ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ В МИСТРЕ

Специфика развития общественно-экономических отношений в Мистре, а также политических судеб города в значительной мере зависела от ее функций церковного и монашеского центра. Лакедемон, ставший в X в. оплотом миссионерской деятельности Никона Метаноита,¹ в 1081—1082 гг. возвысился до митрополии,² но особое значение он приобрел в поздневизантийскую эпоху, {65} когда митрополит избрал своей резиденцией город св. Андрея, т. е. Мистру,³ где один за другим стали возникать монастыри. Самым ранним являлся богатейший в Мистре, пользовавшийся наибольшим расположением деспотов, которые в нем и погребены, монастырь Бронтохион; ⁴ религиозным центром города был окруженный особой стеной комплекс зданий монастырского района Митрополии; такими же монастырями, выделившимися из остальной городской территории благодаря наличию оград, были жемчужины поздневизантийской архитектуры Теотокос Пантанасса и Панагия Перивлептос. Менее крупным был, очевидно, мужской монастырь Спасителя (νδρν μονύδριον τοΰ ζωοδότου), о котором идет речь в сигиллии патриарха Филофея Коккиноса. ⁵ Основанный деспотом Мануилом Кантакузиным, этот монидрий относился к ставропигиальным учреждениям, имея все права и привилегии патриаршего монастыря. ⁶ Из числа менее значительных духовных заведений, рассеянных по городу, надо отметить церкви (Евангелистрии, св. Николая) и множество небольших часовен (св. Георгия, св. Архангелов, св. Анны, св. Иоанна и т. д.).⁷ Изобиловали монастырями и окрестности Мистры. Недалеко от Спарты находился монастырь Сорока мучеников, древняя церковь которого, высеченная в скале, была построена в 1304—1305 гг.; ⁸ к востоку от Спарты, по ту сторону Эврота, возвышались еще два монастыря: девы Хрисафы, датируемый 1290 г., и Продрома в Зарафоне, упомянутый в хрисовуле Андроника II (1301 г.).⁹ Разумеется, по сравнению с Фессалоникой, где насчитывалось 19 крупных монастырей и которую монахи Афона рассматривали в качестве столицы своей республики,¹⁰ Мистра представляла собой более скромный монашеский центр, однако и здесь, если принять во внимание, что Мистра возникла очень поздно, монашеский элемент был весьма значителен.

XIV век явился для монастырей Мистры, как и для монастырей всей Византии, золотым веком, с точки зрения приобретения колоссальных недвижимых имуществ и земельных владений. Исследователи обычно ограничиваются лишь констатацией этого роста монастырей и их владений, не пытаясь поставить его в связь с таким явлением в общественной жизни Византии, как исихастское движение. Думается, что именно это воинствующее мистическое течение, приобретшее в описываемый период ярко выраженный политический оттенок, было заинтересовано в материальных возможностях для реализации своих планов. Обращает на себя внимание настойчивость, с которой монашество требует от правительства все новых и новых владений. Сторонник Паламы и активный участник исихастского движения Исидор говорит: «Мы, монахи, что-нибудь претерпев, не переносим спокойно обиды, а перетряхиваем все сверху донизу, чтобы овладеть большим имуществом; мы обращаемся то к императорскому двору, то на рынок, и, подобно морским волнам, всегда находимся в движении».¹¹ В Мистре {66} эту миссию энергично начал осуществлять архимандрит и протосинкел Пахомий. Уже хрисовул Андроника II Палеолога от 1312—1313 гг.¹³ упоминает простагму и различные правовые грамоты (διάφορα δικαιωμάτων γράμματα), пожалованные еще раньше по просьбе Пахомия Бронтохиону. Хрисовул подтверждает и жалует широкие иммунитетные права этому же монастырю, освобождая его от вмешательства различных должностных лиц, как стоящих во главе управления Пелопоннесом в настоящее время, так и управляющих отдельными областями Пелопоннеса, а также чиновников, осуществляющих в данных местах сборы государственных налогов. Налоговым сборщикам и впредь запрещалось составлять какие-либо фискальные списки (ες τ ξς μελλόντων πογραφικν δουλείαν ν τ τοιαύτη χώρα ποιήσασθαι). Чрезвычайно важно, разумеется, представить себе характер и расположение владений монастыря, подробный перечень которых дает хрисовул. Он включает в себя поместье (ζευγηλατεΐον) ¹³ близ реки Врисиот (правый приток Эврота, к югу от Мистры) с мельницей (μετ τοΰ ν ατ δυοφθάλμου μυλωνάς),¹⁴ землю (γήν) в 150 модиев в местности Каливит; другую землю в разных местах, также в 150 модиев; виноградники; оливковые и другие плодовые деревья; париков в различных местах округи Мистры (ν τ περιοχ τοΰ μυζηθρ ν διαφόροις τόποις); мельницу; имение (γρίδιον) в местности Филиту; местечко Драговиастон (τ λεγόμενον δραγοβίαστον), «сколь оно велико и каково оно», с проскафименами; четыре парика в Дельвине; монастырек (μονύδριον) св. Димитрия, называемый Пелатием, с проскафименами; метох апостола и евангелиста Иоанна Богослова, называемый Капсалом, с париками, виноградниками, хорафиями, оливковыми и другими плодовыми деревьями и мельницами; другой метох св. Богородицы, называемый Калогония, с париками, хорафиями, остальными правами (κα λοιπν δικαίων) и с каналом (μετ τοΰ αλακίου δατος) от запруженной плотиной реки (π τοΰ κεΐσε ποταμοΰ τοΰ γεφοράτου) для орошения этих хорафиев; участок Митатова с проскафименами; метох св. Василия около Гелоса с его париками, хорафиями, мельницами; другой метох св. Феодоров и Бронтохиона с относящимися к нему хорафиями, париками, мельницей; метох св. Николая, называемый Молохом, с проскафименами и хорафиями; монастырек честных архистратигов (τιμίων ρχιστρατήγων) в Андрусе с его правами.

