МИСТРА ПОД ВЛАСТЬЮ ВИЗАНТИЙСКИХ

ПРАВИТЕЛЕЙ (1262—1460)

Главным содержанием начального периода истории Мистры, как было отмечено выше, являлись почти непрерывные войны между греками и франками. В этом процессе отвоевания Пелопоннеса, а затем и всего Балканского полуострова у франков, получившем в историографии название «греческой реконкисты»,¹ Мистра играла роль основного опорного пункта. Первое время греков преследовали неудачи, несмотря на то что к Мистре присоединились Ватика, Чакония, Скорта, округ мелингов и Макринос мог уже сообщить императору, что «приобрел треть Мореи, не обнажая меча, χωρς σπαθ».² Весной 1263 г. войска Мистры, состоявшие из 6‑тысячной конницы, организованной в 18 полков, и бесчисленного количества пехоты,³ начали наступление на самое ядро французского княжества — древнюю Элиду, направляясь к столице Виллардуэнов — Андравиде. Но под Приницей, где греки расположились лагерем, на них напало франкское войско под командованием Жана де Катава (Τζν τ Καταβς), «опытного в военном деле, неустрашимого и ловкого в обращении с оружием воина».⁴ Это войско, по данным хроники, насчитывало всего 312 рыцарей,⁵ но Жан де Катава в своей речи перед воинами заявил, что было бы хуже, если бы греки «были немногочисленными, но одноплеменниками (μις φυλς νθρποι). Они же являются чужеземцами из разных земель, не обученными для ведения войны с франками».⁶ Сам Катава, в это время заболевший ревматизмом, не смог держать ни шпаги, ни копья, поэтому он взялся нести знамя князя, повелев привязать его к своим рукам. Когда командующий греческим войском Великий Доместик ⁷ заметил приближающихся франков, он приказал трем конным полкам, составившим вместе 1000 всадников, выступить и встретить противника. Первым ударом треть франков была выбита из седел, хотя никто из них не получил раны. Сброшенные на землю снова сели на коней и, обнажив мечи, устремились на греков. Последние были разбиты. Однако Жан де Катава не ограничился уничтожением греческих полков, двинувшихся против него, и стремительно пошел вперед, направляясь к палатке самого Великого Доместика, которую он видел издали. Среди греков возникла паника. Разнеслись слухи, что впереди франков мчится рыцарь на белом коне с сверкающим мечом, причем одни клялись, что это был сам святой Георгий, другие же утверждали, что это пресвятая Богородица, покровительница монастыря из Исовы, сожженного греками.⁸ Началось бегство. Сам Великий Доместик спасся и благополучно прибыл в Мистру только благодаря тому, что местный житель, хорошо знавший окрестности Приницы, {23} провел его «дикими местами» (π’ γρίους τόπους).⁹ Примерно то же произошло следующей весной, причем в стычке при Мезискли был убит один из главных военачальников греческого войска — Кантакузин, ¹⁰ а в битве при Макри Плаги греки были наголову разбиты изменившими им турками под предводительством франкского военачальника Ансельма де Туси.¹¹ Все командование (Великий Доместик, Макринос и др.), а также 354 крупных и 5030 более мелких архонтов и прочего войска попали в плен к ахейскому князю.¹²

Однако греко-франкская война продолжалась, утихнув лишь немного в период переговоров между Михаилом Палеологом и папой Григорием X по поводу унии. В 1278 г. умер главный противник Мистры — ахейский князь Гийом II Виллардуэн.¹³ По Витербскому договору во владение княжеством должен был вступить Филипп Анжуйский, но он умер в 1277 г., и непосредственным владельцем княжества стал Карл Анжуйский, который правил Мореей через байюла. Сохранившиеся скупые сведения показывают, что греки Мистры в это время одержали ряд побед. В частности, битва, происшедшая в Аркадии, оказалась гибельной для франков. В декабре 1283 г. Карл вынужден был обратиться с просьбой о помощи против Мистры к эпирскому деспоту Никифору I.¹⁴ Затруднительное положение, в котором оказалось франкское княжество, заставило пришедшего к власти в сентябре 1289 г. князя Флорана искать выход в заключении мира. В первые же месяцы своего правления он обратился к правителю Мистры с таким предложением. ¹⁶ Поскольку власть последнего была ограниченной, то в переговоры был посвящен император Андроник II, который отправил Филантропена как полномочного посла, пожалованного достоинством κεφαλ τοΰ Μορέως.¹⁶ Мир, заключенный в Кларенце (1290 г.), был ратифицирован императором в присутствии коннетабля княжества Жана Шодерона и Жоффруа д’Оной, сеньора Аркадии, которых Филантропен сопровождал в Константинополь.¹⁷

