Первые полгода моей офицерской службы

       Когда все мои товарищи по 1 роте, молодые лейтенанты, поехали в отпуска перед назначением на первые офицерские должности, я был оставлен в училище на сборах, как член команды Прибалтийского военного округа по военному троеборью, а затем выехал с командой в гор. Одессу на первенство Вооружённых Сил. Когда я таким образом провёл свой первый лейтенантский отпуск и прибыл в батальон для приёма должности командира инженерно-сапёрного взвода, мне необходимо было представиться комбату. Дежурный по батальону отправил меня в парк, при этом криво усмехнувшись и сказал, что комбат там. Я только потом понял смысл его ухмылки, а так мне представлялся некий комбат, который будет несказанно рад, что получил по распределению молодого лейтенанта. Подполковник Гитинов Годжа Долгатович (аварец) был человеком суровым. Когда я прибыл к нему в автопарк на КПП в полном блеске парадной формы и с блестящим значком «Мастер спорта СССР» на груди, он вместе с зампотехом и командирами рот сидел в чёрном замасленном комбинезоне. Посмотрев на мой бравый вид, он молча перевёл взгляд на офицеров, находившихся в таком же, как и он, рабочем виде, выдержал в звенящей тишине присутствующих длинную паузу. Затем с сильным кавказским акцентом, зловещим голосом, тихо произнёс, что журнал «Советский воин» со статьёй про меня он читал, и его интересует только одно – буду ли я служить или спортом заниматься. Я был ошарашен такой встречей, тем более, когда все присутствующие с интересом ждали моего ответа. Я тоже выдержал некоторую паузу, так как у меня в голове начали лихорадочно проноситься разные мысли и ответы на поставленный вопрос. За какие-то мгновения мне пришлось принять решение, которое существенно повлияло на мою дальнейшую службу и жизнь. Я понял, что пора со спортом круто «завязывать» иначе из меня нормального офицера не получится.

Я попросил у комбата разрешения выйти и затем ещё раз зайти. Он немало удивился, но не возражал и разрешил. Все присутствующие заинтересовались, что будет дальше. Я вышел, снял парадный мундир, отсоединил знак «мастера спорта», положил его в карман, оделся, вновь зашёл на КПП и ещё раз доложил по уставу, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, при этом слово «службы» произнес особенно чётко и звонко. Комбат всё увидел, оценил, в том числе мои слова, встал, подошёл ко мне в комбезе, обнял и со словами – «Ну, это совсем другое дело, сынок. Добро пожаловать в батальон!».

Так закончилась моя спортивная карьера и в этот момент мне было и грустно и весело. Но я не ожидал, что скоро на моём пути встанет начальник физподготовки дивизии. Три раза с помощью комбата я уклонялся от всяких спортивных сборов и соревнований за дивизию. Наконец начфизу дивизии это надоело и в один прекрасный день, находясь в парке и готовя ГМЗ к сдаче норматива по постановке трехрядного противотанкового минного поля, я получил приказ комбата немедленного прибыть в кабинет командира дивизии. Комбат тоже был испуган, так как не знал в чём дело, дал мне свой УАЗ и я уехал. В приёмной стоял начфиз и торжествующе улыбался. Спросил, не хочу ли я, до захода вместе с ним в кабинет к генералу, покаяться, сказать ему, что осознаю свою ошибку и поехать на сборы и соревнования за дивизию. Я сказал, что выбор свой сделал и буду служить, иначе из меня ничего путного, как офицера, не получится. Зайдя в большой кабинет генерала, я тоскливо подумал, что сейчас меня опишут как идейного врага дивизии и на этом моя карьера будет закончена. Генерал выслушал многословную тираду начфиза о моём «недостойном» поведении и спросил, что я по этому поводу думаю. Я набрался решимости и высказал ему всё о том, что спорт и карьера боевого офицера несовместимы, а я хочу стать командиром роты и далее расти по карьере офицера. Набрался наглости и сказал, что он, как командир дивизии, никогда не доверит мне роту, если я буду понемножку чему-нибудь и как-нибудь служить. На моё удивление комдив встал, подошёл ко мне, посмотрел в глаза и спросил, точно ли я выбрал. Получив утвердительный ответ, повернулся к начфизу и сказал, чтобы он больше меня не трогал, так как ему нужны офицеры, а не спортсмены. Пожелал мне удачи в службе и сказал, чтобы я вышел из кабинета. Затем вышел начфиз и грозно сказал, что я ещё пожалею обо всём этом.

