БУРЕНОК ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ

Караул

Эта история произошла в одном из гарнизонных караулов в начале второго курса. Все помнят, как нас «накачивали» перед заступлением в эти караулы. После этих «накачек» ты четко понимал, что на гарнизонной «губе» сидят одни головорезы, душегубы и изменники Родины, мечтающие задушить или изрезать на куски любого караульного и часового, что вокруг «губы» ходят пособники указанных выше головорезов, мечтающие перебросить им как минимум пару гранат и автомат для совершения своих злодеяний, что, по меньшей мере, половина караула останется на этой «губе», но уже в качестве арестованных, так как Полтора Ивана (кличка коменданта гарнизона) – садист-извращенец, испытывающий удовольствие от усаживания всякого бедолаги-военного в камеры гауптвахты и т.д. и т.п.

И вот заряженный этой бьющей через край высокоэнергетической информацией я и попал в один их караулов, да еще в ночную смену с двух до четырех утра – самая темень. Под моей охраной (скорее наблюдением) находилась стена гауптвахты, выходящая на плац, где проходили «плац-парады» арестованных и какое-то одноэтажное сооружение во дворе комендатуры, состоящее из ряда боксов, закрытых на замки. В соответствии с инструкцией я должен был стоять на вышке и бдительно следить за стеной «губы»: не перегрыз ли кто из арестованных решетку и не спускается ли по стене для коварного побега, наверно с целью перерезать пол-Калининграда и сбежать в одну из стран Запада для выдачи военной тайны. Только за каким чертом ему это делать, в инструкции сказано не было, поскольку спустился бы он все равно не территорию губы с трехметровым забором. Периодически я должен был спускаться с вышки и осматривать это самое одноэтажное здание, которое с вышки и так было видно прекрасно, но инструкция требовала. И как оказалось – не зря!

Итак, два часа ночи. Все нормальные люди, включая арестованных, спят. Я на вышке. Пол-третьего приехала «Волга» (видно начальство до столь поздней поры в поте лица исполняло какой-то долг, может быть даже служебный), солдатик-водитель поставил ее в один из боксов этого одноэтажного здания и тоже ушел спать. В районе трех ночи я решил очередной раз исполнить требования инструкции по осмотру здания, спустился вниз и пошел вдоль боксов. И тут!!! В одном боксе я услышал явственный храп! Представьте, темная ночь, вокруг сонмище головорезов-арестантов, мечтающих вырваться наружу и устроить массовое убийство, и их пособников, мечтающих взорвать стену «губы» и выпустить на волю этих злодеев. А в охраняемом мною боксе храп! То есть пособник злодеев пробрался туда, затаился, ожидая назначенного часа, и уснул невзначай. Среди ночи, да еще после возбуждающего нервную систему инструктажа ничто другое мне в голову прийти не могло.

Ощущая, как волосы на голове поднимают шапку, я подошел к боксу и увидел замок. Шапка села на место, ведь если замок – как туда мог пробраться преступник? На всякий случай я потрогал замок и – о, ужас! – дужка отвалилась и он упал на землю. Шапка поднялась снова: преступники перепилили замок, поместили туда сообщника, который ждал тайного сигнала. Что делать? В том момент мой мозг работал не хуже, чем у комиссара Мегрэ, но работа его была явно однобокой, что на пользу никак не шло. По этой причине версии, хотя бы самую малость близкой к реальности, в моей голове в тот момент родиться не могло. Искривленный ночной темнотой и неожиданными событиями дедуктивный метод вывел меня на осознание важности моей исторической миссии: надо задержать вражину во чтобы-то ни стало, даже ценой жизни! – впрочем, как того требует устав. Я должен спасти мирный сон Калининграда, а может быть и всей страны в целом!

