ПОДРУЖКА, КРУЖКА И ТАБАКУ ПОНЮШКА

 

 

                    Тащи веселую подружку мне,

                    Тащи вина большую кружку мне

                    И табаку тащи понюшку мне.

                    Коль можешь, дай всего до ста точно.

                    Быть может, я скажу: "Достаточно!"

               Но нет - смолчу в моей обители

               Вплоть до пришествия Спасителя.

                    Недурно было б так устроиться

                    С тобой, возлюбленная Троица!

 

                                           Перевод Е.Фельдмана

 

 

ВСТУПЛЕНИЕ К ПОЭМЕ

 

                               Опыт

 

                      О рыцарях рассказывать я стану.

                 Перед глазами - белые султаны.

                 Не чопорны они, не современны,

                 Но грациозны - необыкновенно.

                 Не то что смертных дерзкая отвага,

                 Но даже волхвованья Арчимаго

                 Изящества не сообщат им боле;

                 Как будто горный ветер на приволье

                 Резвится и приходит отовсюду,

                 Чтобы для нас устроить это чудо.

                 О рыцарях рассказывать я стану.

                 Мне видится копье: то утром рано

                 Выходит рыцарь; дева молодая,

                 От холода едва не умирая,

                 Застыла у зубца старинной башни.

                 Она в слезах: за милого ей страшно.

                 Подчеркивает платье каждой складкой,

                 Что ей сейчас и горестно, и сладко.

                 Когда в походе рыцарь притомится,

                 Он в озере прозрачном отразится.

                 У ясеня приляжет на полянке,

                 Где рядышком гнездятся коноплянки.

                 Ах, опишу ли облик я жестокий,

                    Когда встает герой железнобокий,

                 Тряся копьем, сдвигая гневно брови,

                 И рвется в бой, и жаждет вражьей крови?

                 Ах, опишу ли я, как рыцарь гордый

                 Выходит на турнир походкой твердой,

                 И зритель замирает, восхищенный,

                 При появленье чести воплощенной?

                 Боюсь, что нет: увяли, отлетели

                 Стихи, что распевали менестрели,

                 Чей и теперь таится дух великий

                 В развалинах и лиственнице дикой.

                 Когда закончен пир, допито зелье,

                 Кто вам опишет буйное веселье?

                 Кто вам опишет ожиданье боя

                 Под сенью стен, украшенных резьбою?

                 Кто вам опишет зрелище сраженья?

                 Кто вам отыщет средства выраженья?

                 Я вижу зал; в нем юные девицы;

                 Мне явственны их радостные лица,

                 Мне явственны их сладостные взгляды,

                 Что светятся, как ясные плеяды.

                 Да, все-таки рассказывать я стану

                 О рыцарях, об их суровом стане.

                 Как возродиться смогут здесь иначе

                 И воин, и скакун его горячий?

 

                      Твое, о Спенсер, и лицо мне мило:

                 Оно прекрасно, как восход светила,

                 А сердце просто прыгает от счастья,

                 Когда твое я чую соучастье.

                 Я твой венец, при всем его изыске,

                 Воспринимаю по-земному близко,

                 И я тогда не чувствую смущенья,

                 Когда в своем горячем обращенье

                 Твой кроткий дух прошу я о подмоге,

                 А дух в тревоге

                 Из-за того, что некто вздумал тоже,

                 По глупости, сумняшеся ничтоже,

                 Либертаса пройти дорогой торной.

                 Либертас подтвердит: в мольбе покорной

                 Я, бард, с благоговеньем постоянным,

                 Испуганный своим же дерзким планом,

                 Пройду свой путь; ты согласишься, внемля.

                 Я лягу отдохнуть; увижу землю,

                 Ее восход, закат, и свет, и тени,

                 И всей природы буйное цветенье.

 

                                                 Перевод Е.Фельдмана

 

 

КАЛИДОР

 

                             Фрагмент

 

               Сэр Калидор плывет по водной глади,

               Гребя веслом и с восхищеньем глядя

               На вечер безмятежно-молчаливый,

               Что покидать не хочет мир счастливый.

               Сегодня ночь наступит с опозданьем,

               И, светлым наслаждаясь мирозданьем,

               Сэр Калидор душою отдыхает,

               И боль обиды в сердце затихает.