Так через три месяца после окончания училища была поставлена большая жирная точка в моей спортивной карьере.

Как я теперь понимаю, по прошествии многих лет, решению комдива в мою пользу способствовал один случай. В октябре 1979 года, через 2 месяца после выпуска, комбат поручил мне следующую работу, стоявшую на контроле у командования дивизии. Из старого немецкого форта времён первой мировой войны мне предстояло сделать склад инженерных боеприпасов дивизии. Форт находился на краю посёлка Первомайский, был эллипсоидной формы с метровыми стенами из красного немецкого фортификационного кирпича, скрепленного особым бетонным раствором и особой технологией кладки. Вокруг него - пятиметровый водяной ров. Форт напоминал сооружения Брестской крепости с четырьмя башнями по краям эллипса для подъёма наверх артиллерийских орудий, имел три уровня, многочисленные бункера, комнаты, хранилища, систему пулемётных гнёзд и бойниц из стрелкового оружия и т.д. и т.п. Этот форт и сейчас стоит на прежнем месте на краю Калининграда.

Было принято решение направленными взрывами разрушить в двух местах стены сооружения и засыпать водяной ров так, чтобы один проход служил для въезда автомашин внутрь, а второй для выезда транспорта, гружёного минами, ВВ и т.д. Но самое интересное в моем описании этих работ не то, что я делал, а как я это всё сделал, и к чему это всё привело.

Сначала я сделал все расчёты по наставлению. Заложил заряды. Для этого мне дали на складе дивизии старые противотанковые мины в деревянных корпусах времён Второй мировой. Ни первый, ни второй, ни третий взрывы, мощность которых я каждый раз увеличивал на 30%, ни к какому результату не привели. В мощных стенах только образовывали увеличивавшиеся выбоины, но они не разрушались, а сроки выполнения задачи подпирали, да и холодно уже было стоять в костюме Л-1 в конце октября в студёной воде во рву. Я взял на складе мины с двукратным превышением расчётов по ВВ. Заложил, подорвал. За 2,5 километра стоял автопарк нашего батальона. В аккумуляторной вылетели стёкла. Но стены только потрескались и от них откололись большие куски. Комбат сказал мне всё, что он обо мне думает, в том числе и про мои эксперименты с расчётами. «Взял за один раз и сделал!» Вот я и решил взять и сделать все за один раз. Заложил заряды с трёхкратным превышением расчётных. Когда произошёл взрыв я с командой чуть не оглох, но того, чего хотел добился. Из-за рассеявшего дыма я увидел мощные вывалы кирпича в нужных местах и перекрытый в двух местах водяной ров. Обрадовался, но рано. Через 20 минут на УАЗе «прилетел» комбат, запихал меня в машину и привёл в кабинет к командиру дивизии. По дороге он мне рассказал, что от взрыва в штабе дивизии (4 км от места взрыва) в некоторых окнах второго этажа открылись форточки, в парке батальона в аккумуляторной вылетели уже не стёкла, а рамы, а грохот стоял такой, что его слышал весь район Калининграда «Северная гора». В это время я уже был знаком со своей будущей женой, которая проводила занятия с детьми в спортзале школы на «Северной горе». Она потом рассказала, что в спортзале всё содрогнулось и было впечатление, что сейчас всё рухнет. После моего доклада комдиву о «…несовместимости теории с практикой в данном конкретном случае, в силу чего мне пришлось принимать быстрое волевое решение для выполнения поставленной боевой задачи», он рассмеялся, комбат облегчённо вздохнул, а мне стало немного легче. Генерал спросил комбата, ничего ли больше не случилось, кроме рам, выпавших в аккумуляторной, и выполнена ли задача. Получив положительные ответы, он нас отпустил. После этого, видимо, он меня и запомнил. Через месяц, за выполнение этой задачи, командир дивизии наградил меня настольными часами с дарственной надписью, которые до сих пор стоят на серванте моей тёщи в Калининграде.     