Тихонько открываю дверь бокса, храп сильнее и явственнее. Несколько смущает запах внутри бокса, но он знаком тем, кто, будучи в наряде, заходил в помещение, где спят курсанты, наевшиеся столовских харчей. Внутри бокса кромешная темень. Что делать? Как заставить вражину сдаться? Устав для данного случая – плохой помощник, там только «Стой, кто идет!», «Стой, стрелять буду!». А этот гад ведь не идет, а спит и при этом еще храпит. Да как храпит: Миша Гордейчик - слабак против него (кто спал с Мишей в одной комнате – тот знает мощь его храпа). Не кричать же «Встать, смирно!» Поразмыслив мгновение, я решил все-таки использовать термины Устава гарнизонной и караульной службы, ведь момент ответственный, когда будут писать представление о награждении меня орденом, на худой конец медалью, то в описании подвига должна быть юридически правильная последовательность действий и применяемых команд. Чтобы, значит, потомкам в назидание, пускай берут пример, как в сложной обстановке, не потеряв присутствия духа, проявив мужество и героизм, действуя согласно уставу и т.д. и т.п. В спокойной ночной тиши Калининграда раздался мой истошный крик: «Стой, кто идет!» Сразу оговорюсь, хорошо, что я не страдаю медвежьей болезнью, иначе мгновение спустя плохи бы были мои дела.

Тот, кто храпел, от моего идиотского ора проснулся и спросонку шарахнулся в угол бокса. Удар был мощный, даже стена треснула, раздался страшный визг, это нечто шарахнулось в другую сторону с теми же результатами. Мое счастье, что после второго удара о стену эта хреновина успокоилась и … мирно захрюкала. А если бы бросилась на выход? Наверняка я бы оказался верхом на свинье, которая с визгом бы понесла меня по двору комендатуры.

Хрюкание прозвучало милее колыбельной песни. Весь ужас испарился. Все вокруг стало милым и добрым. Я понял, что просто разбудил своим дурным криком мирно спящую хрюшку. После этого осталось оглядеться – не увидел ли кто мой конфуз, закрыть дверь и приладить замок, который висел там ради порядка, в связи с чем был, наверное, уже давно сломан, или вообще взят с помойки. Через несколько минут из бокса снова послышался храп свиньи, но уже звучал он как приятная песня. Остаток смены прошел тихо и спокойно.

Когда я заступил очередной раз на этот пост (с восьми до 10 утра), то увидел, как пришел прапорщик – старшина губы во главе двух арестованных, которые несли бак с помоями для этой свиньи. Надо отдать должное ей, мое ночное вторжение в ее покой не ухудшило свинский аппетит и из-за закрытых дверей бокса послышалось громкое чавканье.

Зимний полевой выход

Готовя нас ко всяким трудностям и лишениям воинской службы, руководство училища регулярно устраивало полевые выходы. По моим наблюдениям их смысл заключался только в одном – научить выживать курсантов в отсутствии цивилизованных условий жизни. Другого смысла не было, потому что на занятиях, проходивших в поле, курсанты думали только о том, как согреться, а не как постичь глубину военного искусства.

Жизнь в палатке – это особая песня, но ее знает каждый, побывавший в поле, поэтому рассказывать ее вряд ли стоит, но хочется рассказать об одном забавном случае, который произошел со мной.

В палатке стояли печки-буржуйки, которые надо было топить непрерывно, иначе в холод никакой сон не идет, даже если ты хочешь спать до безумия. Хотя Серега Кошкин придумал-таки, как этого добиться: он укрывался шинелью с головой, а чтобы не задохнуться - одевал противогаз с отсоединенной коробкой и трубку выводил из-под шинели наружу. Как при этом ему спалось – не знаю, впечатлениями он не делился, во всяком случае со мной. 

Итак, наступила очередная ночь. В палатке шесть человек, восемь часов разделить на шесть – получалось каждому дежурить по одному часу двадцать минут. Первому повезло дежурить Вите Козловскому – счастливчик, свое отдежурил и спи оставшееся время. Второй был Жаданов, я третий. Не повезло, ночь пополам разорвана. Но делать нечего, улеглись, уснули. Кажется, только глаза сомкнул – Жаданов будит: «Вставай, топи печку!» Еле продрал глаза, сел возле печки (она находилась внутри ямы), свесил в яму ноги. Подбросил дров. Тепло, уютно! Только сбоку полог палатки, немного поддувает, но шинелью прикрылся – хорошо! Через какое-то время чувствую – лицу холодно. Никак не могу понять, откуда так дует, почему холодно. А дискомфорт все усиливается. Понимаю, что видно открылся полог палатки, надо поправить, повернулся и … открыл глаза. Вижу - в небе луна, звезды. Что за черт? Оказывается, я лежу головой за пологом палатки. Даже не понял, как уснул, как выпал из палатки, настолько крепко спал. Хорошо, что был в шапке, а то волосы бы в снег вмерзли, пришлось бы с чужой помощью отковыривать. Смотрю на часы – прошло уже два часа с начала моей истопнической смены. Встал – печка давно погасла, в палатке уже ощутимо похолодало. Быстренько растопил печку, растолкал Витю Устименко – моего сменщика – со словами: «Вставай, не добудишься тебя, уже сорок минут за тебя дежурю!» и с чувством выполненного долга лег спать.  

