Субъектно - объектное отношение

Мир, взятый в его всеобщих определениях, как единство субъекта и объекта, т.е. осознаваемый существующим в нем человеком, мы будем называть Бытиеми писать с заглавной буквы. Бытие же, как отличное от сознания и даже противостоящее ему, мы будем писать с прописной буквы: бытие.Исходя из этого, предмет философии, в более полном понимании, — Бытие и взаимоотношения между сознанием и бытием внутри Бытия. Можно сказать, что вся история философии является попыткой понять:

1) что такое Бытие как единство бытия и сознания и

2) каково отношение между сознанием и бытием внутри Бытия.

В сумме два этих вопроса составляют то, что принято называть проблемой субъектно-объектного отношения.

Представим себе шкалу со стрелкой. Направо от нее пусть будет объект, а налево — субъект. В исходном положении стрелка делит шкалу пополам. Пусть теперь стрелка движется, допустим, направо, потом налево. При движении стрелки направо происходит объективация субъекта, а при движении стрелки налево — субъективация объекта. При движении стрелки направо, в сторону объекта, оказывается, что мое тело — "не -я", мое физическое самочувствие — "не -я", мое личное сознание — "не -я", мое личное самосознание — "не -я". Если субъект уподобить кочану капусты, с которого слой за слоем снимают листья, то возникает вопрос, а где же у субъекта "кочерыжка"? Ее нет. Субъект ускользает. Он ничто. Субъект ничто, потому что он всегда вне нечто. Всякое обращение субъекта на себя есть его само­объективация: он как бы раздваивается на объект для себя и вновь ускользающее «собственно Я», которое снова и снова оказывается не «нечто», а «ничто». Правда, некоторые мыслители утверждают, что это такое ничто, которое означает абсолютное нечто. Уничтожая себя, своего маленького "яшку", субъект выходит на абсолют (Я) и растворяется в нем, как капля дождя, падающая на поверхность океана. Утверждают даже, что при этом человек начинает черпать энергию от абсолюта. Примером такой философии является индийская санкхья. Согласно санкхье, только невежественный человек отожествляет своё "я" с телом, с чувствами и даже с умом. В непонимании этого — причина страдания. Достаточно понять, что наше подлинное "я" вне пространства и времени, вне тела и даже ума, как страдание утрачивает свою причину, и в нас торжествует свободный, бессмертный и вечный пуруша (дух), который не совершает действий и сам не подвергается воздействию. А потому не страдает. И такое освобождение от страдания возможно при жизни.

При движении стрелки влево происходит субъективация объекта, ког­да вещи оказываются комплексами ощущений (Беркли), а законы при­роды (структура всеобщего бытия) плодом нашего рассудка (Кант). Впрочем, у Канта «кочерыжка» объекта осталась — «вещь-в-себе».

Зато у Фихте уже нет никакой «кочерыжки»: субъект (я) полностью съел объект! Однако не смог его переварить, отчего «я» раскололось у Фихте на «я» и «не-я». Все отклонения стрелки вправо и влево от исходного положения патологичны, то есть и объективация субъекта, и субъективация объекта — патологизация мировоззрения.

Рис. 1. Шкала субъект-объект.

Правильное положение стрелки на шкале субъект-объект.Мы утверждаем, что исходное положение стрелки является единственно правильным. Все отклонения стрелки как вправо, так и влево приво­дят к патологическому мировоззрению. В объективной истории фило­софии и иных видов мировоззрения существовало как правильное (оно одно единственное), так и неправильное (оно многообразно) размеже­вание субъекта и объекта. Общей причиной неправильных размеже­ваний были отделение умственного труда от физического и влияние религии. Человек, который не отождествляет себя со своим телом, заведомо нетрудящийся, паразит, живущий за счет других людей. Че­ловек, отождествляющий с собой окружающие его природные пред­меты, заведомо делает это, сидя за спиной прислуги, в уютном каби­нете, умозрительно, но никогда не практически. Иначе англиканский епископ Беркли умер бы с голоду. Кому интересно питаться совокуп­ностью своих ощущений или даже ощущений Бога? Ощущения сопро­вождают поглощение пищи, но не заменяют ее. Не наша вина, что при­ходится говорить о таких банальных вещах. Это вина носителей пато­логического мировоззрения. Конечно, размежевание объекта и субъек­та относительно; но эта относительность должна оставаться в берегах здравого смысла. Топор (пример самодостраивания человеком само­го себя) в руке дровосека — часть субъекта, продолжение его руки, если он рубит им дрова. Топор в руке того же дровосека — объект, когда дровосек точит этот топор. Субъект в мире зеркал — и субъект и объект как свое отражение. Когда я смотрю на свою руку, она объект, а когда я ею двигаю, она — часть субъекта, часть меня. В этом свете тезис «познай самого себя» выглядит спорным. Установка на позна­ние самого себя, если «я сам» обосабливается от мира, в котором живёт, прекращает деятельность как Гамлета, так и сороконожки. Нормальным мировоззрением обладают не какие-нибудь дзэн-чань-буддисты с их медитацией (углублением в себя, интровертностью) и тезисом, что нет разницы между человеком и другими живыми суще­ствами (например, клопами), а реальные полноценные люди со всеми их телесными и духовными достоинствами, живущие реальной жиз­нью в реальной природе, существующей объективно, независимо от людей и субъекта вообще. Но они не просто живут в природе и среди природы, они переделывают ее. Но этого мало, природу переделыва­ют и бобры. Здесь всё же главное в том, что человек достраивает себя вплоть до робота.

Однако одним вопросом о соотношении зауженного до бытия ОНО и зауженного до сознания, а то и до мышления МЫ (Я) философия не огра­ничивается, она размышляет и над другими важными вопросами и отвечает на них — правда, неоднозначно.