Другие известные нам документы с пожалованием льгот Бронтохиону показывают динамику роста его владений. Правда, пожалованный Михаилом IX в ноябре 1318 г. хрисовул ¹⁵ лишь подтверждает положения предыдущего документа, конкретизируя только некоторые виды налоговых изъятий (в частности, монастырь освобождался от доставки съестных припасов и напитков, βρωσίμων κα ποσίμων εδν) и санкционируя право монастыря привлекать свободных (λευθέρους) из тех областей Пелопоннеса, которые находились еще под властью латинян (π τοΰ μέρους τν λατίνων),¹⁶ {67} и сажать их на свою землю, а также увеличивать свои владения и улучшать их. Но уже следующие два хрисовула Андроника II (от февраля 1320 г.¹⁷ и от сентября 1322 г.¹⁸) констатируют серьезное увеличение владений монастыря. В первом подтверждаются права монастыря на приобретенную им путем покупки (ξωνήσατο, ξ γορασίας) от Софианоса Малея и Катафигиота в местности Заравос каменистую и непригодную землю (γν πετρώδην κα χρησίμευτον), называемую Паганеей, с оливковыми деревьями и βελανίδιων γεωργούντων (дубняком?); другую землю в 200 модиев в районе Пассавы; переданную ему севастом Полемианитом землю в 600 модиев на побережье близ Астроса (в южной Арголиде), в долине Малевы, около Холодомитикона; землю в 600 модиев в местности св. Николая с монастырьком св. Николая, называемого Фуской, в котором сидят несколько париков (προσκάθηνται κα τινς πάροικοι). Хрисовул расширяет иммунитетные права монастыря, ограждая от всякого притеснения «имеющих намерение прийти из областей, находящихся под властью чужеземцев (’απ ’άλλοτρίων χωρν), и сесть на землю монастыря или какого-либо подвластного ему монастырька» и освобождая монастырь наряду с вышеупомянутыми налоговыми изъятиями от кастроктисии и ситаркии, т. е. от тех статей, от которых пожалованные, как правило, не освобождались. Из последнего хрисовула этой серии видно, что в 1322 г. владения монастыря Бронтохиона пополнились еще более внушительной порцией земель: метохом пресвятой Богородицы, известным под названием Богалы, в Скорте, «с правами его», т. е. париками, виноградниками, хорафиями, мельницей, оливами, фигами, яблонями и другими фруктовыми деревьями; двумя деревнями — Зурцей и Мунтрой — и их округой;¹⁹ местечками Хуцей, Працидаки и Кленовой с ее мельницами, оливковыми деревьями; землей в Писсиане (или Пистиане, место трудно отождествить); другим метохом пресвятой Богородицы (в долине Каритены), называемым «Новым монастырем» (νέας μονς), с париками, виноградниками, хорафиями, оливковыми деревьями и мельницей; землей в 600 модиев, купленной в Пассаве.

