Женская и мужская мораль

Пони­мание женской морали как основанной на принципе любви и заботы противоречит нередко даваемым сторонниками феминизма истолкованиям психологии и морали женщин, в которых существенным оказывается то обстоятельство, что женщина отмечена клеймом де­фектности, и тем самым обречена быть объектом пода­вления. С точки зрения феминизма, эта ситуация спе­цифична именно для женщин (а равно и для представи­телей любых социальных меньшинств); это - ситуация, задаваемая патриархальной цивилизацией, обустроен­ной и управляемой мужчинами. Женщина угнетаема, она - жертва сексистской дискриминации и сексистского разделения труда, и это не может не определять модальность ее сознания. Думается, однако, что в фе­министской картине общественной жизни акценты рас­ставлены во многом под влиянием тех стандартов, кото­рые утверждает, согласно феминизму же, патриархатная идеология. Вместе с тем, абсолютизируя отношения господства - подчинения, феминизм прохо­дит мимо тех сторон общественной жизни и человечес­ких отношений, которые феминны и по истокам, и по содержанию, которые созидаются по образу материа­листского отношения к человеку.

Казалось бы, постановка вопроса о различии жен­ской и мужской морали в определенном смысле проти­воречит философскому пониманию морали. Не случайно в истории мысли если и встречаются высказывания на эту тему, то речь в них, как правило, идет о женском и мужском моральных характерах. И при этом именно женщине приписываются добродетели любви, милосердия, симпатии, а мужчине справедливости, обязанности, долга. В иных трактовках женская мораль - это мораль склонности, мужская - мораль закона.

Во многом так представлял дело И.Кант. Женщина, считал он, воспринимает мир сквозь призму прекрасного, и дурное отталкивает ее не потому, что оно несправедливо, но потому, что безобразно; она не терпит обязательности, вменения и поступает сообразно своему вкусу; прекрасный пол не руководствуется принципами, "зато Провидение вселило в сердца женщин чувство доб­роты и благожелательства, дало им тонкое чувство при­личия и благосклонность". Близкие мысли высказы­вал и А.Шопенгауэр: женщин отличает добродетель че­ловеколюбия, мужчин - добродетель справедливости. Шопенгауэр не просто связывал определенные доброде­тели с женским и мужским характером. Человеколюбие и справедливость рассматривались им как основопола­гающие добродетели, через которые мораль может быть целостно описана.

Эти высказывания о различии женской и мужской морали можно было бы подвергнуть сомнению с пози­ций феминистской идеологии: как никак они делались философами-мужчинами. Однако представленные в них характеристики подтверждаются данными женских ис­следований, изложенных в контексте (или, по меньшей мере, на фоне) феминистских дискуссий. Имеются в виду, в частности, работы К. Гиллиган, получившей извест­ность не только как оригинальная исследовательница женской психологии, но и как решительный оппонент Л. Кольберга, автора наиболее популярной в 60-70-е годы теории нравственного развития. Согласно ее теории, женское понимание морали отличается от мужского: для женщин моральная проблема заключа­ется не в определении прав и правил, но в осуществле­нии заботы, принятии на себя ответственности за другого. Если для мужчины моральный императив требует уважения к правам других и защиты от посяга­тельств на собственные права, то для женщины - прояв­лять заботу и содействовать решению проблем окружа­ющих людей, близких. Женщина понимает мораль как средство решения конфликтов, не приносящее страда­ния, не наносящее ущерб; поэтому она, в отличие от мужчины, готова быть непоследовательной - в том смысле, что для нее безболезненное разрешение кон­фликта предпочтительнее непреклонности з отстаива­нии принципов, женщина готова допускать исключения. Для нее не важна автономия, для нее значимо сострада­ние.

Гиллиган при этом далека от сексизма. Это выража­ется не только в том, что она допускает взаимодополни­тельность женской и мужской парадигм морали: жен­ский путь в морали в перспективе сливается с мужским благодаря тому, что женщина постепенно осознает раз­рушительность позиции невмешательства. Гиллиган подходит к пониманию заботы как феномена, выходя­щего за рамки межличностных отношений. Вырастая из психологии человеческих отношений, забота, по Гилли­ган, становится универсальным принципом человечес­кого существования, основой осуждения эксплуатации и угнетения.

Тема женской и мужской морали (моральной те­ории) и снятия их противоположности была интересно продолжена А.С. Байер. Этика любви и этика обязанно­сти (как автор обозначает мужскую этику вполне со­звучно с приведенными выше определениями мужской этики) охватываются, по ее мнению, более общей нор­мативной системой - этикой доверия, которая несет в себе существенные характеристики и женской и муж­ской морали.