Сразу после окончания училища, в период службы командиром инженерно-сапёрного взвода 183 отдельного инженерно-сапёрного батальона 1 танковой дивизии 11 ОА ПрибВО (поселок Первомайский, города Калиниграда), наряду с выполнением основных должностных обязанностей был командиром группы разминирования Калининградской области. Обезврежено более 1 тысячи боеприпасов различного калибра и предназначения, большинство из которых относятся к периоду Второй мировой войны, в том числе мины ловушки и мины-сюрпризы. Самыми запоминающимися событиями из этой работы у меня были следующие.

Разминирование на территории аэродрома военно-морской авиации Балтийского флота в посёлке Чкаловский 117 малых авиабомб-зажигалок, которые по какой-то причине не взорвались и лежали сплошным рядом друг за другом. Когда приехал на аэродром, меня подвели к неиспользуемой земляной ВПП времён войны на краю аэродрома, показали на месте строительных работ несколько малых авиабомб-зажигалок в поверхностном слое грунта. Инженерная разведке участка, которая заняла несколько дней, что в земле 117 авиабомб. Лежали они на удивление в ряд, на протяжении нескольких десятков метров, как будто их кто-то аккуратно выложил таким образом. Это был первый случай, когда я встретился с серьёзной угрозой для собственной жизни. До этого были неразорвавшиеся снаряды, миномётные мины и т.д. Страха не испытывал, потому что не до конца понимал, что это такое. Это только сейчас понимаешь, когда большая часть жизни за плечами, серьёзность той ситуации.

Следующей ситуацией, запомнившейся в ходе работы по разминированию, было обезвреживание в подвале фундамента разрушенной немецкой кирхи на окраине Правдинского полигона мины-сюрприза, выполненного на базе авиабомбы в несколько сотен килограммов, с отводом от основного механизма подрыва дублирующего механизма подрыва, поставленного на неизвлекаемость. Сутки ждал прибытия спецгруппы из окружной инженерной бригады из гор. Таураги (Литва), имевшей право разминировать такие виды сюрпризов (у них для этого имелось специальное оборудование). Не дождался, и сам следующим утром спустился в подвал. Не буду рассказывать, что и как делал, это не очень интересно. Повезло мне здесь в том, что я в полутёмном подвале заметил отходящие провода к другому механизму, который стоял на неизвлекаемость бомбы. Может она бы и не взорвалась, так как все было ржавое, а может было бы наоборот, тронь мы эту находку. В общем, повезло мне тогда. Теперь на этом месте больше нет фундамента старой кирхи.

Был у меня и курьёзный случай. На том же Правдинском полигоне прошли боевые стрельбы батареи ПТУРС. Один снаряд не разорвался и застрял в грунте на опушке леса у края полигона (метров 10). Я положил на боевую часть ПТУРСа ВВ, рассчитал количество огнепроводного шнура, чтобы можно было успеть отойти на безопасное расстояние, и залег в складку местности. Когда я поднял голову посмотреть, как там дела, то увидел, как из леса к месту подрыва вышел лось и стоит над ПТУРСом наблюдая за ползущим дымком огнепроводного шнура. Мои крики животному, чтобы он испугался и убежал обратно в лес, были запоздалые. В результате левый рог с головы того лося, на котором семь ответвлений, до сих пор висит в комнате моей тёщи в Калиниграде в качестве вешалки для одежды.

При сдаче инспекторской проверки маршалу Аганову, о чём я писал выше, был у меня курьез из разряда – не спеши не подумав выполнять указание старшего начальника, даже если он полковник. Дело было так. Для подрыва двух пролётов моста из трёхзвенного заряда разминирования минных полей, имевшего в разрезе треугольную конструкцию, я сделал десятиметровые заряды по ширине проезжего полотна моста. Для гарантированного подрыва толстых бетонных плит положил по всей длине треугольной конструкции кумулятивные заряды. Заряды собирались внизу в урочище под мостом (20 метров глубиной), а затем с левого и правого перил моста поднимались на лебедках под конструкцию моста. Как известно при такой задаче должно быть две сети подрыва, основная электрическая и дублирующая из детонирующего шнура. На тренировках у меня всё получалось нормально. И отличный норматив по времени перекрывался, и основная сеть подрывалась, а за ней и дублирующая.

