Когда слово – тоже дело

Нет, почему же? Говорливый тракторист Краюшкин вкладывает в коллективное дело огромную пользу. Не только тем, что работает старательно. Его непримиримость к недостаткам, выражаемая им постоянно и принципиально, дополнительно и по-доброму воздействует на окружающее. Ведь даже в том случайном для нас споре он продвинул вперёд к лучшему мысли окружающих.

Ну, вот, к примеру, заставил всех более пристально взглянуть на тех, подчас незаметных героев, кто постоянно, буднично без красивых жестов, позы и слов, делает коллективные успехи. В одном месте тракторист возмутился:

– Надо же, вот человеку надо было срочно, по телеграмме, выехать к больному родственнику… А его не отпустили!

При этом он указал на мужчину, который всё это время стоял молча рядом. Что-то знакомое было в лице этого человека. Крупное, открытое лицо, большие глаза, соломенного цвета брови и в то же время выражение лица безмятежное, грустноватое. Всё правильно, вспомнил: его портрет недавно печатался в районной газете. И не за какие-то сверхвысокие результаты в труде, а по причине редкости его профессии. Он – единственный в районе дояр этого колхоза Александр Ковыляцкий.

Он и после того, как начали говорить о нём, не изменился в лице и произнёс не более десятка слов.

Было такое. Когда случилась беда с его родственником где-то далеко на Урале, и надо было ему туда поехать, на ферме не оказалось замены, и бригадир не смог сразу решить вопрос об отпуске. Хотя и не мог категорично отказать. Как видим, создалась сложная ситуация. И тогда ответственность на себя взял сам Александр – уехал. Кто здесь прав, кто виноват – сейчас не та тема. Важно: как чувствовал себя в этом эпизоде человек?

– Переживал… Очень… – выжал из него своей сверхчуткой опекой Краюшкин. – Да я и у больного не задерживался долго. Знал: здесь люди и мою работу выполняют.

Такие люди, как Александр, предпочитают больше сами всё делать, сами решать и отвечать. Молча. У таких разрыв между словом и делом предельно мал.

Столкнулись мы вскоре с ещё одним типом работника. По настоятельной просьбе того же Краюшкина мы зашли в следующую базу. Надо оговориться, что вообще для осмотра помещения мы не выбирали – шли наугад. Но Виктор Васильевич заподозрил нас в обратном и несколько раз горячо рекомендовал:

– Вы только посмотрите, что делается в соседней базе, – драматически воздевал руки и категорично стращал. – Туда не пролезете – грязь в сапоги зальётся. На калде что творится: сколько раз я им (это в адрес руководства) говорил, чтоб навоз из-под транспортёра убрали!

Словом, в соседнее помещение мы заходили с пристрастным желанием найти безобразия. Однако, в грязи не утопли, хотя, конечно, сапоги малость испачкали. И внутри чего-то архибезобразного не нашли. Напротив, нас сразу же порадовали здесь действия мужчины, который, приближаясь к нам с другого конца базы, ловко и дочиста подбирал вилами клочья корма, просыпанные коровами из яслей.

Мужчина этот, скотник Виктор Иванович Усанов, не откладывая дела, обратился к зоотехнику Чарыгину:

– Константин Алексеевич, когда автопоилку будут доделывать?

Специалист ответил: слесаря из райцентра обещались приехать сегодня.

– А как же без поилок? – спросил я, вспомнив, что Краюшкин говорил и об этом «безобразии».

Скотник оторвался от дела на мой вопрос и с удивлением, показывающим лишь его достоинство, а не пренебрежение ко мне, ответил вопросом:

– Сами-то мы для чего здесь?

И, продолжая подбирать крохи соломы, пояснил:

– Шланг вон раздолбили. Остальное дело – пустяк. Разливаем по поилкам вручную.

Невольно мелькнуло в памяти разгорячённое лицо недавнего собеседника – Виктора Васильевича Краюшкина, и возник вопрос: а как бы он, ярый поборник порядка, вёл бы сейчас себя на месте Усанова? Не сомневаюсь: уж тут бы досталось и слесарям, и бригадиру, и правленцам, а, может быть, и нам – под горячую руку! А вот смог ли бы он с такой же гордостью, как Виктор Иванович, сказать о простом решении простого вопроса – сомнительно. Ведь смог же он ввести нас в заблуждение, говоря о скоплении навоза на калде возле этой базы. Усанов же, всё в том же спокойном тоне рассказал, как просто решился и этот вопрос. Действительно, навоз долго не убирался, и долго думали-гадали, что предпринять – были большие неудобства с уборкой навоза. Уже решили перестроить транспортёр в обратную, чтобы всё больше накапливающийся навоз выбрасывать в другой конец базы – на улицу. Да опять плохо: захламлять место на виду у людей, тоже неудобно. И, буквально, в один час всё сделалось. Попросили у дорожников бульдозер «С-101», и добрая махина навела полный порядок на калде.

Слово, конечно, тоже дело. Но всё же лучше сначала – дело, а потом – слово. Или бесспорное отношение между ними: и слово, и дело. В любом случае ближе к гармонии, к сокращению разрыва.

