Любовь ко всему мертвому

Добро обычно определяют как то, что сохраняет или усиливает жизнь. Зло же есть энергия, направленная против жизни, или иначе говоря, пристрастие к смерти. Одним из первых природу «злого человека» детально изучил немецкий психолог Эрих Фромм. К этому его подтолкнули поступки Адольфа Гитлера и членов правительства Третьего рейха. Он описывает три установки, направленные против жизни, которые в своих крайних, самых тяжелых проявлениях, создают «синдром распада», представляющий собой «квинтэссенцию зла» и «в то же время самую тяжелую патологию и корень порочнейшей склонности к разрушению и бесчеловечности». Исследуя зло, мы рассмотрим две из этих установок: некрофилию и нарциссизм .

Некрофилию часто понимают как желание половых отношений с трупом, либо же патологическое стремление находиться рядом с мертвым телом. Хотя и то и другое может быть частным случаем данного психоза, само по себе слово «некрофилия» шире по смыслу: оно означает «любовь к мертвому». С чисто психологической точки зрения, некрофил — это тот, кого влечет и восхищает все, что лишено жизни. Эта склонность может проявляться в разной степени. В качестве примера законченных некрофилов Фромм приводит Гитлера и его помощника Эйхманна, однако такое сознание — отнюдь не является лишь достоянием постыдного прошлого, в той или иной степени оно наводняет весь мир. Большинство людей в нашем обществе испытывает привязанность к мертвым вещам, некрофилия пропитала его насквозь, причем в такой степени, что культура, от начала и до конца построенная на «мертвом», кажется нам нормальной, вполне в порядке вещей. Как же получилось, что культура смерти стала для нас столь привычной? Мы обусловлены — в этом ответ.

Кому-то мои слова могут показаться оскорбительными или попросту ошибочными. «Я НЕ ЛЮБЛЮ то, что мертво», — могут возразить они. Но давайте заглянем поглубже в свой внутренний мир, не будем торопиться с выводами, пока они основаны лишь на нашем собственном представлении о себе, но будем судить по плодам наших поступков, совершаемых нами как вместе, так и порознь. Если зло — это любовь к смерти, а не к жизни, значит, зло — это влечение к мертвым материальным вещам. Сказать: мы «любим то, что мертво» — это, по сути, то же самое, что сказать, что мы живем в материалистическом обществе. Материя сама по себе мертва, с этим не поспоришь. А то, что современное общество в высшей степени, даже чрезвычайно, материалистично — факт широко известный. Живым является дух. Давайте же рассмотрим нашу культуру с этой точки зрения.

Наше влечение и привязанность к материи привела к современной индустриальной экономике, которая производит на своих заводах столь дорогие нашему сердцу вещи: плееры, аудио-диски, DVD, телевизоры с плоским экраном, компьютеры, лодки, автомобили, лыжи, клюшки для гольфа, посудомоечные машины, бытовую технику, мебель, одежду и миллионы других товаров. Не поймите меня неправильно — я не говорю, что все это не нужно, или, что эти вещи не делают нашу жизнь удобнее. Мы живем в материальном мире, и нам нужны материальные вещи. Речь не о том, что мы не должны ими пользоваться, а о том, какое значение мы им придаем и как мы их производим. На заводы поступают материалы, в сыром, необработанном виде, выходят они оттуда улучшенными, усовершенствованными. Но вот рабочие, проработав там 12, 15 или 18 часов, выходят оттуда же совершенно изможденными. По многу раз механически выполняя одно и то же действие, которое нельзя доверить машинам, они превращаются в настоящих зомби. Продолжать деятельность в таких условиях можно, только напичкав свой мозг возбуждающими веществами — алкоголем, кофеином, наркотиками. Зачем же мы подвергаем себя такой пытке? Дело в том, что мы живем в мире, в котором, просто чтобы выжить, нужно нечто искусственное — деньги, которые сами по себе, как таковые, бесполезны. Чтобы сэкономить деньги, мы подыскиваем товары подешевле, забывая при этом, что цена этой дешевизны — рабский труд людей по всему миру, цена очень высокая, хотя и скрытая. Покупая такие вещи, мы становимся важным вспомогательным элементом поддержания некрофилии в мировой экономике.