На сдаче норматива я не ожидал, что старенький маршал будет лично контролировать все мои действия. Только я закончу вязать основную цепь и доложу, он меня останавливает – «… ну-ка сынок, дай посмотреть». Подойдёт, посмотрит на стрелку амперметра в замкнутой на проверку сети, что она отклоняется, и дальше со мной. Не поленился на старости лет спуститься ко мне под мост под руки с двумя полковниками. Я от такого внимания конечно немного растерялся. Когда закончил собирать оба заряда, один из сопровождавших Аганова полковников посоветовал мне окультурить свисавшие концы основной и дублирующей сети. Мне бы плюнуть на этот совет, так как всё сделано правильно, но я машинально поправил свисавшие концы сетей, положив их на КЗУ практически рядом. Отдал команду на подъём зарядов и сразу об этом забыл. Как оказалось потом, детонаторы обеих сетей я положил достаточно близко друг от друга, чего делать было нельзя ни при тренировках, ни в боевой обстановке.

Прибыл на КП подрыва, показал Аганову амперметром о готовности двух сетей к подрыву. Кручу КПМ, подрываю и к своему удивлению слышу звук взрыва в два раза мощнее, чем на тренировках. Но в пылу задора не придаю этому значения. Аганов говорит, «…а вот пуля пролетела и основную цепь перебила». Я соединяю амперметр с дублирующей сетью, стрелка показывает отклонение, значит она работает. Далее сеть на КПМ, подрыв и тишина, никакого взрыва не происходит. У меня на лбу выступает холодный пот. Маршал, генералы, полковники, комбат - всё внимание на меня. Лихорадочно дважды проверяю сеть. Всё в порядке. Подрываю и ничего не происходит. К своему ужасу я понял, что это мне помог совет полковника «по окультуриванию» сети и при подрыве детонаторов основной сети подорвались детонаторы дублирующей, которые я близко друг к другу положил при «окультуривании». При подрыве концевики оплавились, но ток по ним проходит, поэтому и амперметр показывает исправность. Поворачиваю голову к этому полковнику и смотрю ему прямо в глаза. Видимо он всё понял, не побоялся и попросил у маршала Аганова сходить со мной под мост проверить. Под мостом наедине мы сказали друг другу всё, что в этот момент думали по этому поводу. Он сказал мне, чтобы я успокоился и что он сам всё доложит. Слово сдержал, наверху лично доложил Аганову, что случайно от первой сети подорвалась дублирующая. В итоге взводу поставили «отлично». К сожалению, не помню фамилию того полковника, ведь он тоже проявил порядочность и мужество.

Про отличную сдачу моим взводом проверки Аганову написали в окружной газете ПрибВО, что и послужило в последующем основанием к моему переводу курсовым офицером в наше училище.                 

МИХАЙЛОВ АЛЕКСАНДР

Как это было

По окончании училища в распоряжение начальника инженерных войск Киевского военного округа нас попало 14 или 15 человек. На беседе у НИВа КВО (генерал-майор КОРОЛЕВ) я попросился командиром штурмового ИСВ в штурмовой ИСБ, когда все хотели быть понтонерами. По окончании беседы выслушал от НИВа кучу хорошего мата, но в штурмовой батальон меня все-таки направили.

В батальоне нас было 2 молодых лейтенанта: я и Юра БОРЕЙКО - выпускник Каменец-Подольского ВИУ (впоследствии умер в Союзе от ранения в голову из ДШК). Здесь мы прослужили 3 месяца.

В конце октябре 1979 г. в Белой Церкви начали разворачивать мотострелковую дивизию. И нас отправили туда. Я попал на должность командира ИСВ ОИСБ. Вся служба прошла на Велико-Половецком учебном центре, на сборах молодых водителей.

С 3 января 1980 г. начали собирать списки добровольцев в Афган (мы же не знали, что дивизию для этого и разворачивали и проводили боевое слаживание). 5 числа написал рапорт и я. К этому времени из батальона уже было 20 человек желающих: 5 офицеров и 15 солдат и сержантов.

Все время, пока мы ждали отправки, служба состояла в обязанности прийти вовремя утром на развод дивизии. После этого весь народ шел в город по ресторанам и гудел. 8 января был вызван на мандатную комиссию (во главе с НШ КВО) на которой "признали годным для прохождения дальнейшей службы в группе Советских войск в Афганистане".

14 января в 13.30 первый эшелон дивизии тронулся в сторону Термеза (всего было три: два вошли в Афган, а третий остался в Термезе - на подмену). В ночь на 17 января наш вагон затопило (слой воды был около 10 см), замкнула проводка, отопление накрылось. Причины: первая - офицеры перепоили проводниц, вторая: наш вагон - 13! Поэтому дальнейшая поездка была веселая и с открытыми всеми дверьми - чтобы вода могла вытекать. При торможении волна в вагоне шла вперед, а при наборе скорости - назад. Мы передвигались исключительно по лавкам.