Разумеется, рост владений этого монастыря не прекращался и позднее. Из патриаршего сигиллия, датируемого маем 1366 г.,²⁰ известно, что монастырь купил у Николая Ангела, сына Фагомофия, храм (ναόν) св. Власия близ деревни Врисиса (причем исполняющий в нем обязанности священника иерей Опсар и его двоюродная сестра, имеющие наследственные и купленные имущества, также, по-видимому, перешли в зависимость монастыря); затем у жены протекдика Камниса монастырь купил виноградник около (церкви?) св. Стефана, у Никона — мукомольню около Варсовы, у Ласкарины — другой виноградник, у Константина — хорафии близ Каливит.²¹ В результате дарений владения монастыря округлились за счет виноградника от Манкафы, другого виноградника около Трипи от Льва, сына Кладаса, хорафия в Калогонии {68} и парика Пардогера от тамошнего архонта Николая, подаренных правителями Мистры париков Христофора Куртесиса, Николая Триколоса, Николая Франкоса и брата его Георгия Винатоса.²² Наконец, в 1375 г. крупные сановники Мистры чаусиос и стратопедарх Аркокондилос, коннетабли Аркокондилос, Георгицопулос и Андроник Аркокондилос подарили монастырю поля в деревне Теркова.²³

Таким образом, рассмотренные нами данные (уникальные для района Пелопоннеса вообще и для монашеских учреждений Мистры в частности, так как нам ничего неизвестно о владениях других монастырей Мистры, за исключением, пожалуй, Митрополии) показывают, что обширные владения Бронтохиона были рассеяны по всей южной и центральной Морее, между Гелосом и Каритеной, Андрусой и Астросом. Важными составными частями этих самых разнообразных по своему характеру, структуре и значению владений, как и в других районах империи, о чем свидетельствуют многочисленные монастырские акты,²⁴ были села, метохи, монастырьки-монидрионы и отдельные категории имущества. Если основным ядром крупного монастырского землевладения, например в северной и средней Македонии, были села,²⁵ то у монастырей Мистры таковым были метохи и монастырьки-монидрионы. Интересно выяснить разницу в статусе последних, поскольку метох также «представлял собою монастырек, который вместе со всеми своими хозяйственными постройками перешел в зависимость от другого, более могущественного монастыря»,²⁶ и в то же время документы никогда не смешивают этих двух терминов — μετόχιον и μονύδριον. Процесс подчинения более мелких монастырей власти более крупных и богатых монастырей совершался в XIV в. повсеместно.²⁷ На Афоне этот процесс прослежен Порфирием Успенским, который постарался выяснить и причины этого явления. Он пишет, что такой монастырек по святогорскому обычаю строился для самого малого числа иноков (5, 6, много для 12). Строился он на средства какого-либо отшельника, бывшего зажиточным в миру, и при его жизни поддерживался «старанием его» и доходом сданного ему протатом участка земли, а по смерти его или оставался вымороченным, или по завещанию «передаваем был послушникам покойного строителя, которые иногда не могли поддерживать его даже по нерадению и передавали протату, а протат передавал кому заблагорассудит. При таком способе существования монастырьки эти не могли держаться долговременно, иные пустели и разрушались, а другие становились достоянием протата или больших монастырей». Второй причиной раздачи монастырьков большим обителям на Афоне Порфирий Успенский считал нашествия каталанов и турок в XIV—XV вв., которые были «столь часты и опустошительны, что монастырьки, не имевшие оград и бойниц, обезлюдели, и потому протат передал их обителям большим и укрепленным каменными высокими оградами и башнями».²⁸ {69}

Подобные же причины действовали и в Мистре, что особенно заметно на примере монастырька апостола и евангелиста Иоанна Богослова, расположенного близ Капсалов и переданного сигильной грамотой патриарха монастырю Бронтохиону. В сигиллии говорится, что еще до того, как Пелопоннес попал под власть латинян, названный монастырек представлял собою крупный монастырь, пользовавшийся автономией и экскуссией (τέλει καθ’ αυτ ν ατονομία κα ξουσία δία).²⁹ Владычество латинян отняло большую часть владений этого монастыря и превратило его в захудалый монастырек (ντ μονς μόλις μονύδριον εναι, πεποίη), а во время патриаршества Афанасия он был передан в метох Бронтохиону (ες μετόχιον ξεδίδοτο).³⁰ Подтверждая это, сигиллий 1366 г. предписывает, чтобы монастырек Иоанна Богослова находился в метохе (ερίσκεσθαι ες μετόχιον) на вечные времена.³¹