Литературные источники (в частности, греческая версия Морейской хроники), архивные документы, эпиграфические тексты обозначают правителей Мистры в период с 1262 по 1349 г. техническим термином κεφαλή.¹⁸ Правители, носившие это звание, соединяли военную власть с функциями гражданской администрации, тем не менее их полномочия были незначительными, а срок правления ограничивался одним годом. Разумеется, такая система правителей, отзываемых ежегодно, оказалась недейственной, так как эти должностные лица не были в состоянии по-настоящему ознакомиться с местными условиями и положением дел. Кроме того, морские пути, по которым только и могла осуществляться связь с Пелопоннесом, становились все более недоступными для византийцев. Поэтому Андроник II предпринял административную реформу, по которой полномочия прави-{24}теля Мистры расширялись и продлевались на неопределенный срок.¹⁸ Первым из таких полномочных кефалий Мистры стал молодой представитель известного рода Кантакузинов, по всей вероятности сын того Кантакузина, который погиб в войну 1264 г., и отец будущего императора Иоанна VI.²⁰ Действительно, Иоанн Кантакузин в своем труде пишет, что едва его отцу исполнился 21 год, как он был послан императором для управления Пелопоннесом (πρς τν ρχν ξεπέμφθη Πελοποννήσου), и что после восьми лет правления он там и закончил свою жизнь (τν βίον τελεύτησεν κεί).²¹ Его восьмилетнее правление Мистрой оценивается исследователями как «период возрождения и процветания»,²² но источники фактически не дают сведений для таких оценок. Известно, что в битве близ Трипотамоса мистриоты, возглавляемые этим «цветущим юношей», были разбиты Филиппом Тарентским и потеряли значительное число владений.²³ Правда, после того как Филипп Тарентский покинул Морею, войска греков разбили франков в ущелье Жерина, и утерянные владения были возвращены.²¹

Большое значение как военный и политический центр Мистра приобрела при следующем кефалии — энергичном Андронике Палеологе Асане (1294?—1321), сыне изгнанного болгарского короля Иоанна III и Ирины, дочери Михаила VIII.²⁵ Воспользовавшись внутренними смутами в Ахейском княжестве, он начал систематическое отвоевывание Пелопоннеса. Захватив Акову (Матегрифон), он создал себе плацдарм для занятия большей части Скорты. Вскоре капитулировала крепость Каритена и был осажден замок св. Георгия.²⁶ Байли Мореи поспешил на помощь, но Андроник успел овладеть замком перед приходом франкских войск и организовал засаду. Большая часть греческого войска Мистры разместилась в замке, а на башнях были водружены стяги княжества. Когда франкские войска приблизились к стенам, греки, оставленные снаружи по приказу Андроника, начали отступать. Удовлетворенные этим успехом, франки уже приготовились войти в замок, как вдруг были атакованы с двух сторон. Анжуйская армия потерпела полное поражение. Среди убитых находился глава Тевтонского ордена, а епископ Оленоса и многие знатные рыцари попали в плен.²⁷