Самоход

Термин «самоход» известен всем. В официальном документообороте он звучит по другому - «самовольная отлучка». Так вот, в самоходе я был за все училищное время один раз. И, как водится, применительно к таким дилетантам, как я, сразу же и попался. Но все по порядку.

Наступил канун Нового 1979 года. То есть до окончания училища – полгода. Пятый курс, мы все уже крутые, как переваренные яйца. Собираемся в увольнение. Ответственный дежурный по училищу – Валерий Фомич Комар. Лично проверяет всех увольняемых: стрижка, глажка, утюжка. Но нам чего бояться, старики, нам то он что сделает, даже если есть небольшой недостаток – простит, все-таки, почти лейтенанты. Я в тот раз был наглажен, до синевы выбрит, отличался практически идеальной прической, поэтому уже наслаждался предчувствием встречи Нового года в компании друзей, в числе которых – Витя Козловский, в квартире будущей жены которого мы и должны были собраться.

Валерий Фомич обходит наш строй сзади, подходит ко мне и я слышу: «Буренок, стрижка неаккуратная, я лишаю Вас увольнения». Если бы он ни того, ни с сего ударил меня колом по башке, я бы удивился меньше. От неожиданности я даже сказать ничего не смог, был изгнан из строя, и вскоре с удивлением обнаружил, что нахожусь в качестве «лишенца» в абсолютном одиночестве. Всех остальных Валерий Фомич пощадил. Прихожу в роту - там только наряд. Все в увольнении, готовятся встретить Новый год. Ну что за несправедливость – последний Новый год перед выпуском и тебя единственного из всей роты оставили куковать в стенах общаги. Идти в клуб, где был новогодний вечер, бессмысленно и унизительно. Во-первых, там практически одни первокурсники, еще меньше – второкурсники, а третьекурсники и «четвертаки» - тех вообще по пальцам пересчитать. И тут я припрусь, ведь пальцем будут показывать! Да и что там делать, все нормальные девчонки в другом месте. Какая дура в канун Нового года поедет в нашу тьму-таракань? 

Вскоре меня стала посещать предательская мысль: а не пойти ли в самоход? Сначала я ее с позором отгонял, потом она меня уже не пугала, потом стала нравиться. Ну, бывает так, когда сначала женщина кажется страшной, потом рюмка-другая – и она уже ничего! Вот так было и в моем случае.

Короче говоря, к девяти вечера я уже созрел для самохода, как дыня под солнцем Туркмении. Договорился с нарядом, мол, если чего, вот телефон, звоните. Перемахнул через забор, тормознул машину (кто помнит, за рубль можно было до центра доехать) и через минут тридцать был у цели. А надо отдельно заметить, что сбор наш был в доме как раз напротив гарнизонного Дома офицеров, только дорогу перейти. 

Захожу в квартиру, народ там уже веселенький, усадили быстренько за стол, рюмку налили, салатик положили. Только я начал закусывать, как зазвонил телефон. Звонит дежурный и говорит, мол, ищет тебя, дорогой друг Вася, не кто иной, как Валерий Фомич. Что называется и коню было понятно, что так случится, если Валерий Фомич выпер меня из увольнения, единственного из пятого курса, то естественно он обязательно проверит, как я встречаю Новый год и где. Коню-то было понятно, а мне почему-то нет, вот и влип. Делать нечего, быстро собрался, участливый народ объяснил, как бороться с запахом, для чего налили рюмку растительного масла и заставили выпить (в салате оно ничего, а пить - гадость ужасная!). Я выбежал из дома, перешел улицу и стал пытаться тормозить машину, размышляя о том, что еще тридцать минут - и я буду в училище, предстану пред светлы очи Валерия Фомича, совру, не моргнув глазом, что, мол, гулял перед сном, совершал так сказать одиночную прогулку по старой курсантской привычке для укрепления здоровья.