Становится ясно, что μετόχιον и μονύδριον — понятия отнюдь не тождественные. На основании данных наших документов и большинства монастырских актов византийского времени, постоянно констатирующих этот процесс передачи какого-нибудь монидриона в метох какого-то крупного монастыря, можно было бы ожидать, что метох гораздо более сложное по хозяйственной структуре владение, чем просто монастырек, хотя бы последний и располагал хозяйственными постройками и даже некоторыми владениями.³² Действительно, императорские хрисовулы, называя метох и даже не раскрывая полностью его собственности, все же почти всегда перечисляют ряд довольно крупных владений, составлявших собственность данного монастыря. Некоторые метохи располагали селами с зависимым населением.³³ Однако этот вывод наталкивается на большие трудности, если принять во внимание данные грамоты епископа Киприана от октября 1333 г., в которой сообщается, что этот епископ отдал императорскому монастырю Продрома монидрион Богородицы, известный под названием Вембелака, в Трилисионе с его двумя метохами (!), один из которых Богородицы, известный под названием τοΰ Τζέρνη, другой — по ту сторону Местоса, известный под названием Градистос, причем уточняется, что этот монидрион и подчиненные ему метохи (τ ποτεταγμένα ατ δύο μετόχια) переданы названному монастырю Продрома со всем их движимым и недвижимым имуществом, людьми, скотом и т. д.³⁴

По-видимому, различие между метохами и монидрионами нужно видеть в особенностях их правового и экономического статуса. Если метохи полностью поглощались головным монастырем, прекращая свое существование в качестве самостоятельного субъекта права, то монидрионы даже при наличии субординации в их отношениях с крупными обителями сохраняли известную юридическую правоспособность и экономическую самостоятельность (разумеется, до тех пор, пока жалованная грамота специально не оговаривала, что данный монидрион передается монастырю «в ка-{70}честве метоха»).³⁵ Что касается причин поглощения экономически более слабых монастырей более сильными, то нельзя, на наш взгляд, ограничиваться только вышеуказанными внешнеполитическими причинами. Данное явление представляет собою закономерный процесс концентрации феодальной по своей природе монастырской собственности, усложнения ее иерархической структуры.

Относительно локализации имуществ монастырей Мистры нужно заметить, что они, как и повсюду, не были собраны воедино, не образовывали единого, территориально объединенного комплекса, а были разбросаны по многим местам, находясь как вблизи монастырской ограды, так и на достаточно большом расстоянии от нее. ³⁶ Однако бросается в глаза некоторая закономерность: чем больше удалены владения от Мистры, от монастырской ограды, тем больше их разбросанность, и, наоборот, в непосредственной близости Мистры сеть этих владений становится гуще, а кое-где они образуют сплошные комплексы, особенно если учесть также и известные нам по епископальным актам владения Митрополии. Так, из епископального акта 1312 г. видно, что по инициативе «проэдра Лакедемонии» Никифора на реке Магуле было построено 5 мельниц, посажены оливковая роща и сад, в Левке (деревня недалеко от плифоновской Врисис) насажен виноградник, куплен вблизи церкви дом хартофилакса Евгения.³⁷ Епископальный акт 1330 г. упоминает следующие владения Митрополии: земли, находящиеся между двумя реками (διοπεριόριστα μέσον τν δύο ποταμν), недалеко от Врисиса; владения, которые раньше принадлежали севасту Николаю Мавропапасу в местности Чиканистрий; хорафий Вунон; виноградник около Магулы в Гоние, другой виноградник в Каламоте (ες τν καλαμώτην, в Каламате?).³⁸ Наконец, епископальный акт 1341 г. называет париков и проскафименов, проживавших в Магуле, Левке, Парории, Сапиках и в других местах (λλαχόθεν) и записанных в практике Митрополии.³⁹