Эта мертвая материя, деньги, стала так называемой «кровью жизни» мировой экономики, без которой последняя «умирает», а вместе с ней — и многие люди. Весьма многозначительно! Эта «кровь жизни» искусственно создана кучкой людей, которой дает власть над остальными. Функционирование экономики — загадочная и темная область, в которой ориентируются лишь немногие «профессионалы», не оставляя большинству людей никакой возможности как-то управлять своей жизнью и успехом (мы показали это в предыдущих главах). Такая сверхзависимость от милости других неестественна и противоречит естественному образу жизни, который связан непосредственно с землей. Дэвисон Бадху, Мишель Чоссудовски, Наоми Клейн и другие неопровержимо доказали, что современная экономика живет за счет страдания и смерти. Именно такой ценой создает она новые места и источники прибыли, хотя могла бы стать и нормальным средством поддержания жизни, если бы того захотели те, кто управляет деньгами.

Смерть заметна во всех сферах жизни нынешнего общества. Возьмем, к примеру, пищевую промышленность. То, что, казалось бы, должно олицетворять саму жизнь, от начала и до конца находится во власти смерти. Начиная с применения пестицидов и гербицидов, которые истощают почву, убивая ее. Продукты, выросшие на этих полях смерти, тоже мертвы — в них нет ни витаминов, ни питательных веществ, ни энзимов, необходимых для здоровья. Чтобы воспрепятствовать размножению (на самом деле просто уничтожить) «паразитов», пестициды распыляют еще и над жилыми районами. В 2007 над округом Монтеррей (Калифорния) распылили химикаты, чтобы ограничить размножение около 750 особей коричневой яблоневой моли, зная, что это нанесет урон здоровью 100 000 обитателей округа. В округе Санта-Круз «опрыскали» 100 000 жителей, чтобы сдержать 9 000 особей моли. Причиной этого была возможная угроза потери урожая на 100 миллионов долларов, хотя подобных потерь раньше никогда и не случалось . Большую часть продуктов, попадающих на прилавки магазинов, облучают, чтобы убить болезнетворные микроорганизмы, которые, возможно, там присутствуют. Еще одна разновидность пищи производится в настоящих твердынях смерти — на бойнях. А прежде чем животных убьют и разделают, они растут на фермах, в неестественных и болезненных условиях, где им приходится валяться в собственных фекалиях — своих же мертвых отходах. Вот еще одна сторона некрофилии.

Маршалл Маклюэн полагал, что средство передачи информации само по себе является посланием. Какое же послание несет нам мертвая электроника? Мертвое развлечение? Суррогатное бытие, унылая замена реальности? Но сколь бы ни были похожи движущиеся картины на живые, это иллюзия! Они мертвы и безжизненны. И как много ощущений, передаваемых нам этим посредником, также связаны со смертью! Они просто отражают ту иллюзию, на которую мы соглашаемся, чтобы получить возможность отключится от реальности хотя бы на некоторое время. И большая часть ощущений, которые мы получаем из этой среды, связаны со смертью. Девиз новостных программ: «Чем больше крови, тем интереснее» . «Развлекательные» передачи, которые мы смотрим, пропитаны вкусом смерти, и мы приучаем своих детей с самых ранних лет наслаждаться этим вкусом. Среднестатистический американский ребенок в год проводит 900 часов в школе, а у экрана телевизора — 1023 часа. К 18-ти годам дети становятся свидетелями свыше 200 000 актов насилия и 16 000 убийств. Мультфильмы, герои которых еще недавно пели и плясали, теперь превратились в драмы, наполненные тревогой, страхом и насилием.

Современная медицинская индустрия тоже сосредоточена не на здоровье и жизни, а на болезнях и смерти. Лечение болезней в оснащенных по последнему слову техники больницах с использованием сложных диагностических процедур и хирургических операций стало ныне весьма доходным бизнесом. Он зависит от многоопытных профессионалов, которые смотрят буквально привратниками смерти. Поддержание здоровья людей при помощи гимнастики, правильного питания и витаминных добавок едва ли принесут такие доходы. Но и этого недостаточно: по-прежнему не прекращаются попытки протолкнуть закон, упраздняющий производство полезных пищевых добавок . Защитить свое здоровье с помощью лекарственных средств могут только те, кому это по карману, такова еще одна существенная составляющая нашего болезнеохранения (здравоохранением это никак не назовешь). Ежедневно люди глотают миллионы таблеток, чтобы избавиться от физических и психических недугов, чтобы хоть как-то выжить в нашей культуре смерти. В некоторые прививки, которые, казалось бы, должны давать защиту от болезни, добавляют токсические смеси, содержащие ртуть. И те двадцать с лишним прививок, которым дети успевают подвергнуться до школы, несут им — не здоровье, нет! — неврологические расстройства, гиперактивность, неспособность учиться, астму, синдром хронической усталости, туберкулез кожи (волчанку), артриты, рассеянный склероз и припадки; 1 ребенок из 150 заболевает аутизмом. А для тысяч других остается еще угроза «синдрома внезапной смерти младенцев» и прочих страшных осложнений.