Но видно фортуна в этот день была явно не на моей стороне. Вернее сказать, в этот день у нее было прескверное настроение и она на мне отыгралась по полной программе, находясь, безусловно, в сговоре в Валерием Фомичом.

Не успел я отточить до блеска оправдательный спич, как услышал за спиной: «Буренок, а вы что здесь делаете?». Догадайтесь, чей это был голос? Не буду, как положено по школе Станиславского, тянуть паузу. Да, это был Валерий Фомич собственной персоной. На такой случай байку придумать я не успел, да и подумать не мог, что она понадобится. Можно было, при наличии времени и предвидения такой встречи заготовить что-то типа: «У одинокого ветерана войны перегорела лампочка и он попросил меня приехать ее заменить, чтобы Новый год не прошел в потемках». Но от неожиданности я даже дар речи потерял и ничего членораздельного сказать не смог.

Видно В.Ф. приехал проверить, как служивый народ веселится в Доме офицеров, и случайно я на него налетел. «Садитесь в машину!» кивнул В.Ф. в сторону УАЗика. Я сел, машина тронулась, но не в сторону училища, а куда-то в другое место. Вскоре маршрут стал для меня понятен – едем на гарнизонную губу. «Ни хрена себе, - подумал я – придется Новый год встречать на губе, первый раз в жизни!» Приехали на губу, В.Ф. вышел, меня с собой не повел. Но, радость меня от этого не посетила: «Наверное, пошел оформлять мой арест».

Через пять минут В.Ф. появился, ведя еще одного такого же как я бедолагу с четвертого курса. Этот просто попался в самоходе патрулю и его передали на поруки ответственному дежурному по училищу, то бишь Валерию Фомичу.

Приехали в училище. Здесь моему удивлению не было предела: В.Ф отпустил нас с миром. Может быть, по случаю Нового года, может по внутренней доброте Валерия Фомича. Не знаю, что потом сделали с тем курсантом (он был со второго факультета), но меня даже не наказали. В.Ф. только минут через тридцать вызвал меня в канцелярию и долго читал мораль, о том, что он выпер меня из увольнения, чтобы все видели насколько он принципиален и строг, даже по отношению к «любимчикам» (применил именно это слово), а я, сякой-такой, не понял столь тонкого педагогического маневра, не осознал возложенной на меня практически христовой миссии искупления всех исторически накопленных курсантских грехов путем страдания меня избранного. Я еще со злости подумал: «Нашел, блин, когда проявлять принципиальность, до выпуска осталось полгода!» Но потом жизнь показала, что когда до выпуска остается даже один день, возможны проявления еще худшей принципиальности, если не сказать несправедливости (это я о случае с Володей Ярошенко, по отношению к которому начальник училища поступил совсем уж неадекватно. Но, это не моя история, может Володя ее сам расскажет).

После морального раскатывания В.Ф. поинтересовался, как у меня дела с дипломным проектом, выразил недоумение слишком мелким масштабом темы (она действительно была отвратительная, руководитель у меня отличался тем, что каждый раз при нашей встрече вставал в позу Наполеона и долго расплывался мыслию по древу. При этом я так и не мог понять, что он от меня хочет). Худо без добра не бывает, В.Ф. поменял мне и руководителя и тему дипломного проекта, что, безусловно, положительно сказалось на моей судьбе. Так что я даже благодарен этому случаю. Хотя Новый год прошел не очень весело, но как раз он один из всех, встреченных мною в училище, и запомнился, а последствия его были благоприятными для меня. Дай Бог здоровья Валерию Фомичу!