Приведенные материалы показывают, что наряду с недвижимым имуществом монастыри располагали большим числом зависимого крестьянского населения, причем владельческие права монастырей на них полностью уподобляются владельческим правам на недвижимость: парики и проскафимены, из которых главным образом состояло это зависимое население, продаются, покупаются и дарятся наравне с землей и другими видами собственности. Кроме париков и проскафименов, на землях монастырей сидели и другие категории зависимых крестьян, в частности клирики и «возвратившиеся» (νακαμπτικς χοντες),⁴⁰ условия «сидения» которых на монастырской земле, по-видимому, были равны парическим. В епископальном акте митрополита Лакедемонии Нила от мая 1339 г. говорится, что императором предписано, чтобы отныне никто из клириков и париков, а также τν νακαμπτικς χόντων не продавал и не закладывал владения церкви и чтобы {71} никакой клирик не присваивал их (οδέ κληρικς τίς προικίση ες διωτικν πρόσωπον).⁴¹ В другом акте (от декабря 1339 г.) тот же митрополит Нил грозит проклятием трехсот восемнадцати богоносных отцов в Никее тем из клириков, париков или τν χόντων νακαμπτικς, которые осмелятся продать или отдать в залог что-либо из частных владений церкви.⁴²

Таким образом, земельная собственность монастырей рассматривалась как их полная собственность, отрицающая всякие владельческие права сидящего на ней зависимого крестьянского населения. На практике эти сложившиеся отношения собственности часто нарушались. Сами названные факты запрета отчуждения монастырской земельной собственности были вызваны подобными нарушениями. Во введении к первому из этих епископальных актов митрополит Нил сообщает, что, прибыв в Мистру для вступления в должность, он нашел церковь (Митрополию) и ее владения разоренными (κκλησίαν κα τ ατς κτήματα κατεφθαρμέ-να), что явилось результатом действий именно клириков, париков и τν νακαμπτικς χόντων.⁴³ Разумеется, все эти действия зависимого населения носили характер пассивного протеста против существующих отношений. Другой формой протеста было бегство париков на венецианские земли «с целью уклониться от тяжелой ангарии, возложенной на них для покрытия расходов на реконструкцию Гексамилиона», как объяснил посол Мистры, поднявший этот вопрос в сенате.⁴⁴ О тяжести этого налога, взимаемого с каждого очага (φ’ κάστης στίας), чтобы реконструировать укрепления на Истме и содержать наемников для его защиты, сообщает Плифон: «Нынешние налоги разоряют (людей), а многие уже разорены (φθόρασί γε δη ο πολλοί)».⁴⁵ Примечательным кажется тот факт, что Плифон, предлагая ввести единый налог натурой, констатирует, что в данное время «большинство из них (налогов) взимается деньгами, а не материальными благами» (νομίσματι τν πλείστων εσπράξεων, ο χρήμασι γιγνομένων).⁴⁶ Данные византийских практиков⁴⁷ подтверждают, что «хозяйство византийских феодальных поместий покоилось почти всецело на денежной основе и что феодальная рента, точное исчисление которой представляло основную задачу писцовой книги, являлась преимущественно денежной рентой. Основные повинности крестьян, их подворные подати выражались исключительно в денежных взносах, как в денежных единицах исчислялись и доходы с неподеленных барских земель и угодий».⁴⁸ Правда, Острогорский полагает, что такое преобладание денежных податей, вызванное потребностями денежного хозяйства в Византии, не означало полного вытеснения натуральных и трудовых повинностей и какой-либо принципиальной их отмены.⁴⁹

Итак, данные монастырских актов Мистры показывают в принципе ту же картину, что и недавнее исследование Поляковской о Фессалонике и Серрах: ⁵⁰ рост монастырского землевладения, укрупнение монастырского хозяйства. Владение колоссальными {72} земельными угодьями, недвижимым имуществом, многочисленным зависимым крестьянским населением, доходами в виде феодальной ренты и чисто церковными доходами неизбежно должно было повышать экономическое могущество духовенства Мистры, в первую очередь черного духовенства, монашества, увеличивать его роль в экономической жизни города и благодаря этому усиливать его влияние на общественные отношения в Мистре. Широкие иммунитетные права, которыми пользовались монастыри, делали их почти независимыми по отношению к светской власти, а исихазм, по-видимому, явился идеей, санкционирующей эту самостоятельность. Нельзя также при оценке роли монашества в общественной жизни города упускать из виду и тот общеизвестный факт, что в ведении монастырей находились, по существу, все учреждения, жизненно важные для функционирования города: гостиницы, больницы, бани, пекарни, источники и т. д.⁵¹ Этому способствовало само местоположение монастырей, которые, несмотря на ограду, органически сливались с народными кварталами. В Мистре народный квартал включал все самые крупные монастыри: Митрополию с митрополичьим дворцом, Бронтохион, Пантанассу, Перивлепту и множество маленьких часовен.⁵² Монашество Мистры, вопреки каноническим запрещениям заниматься светскими делами, активно вмешивалось в политические события, проникало во все сферы общественной жизни.