Две этики, женская и мужская действительно слиты, однако только в понятии морали. С нормативно-эти­ческой точки зрения, можно выделить отдельные подси­стемы морали милосердной заботы, долга, доверия. Каждый их этих нормативных принципов в качестве базового организует соответствующие группы ценностей и норм и тем самым задает определенные кодексы мо­рали. Но эта проблема имеет и иной угол зрения. Если принять во внимание, прислушавшись к фрейдистским авторам, что женская и мужская этики воспроизводят, отражают функции матери и отца в семье, если, пере­ведя рассуждения в социально-философскую плоскость, учесть, что материнство "репрезентирует" микросоци­альные отношения, а отцовство - макросоциальные, если вспомнить, что наиболее разработанная этика долга - кантовская этика - представляла собой по сути дела те­орию формальных оснований морали, - то можно прийти к выводу, что феминная и маскулинная "этики" в действительности соединены не в качестве различных моральных систем, но как содержание и форма морали как она представлена понятийно в философской этике. Содержательно мораль инициируется матерналистским идеалом, но этот идеал может быть осуществлен при ус­ловии, что человек, независимо от пола, занимает авто­номную позицию, предполагающую уважение прав других людей, то есть исполнение обязанностей и отстаива­ние собственного достоинства. Автономия, исполнение обязанности, самореализация, - все это форма деяния, содержательное наполнение которой может быть отно­сительно вариативным. Так что феминность и маску­линность в морали, если отвлечься от реальных гендерно-психологических различий, представляют собой культурные типы, причем такие, которые в рамках мо­рали оказываются неразрывно, сущностно связанными.

5. Райское блаженство, или "золотой век"

Предлагаемые идеи об укорененности индивиду­альной морали в первоначальном опыте человека пере­кликаются с легендой о "золотом веке" и мифом о пер­вородном грехопадении. Связь между грехопадением и началом морали отмечалась многими мыслителями в рамках европейской традиции от Августина до Фромма.

В древности мотивы о "золотом веке" получили раз­личные интерпретации. Интересный сюжет встречается в поэме Теопомпа Хиосского "Меокения" (IV в. до н.э.): в некоей диковинной стране есть две реки - Удоволь­ствия и Печали; плоды с дерева у реки Удовольствия об­ладают удивительным свойством - вкусивший их, успо­каивается от всех желаний, обретает забвение, начинает молодеть и в своей инволюции возвращается к зародышевому состоянию. Здесь нет "золотого века", не го­воря уже о рае, но есть уход от земных печалей и забот через детство в небытие; возвращение в материнское лоно (смерть, рождение наоборот - для блаженства) -тайная греза психопатического сознания - осуществля­ется после вкушения чудодейственных плодов. (В мифе же о грехопадении вкушение особого плода ведет к ли­шению блаженства, безмятежности, бесконечного на­слаждения). У Исократа легенда о "золотом веке" тран­сформировалась в представление о том, что моральность людей прямо зависит от их благополучия и, наоборот, бедность и горе ведут к разрушению дружбы, вражде между родными людьми, мятежам против власти, вой­нам между народами. В мечте о воцарении прежнего благоденствия однозначно просматривалось упование на возвращение всеобщего согласия и доброжелательно­сти.

С развитием христианского учения и философским осмыслением христианских идей приходит понимание того, что в спонтанной гармонии, и природной органич­ности существования нет внутреннего различия, нет противоречия между добром и злом (также между правдой и ложью), нет морали.

6. Предполагаемая изначальность морали

Усмотрение в раннем индивидуальном опыте исто­ков морали дает возможность позитивно истолковать один из тезисов, касающихся личностного бытия мо­рали, который проходит буквально через всю историю моральной философии и в котором утверждается есте­ственность морального чувства (совести), написанность в сердцах людей естественного закона, "первоначальность моральных задатков" (И.Кант), изна­чальная заданность идеи добра разуму человека (В.С.Соловьев) и т.д. Здесь уместна аналогия с плато­новским учением о познании как воспоминании: стре­мясь к получению достоверного знания, проводя иссле­дование, человек вскрывает то, что он уже знает по про­шлым воплощениям своей души, знает, но не помнит.