И ваше – моё

Наверно, стоит добавить ещё один штрих к портрету Виктора Васильевича Краюшкина. Потому что в сумбурной открытости его позиции раскрывается истинное соотношение явлений. Да и его позицию не назовёшь редкой. Активное участие в коллективном труде пробуждает в человеке ярко проявляемую активную общественную мысль. И нет никакого в том исключения из норм, что Виктор Васильевич Краюшкин много замечает, размышляет и старается воздействовать на события горячим словом. Не обижаться, а, может быть, гордиться б ему надо тем, как товарищи с добродушной шутливостью называют его «мудрым». Вообще, таких «мыслителей» можно встретить едва ли не в каждом коллективе.

Другой вопрос, на что направлена их мысль, во имя чего ломают они копья в поиске истины? Не совсем просто обнаружить это в потоке их слов. Так было и с Краюшкиным, однако, когда мы, стоя в базе, слушали его одного, можно уже было проследить такую закономерность. Говорящий чаще всего ставил условия: «пусть дадут мне кардан, вот тогда…», «дайте жильё, тогда и молодёжь будет оставаться…» И многое другое – в повелительном наклонении: дайте!

Ещё больше это обнаружилось в красном уголке фермы. Здесь собралось десятка три животноводов подвести итоги работы за декаду. Общий тон разговора наклонился в иную сторону: выступающие говорили о том, что они дали коллективу, а чего не смогли дать. Анастасия Лазарева, например, отметила, что много теряется молока из-за того, что вместе в одной группе содержатся старые коровы и первотёлки. Она же предложила в базах-четырёхразрядниках более чётко разделить звенья доярок. Мария Борисова выразила беспокойство за качество продукции:

– Где же взяться молоку чистому, – возмутилась она, – если многие из нас систему не промывают?! Аппараты моют холодной водой, потому что некому титан включить.

Критиковали доярки электрика, который не следит за оборудованием, а титан включает с помощью плоскогубцев, вентиля растерялись. Потом вскрылся случай подлива в молоко воды. Не обошлось без шуток, потому что случай, действительно, курьёзный. Только что одна из доярок пожаловалась на недостаток воды в базах, а именно в молоке, сданном этим звеном, лаборантка Наталья Штанова обнаружила подозрительно низкую жирность.

– Где ж они воды-то достали?! – Хохотнул тот же Краюшкин.

Подогретая такой насмешкой доярка пошла в наступление:

– Жирность, она из-за корма может снизиться. И погода на неё действует.

У лаборантки нашлись более веские доказательства: корм и погода «действуют» только на жирность. А в данном случае снизилась и плотность молока – такое происходит от добавления в него воды. И ещё одно доказательство. Из звена Анастасии Лазаревой поступило молока чуть ли не вдвое больше. Корма и погода на коров этой группы влияли так же. А вот жирность продукта – тоже вдвое выше, естественно, и плотность высокая. Зоотехник Чарыгин уточнил: звено, разбавившее молоко водой, работало в половинном составе. Совет бригады вынес такое строгое решение: снизить классность животноводов звена, допустившего нечестный проступок. Как видим, здесь всё на месте: как ты отнёсся к коллективу, так и он к тебе.

Дорисовывая портрет Виктора Краюшкина, отмечу такую деталь. В течение всего собрания, пока все животноводы более и менее горячо отстаивали честь трудового коллектива, он пытался и здесь проявить свою активность. Три раза механизатор вскакивал с места, прося слова, но в запальчивости спора его все дружно осаживали. И вот, когда после объявления сурового наказания недобросовестных работников в помещении воцарилась тишина, вдруг Виктор Васильевич выскочил в проход и, кажется, не к месту, зато показательно рьяно потребовал от руководителя (зоотехника Чарыгина) улучшения жилищных условий своей семьи. И опять прозвучало это режущее слух: «дайте мне…»

Замечено: крепкий коллектив сам определяет меру заботы о каждом. В любом случае, о каких-то особых благах отдельного представителя его, заявляет кто-то другой.

Один подлил в молоко воды и в погоне за личным благополучием опозорил коллектив. Другой давит на тот же коллектив: дайте мне и то, и это, а потом уж и я, может быть, позабочусь о коллективе. Позиция тут такая: моё – это моё, и ваше – моё. Название этому явлению: иждивенчество. Оно прямо противоположно коллективизму. «Личность и общество» – разрыв этих понятий будет тем меньше, чем быстрее коллектив сумеет заметить эгоизм, делячество, корысть и, как в случае с понижением классности бестужевских животноводов, пресечь иждивенчество.

Эпилог-гармония

Эти заметки написаны спустя месяц после поездки в Бестужевку. Тогда была осень, а сейчас – зима. Разрыв во времени нужен был для осмысления тех встреч. Но и он уже грозил забытьём. Корреспондентский блокнот мало совершенен для сохранения важных деталей. Но пока ещё живы в моей памяти разгорячённые разговором о делах своей фермы лица бестужевских животноводов.

…Отправляли меня в райцентр попутно с призывниками. Возле сельсовета, откуда улыбчивые «рекрута» начинают путь в армию, многолюдно. Среди провожающих оказался участник обороны Ленинграда в Великой Отечественной Степан Павлович Бородин. Не родственников провожает – односельчан. Он пристально вглядывается в лица молодых людей – какими они станут бойцами и защитниками?

Конфликты, противоречия, разрывы… А верх берёт неуёмная тяга людей к гармонии жизни…