Эпизод двадцать первый 8 страница

Евгеникум явно был доволен своей фразой, которая посмешила даже Лешница.

- Чтобы сохранить себе жизнь, пришлось опять пустить в ход зубы, словно в животном мире. Наверняка, со стороны это смотрелось очень комично, но мне было не до смеха. Мои челюсти сослужили мне, возможно, последнюю службу. Ключ заработал. Сфера загудела, наконец-то перестав трястись. Пора было начинать дышать. Я надел на себя перетяжки. Решил затянуть сильнее, чтобы сократить эту неприятную процедуру. К тому же я не хотел застрять на выходе из тела. В моей ситуации, случись такая неприятность, мне пришлось бы отпускать луч и начинать все сначала. Конечно, я рисковал. Чуть перетянутый ремень в сочетании с чуть более интенсивными дыхательными сокращениями может стоить жизни, особенно амфибиям. Я прочитал отрывок из Песни и – начал.

Человек в синей пижаме немного растерянно посмотрел на восторженные лица студентов, которые явно ждали продолжения.

- Вадим Андреевич, ну что же вы остановились на самом интересном месте? Нам всем очень любопытно узнать из первых уст, как вы покинули свою планету, - Лешниц сделал жеманный приглашающий жест.

Простой московский Нериаден вопросительно посмотрел на него, явно не поняв значение этой странной манипуляции. Тут уже заинтересовался Лешниц. Язык жестов на то и самый универсальный, что его понимают самые разные люди. И даже некоторые животные. Было очевидно, что Вадим Чернов жеста или не понял, или просто врет. Скворец, наблюдавший за пантомимой Лешница, аж застыл. «Реально не понимает? Или врет? Не, врет, скорее всего. Да нет, вроде, не похоже. Эх, сейчас бы детектор лжи к инопланетянину нашему подключить… сразу бы узнали, есть ли жизнь на Марсе. Если реально не врубается – точно не отсюда».

Повторив этот водевильный жест еще пару раз, Лешниц плюнул на это дело, но рожу скроил самую что ни на есть озадаченную.

Чуть помявшись, как-то очень нерешительно и почти вопросительно посмотрев сначала на Скворца, потом на Матильду, инженер в синей пижаме приготовился продолжить. Рома понял: «Ситуация для него некомфортная. Он чего-то там не хочет рассказывать, а его напрягают… Самое время ляпнуть какую-нибудь дурь… или замычать… Ну, давай!» - собравшись в единое ухо, подумал Скворец.

Если бы его сейчас спросили, что бы он предпочел: чтоб ляпнул и замычал, или чтоб как «радио няня» продолжал разговаривать, Рома бы скакал и метался, как маленький скворчонок. Чтоб ляпнул – оно, конечно, спокойнее. Но ведь под ложечкой сосет от ощущения, что там есть кто-то. Может, хрен с ним, пусть как радио? А?

И все-таки Чернов продолжил.

- Я начал первое упражнение, оно самое короткое, и стал затягивать центральную перетяжку. Затянул, но чуть сильнее, чем это надо делать. Стал раздувать легкие и надул до упора. Постепенно я стал чувствовать слабость, тошноту, головокружение, онемение в руках и ногах. Зафиксировал перетяжку на третьей позиции и очень медленно, чтобы не потерять сознание, двинулся к тайнику, откуда мое тело должен был забрать Вистелан. В руках я держал гудящую адресную сферу. Дойдя до небольшой траншейки, засыпанной кустарником и травой, я обернулся, чтобы попрощаться со своей планетой. Долгого прощания не получилось. Судя по ощущениям, пора было переключаться на четвертую позицию. Дернув за ремешок, я затаил дыхание, сосчитал до семи и стал дышать быстрее. В этот момент уже пора готовить сферу. Дальше с каждой секундой будет все тяжелее и тяжелее.

Дельтас поморщился лицом Чернова. Сразу стало видно, что даже описание процесса вызывает у него крайне неприятные ощущения.

- Дальше рассказывать? - произнес он с просящей интонацией.

На что Лешниц поспешно ответил, кивая:

- Конечно-конечно, голубчик, рассказывайте!.

