ограблении практически всего остального человечества?!

Закон должен сочетаться со здравым смыслом и нравственностью. Верховные законники общества должны иметь возможность преодолевать закон, его инерцию и неадекватность. У них должно быть право миловать и наказывать, согласно социальной справедливости. Но для этого требуется изредка (а то и часто) нарушать мёртвую букву закона.

Моральное право на это могут иметь лишь люди совести, разума... Как бы некий суд присяжных, в самом идеальном гипотетическом варианте. Когда-то такое право имели монархи. Понятно, что подобное в нынешние времена хищного диктата никак не осуществимо. Нет «субъекта верховной совести». Вроде бы для этой же цели служат всяческие апелляции и обращения в высшие инстанции — в Верховные Суды, в Комиссии по реабилитациям и помилованиям (нашу эту откровенную шайку, «миловавшую» всех подряд самых «махровых», наконец-то, разогнали) и т.п. Кое-что они, возможно, в этом плане способны сделать, но их К.П.Д. очень низкий. Кроме того, их деятельность ограничена, является «односторонней». Никто из таких «верховных судей» не может совершить юридически противоположное. Скажем, осудить «невинно, ни за что оправданного» — ушедшего от ответственности (с помощью упомянутых адвокатов) очевидного преступника. Или — не сажать в тюрьму уже искренне раскаявшегося человека, случайно, хотя и тяжко нарушившего закон.

Там царит такое же бездушие, бюрократия, как и везде в коридорах власти. Нет искреннего участия в судьбе рядового человека. Накапливаются дела одиозные, юридически трудные и т.п. А элементарно понятные юридические аспекты, к тому же необходимые и чрезвычайно многочисленные, вообще не рассматриваются. Например, у нас это такие вопросы, как отдельная изоляция различного «ранга» правонарушителей, «дедовщина», детская преступность. Не счесть таких безнадёжно «повисших в воздухе» вопросов...

Зачем сажать в тюрьмы рецидивистов — насильников-убийц детей, а не судить не усыплять их сразу?! Почему не выдавать их народу на его «усмотрение доследование»?! У нас вот постоянно ловят педофилов-убийц, и так же постоянно их вскорости зачем-то выпускают на волю. Догнали хоть в чём-то Запад! Там, вон, парижский суд всё возится и носится как с писаной торбой, с «арденским чудовищем» — неким Мишелем Фурнире, более 18 лет насиловавшим и убивавшим маленьких девочек! Под стать ему и наш «санкт-петербургский монстр» Вороненко, некогда уже осуждённый за такие же преступления, но затем выпущенный на волю, и, конечно же, вновь принявшийся за своё привычное и неодолимое нелюдское «детское хобби». Родственники убитых детей и гневно требовали, и на коленях просили судей приговорить этого зверя к смертной казни. Так нет — опять срок, и опять, вполне возможно, его отпустят за «примерное поведение».