Таким образом, под власть Мистры собиралась значительная часть территории Пелопоннеса и крепостей. На востоке полуострова греческие владения достигли восточного берега Аркадии (до города Астроса), на западе — Каритены и на севере — крупного города Аковы. Из двенадцати бывших баронств Ахейского княжества под властью последнего остались лишь четыре: Патры, Велигости, Востица и Халандрица.²⁸ В 1321 г. Андроник Асан был отозван в столицу, и, очевидно, в это же время император Андроник II Палеолог, стремясь ослабить партию своего внука, назначил правителем Мистры великого доместика Иоанна Канта-{25}кузина.²⁹ Любопытно, что последний воспринял это назначение как ссылку в захолустные места империи (ν σχαταΐς τς ‛Ρωμαίων γς).³⁰ Так как династические интересы требовали присутствия Кантакузина в столице, то он с помощью Андроника Младшего и великого логофета Феодора Метохита постарался отделаться от этого назначения, ссылаясь на то, что в Пелопоннесе умер его отец и он не вынес бы пребывания в тех краях.³¹ Тем не менее Иоанн Кантакузин сумел правильно оценить это «византийское захолустье», так как позднее (после своего восшествия на императорский престол, в 1349 г.³²) послал своего младшего сына, деспота Мануила, правителем в Мистру. Этому событию, о котором сообщают почти все византийские писатели и хронисты, как современные, так и позднейшие,³³ исследователи придают особое значение. Исходя из того, что с этого момента и вплоть до турецкого завоевания (1460 г.) Мистра и провинция Морея управлялись членами царствующего дома (сыновьями императора или его братьями) — носителями деспотского титула, считали, что указанным начинанием Иоанн Кантакузин положил начало созданию политического организма, который впоследствии приобрел государственные формы и юридический статус деспотата со столицей в Мистре. Однако в новейшей историографии вопрос о деспотатах в Византии оказался одним из наиболее спорных. Исследования Стирнона и особенно Ферьянчича показали, что звание деспота в Византии имело чисто титулатурный характер и не было связано с исполнением определенных функций. И если Стирнон в принципе не отрицает существования деспотатов в поздней Византии и только поправляет Найкола в том, что касается возникновения так называемого Эпирского деспотата, то Ферьянчич приходит к категорическому выводу, что история Византийской империи вообще не знала государственных образований, управление которыми вменялось бы в обязанности деспотов как таковых и которые бы назывались деспотатами.³⁴ Византийские владения в Морее, по его мнению, не составляли исключения: члены императорской фамилии получали их независимо от деспотского звания, которое они носили, как правило, задолго до назначения правителями Мистры.³⁵ Действительно, византийские источники никогда не обозначают владения империи на Пелопоннесе термином «деспотат»; и даже термин δεσποττον, которым у Сфрандзи называется Эпир, ³⁶ можно объяснить заимствованием из западных источников. Но тот факт, что западные источники сплошь и рядом квалифицируют византийскую Морею как Despotatus, ³⁷ говорит о том, что современники рассматривали эту провинцию как достаточно автономное, этатического типа образование. Фактически деспотат существовал, хотя римская идея единой и универсальной империи, лежавшая в основе византийской политической доктрины, исключала признание этого факта de jure. То же самое можно сказать и {26} о более мелких раздачах отдельных владений членам царствовавшего дома, прежде всего сыновьям императора, в качестве апанажей. Ферьянчич склонен рассматривать данное явление как качественно новое для Византии, свидетельствующее о том, что развитие феодальных отношений в Византийской империи достигло большего размаха, чем было принято думать.³⁸ С этим можно согласиться, но опять же с учетом специфики Византии, где феодальные институты чаще всего существовали de facto, но не de jure. В данном случае византийцы прекрасно отдавали себе отчет в том, что раздел империи не соответствовал «древнему римскому обычаю» (κατ τν πικρατήσασαν ‛Ρωμαίοις ρχαίαν συνήθειαν) и что теория государства у византийцев противоположна той, которая принята у западных держав.³⁹

Возвращаясь к назначению деспота Мануила правителем Мистры, следует отметить, что сам Иоанн Кантакузин объясняет это анархией, царящей на полуострове: «Так как Пелопоннес был совершенно опустошен не только турками (в тексте π τν Περσν) с их значительным флотом и латинянами Ахайи, подвластными князю, но больше всего самими жителями, которые постоянно вели междоусобные войны, грабили владения и убивали друг друга, и так как неукрепленные деревни были уничтожены иноземными врагами, а города, казалось, должны были быть совершенно оставлены жителями, император вознамерился проявить некоторую заботу о пелопоннесских делах. Не в состоянии сделать большего, он послал своего сына, деспота Мануила, с триерами управлять пелопоннесцами и проявлять всевозможную заботу».⁴⁰ Однако думается, что прав Макарий Мелиссен, дополнивший хронику Георгия Сфрандзи сообщением о том, что Иоанн Кантакузин сделал своего второго сына правителем в Мистре, «желая, чтобы вся власть и управление находились у него и перешли по наследству к его сыновьям».⁴¹ Несомненно, династические соображения были одной из причин, продиктовавших Кантакузину эти чрезвычайные меры.