- Включил на сфере приемник и передатчик. Говоря проще – нажал две кнопки. Переключился на пятую позицию. Она самая сложная и неприятная. Сразу же вынул привод. Он похож на маленькую педальку и служит в качестве стартера. Проверил все данные, состояние ключа. Помню, что очень переживал за процесс проверки сферы, потому что к этому моменту уже еле стоял на ногах. Подышал еще глубже и быстрее. Положил сферу рядом с ногой, мысленно прочитал что-то из Песни. Потом был самый сложный момент во всей процедуре «дыхания мертвых». На пятой очень сильно вдохнул и задержал воздух примерно на десять ваших секунд, у нас это называется «один период». В то время, пока удерживаешь воздух, можно принять позу, хотя можно и позже. Я чувствовал себя ужасно и решил не тянуть. Я уже почти не ощущал своего тела, только очень сильно болело в груди. Я принял позу, наклонился и, охваченный ужасом, поставил ногу на привод. Впереди самое интересное – выход. Резко выдохнул до самого конца и тут же нажал на блок, чтоб на шестую переключиться. В таком состоянии самостоятельно переключиться на шестую позицию просто невозможно. Для этого есть кнопка блока. По ощущению умирания понял, что шестая позиция включена. После этого из глаз полетели яркие обручи, заломило в ушах. Оставалась последняя задержка – короткая.

Чернов снова поморщился.

- Но все-таки самое ужасное ощущение, это когда ты совершенно не чувствуешь тела и от того не понимаешь, стоит нога на приводе или слетела. Если она слетела – луч ушел по назначению, но пустой. А если дернуть седьмую позицию – произойдёт выход из тела. Выход мимо луча, который уже улетел без тебя. Все сомнения по поводу привода начинаются тогда, когда ты уже ничего не чувствуешь и сделать тоже ничего не можешь. Не спеша, очень глубоко вдохнул, как учили – всем телом. После – сам выход. Начинаешь просто расслаблять мышцы и воздух сам начинает выходить. Только он начал выходить, сразу кнопку блока сдвигаешь влево, тем самым включая седьмую позицию. Тут бывает иногда резко больно, сразу во всем теле. Но в этот раз обошлось, а следующего не будет, как я понимаю.

Дельтас беспомощно посмотрел вверх и влево, из глаз его брызнули слезы. Он застыл на пару секунд, вытер лицо рукавом.

- Дальше могу только рассказать, как на другие старты смотрел, - спустя несколько секунд сказал он, как ни в чем ни бывало.

- Седьмую позицию закрыл, отключился и начал заваливаться вперед. В самом начале этого кульбита нога слетает с привода. Голубовато-белое свечение, а не луч – вот на что это похоже. На облачко, очень размытое и не яркое. Это то, что было видно моему глазу. В центре облачка тонкий, сконцентрированный лучик очень белого цвета. Его увидеть чрезвычайно сложно - он сразу же улетает. Но самое главное разочарование – путешествие проходит без тебя! На расслабленном выдохе седьмую позицию включил – и все, темнота и тишина. Никакого оккультизма, сплошное торжество технологий, - вдруг пошутил Дельтас.

После этой шутки он как-то моментально весь собрался, подтянулся. И каким-то неживым голосом произнес:

- Так я попал на Землю.

Обхватив голову руками, Чернов издал звук «уф-ф-ф». Словно выдохнул после долгой схватки. Казалось, вместе с ним выдохнули и все остальные. Выдохнул даже Лешниц, который слушал эту историю уже не в первый раз.

Хотя в повествовании этом была куча белых пятен, все очень прониклись. Необъяснимые «луч», «ключ», «адресная сфера» и прочая ахинея почему-то не мешали сопереживать этой трогательной трагедии и ее автору. Автору в синей пижаме с номером 012132, вытравленным хлоркой на нагрудном кармане, в котором лежала белая нитка. Нитку эту он каждый вечер старательно наматывал на указательный палец, когда гас свет в его палате. Без света отчего-то становилось необъяснимо страшно. Наматывая, мысленно пел древнюю песню долины Витезу, что раскинулась за горным хребтом Великих озер. Оттуда родом была его матушка. Это от нее он впервые услышал этот мягкий мотив, а ее родной голос пел о бренности хижин и о вечности звезд. Обливаясь слезами, он старательно выводил куплет за куплетом, следуя за оборотами нити. Задыхаясь от горя, он клялся себе, что вернется домой и истребит всех ныне живущих Нериаденов. Всех до единого! И жестокость этой бойни будет пугать даже его самого! Дельтас яростно скрежетал зубами Вадима Андреевича, а когда совсем выбивался из сил – жалобно звал маму, суетливо пряча нитку в нагрудный карман, на котором было безжалостно вытравлено хлором: 012132