Философствование

В массовом сознании философствование — общие, умозрительные, бесцельные, беспочвенные и бесплодные рассуждения и размышле­ния, уводящие от дела и реального решения конкретных жизненных проблем¹⁶. На самом деле философствование — размышления над вечными вопросами бытия и небытия, жизни и смерти, воп­росы о смысле человеческого и в том числе своего существова­ния. Кто я? Человек. А что такое человек? Где я? В космосе. А что такое космос? Зачем я родился и зачем я живу? Каков смысл моего существования? Есть ли Бог? Что меня ждет?

Я — это только я, или в моем маленьком «я» все «я» (вспомните трактирные разглагольствования бомжа Сатина в горьковской пье­се «На дне»: «человек — это не я, не ты, не он, не Магомет...»), и тогда я на самом деле не просто я, а человек во всем его многооб­разии? Иначе как бы я мог понять других людей, да ещё других эпох? А ведь я их понимаю! Значит, я — это все «я», или одно большое Я. И я был всем. И я есть всё. И я останусь всем. Мое большое Я бессмертно.

¹⁶ Так, «чокнутым» числится философствующий датский принц и студент Гамлет, который все рассуждает и рассуждает («быть или не быть» и т.п.) вместо того, чтобы немедленно отомстить дяде за убийство своего отца. Отсюда возник даже особый термен «гамлетизм». Имя собственное «Гамлет» стало нарицатель­ным. У Ивана Тургенева в «Записках охотника» есть рассказ «Гамлет Щигровского уезда».

Я был Платоном, Магелланом, Гёте.

Я был рабом, рабочим, крепостным.

Я воспарял — и падал на излёте.

Я воскресал — то знатным, то простым.

Себя любил. Себя же ненавидел.

И убивал, чтоб на себя пенять.

Я уходил в далекую обитель

И там, вне жизни, жизнь хотел понять.

Я в этом мире? Или мир во мне?

Зачем рожден? И по какой вине

Я ограничен веком быстротечным?

Кто я такой? Рабовладелец? Раб?

Трепещущий тростник? Бесстрастный баобаб?

Зачем живу в противоречье вечном?

И жалок тот, кто никогда не задумывался над вечными вопросами бы­тия и небытия, хотя бы в юности. Трезвомыслящие психологи снисхо­дительно говорят об интересе к таким вопросам как о «болезни юнос­ти». И в какой-то степени это верно. Юность восторжена и бескорыст­на. И коротка. Она так же коротка, как Молодежная улица в Москве, где нумерация домов кончается седьмым номером. А потом человек надевает на себя хомут повседневной борьбы за выживание — и ему уже не до таких возвышенных вопросов: «мы все со временем мельча­ем, но этого не замечаем».

Философствовать начали еще до философии. И ныне философствуют не одни лишь профессиональные философы, а все любители умозрительно порассуждать. Истинно философствующие выше бытовых вопросов и проблем. Они не скажут: «быт сбил с копыт!». Но ради этого приходится многим жертвовать. Образцом философствующего был Сократ. Но он был плохим семьянином.

Философствование — это процесс. И можно сказать, что результаты там всегда преходящи. Зато вопросы вечны. Вопросы больше отве­тов. В философии ни один ответ не равен вопросу. Отсутствие оконча­тельных ответов обескураживает тех, кто хочет спокойной одно­значности и определенности. Философия же — как плод ума, а не слепой, непоколебимой и непробиваемой веры, — беспокойна. В «Бхагавадгите» Арджуна - кшатрий (воин и предводитель воинов), раз­мышляющий и беседующий перед битвой с Богом Кришной, гово­рит Кришне: «Манас (в переводе с санскрита «ум») подвижен, Кришна, беспокоен, силен, упорен, полагаю, его удержать так же трудно, как ветер» (vi,34).

Философия всё время пересматривает не только свои выводы, но и свои основания. У неё нет прочного фундамента. Этим она отличается от науки. Наука развивается как через приращение, так и через пере­смотр отдельных вопросов в свете новых эмпирических и умственных открытий. Но ни одному биологу не придет в голову сказать, что биоло­гия — вовсе теперь не наука о жизни, а наука о чистописании. В филосо­фии же всё возможно. Ведь «мудрость», которую любит «любомудр», невесть что, во всяком случае, как знание первоначал она всё времявыходит за свои пределы.

Философские вопросы:

♦Что есть истина?

♦ Что есть я?

♦ Что есть мы?

♦ Каково отношение между я и мы?

♦ Что есть оно — мироздание?

♦ Каково отношение между мы (я) и оно?

Иначе говоря, философия отвечает на вопрос: «что поистине есть яи каково моё истинное отношение к окружающему меня истинному миру, т.е. к «мы» (общество) и к «оно» (природа и космос),в отличие от всего неистинного».

Можно говорить также о таких пяти философских проблемах, как

♦ Проблема человека;

♦ Проблема отношения человека к природе;

♦ Проблема самой природы;

♦ Проблема отношения человека к обществу;

♦ Проблема самого общества.

При этом необходимо отметить, что вопросы всегда больше ответов. Воп­росы вечны — ответы преходящи. Они зависят от личности философа, от уровня его знаний и даже от его темперамента, от его положения в обще­стве, от его эпохи и её уровня знания, от властных структур, которые превозносят одних и умаляют, а то и уничтожают других. Таким образом,знакомство и размышление над предметом и мето­дом философии показывает, что философия — не просто теория, но теория мировоззренческая (или — теоретическое мировоззрение), с особыми проблемами, не решаемыми и не ставящимися в других те­ориях, и, соответственно, с особыми методами их постановки и ре­шения.