В морали как будто происходит то же: невозможно зафиксировать момент познания, приобщения к нрав­ственности. Можно говорить об осознании некоторых норм и ценностей, об их самоформулировании, но эти рационалистические процедуры действенны в плане нравственной жизни человека лишь только в том случае, если они ложатся на известную почву, на внутренний опыт, уже отраженный, обнаруживаемый сознанием, но, хранящийся неосознанным, до времени невостребован­ным. Глубоко символично, что Декалог открывается Моисею вдруг, в откровении. Впрочем, во всех религиях моральный закон именно открывается как самоочевид­ный и безусловный; он не вытекает из существующих обычаев и привычек, более того, он, как правило, активно противостоит обычаям и привычкам. Он апеллирует к совести, к религиозному чувству человека, к естественно предполагаемой в каждом человечности, но он не дока­зывается.

Возможно поэтому на протяжении длительного времени в истории культуры моральные кодексы суще­ствовали в рамках религиозных систем, а очевидность и явная изначальность морального чувства трактовалась как божественная данность в человеке, как Божий глас, богооткровенность. Надэмпиричности, трансцендентно­сти морали в наибольшей мере соответствовали религи­озно-мистические объяснения и обоснования. Этой же особенностью морали объясняется популярность и рас­пространенность биологизаторских концепций: мораль - не от Бога, она - от Природы.

Как таковая мораль безусловна, априорна и по отношению к общественной практике человека - трансцендентна. Она не выводима рационально из логики общественной жизни. Ее обоснование возможно из нее самой, из аксиоматично данных ключевых императи­вов. Миссия этих императивов в жизни общества и человека достаточно очевидна - необходимо только содержательно сопоставить их с. условиями социального существования человека.

7. Понятие морали

Исходя из содержания базовых нравственных им­перативов и анализа источников морального сознания можно дать рабочее определение морали как системы ценностей и императивов, ориентирующих людей на ду­ховно-возвышенный идеал человеческого единения, выра­жающегося в примиренности, солидарности и братской (милосердной) любви.

Мораль возникает из осознания обособленности и отчужденности человеческого существования, в стрем­лении к преодолению внутренней разорванности человеческого бы­тия - в отношении с людьми, в отношении с природой и общностью (обществом), в отношении к высшему (к духовному идеалу). В этом стремлении, сколь разнообразно оно ни проявлялось бы, скрыта по­требность человека в единстве, понятом как цельность разумной и душевной жизни, как связность, соединен­ность людей, как приобщенность к истине, к безуслов­ному и абсолютному идеалу. Потребность в единении с другими людьми лежит в основе морали. Образ совер­шенного исполнения этой потребности предопределяет содержание нравственного идеала и базовых нравствен­ных ценностей. Мораль, таким образом, представляет собой разновидность именно императивно-ценностного сознания. Характер ее императивности обусловлен со­держанием ее ценностей.

Идеал

Идеал является высшей и абсолютной моральной ценностью. Идеал императивно определен в заповеди любви и по своему экзистенциальному, или онтологическому содержанию отвечает тем потребностям, которые складываются у че­ловека на основе его первоначального опыта - как опыта непосредственного единения с другим, опыта слитного с самим собой и со средой существования. В рамках нрав­ственного мышления основанные на духовной связи единение, общность представляют собой не просто цен­ное само по себе, но и высшее, безусловное, универсаль­ное и абсолютное благо.

Европейская цивилизация начинается именно с идеала единства, сначала только натурфилософски вы­раженного в учении о бесконечном едином начале Кос­моса, из которого выходит все сущее и в гармонии с ко­торым заключается подлинное существование.

В восприятии и интерпретации нравственного иде­ала возможны две крайности. Во-первых, идеал едине­ния может трактоваться и трактуется социологически, политически, корпоративно - как требование к установ­лению и расширению сообществ. И, во-вторых, нрав­ственный идеал всегда содержит в себе возможность утопии, а именно, такой интерпретации, согласно кото­рой он осуществим в реальности, в отказе человека от социальной организации или в разумной, соответству­ющей природе реорганизации социальности. Призывы типа "назад к природе" или многочисленные коммунитарные модели демонстрируют именно такое понимание идеала и его существенного содержания, которое ведет к амбициозным и наивным попыткам непосредственной реконструкции в масштабе сообще­ства или даже всего человечества первоначального ин­дивидуального опыта. В этом свете наиболее примеча­тельной представляется утопия Ш.Фурье, в которой вся разумно обоснованная организация "социетальной" жизни была направлена на обеспечение покоя, наслаж­дения фалангистов, бесконфликтности в функциониро­вании системы.