События 1402 г., происшедшие в Мистре в связи с продажей ее родосскому Ордену госпитальеров, особенно ярко показали, что судьбы города решались фактически не в блестящем и внушительном дворце деспота, а в монастырских кварталах. Совершенно фантастическим является утверждение некоторых историков, что инициатором или одним из инициаторов этих событий был Плифон (его еще не было в это время в Мистре).⁵³ Вряд ли можно сомневаться, что за спиной архиепископа скрывался многочисленный и сильный отряд монахов-калогеров. Как известно, после победы исихазма, монашеской партии Григория Паламы, епископские и митрополичьи кафедры, да и сам патриарший престол заняли монахи и влияние черного духовенства в церкви стало весьма значительным.⁵⁴ В данном случае, как нам кажется, в основе выступления населения Мистры лежал конфессиональный протест, преследующий цели монашества. В самом деле, религиозная политика латинян была хорошо известна византийцам: всюду, где появлялись представители латинского католического запада, греческое монашество и белое духовенство лишались своих прав, а монастыри передавались латинским монашествующим орденам. Мистриоты имели перед собой наглядный пример: в Патрах, долгое время находившихся в руках латинян, крупный монастырь св. Николая (τοΰ Βλαττεροΰ) служил местопребыванием францисканцев,⁵⁵ монастырь Богородицы (τοΰ Γηροκομείου) сначала был занят тамплиерами, затем (в 1210 г.) был отдан епископом Патр Ансель-{73}мом аббатству Клюни ⁵⁶ и т. д. Поэтому нет ничего удивительного в том, что император Мануил II Палеолог говорит о «полном отвращении» мистриотов к этим «чужестранцам», «чужакам», к этим λλοτρίους.⁵⁷

Не менее известна была византийцам и религиозная политика турок, в основе которой лежала, наоборот, полнейшая терпимость к христианской церкви, в частности к православной. Религиозная оттоманская доктрина вообще не признавала насаждения ислама силой,⁵⁸ а если принять во внимание соображения политического характера, стремление турок использовать церковь для облегчения организации администрации подчиненных территорий, то становится понятным тот факт, что турецкое правительство даже покровительствовало православной церкви.⁵⁹ В своем известном письме фессалоникийцам Григорий Палама сообщал, что он, находясь в плену, встречал повсюду на покоренных турками территориях христианские общины с церквами и духовенством.⁶⁰ Монахи Мистры имели все основания надеяться, что турки пощадят их и не отнимут монастыри. Дальнейшие события подтверждают справедливость такого предположения. Ла Гилетьер сообщает, что все церкви и монастыри Мистры были оставлены турками христианам, а прелат Мистры по-прежнему носил звание митрополита, причем митрополичьему трону Мистры было подчинено 78 местечек, в то время как Коринфу — 27, Афинам — 28, Лариссе — 34, Фивам — 57.⁶¹ Ла Гилетьер рассказывает в связи с этим интересную легенду, которая тем не менее отражает взаимоотношения мусульман и христиан Мистры после капитуляции. Один турок, сераль которого находился вблизи Пантанассы, соблазнившись великолепием здания и «из ложного усердия к своей религии, попытался обратить церковь в мечеть. Он сообщил эту мысль магометанам города, которые не поддержали это насилие и сказали, что не имеет никакого смысла жаловаться на христиан Мистры, которые только и стремятся, что оказать услугу мусульманам, и что нужно позволить им с миром пользоваться милостями и привилегиями, дарованными им султаном».⁶² Однако турок обратился в Константинополь, к дивану, и в конце концов умолил его дать ордер. В назначенный для торжественной церемонии день ага, мулла и толпа магометан собрались в Пантанассе. Несчастным христианам ничего не оставалось, как запереться у себя дома и оплакивать это событие. «Был прекрасный день, солнце, казалось, спокойно смотрело на всю эту профанацию, когда колоссальная вспышка молнии, пронзая витражи Пантанассы, воспламенила одежду турка, сожгла ордер дивана, который он держал в руке, а его самого полумертвым и без сознания бросила на землю. Ужас охватил магометан, которые тем не менее не пострадали, а калогеры, оцепившие алтарь и не перестававшие умолять небо слезами и вздохами, громко вскричали „Agios ô Theos“». В общем турки оставили Пантанассу девам св. Василия, а поправившийся {74} турок решил стать христианином, сказав, что молния «просветила его дух и очистила его сердце».⁶³