О Мистре времени правления Мануила (1349—1380) сохранилось очень мало сведений, хотя именно эта эпоха признается исследователями самой выдающейся в ее истории.⁴² В частности, до нас совсем не дошли документы, исходившие от Кантакузинов. Благодаря рассказу самого Иоанна Кантакузина более или менее известны события первых лет правления Мануила. 26-летний деспот начал с того, что положил конец междоусобным распрям пелопоннесских феодалов-архонтов, «наказав зачинщиков и припугнув остальных».⁴³ Был заключен мир с соседями-франками, и в короткое время, как утверждает Иоанн Кантакузин, «города вновь окрепли и, казалось, оправились от великих бед, страна заселялась, и Пелопоннес, который был пустыннее Скифии, стал возделанным (γεωργουμένη) и подавал надежды на будущее изобилие».⁴⁴ Интересна попытка Мануила создать местный флот {27} (τριήρεις κατασκευάζει), с помощью которого можно было бы охранять пелопоннесское побережье от турецких пиратов.⁴⁵ Поскольку общественная казна была небогата, а константинопольский двор, занятый более серьезными проблемами, не мог прийти ему на помощь, он решил собрать необходимые средства среди морейских архонтов.⁴⁶ Это привело его к столкновению с ними. За сбор денег добровольно взялся Лампудиос, один из представителей местной феодальной знати, который, воспользовавшись оказанным ему доверием, объехал весь полуостров, агитируя за восстание против деспота. Собравшись отовсюду, пешие и конные сторонники Лампудиоса выступили против деспота, «имея во главе самого Лампудиоса и других знатнейших». Деспот же, сопровождаемый 300 воинами (λογάδαις), которых он привел с собой из Константинополя, и небольшим отрядом албанских наемников, встретил Лампудиоса и его сторонников и без труда разогнал недисциплинированные войска мятежников.⁴⁷

Более серьезными для деспота явились события 1352 г., когда император Иоанн V Палеолог назначил правителями Мистры и всего Пелопоннеса сыновей Исаака Асана — Михаила и Андрея.⁴⁸

Вокруг них сгруппировалась феодальная знать, недовольная суровым правлением Мануила, и в византийской Морее вспыхнула настоящая гражданская война. По словам Иоанна Кантакузина, все крепости отпали от деспота, «за исключением одного города, гарнизон которого располагал неприступным из-за естественных и искусственных укреплений акрополем».⁴⁹ Разумеется, под этим анонимным городом нужно понимать Мистру. Упорное сопротивление Мануила привело к тому, что Асаны вынуждены были отказаться от намерения подчинить его, а Иоанн V в дальнейшем признал его суверенитет. Вскоре (а именно в 1361 г., как полагает Найкол ⁶⁰) в Мистру к Мануилу прибыл со своим старшим сыном Матфеем и всеми домочадцами (πανοικησία) экс-император Иоанн Кантакузин. ⁵¹ Мистра, таким образом, стала оплотом павшей династии. Не сохранилось почти никаких сведений о связях между Константинополем и Мистрой в это время, однако, исходя из характера личных отношений между вновь пришедшей к власти династией Палеологов и павшей династией Кантакузинов, можно предположить, что эти связи были чрезвычайно слабыми и Мистра 1355—1382 гг. пользовалась достаточно полной автономией. В частности, латинская политика Мистры, отличавшаяся «духом осторожности» ⁵² (чтобы обеспечить мир с франками, Мануил даже осуществил политический брак, женившись на Изабелле, дочери князя Галилеи Гюи де Лузиньяна и Марии Бурбонской),⁵³ и улучшение отношений с папством вряд ли могли быть вдохновлены Константинополем. Тесные связи могли наблюдаться только между Мистрой и константинопольским патриархатом, так как Кантакузинов и константино-{28}польских патриархов этого времени объединяла общая исихастская программа по церковным вопросам. В частности, патриарх-исихаст Филофей Коккинос, который канонизировал Григория Паламу и в своей грамоте от июня 1365 г. хвалил Мануила Кантакузина за его церковную деятельность,⁵⁴ был прямым ставленником Иоанна Кантакузина. После смерти Мануила (10 апреля 1380 г.⁵⁵) Мистрой в течение некоторого времени правил его старший брат Матфей, о котором известно только, что он продолжал называть себя императором и скреплять свои письма золотой печатью. Находился в это время в Мистре и сам Иоанн Кантакузин, который здесь и похоронен 15 июня 1383 г.⁵⁶