Но это ночью, в темной и гнетущей палате. А сейчас человек в синей пижаме снова и снова переживает свою трагедию. Делится ей с совершенно незнакомыми людьми, надеясь, что хотя бы кто-то из них поверит ему. Поможет – это утопия, пусть просто поверит.

Доктор Лешниц наконец-то оторвался от своего замызганного блокнота. Задумчиво почесав шариковой ручкой круглую кудрявую голову, он деловито произнес:

- Коллеги! Вадим Андреевич! Как мне кажется, по ходу знакомства с вами и вашей трагической историей у нас накопилось немало вопросов. Вы не могли бы прояснить нам некоторые моменты? - обратился он к Чернову.

Тот вдруг неожиданно встал, отчего рука Лешница плавно потянулась к кнопке под столом. Торжественно и очень внимательно оглядев всех собравшихся, он заговорил:

- Дорогие друзья, земляне! Я искренне и от всего сердца хотел бы поблагодарить всех вас за то внимание и участие, которое вы проявили ко мне и к моей трагической истории. Прожив некоторое время на вашей красивой планете, я прекрасно понимаю, что многие из ее обитателей стали бы показывать меня на ярмарках. Кто за деньги, а кто лишь для забавы.

Когда пациент начал свою речь, в кабинете было тихо, как и положено в медицинских учреждениях. После фразы про ярмарку тишина стала неловкой. Некоторые студенты переглянулись. Скворец никак не отреагировал, но про себя подумал: «Да… начал за здравие. Интересно, он осознанно так Лешница прикладывает? Или не понимает, как это звучит?»

Пациент же тем временем продолжал:

- В вашем лице я нашел внимательных и вдумчивых слушателей, которые готовы помочь и поддержать.

Если бы Скворцов носил усы, он бы в них посмеялся. «Ага… - подумал Скворцов.- Сейчас Лешниц с тобой наиграется, коллегам и подружкам своим покажет – и сразу поможет. Нейролептиками. А транквилизаторами - поддержит. Ты у него через пару недель замычишь, дружок. А через месяцок – заблеешь. Да уж… у вас-то на Эльтизиаре такие пилюли не растут, потому и мечетесь по галактике».

Если бы Скворец сказал это вслух, прозвучало бы зло и жестоко. Но мысли эти были пропитаны горьким сожалением. Этот человек его заинтересовал и даже чем-то расположил к себе. Но больше заинтересовал. Скворцов всегда жадно завидовал людям, которые хоть раз в жизни столкнулись с чем-то сверхъестественным. Все необъяснимое манило его с детских лет. В ранних классах школы он иногда даже привирал что-нибудь безобидное. Вроде того, что он в лифт зашел, а там старушка ехала. Спускаются они вместе на первый, Рома стоит к ней спиной, к двери лицом, почти вплотную. До первого доехали. Он из лифта выходит, а в лифте-то - и нет никого. Байки эти имели успех у одноклассников и пугали его бабушку – Зою Андреевну. Не более того.

Ему уже давно исполнилось девятнадцать, а с ним до сих пор так и не случилось ничего мистического. До сегодняшнего дня. Утром еще все было, как раньше. Хоть старушку в лифт ангажируй. А потом в его жизни появился Вадим Чернов, и Скворец был ему за это неосознанно благодарен. Человек в синей пижаме стоял сейчас перед ним и говорил что-то очень похожее на тост.

- Я уверен, что все вы хотите помочь мне и Вадиму Чернову, который стал случайной жертвой этой трагической ситуации. Спасибо вам за доброту и понимание! - торжественно закончил больной.

Он сел. Внимательно и немного обеспокоенно оглядел собравшихся, словно в ожидании ответа. Ответил ему хозяин кабинета.