Рассмотренных данных, на наш взгляд, достаточно, чтобы заключить, что для исихаствующего монашества Мистры и находившихся под его влиянием народных масс турецкий тюрбан был предпочтительнее, чем латинская тиара. Этим объясняется тот факт, что Мистра, так категорически воспротивившаяся в 1402 г. попытке латинян овладеть ею (причем с санкции константинопольского правительства), в 1460 г. без всякого сопротивления открыла ворота туркам. Может быть, именно здесь надо искать водораздел между туркофильским и латинофильским течениями в Византии: на стороне первого — духовенство (белое, но особенно черное — монашество) ⁶¹ и население мест, где влияние монашества было сильным; на стороне второго — население мест, где монастыри были немногочисленны и влияние монашества ощущалось не так заметно, но особенно класс феодалов в целом, несмотря на многочисленные исключения, продиктованные своекорыстными личными мотивами.⁶⁵ Есть немало фактов, подтверждающих этот вывод. В Калаврите и в Коринфе, которые были проданы Ордену госпитальеров вместе с Мистрой и в которых монашеские учреждения были немногочисленны, восстания не произошло. Наоборот, как полагает Верто, уполномоченные ордена «были приняты с большой радостью членами магистрата и жителями».⁶⁶ В Монемвасии, где торгово-ремесленные элементы населения играли более самостоятельную роль, монашество также не пользовалось заметным влиянием, несмотря на то что в самом городе был расположен монастырь Теотокос (женский), а в районе Монемвасии — монастыри Одигитрии и Таксиарха.⁶⁷ Соответственно и политическая ориентация населения была вполне определенной. Когда деспот Мистры Феодор I, будучи вызван султаном в Серры, оказался у него в плену, он вынужден был уступить Монемвасию туркам. Однако жители предложили венецианцам уступить им город, предпочтя латинское владычество оттоманскому рабству.⁶⁸ Правда, республика отклонила это предложение, боясь осложнения отношений с турками, но демарш населения Монемвасии весьма показателен.

Что касается феодалов, то они, несмотря на щедрое вознаграждение за ренегатство,⁶⁹ вряд ли могли питать иллюзии относительно того, что турки не посягнут на их собственность. Интересный пример приводит Острогорский. Один акт, в котором речь идет о соглашении, заключенном между светским феодалом Антавласом и монастырем Эсфигмену, по поводу домена, расположенного в деревне Портарейа, показывает, что Антавлас владел этим доменом сообща с монастырем, однако домен был отнят турецкими властями и передан мусульманину. В то время как Антавлас ничего не смог сделать для предотвращения случившегося, монахам Эсфигмену удалось добиться возвращения области. По мнению Острогорского, {75} этот факт показывает различие между относительно благоприятным положением, которым пользовались под турецким владычеством монастыри, и непрочным положением светских собственников. Причем акт не предусматривает возвращения Антавласу его части домена, несомненно, как замечает Острогорский, из соображений, что владение землей стало вещью чрезвычайно ненадежной для светского христианина.⁷⁰ Становится понятным, почему и в эпоху завоевания Пелопоннеса турками именно феодалы оказали им серьезное сопротивление, являя иногда примеры подлинного мужества, как например Доксас в Калаврите, Грецас Палеолог — в Салмениконе, Палеолог Сгуромалис — в Каритене, Коркодил Кладас — в св. Георгии, Мануил Вокалис — в Гардики, Принококкос — в Кастрице.⁷¹

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: ‛Ο βίος Νίκωνος τοΰ Μετανοεΐτε. ΝΕ, III, 1906, σελ. 129—228.

² H.-G. Весk. Kirche und theologische Literatur im byzantinischen Reich. München, 1959, S. 179.

³ Ла Гилетьер пишет, что «все греки называют апостолом Мизитры св. Андрея» (La Guilletière. Lacédémone ancienne et nouvelle, p. 571); cf. Bibliotheca hagiographica graeca, I. Ed. F. Halkin. Bruxelles, 1957, р. 29; F. Dvornik. The idea of apostolicity in Byzantium. Cambr. Massachus., 1958, p. 216.

⁴ Т. е. «Шумящий». По-видимому, первоначально это название относилось к городскому кварталу, от которого оно затем перешло на монастырь. Ср.: А. Struсk. Mistra, eine mittelalterliche Ruinenstadt. Wien, 1910, S. 87; R. Hausсhild. Mistra — die Faustburg. Berlin, 1963, S. 8, Anm. 4.