В 1382 г., еще при жизни Иоанна Кантакузина и даже по его предложению, правителем Мистры был назначен деспот Феодор Палеолог, третий сын императора Иоанна V.⁵⁷ Из такого любопытного памятника, как поэма, списанная в 1730 г. Мишелем Фурмоном с мраморной колонны церкви Одигитрии в небольшой деревне Парори около Мистры,⁵⁸ мы узнаем о трудностях, с которых началось правление этого деспота: «Феодор Палеолог, деспот, князь императорской крови, покинув свою родину — Константинополь, пришел к нам как хозяин этой страны. Люди страны, непослушные, враждебные, зловредные, коварные, искусные во зле, гнусных нравов, склонные к зависти, лжи, распрям, убийствам, попирая свои клятвы, похищая чужое имущество, все ввергали в кровь, стремясь его (деспота) лишить трона, выбросить вон из страны, умертвить его, чтобы остаться без господина. Они превратили в позор славу своих отцов, вверяя себя латинянам... Действуют же они таким образом, друзья мои, в течение пяти долгих лет, живя только войной с законной властью». О ненависти пелопоннесских архонтов к правителю Мистры доносили венецианскому сенату кастелляны Корона и Модона,⁶⁹ а об одном из самых ярых врагов Феодора Палеолога — правителе Монемвасии Павле Мамоне — сообщается в хронике Псевдо-Франдзи: «Монемвасией издавна управлял отец (Павла Мамона), но затем, по повелению императора, он сам получил в управление область (принадлежавшую его отцу). Из-за продолжительности же времени, сочтя это за повод, он стал превращать город в собственное владение (δι δ τ μακρς τοΰ χρόνου φορμν ερν περιεποιεΐτο τ στυ ς κτμα διον)».⁶⁰ Будучи не в силах справиться с ним, Феодор уступил город Пьетро Гримани, венецианскому кастелляну Корона. 29 марта 1384 г. сенат разрешил кастелляну принять это предложение.⁶¹ Неизвестно, смог ли Гримани вступить во владение Монемвасией, но Макарий Мелиссен пишет, что Павел Мамон обратился к помощи турок, и, вызванный в Серры (осенью 1393 г. или зимой 1393/94 г., как полагают Закифинос и Ленерц),⁶² Феодор должен был подчиниться приказу султана Баязида. Город с округой был оккупирован турками.⁶³ {29}

Чтобы справиться с непокорными архонтами, Феодор стал поощрять колонизацию албанских племен, комплектуя из них свою армию. ⁶⁴ Кроме того, ему удалось заключить союз с одним из могущественнейших князей латинского Востока — афинским герцогом Нерио Аччайуоли, на дочери которого, Бартоломее, он женился.⁶⁵ К этому же времени относится острый политический конфликт, возникший между деспотом Мистры и Венецией из-за Аргоса. Дело в том, что там умер последний франкский правитель Гюи д’Энгиен, оставив в качестве наследницы свою дочь Марию 13 лет. Родственники, опасаясь вторжения местных сеньоров, обратились за покровительством к республике св. Марка. Сенат ответил согласием, и Мария вышла замуж за венецианского подданного Пьетро Корнаро, но в 1388 г. он умер, и венецианскому правительству удалось убедить Марию продать свои права. По контракту 12 декабря 1388 г. Венеция становилась хозяином Навплиона и Аргоса.⁶⁶ Венецианцы заняли Навплион, но в Аргосе их опередил деспот Мистры, который при поддержке своего зятя Нерио напал неожиданно на крепость и захватил ее. Из-за широкой экспансионистской политики, проводимой в других районах Леванта, Венеция не смогла прибегнуть к оружию и стала добиваться Аргоса дипломатическими средствами. Последовал ряд посольств в Мистру с требованием освободить Аргос,⁶⁷ но Феодор не соглашался. В ответ Венеция прекратила торговые сношения как с Афинами, так и с Мистрой. Только военные приготовления турок, направленные против Мореи, заставили Феодора пойти на уступки. 27 мая 1394 г. между Венецией и Мистрой в Модоне был заключен договор, согласно которому устанавливался мир, деспоту и его семье было обещано в случае крайней необходимости убежище на венецианских землях, а Феодор обязывался отдать Венеции Аргос с округой, Киверион и Фермезион. После возвращения этих мест ректоры Корона и Модона должны были отдать Нерио Аччайуоли Мегару, а Феодору — укрепленное местечко Василопотамон, которое было занято венецианским флотом во время оккупации Аргоса войсками Мистры.⁶⁸