Генерал приехал

Это случилось после трех лет моего пребывания в научно-исследовательском институте. Должен сказать, что взаимоотношения здесь несколько отличаются от войсковых. Все друг друга называют по имени отчеству, даже лейтенант к полковнику или генералу может обращаться в личной беседе Иван Петрович, или Николай Григорьевич. Всё интеллигентно, спокойно, без криков и обычного для войск мата. А когда капитан, в лабораторию к которому я попал, предложил называть его на ты, я долго не мог перейти к таким фамильярным отношениям.

Так вот, я старший лейтенант, уже порядком испорченный интеллигентностью, иду в библиотеку института. Путь лежит мимо КПП. Еще издалека слышу какой-то дурной крик. Разобрать, что за слова невозможно, но надрыв жуткий, как будто куча садистов пытает невинного человека.

Подхожу ближе. Картина: ворота КПП открыты, в них наполовину въехала «Волга», рядом с ней стоит генерал и орет на солдатика - дневального. Тот уже белее снега, вот-вот упадет в обморок. Генерал увидел меня, обрадовался, что есть еще один предмет для разноса: «Лейтенант, ко мне!». Не успеваю представиться, крик продолжается: «Ты кто такой?»

- Младший научный сотрудник старший лейтенант Буренок!

Генерал чуть споткнулся в крике, что за должность такая непонятная, но линия поведения уже выбрана, времени подумать нет и он продолжил.

- Это кто такой?, - показывая на солдатика.

- Дневальный по КПП, - отвечаю.

- Это не дневальный, это х… с бугра, грязный, неглаженый, штык-нож на яй…х висит, - ну и далее в том же духе, - в части бардак, всё запущено, по кочкам разнесу!...

Смотрю на солдатика: не кажется ни грязным, ни неглаженным, и штык-нож там, где надо.

А генерал не унимается, да орет так, что в ушах звенит. Сначала я внимал его крику, пытался понять причину столь бурного расстройства и недовольства. Крик не совсем нарушил процесс мышления и я подумал: «Что за генерал такой, видно не из наших, наши (я имею в виду и вышестоящих начальников) так себя не ведут. Но если так орет – значит проверяющий, лучше молчать». Очень быстро понял, что для этого генерала не важно, в каком виде солдатик и что делается на территории института. Просто генерал, как любовник во время секса, испытывает наслаждение от крика и разноса (трепещи народ, генерал приехал!), и чем больше орет, тем оргазм ближе. Только в чем выразится этот эмоциональный оргазм – понять пока невозможно. Может упадет на землю, изо рта польется пена и будет биться головой об асфальт (это более предпочтительно для меня), может схватит мою голову или голову солдатика и будет ей бить об землю (это менее предпочтительно). Глядя на этого истерика можно было ожидать чего угодно. На всякий случай я незаметно сделал шаг назад. При этом обратил внимание на водителя «Волги» - гражданского мужика. Тот откинулся на сиденье и подрёмывал, видно было, что такие сцены для него уже стали привычными.  

На мое счастье из здания КПП вышел комендант, старлей, по национальности татарин, спокойный как скала. Представился генералу. У того даже лицо просияло, наконец-то нашелся виновный во всем. Крик усилился. Комендант, у которого на лице не дрогнул ни один мускул, очень спокойно говорит солдатику: «Стань впереди машины и не пускай!».

У генерала аж в горле забулькало от неожиданной наглости какого-то ничтожного по его меркам старлея.

- Да ты…, да я тебя…, да мать-перемать…, да вы все у меня…!!!

Спокойствие коменданта вывело меня из ступора. Да и слышать этот дурацкий крик порядком надоело. Я, не спросив разрешения, пошел дальше. Крик и мат слышались, пока я не вошел в здание библиотеки.

Минут через 40 возвращаюсь. Возле КПП тишина. Любопытство вынудило зайти к коменданту и спросить: «Ну что было дальше?»

- Да чудак (на букву «М» естественно), не в те ворота заехал.

Действительно, чуть дальше по улице стояла еще одна воинская часть, генерал ехал туда, но географический кретинизм внес свои поправки в маршрут и он заехал к нам.

Можно было только догадываться, что сделал разогретый собственным криком генерал с той частью, сколько выговоров и несоответствий получили несчастные командиры.

Рождение ученого[1]