19 января в 2 часа ночи эшелон прибыл в Термез. Разместили в казармах на 3-х ярусных кроватях! Здесь мы получили технику, оружие, боеприпасы и тыловое имущество (все шло эшелонами прямо с заводов).
25 января 1980 г. рано утром нас вывезли на аэродром под Термезом (Тузель или Какайты), где мы 5-6 часов добросовестно ждали своего борта. Грузились на АН-22 ("Антей"). Пограничники периодически вызывали на посадку: «Рембат - заходи; батальон связи - заходи; химбат - заходи; саперный батальон - заходи!» Мы были крайними и естественно шутили: "Он, что у Вас резиновый?" Пограничники попросили написать на листочках свои Ф.И.О. Мы на трех человек оторвали верхний край газеты "Правда" (если кто помнит, то она над заголовком широкая и чистая), записали свои фамилии и вошли в самолет. Он был забит полностью, под самую завязку! Борттехник нам посоветовал сесть на запаску, правда, перед этим необходимо было с вещами лезть по спинкам сидений и сидеть на этих жердочках, как петухи на насесте, до закрытия рампы. Зато весь полет мы были королями - у нас был даже иллюминатор и мы видели, где летим, и что творится за бортом! Чего не могли позволить себе все остальные.

Вот так я пересек границу с Афганистаном. Прилетели мы в Баграм. Встретили нас черные, заросшие узбеки-"партизаны". Посадили в машины и колонна двинулась в Кабул. Перед этим предупредили: главное проскочить кишлак-"аминовку", проскочим - будем жить! Многообещающее известие для всех нас, молодых, зеленых.

Батальон наш находился на центральной городской помойке Кабула. По прибытии в часть каждого по очереди вызывал командир (капитан МОРОЗОВ В.В.; НШ - капитан КОВТУН; ЗКВ - капитан КЛОКОВ) и представлял заменщику (в основном это были термезовцы и жители ближайших кишлаков). За следующий день надо было каждому принять свою должность (технику, имущество), т.к. 27 января утром все "партизаны" улетали домой. Я принимал должность старшего инженера батальона. Все инженерное, артиллерийское имущество и боеприпасы батальона было сложено в капониры. Капониры заполнены водой. Вода превратилась в лед (днем - +5; ночью- -15). Поэтому прием осуществлялся следующим образом: проходя по льду заменщик говорил, что здесь в ящиках бинокли, здесь -взрыватели и т.д. Заменщик мне передал и свое "лежбище" - матрас на токарном станке в АПРИМке! В кунге нас жило 7 человек. 20 февраля была первая "баня" - запустили ДДА. Но т.к. на ней никто не разу не работал, то она выдавала в течение 10-15 сек. кипяток, затем такая же пауза. Но это была БАНЯ, о которой все так долго мечтали! Нам даже разрешили на ночь снимать сапоги.

На одной из окружающих вершин стояла афганская артбатарея. И утро у нас начиналось с того, что в бинокль смотрели, в чью сторону направлены орудия. Где-то через 2 недели орудия, нацеленные на нас, развернули. Это означало, что батарея перешла на сторону Коли Боброва (Кармаль Бабрак).
27 февраля наш батальон переехал в Кабул, в Теплый Стан. Здесь уже установили палатки, привезли кровати и даже белые простыни, т.е. как для людей! Разрешили спать раздетыми! Но мы уже привыкли жить в машинах, поэтому командир нас еще дня 3 выгонял из машин!

7 марта получил первое письмо от родителей. С Киева до Кабула шло 15 дней!

8 марта НИС дивизии капитан БЕЛКОВСКИЙ довел до нас первый приказ: служить нам здесь 2 года, замена не более 1/3 личного состава, служба месяц за два, по оплате ничего не известно.

В июле 1980 г. наш 271 ОИСБ 108 МСД был передислоцирован в Баграм.
15 сентября 1982 г. я заменился в Союз (итого: 2 года, 7 месяцев, 24 дня).

Р.S. для составления данного опуса использовал свой дневник, который вел на заре своей юности и лишь недавно его вновь нашел.