Таким образом, внешнеполитическое положение Мистры в конце XIV в. было чрезвычайно сложным, но особенно оно усугубилось турецким нашествием. Византийские историки и хронисты сообщают, что, стремясь лишить деспота Мистры возможности оказать помощь осажденному Константинополю, султан Баязид отправил в 1397 г. в Пелопоннес 60-тысячное войско под начальством Якуб-паши и Тимурташа.⁶⁹ Волна турецкого нашествия захлестнула полуостров. Деспот Мистры послал Димитрия Софианоса за помощью в Венецию, но сенат отклонил все просьбы, предпочтя воздержаться от вмешательства. 21 июня турки осадили Леонтарион, затем Коринф.⁷⁰ После разграбления страны турки удалились в Фессалию, но Феодор Палеолог, «видя, {30} что дела ромеев находятся в таком плачевном состоянии, что город (Мистра) в это время подвергается опасности быть изолированным и испытать великий голод, подобно тому, как это было во время Пелопоннесской войны, что никто из христианских властителей не пожелал прийти им (ромеям) на помощь, совершенно растерявшись, переправился на триере на о. Родос и продал Мистру (в тексте Спарту, — И. М.) братству пророка и крестителя Иоанна (т. е. Ордену госпитальеров, — И. М.)».⁷¹ Так объясняется продажа Мистры в хронике Псевдо-Франдзи (проданы были, впрочем, и другие места в Морее: Коринф, Калаврита, может быть, и все византийские владения на Пелопоннесе, насколько можно понять из документа о продаже, содержащегося в Codice diplomatico Ордена госпитальеров и составленного в самых общих выражениях).⁷² Интересно отметить, что уже в 1397 г. продажа Коринфа госпитальерам была совершена Феодором с согласия его брата, императора Мануила II, и матери, императрицы Елены,⁷³ а если учесть, что по пути в Западную Европу император посетил Мистру, оставив у Феодора императрицу с детьми,⁷⁴ то можно предположить, что именно тогда созрело окончательное решение о продаже других византийских владений в Морее. Если также учесть, что папство всячески поддерживало стремление госпитальеров утвердиться в Пелопоннесе, то продажа владений ордену могла рассматриваться как своего рода маневр, чтобы повлиять на результаты поездки на Запад.

Как бы то ни было, но давние попытки госпитальеров воспользоваться трудностями греков увенчались успехом. Источники по-разному освещают акт продажи. Как было отмечено, в хронике Псевдо-Франдзи сказано, что Феодор для этого отплыл на триере на Родос, и эта версия принимается большинством авторов.⁷⁶ Однако в надгробной речи Мануила говорится следующее: «Он (Феодор) призывает родосцев к себе, говорит об их желании и, сделав после вступления небольшую паузу, объявляет о своем решении. С радостью выслушав, они сразу же отправляются на совещание, а закончив, как на крыльях, возвращаются в свои владения и сообщают о содеянном своим начальникам (τοΐς ατν μείζουσιν). Погрузившись затем на большие суда, они поспешно прибывают в Пелопоннес». ⁷⁶ Из этого можно заключить, что деспот Феодор вел переговоры с послами магистра у себя в Мистре. По всей вероятности, это были те пять полномочных представителей ордена — Паламед Джованни, Доминик Германский, Готье Грендон, Жерар Фужероль и Раймон де Лескюр, — которые были посланы к Феодору в феврале 1400 г. магистром ордена Филибером де Нольяк.⁷⁷ Если Феодор и побывал на Родосе,⁷⁸ то это, вероятно, произошло позднее, когда после долгих колебаний он решился осуществить соглашение и продать к тому же и Мистру. ⁷⁹ {31}