               Он тихо правит к берегу; растенья

               Сулят покой и умиротворенье.

               Там, где трепещет зелень окоема,

               Царит истома.

               За ласточкой, резвуньей вилохвостой,

               И зорким взглядом уследить не просто:

               Зигзаги, петли... Вот, всерьез иль в шутку,

               Она в воде купает крылья, грудку.

               Круги расходятся, и гребень фронта

               Слабеет, не дойдя до горизонта.

 

                    Челн двигается, словно бы крадется:

               Вода вокруг почти не шелохнется.

               Здесь озеро с размахом небывалым

               Задернуто лилейным покрывалом.

               Цветы мечтают о росе небесной.

               Поблизости есть островок прелестный,

               Откуда этот уголок чудесный

               Весь виден. Полоса береговая

               Вползает, очертанья изгибая,

                  В густой туман; вдали синеют горы.

               В ком сердце есть, не отвращает взоры,

               Которые, куда вы их ни бросьте,

               Природа ловит, приглашая в гости.

               Приветствуя края, где все знакомо,

               Себя наш рыцарь чувствует, как дома.

 

                    Уходит солнце, скатываясь книзу,

               И дарит флоре золотую ризу.

               Чирикая сквозь лиственные складки,

               В них сойки без конца играют в прятки.

               Старинный замок чахнет одиноко

               И не клянет безжалостного рока

               Из гордости. Здесь ели шишки мечут,

               Угадывать пытаясь, чет иль нечет.

 

                     Плющ на стене церквушки крестоглавой.

               Там голубок в окне курлычет бравый.

               Он чистит перья, он в стремленье бурном

               Покрасоваться в облаке пурпурном.

               На озере пятном лежит нерезко

               Тень острова. Сквозь сумрак перелеска

               Виднеются щавель и наперстянка;

               Там дикий кот гуляет на полянке;

               А там стволы березок серебрятся;

               А там густые травы шевелятся

               Вдоль ручейка. Сим чудом и красою

               Сэр Калидор заворожен. Росою

               Цветы покрылись на вершине горной.

               Но чу! Вдали слышны сигналы горна,

               И рыцарь обращает взор к лощине,

               И белых скакунов там видит ныне,

               И видит он друзей, что сердцу милы.

               Челн сталкивая в воду что есть силы,

               Он прочь плывет от песни соловьиной,

               И от семьи уснувшей лебединой,

               И, думая о предстоящей встрече,

               Еще он здесь, но дух его далече.

 

                    Он правит к мысу, к каменной громаде

               Дворцовых стен; здесь в персиковом саде

               Пчела не вылетает на природу.

               По лестнице, что сходит прямо в воду,

               Сэр Калидор, расставшись тут же с лодкой,

               Наверх взбегает легкою походкой,

               Спешит, небрежно открывая створы,

               Минуя залов гулкие просторы

               И коридоры.

               Ах, звуки, что несутся в изобилье,

               Лазурные распластывая крылья,

               Блестя глазами, - не отрадней все же,

               Чем звон копыт. Во двор бежит он. Боже!

               Миг - и должна решетка опуститься,

               Но кони пролетели, словно птицы,

               И тем спасли от гибели ужасной

               Наездниц юных. Калидор прекрасный

               Целует руки. Девушки в одышке.

               Дрожат от напряженья их лодыжки.

               Он хочет им помочь сойти на землю.

               Те, чувству внемля,

               Смущаются, но он смущен поболе,

               И потому он медлит поневоле.

               Но вот, сходя, они склонились к холкам.

               Росу ли, слезы, сам не зная толком,

               Он чует на щеке, прильнувши к даме,

               Благословив дрожащими губами

               И взором, полыхающим от страсти,

               Такое счастье.

               Несет ее; с плеча его свисает

               Рука, чудесней коей не бывает,

               Что с кассией поспорит белоснежной,

               И рыцарь юный, трогательный, нежный

               Горячею щекой ласкает руку.

               Он все отдаст за эту боль и муку...