⁵ ММ, I, p. 472—474.

⁶ Исследователи отождествляли сначала этот монастырь с Пантанассой, а в последнее время со св. Софией, что, по-видимому, более вероятно (D. Zakуthinos. Le despotat, II, р. 298).

⁷ M. Sotiriou. Mistra. Une ville byzantine morte. Athènes, 1935, p. 57—58.

⁸ M. Sakellaropoulos. ‛Η ερ μον τν ‛Αγίων Τεσσαράκοντα ν Λακεδαίμονι. ’Εν ’Αθήναις, 1921, σελ. 18.

⁹ D. Zakуthinos. Le despotat, II, p. 300.

¹⁰ O. Tafrali. Thessalonique au XIV-e siècle. Paris, 1913, р. 94.

¹¹ Ibid., р. 27, n. 1 (греч. текст). О том, что исихасты периода паламитских споров, вопреки распространенному представлению о них, придавали большое значение общественным делам, см.: Г. М. Прохоров. 1) Этническая интеграция в Восточной Европе в XIV веке (от исихастских споров до Куликовской битвы). Докл. Отделения этнографии, вып. 2, Л., 1966, стр. 92 и сл.; 2) Исихазм и общественная мысль в Восточной Европе в XIV в. Сб. «Литературные связи древних славян», Л., 1968, стр. 98—99, 108.

¹² Dölger. Regesten, n. 2341; К. G. Zesios. 1) ’Επιγραφα χριστιανικν χρόνων τς ‛Ελλάδος, Ι. Βυζαντίς, 1909, σελ. 4.53—460; 2) Σύμμικτα. Πελοποννήσου πιγραφα χριστιανν. Χρυσόβουλλα Μιστρ. ’Αθναι, 1892, σελ. 45—51 (ошибочно приписан Михаилу VIII); G. Millet. Inscriptions byzantines de Mistra. BCH, 23, 1899, р. 100—106 (дается другая датировка — 6823=1314/15 г., которую не поддержал Дэльгер). Все разбираемые далее акты монастырского землевладения Мистры представляют собою сохранившиеся до настоящего времени эпиграфические памятники: 4 хри-{76}совула, пожалованные Бронтохиону Андроником II и его соправителем Михаилом IX, находятся в небольшой каморе, открывающейся в южной стене нарфика Бронтохиона (Дэльгер ошибочно локализует их в Митрополии, см.: Dölger. Regesten, n. 2340, 2341, 2437, 2438, 2633). В центре свода, перекрывающего эту камору, был изображен Христос, от которого сохранились только правая рука и нимб. Христос находится в окружении четырех ангелов, каждый из которых держит развернутый пергамен с хрисовулом. Текст хрисовулов написан коричнево-красным на желтых линиях, отделяющих промежутки между строчками. Высота документов 2 м 80 см, ширина 2 м 42 см. Высота строчек вверху 4 см, внизу 3 см, промежутки между строчками 3 и 2 см (G. Millet. Inscriptions byzantines, р. 88—100). Что касается епископальных актов Митрополии, то они написаны на колоннах, расположенных справа и слева от западного входа в церковь (Ibid., р. 122—123).

¹³ В соcтав владения, обозначаемого этим термином, могли входить, как это показывают другие документы, дома, виноградники, сады, иногда мельница (как в нашем случае). Оно могло состоять и из пахотной земли. В зевгилатиях расселялись крестьяне, пришедшие из других мест (см.: А. П. Каждан. Аграрные отношения в Византии XIII—XIV вв. М., 1952, стр. 67; ср. F. Dölger. Aus den Schatzkammern des Heiligen Berges. München, 1948, N 37, 61; D. Zakуthinos. Le despotat, II, p, 181; J. Lоngnon — P. Topping. Documents sur le régime des terres dans la principauté de Moreé au XIV^e siècle. Paris—La Haye, 1969, p. 189, n. 96).

¹⁴ Все мельницы, упоминаемые нашими документами, обозначаются любопытным термином — δυόφθαλμοι. Встречается он и в актах других византийских монастырей. Так, хрисовул Андроника II от июня 1321 г., подтверждающий права меникейского монастыря св. Иоанна Продрома на владение имуществом, упоминает несколько таких μύλων δυόφθαλμος (A. Guillou. Les archives de Saint-Jean-Prodrome sur le mont Ménécée. Paris, 1955, N 9). Наглядно мельница такого типа (водяная, с двумя отверстиями) представлена мозаикой большого двор