В соответствии со средневековым патримониальным представлением о территории как объекте вещного права собственности государства и о населении как придатке этой территории продажа была совершена без учета каких бы то ни было интересов населения. Последнее отнеслось к этому иначе. По словам Мануила, «из-за незнания дела повсюду стали распространяться враждебные речи и слухи, что правда будто бы умышленно была скрыта».⁸⁰ Халкокондил свидетельствует, что население Мистры восприняло акцию правительства как предательство: «Узнав о предательстве своего правителя и находясь под влиянием архиерея Спарты, спартиаты собрались вместе и договорились, что никому из назареев не позволят войти в город, а также дали слово, что вытерпят все, что бы ни случилось, но не покорятся латинянам-назареям».⁸¹ Неизвестно, пользовался ли Бозио какими-либо дополнительными источниками или следовал только Халкокондилу, сообщая, что «епископ Спарты греческого происхождения, главный враг латинян, ...созвал народ на собрание (chiamò il Popolo а parlamento) и, известив о случившемся, убедил его, что лучше страдать и переносить всяческие бедствия, нежели попасть под власть латинян, о которых он отзывался так плохо, что народ постановил отказаться от подчинения Ордену и не допустить ни одного латинянина к власти над Спартой и над своей страной».⁸² Халкокондил и Бозио, следовательно, подчеркивают, что действия населения Мистры были инспирированы архиепископом города еще до появления госпитальеров. Однако, по сообщению современника этого события, императора Мануила, восстание совершилось, когда госпитальеры уже занимали (неизвестно, сколько времени) цитадель города: «Открыто вспыхнула война с родосцами, и было вынесено общее решение (ψήφισμα κοινόν), скрепленное клятвами, или изгнать братьев из города, или умереть».⁸³ Интересно, что данные хроники Псевдо-Франдзи в этом пункте скорее согласуются с данными Мануила, чем Халкокондила. «Когда Орден ( δελφότης) послал несколько крестоносцев в Спарту с тем, чтобы, став господами и повелителями, они приняли власть, народ, увидев их и узнав о случившемся, вооружился кольями и камнями и с гневом бросился убивать их».⁸⁴ Штрук пишет, что в Мистре имели место даже кровопролитные схватки,⁸⁵ но источники не сообщают таких подробностей. Напротив, если верить Мелиссену, «местный архиерей, выйдя вперед и произнеся увещевания, чтобы не случилось какого-нибудь беспорядка, устыдил народ, и тот, повиновавшись его словам, дал крестоносцам три дня, чтобы они с миром удалились за пределы Спарты».⁸⁶ Ожесточение все же было так велико, что, несмотря на повиновение архиепископу, народ пригрозил крестоносцам, что «если они поступят иначе, то увидят сами (как плохо им придется)».⁸⁷ Правда, Халкокондил тоже отмечает факт появления в Мистре «крестоносцев», которым народ заявил, чтобы {32} (В книге-оригинале здесь далее рисунки: mistra1.jpg, mistra2.jpg, mistra3.jpg — Ю. Ш.) они побыстрее удалились, если не хотят, чтобы с ними поступили как с врагами.⁸⁸

Наконец, госпитальеры, «увидев, что они ничего не достигли, что шум и возмущение становились все больше и что их жизни все больше угрожала опасность, подгоняемые (страхом), повернули домой», а мистриоты «постановили, чтобы их епископ был также и дукой, и пожелали, чтобы они управлялись и судились им в гражданском и церковном отношении».⁸⁹ Таким образом, если опять же верить Мелиссену, духовный владыка наделялся всеми прерогативами верховной светской власти — явление, чрезвычайно интересное для Византии, так как в ней, насколько нам известно (в отличие от Запада, где духовный князь — епископ, единолично правивший городом, дело обычное), до сих пор такого прецедента не было. Правда, и здесь архиепископ часто являлся фактически настоящим хозяином города, но даже в более ранние времена, в условиях существования института defensorum civitatum, представитель церкви не подменял светской власти. Более того, усиливавшееся проникновение епископа в дела города часто приводило его к столкновению с представителем светской власти.⁹⁰

Разгром турок под Ангорой 28 июля 1402 г. изменил положение дел. Благодаря счастливой для Византии случайности и в Пелопоннесе несколько нормализовалась политическая обстановка, отпала и необходимость неотложного заключения союза с латинянами и папством. Очевидно, поэтому Феодор Палеолог «выплатил обратно деньги,⁸¹ которые взял у братства, и пожелал возвратиться в Спарту, чтобы снова взять себе власть».⁹² Понимая все значение случившегося, он не решился сразу прибыть в Мистру, а провел своего рода рекогносцировку, отправив в Мистру посольство, чтобы узнать, примет ли его народ. Но «народ не пожелал принять его, а дерзко и сильно разбранил» (οκ θελεν δεχθναι ατν δμος, λλ μάλιστα κα βρεσιν νέπλυνον).⁹³ Только после того как архиепископ Мистры «своим посредничеством положил конец всем многочисленным словам и возмущениям и после длительных увещеваний добился того, чтобы жители снова приняли и восстановили его (деспота) в тех же правах, что и прежде»,⁹⁴ Феодор Палеолог вернулся в Мистру. Однако перед тем как принять деспота, народ заставил его торжественно поклясться никогда больше не прибегать к подобным сделкам ⁹⁵ и объявить амнистию участникам событий.⁹⁶ Условия, на которых народ Мистры признал деспота своим правителем, были для последнего достаточно унизительными. Судя по одному из писем императора Мануила II, ему пришлось самому приложить немало труда, чтобы примирить разгневанный народ с вернувшимся деспотом.⁹⁷ Правда, примирение было относительным, потому что, когда через несколько лет Мануил II снова посетил Мистру, он нашел умы еще слишком взволнованными этим воспоминанием.⁹⁸ {33}