Ежегодно мы погребаем тысячи квадратных миль живой природы под слоем мертвых дорог, на которых каждый год десятки тысяч животных и, должно быть, миллиарды насекомых, гибнут под колесами автомобилей. Мы с угрожающей скоростью выводим сельву, чтобы выращивать убойный скот для нашего смертельного меню. Свои дома и офисы мы обрабатываем ядохимикатами, чтобы убить насекомых. Множество ядов, пестицидов, искусственных болезней, а теперь и «мобильное» излучение подвели к смертному порогу огромные стаи птиц, которые прежде были повсюду обычным зрелищем, а теперь сократились до маленьких стаек, да и те попадаются редко.

Можно еще долго продолжать, но все и так ясно: в современном обществе материя ценится куда дороже жизни. Все те убийства, о которых говорилось выше, совершаются с единственной целью — сохранить наши материальные ценности. Многие с этим не согласятся и станут говорить, что без пестицидов нам не обойтись, и в контексте нынешних технологий это, пожалуй, будет правдой. Но есть и другие способы жить в этом мире, которые не требуют стольких смертей. Проблема эта не локальна, а глобальна. Вся нынешняя система существует ценой жизни и требует чьей-то смерти постоянно.

Жизнь происходит из духовной энергии и в своем вечном состоянии блаженства и знания обладает личностными качествами, испытывает желание, эмоции, любовь, радость. Материальная же энергия, напротив, временна, мертва, не обладает личностной природой, а значит, знанием и эмоциями, не испытывает счастья. Любовь к мертвому называют «некрофилией», а значит, любовь к жизни есть «биофилия». Оба эти состояния могут соседствовать в одном человеке и в одном обществе. Важно — что сильнее. Те, в ком берет верх некрофилия, будут бессознательно подавлять в себе противоположное начало. Они будут ожесточать свои сердца и убеждать себя, что их поступки — всего лишь естественная реакция на обстоятельства. Собственное сознание будет мешать им даже просто подумать о том, что можно вести себя иначе. Люди, осознавшие в себе эту склонность к некрофилии, могут измениться, но те, кто не замечает ее в себе, по-прежнему будут всячески оправдывать свои дурные мысли и поступки, подвергаясь смертельной опасности стать законченным некрофилом, потерянным для жизни и почти без шансов на возвращение.

Вот что пишет о некрофилии Фромм:

Некрофил любит все, что не растет, все, что механично. Некрофил движим потребностью превращать органическое в неорганическое, он воспринимает жизнь механически, как будто все живые люди являются вещами. Все жизненные процессы, все чувства и мысли он превращает в вещи. Для него существенно воспоминание, а не переживание; обладание, а не бытие. Некрофил вступает в отношение с объектом, цветком или человеком только тогда, когда он им обладает, поэтому угроза обладанию означает для него угрозу ему самому; если он теряет возможность обладать, то теряет контакт с миром. Отсюда его парадоксальная реакция, которая заключается в том, что он скорее расстанется с жизнью, чем со своим владением, хотя очевидно, что потеряв жизнь он перестанет существовать и как владелец. Он обожает господствовать над другими, а господство его выражается в том, чтобы убивать жизнь. Он полон глубинного страха перед жизнью, поскольку жизнь неупорядочена и неконтролируема по самой своей сущности .