               Но оклик сэра Клеримонда разом

               Соделал ясным помутненный разум,

               И рыцарь, на земле очнувшись грешной,

               На землю леди опустил неспешно;

               И новым чувством он обогатился,

               И он с хвалою к небу обратился,

               И он челом коснулся рук любимых,

               Способных исцелять неисцелимых,

               Он причастился рук волшебных леди

               И приобщился к Славе и к Победе!

 

               Горел огонь; стекались гости к дому.

               Там, гладя гриву другу вороному,

               Присутствовал и некий знатный воин,

               Лицом и статью лучших слов достоин.

               Сравниться мог плюмаж его богатый

               Лишь с ягодой рябины горьковатой

               Иль шапочкой Меркурия крылатой.

               Оружие его блистало мелкой

               Искусной, прихотливою отделкой

               И внешне никому не говорило

               О том, каким оно тяжелым было.

               Такою оболочкой интересной

               Мог на земле блистать и дух небесный.

               "Сэр Гандиберт - наш лучший цвет, без спору!" -

               Сэр Клеримонд промолвил Калидору.

               Гость замечает истинную радость

               И привечает искренность и младость,

               Святую жажду подвигов и битвы,

               Лелеемую с детства, как молитвы.

               (Известно было: Калидор порою,

               и занятый любовною игрою,

               С восторгом все поглядывал, бывало,

               На гостя, на изящное забрало.)

               При свете, заливавшем зал гостиный,

               Мерцали кольца, лезвия, пластины.

 

                    Затем сошлись в отдельном помещенье.

               О, леди были в полном восхищенье

                От зелени, что там по стенам дома

               Ползла вокруг оконного проема.

               Сняв тяжкое стальное облаченье,

               Сэр Гондиберт вздохнул от облегченья.

               Меж тем сэр Клеримонд, сидевший рядом,

               Обводит всех спокойным, добрым взглядом.

               Сэр Калидор... Он замер в ожиданье:

               Он явно хочет выслушать преданье

               О рыцаре, что, воспротивясь року,

               Урок преподал скверне и пороку

               И даму спас от козней лиходея.

               Как будоражит юношу идея!

               Целует руки женщин он в волненье.

               Те смотрят на него в недоуменье,

               Но скрытое становится им видно,

               И все над ним смеются необидно.

 

                    Чуть веет бриз от леса и от речки.

               Чуть изогнулось пламя длинной свечки.

               А как поет ночная Филомела!

               Как пахнет липа! С дальнего предела

               Летит сигнал, рожденный в тайном роге.

               Луна одна гуляет на дороге.

               И счастливы здесь рыцари и леди,

               Что в долгой, обстоятельной беседе

               Встречают ночь. Чу! Слабое гуденье:

               То Веспер начинает восхожденье.

               Пусть мирно спят...

 

                                             Перевод Е.Фельдмана

 

 

X x x

 

 

                 Тому, кто в городе был заточен,

                 Такая радость - видеть над собою

                 Открытый лик небес и на покое

                 Дышать молитвой, тихой, точно сон.

                     

                 И счастлив тот, кто, сладко утомлен,

                 Найдет в траве убежище от зноя

                 И перечтет прекрасное, простое

                 Преданье о любви былых времен.

                     

                 И, возвращаясь к своему крыльцу,

                 Услышав соловья в уснувшей чаще,

                 Следя за тучкой, по небу скользящей,

                     

                 Он погрустит, что к скорому концу

                 Подходит день, чтобы слезой блестящей

                 У ангела скатиться по лицу.

 

                                                 Перевод С.Маршака

 

 

X x x

 

 

                 Мне любо вечером в разгаре лета,

                      Лишь ливни злата запад обольют

                      И гнезда облака себе совьют

                 На зыбках ветерков, с тщетою света

                     

                 Душой проститься и укрыться где-то

                     От мелочных забот, найти приют

                      В душистой чаще, где не ходит люд, -

                 Мне сердце оживит услада эта.

                     

                 В колодец дум спокойных опущусь

                      О Мильтоне, о Сидни в гробе хладном,

                 И созерцать их лики дух мой станет;

                     

                 И на крылах Поэзии взовьюсь,

                      И, может, волю дам слезам отрадным,

                 Когда печаль напевная нагрянет.

 

                                               Перевод А.Парина