После смерти Феодора (в начале 1407 г.) правителем Мистры стал его племянник, сын императора Мануила II, тоже Феодор, которого император еще мальчиком послал в Мистру к брату, чтобы последний воспитал его и оставил бы после себя наследником в Пелопоннесе (διάδοχόν τε τν παΐδα καταλιπεΐν π τ Πελοποννήσω).⁹⁹ В связи с этим интересно коснуться вопроса о наследовании в Мистре. Закифинос пишет, что в «деспотате» мы не находим никаких следов права наследования.¹⁰⁰ Однако нужно заметить, что, как это ни странно, ни один из правителей Мистры, начиная от Мануила Кантакузина и кончая Димитрием Палеологом, не имел законнорожденных сыновей, которые могли бы претендовать на наследство. Тем не менее Мистра переходила от Кантакузинов только к Кантакузинам и от Палеологов только к Палеологам. Можно предположить, что при наличии «законных» наследников право наследования было бы реализовано.¹⁰¹ В данном случае благодаря Хадкокондилу мы знаем, что у Феодора Старшего законных детей (т. е. от дочери Нерио Аччайуоли) не было, но были внебрачные,¹⁰² поэтому император совершенно спокойно назначил Феодора Младшего (в историографии он известен под именем Феодора II, а Феодор Старший — под именем Феодора I) правителем Мистры, «надев на него знаки достоинства» (δεσπότην Λακεδαιμονίας εφήμισεν, νδύσας ατν τ παράσημα).¹⁰³ Вслед за Феодором II в Мистру прибыло множество феодально-чиновничьей знати, в частности Мануил Франкопул, который стал фактическим правителем (на правах опекуна) юного деспота, а через некоторое время и сам Мануил II, используя перемирие с турками, «получил возможность посетить жалкие остатки монархии Константина».¹⁰⁴ В июле 1413 г. он покинул Константинополь и после объезда своих владений на о. Фасос, в Фессалонике и в других местах 29 марта 1415 г. «со множеством триер» высадился в порту Кенхреи близ Коринфа.¹⁰⁵ Мистра, которая на целый год стала резиденцией императора, его двора и синклита, пережила небывалый расцвет, явившись средоточием образованных греков, ученых и софистов, чиновников и придворных, стремившихся сделать здесь карьеру.¹⁰⁶ Все показывает, что у Мануила были весьма серьезные намерения в отношении Пелопоннеса. Именно к этому времени относится записка с проектом реформ, поданная на имя императора Георгием Гемистом Плифоном, и хотя планы Плифона не могли быть полностью реализованы в тех исторических условиях, кое-что все же было сделано. Сфрандзи сообщает, что уже 8 апреля начались расчистка и строительство укреплений на Коринфском перешейке, в результате чего за 26 дней было возведено громадное сооружение Гексамилион со рвами, двумя крепостями и 153 укрепленными башнями.¹⁰⁷ Средства для постройки и охраны укреплений он собрал с морейских архонтов, приказав им явиться на Истм и внести свою долю в соответствии с возможностями каждого (καστος τν {34}αυτοΰ δύναμιν).¹⁰⁸ По словам Дуки, Мануил добился успеха также в отношениях с франками, «подчинив ахейского князя (его титул в это время носил Чентурионе Цаккариа (1404—1430),— И. М.) и других потомков выходцев из Наварры».¹⁰⁹

В марте 1416 г. император вернулся в Константинополь, но на смену ему осенью того же года в Мистру прибыл его соправитель Иоанн, в планах которого Мистра также занимала большое место. ¹¹⁰ Были достигнуты успехи в борьбе с наваррцами. В мае 1417 г. армия Мистры, руководимая Феодором II и Иоанном VIII и состоящая из 10 тыс. всадников и 5 тыс. пехотинцев, двинулась на владения ахейского князя Чентурионе. Были взяты Андруса и Сен-Арканж, а сам Чентурионе осажден в Кларенце.¹¹¹ Мистриоты угрожали даже Патрам, но окончательного результата война не принесла как из-за того, что оппозиция Венеции (весь этот период характеризуется обострением отношений с республикой св. Марка, более или менее серьезными боями между войсками Мистры и гарнизонами венецианских городов, а также бесконечной вереницей дипломатических дискуссий, жалоб и угроз со стороны венецианского правительства) помешала полному разгрому Ахейского княжества, так и потому, что из-за смерти жены Иоанн вынужден был покинуть Мистру и возвратиться в Константинополь, заключив перемирие с Чентурионе.¹¹²

Краткий мирный период, длившийся до 1421 г., характеризуется некоторым улучшением отношений Мистры с западными соседями. В частности, между Мистрой и Венецией был произведен взаимный обмен владениями, вклинившимися на терр