Очень важная черта некрофила — характерная установка на силу, которая, в его понимании есть способность превращать живое в труп. Его поистине прельщает такая возможность:

В конечном счете всякая сила покоится на власти убивать. Может быть, я и не хотел бы человека убивать, я хотел бы только отнять у него свободу; может быть, я хотел бы его только унизить или отобрать у него имущество, но что бы я ни делал в этом направлении, за всеми этими акциями стоит моя способность и готовность убивать. Кто любит мертвое, неизбежно любит и силу. Для такого человека наивысшим человеческим достижением является не создание, а разрушение жизни. Применение силы не является навязанным ему обстоятельствами преходящим действием — это образ жизни .

Эти качества некрофила многое проясняют в том, что мы наблюдаем сегодня в мире, и в том, о чем говорилось в двух предыдущих главах. Если судить по плодам, то правители мира — настоящие некрофилы, и правят они так, чтобы доставить удовольствие себе, не считаясь с последствиями для вас, или меня, или еще 6 миллиардов человек, не говоря уж о всех прочих существах помимо людей. Люди везде живут так, как установлено руководителями общества, и из-за этого многие почти не думают о собственном развитии — они просто стараются жить хорошо, насколько это возможно в данных условиях. Но, поскольку общество ориентировано на смерть, они тоже становятся некрофилами. По мнению Фромма, установка на некрофилию — это зло. К тому же это одна из причин, по которой Бхактиведанта Свами назвал нынешнюю цивилизацию душеубийственной.

Психология зла

Американский психолог и известный писатель Скотт Пек прямо обращается к вопросу существования зла в своей книге «Люди лжи. Можно ли надеяться на избавление от людского зла?». Конечно, многие профессиональные психологи считают тему зла «ненаучной», поскольку она предполагает обязательное смешение науки с религией, двух сфер, которые принято считать (по крайней мере в ученых кругах) взаимоисключающими. Удивительно: хотя все людские пороки можно исследовать с научной точки зрения, однако предполагать, что они суть порождение зла, или что может существовать наука о зле, считается несерьезным. Тем не менее Пек подходит к этой проблеме шире и, ни перед кем не оправдываясь, прибавляет христианский, духовный подход к уже существующему клиническому, при котором пациент рассматривается с биологической, психологической, психобиологической, социологической, социобиологической, фрейдистской, рационально-эмоциональной, поведенческой и экзистенциальной точек зрения. Почему бы не рассмотреть человека и с духовной точки зрения? Однако в 1983 году, если учесть, каким ограничениям подвергался в то время непредубежденный научный ум, утверждать, что психология зла должна быть психологией религиозной, было довольно смело. Но Пек считал, что обязан сделать это, ибо, хотя в религии зло столетиями является центральной темой, в психологии такое понятие фактически отсутствовало. Кроме того, в своей клинической практике он пришел к выводу, что злые люди — явление не только не редкое, но, напротив, весьма распространенное, и именно на них лежит ответственность за множество проблем, требующих немедленного внимания и осмысления. Понятие «зло», которое мы здесь рассматриваем, не совпадает с мистическим христианским понятием «дьявола», который противопоставляет себя власти Бога. Зло в нашем понимании — это поведение людей, отвернувшихся от Бога.

Что же представляют из себя злые люди? Нисколько не удивительно, что выявленные Пеком в его исследовании многочисленные качества злых полностью соответствуют мыслям, установкам и поступкам лиц, направляющих экономику по пути смерти и страданий — тем самым, которые мы описали в главе об экономике невежества. Злые люди, о которых говорит Пек, поглощены собой, не умеют сочувствовать, до крайности жадны, хладнокровно лгут. Они признают только грубую силу, не откликаются на доброту и мягкое обращение. В отношениях с другими они служат причиной беспорядка, расстройства, тревоги и разочарования. Их разрушительное влияние, хотя зачастую и незаметно, тем не менее весьма реально. Они всегда стремятся уйти от ответственности, решительно не согласны признавать свою неправоту, а вместо этого стараются списать свою вину на других, найти «козла отпущения». Они не признают своих ошибок, никогда не пытаются исправиться и не ищут помощи в этом. Пек пишет: «В понимании морали зла ключевыми словами являются «образ», «наружность», «внешний». Хотя у них нет никакого стимула быть хорошими, они, тем не менее, очень хотят выглядеть таковыми. Но такая их «хорошесть» — всего лишь притворство. Это ложь. Именно поэтому я называю их «людьми лжи» . Не правда ли, похоже на описание МВФ и Всемирного банка?