- Безусловно, помочь вам – наш человеческий и профессиональный долг, - сказал Лешниц с ласковой интонацией. - Но мы не сможем этого сделать без вашего участия, - тон его стал решительным. - Нам необходимо четко понимать всю картину произошедшего с вами. Вы поможете нам?

- О, да! Конечно! - с заметным облегчением сказал пациент, словно выдохнул.

- Ну и славно! Что ж, начнем. Вы только что сказали, что уверены в том, что мы хотим помочь не только вам, но и Вадиму Чернову, который стал жертвой. С юридической точки зрения, с точки зрения общества и государства вы и есть Вадим Чернов. Как я понимаю, вы с этим… ну, скажем, не согласны. Объясните, что случилось с Черновым? Какая ему нужна помощь?

Больной удивленно взглянул на своего врача.

- Это странный вопрос. Очевидно, что человек этот пострадал от моего присутствия в его физической оболочке. Он потерял собственную жизнь – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Его семья распалась. И это неудивительно, ведь супруга Вадима Андреевича любила именно его, а не меня. В тот момент, когда я окончательно освоился в его теле, она потеряла мужа. Точно так же, как потеряли его и друзья. Сознание этого несчастного человека тихо дремлет в темном безмолвном заточении. Должно быть, это страшное чувство, и он его не заслужил. Меня сильно тяготит такое положение вещей. Я считаю своим долгом вернуть Чернову его «Я» и его жизнь. Пока моя сущность использует его тело, эта изоляция будет продолжаться для него, словно медленная казнь. Мне очень жалко землянина. А вам?

- И вы знаете способ помочь ему? - спросил Лешниц.

- Да. Есть лишь один способ избавить Вадима Андреевича от заточения. Я должен вернуться домой!

 

Эпизод шестнадцатый

Москва, июль 1963 года

«Не потушит – не спасет», - прошептал Калываев и злорадно улыбнулся. Считалочка стала приобретать зловещий смысл. Постояв так самую малость, Калываев бросился бежать назад. Через несколько секунд он был перед площадкой.

Приближалось время обеда. Мамы и бабушки погнали детишек домой. Площадка опустела. Качели перестали скрипеть, затихла допотопная железная карусель. Не слышен был зычный бас щекастого карапуза, который регулярно истерил по поводу лопатки. Наличие лопатки не мешало ему истерить по поводу совочка, а уж если появлялся и совочек … Тогда малыш принимался что есть силы проклинать ведерко. Трех предметов сразу у него никогда не было, потому орал он постоянно. Но и его уволокли – кушать, спать, набираться сил для новых воплей.

«А вот и Анькина бабушка. Спит на лавочке. Значит, они здесь», - обрадовался Женька-Жиртрест. Добежав до цели, он залег у задней стены домика и прижался к ней ухом. Подоспел вовремя, пожар только начался.

- Фу! Кажется, у нас пахнет дымом, - писклявым голосом пропела кукла, принцесса Анжелика.

- Это просто кто-то курит, - поспешила успокоить ее другая кукла – Машенька.

- Нет, у нас никто не курит. Курить плохо! - назидательным тоном возразила Анечка.

- Может, это вы курите, брандмейстер? - продолжала упорствовать принцесса.

- Бросил, - лаконично ответил брадмейстер голосом Вадика. Точно так говорил и его дядька, служивший в Берлине, откуда был родом пожарник.

- Если никто не курит, значит, это пожар, – сказала принцесса Анжелика.

- И я бросила, - подхватила сестра принцессы и неожиданно завалилась на бок, бесстыдно продемонстрировав кавалеру отсутствие исподнего.

Кроме того что на ней не было трусов, не было у нее и гениталий, так что с точки зрения морали ничего страшного не произошло. Анна Михайловна помогла ей подняться, понадежней уперла в стену, и светский диалог продолжился.

- Кажется, стало пахнуть сильнее, - продолжала сеять панику принцесса, выразительно глядя на потенциального жениха.

- Это просто кажется, - невозмутимо ответил Петр. Офицер пожарной охраны явно манкировал своими обязанностями.

Бесстыдница Маша покрутилась, оглядев все вокруг, и важно резюмировала:

- А кто может курить? Здесь никого нет, только одни мы.

- Если мы не курим, значит, это дым, – с испугом сказала Анжелика.

- Какой дым? - резонно спросил Петр у дам.

Вадим Андреевич был сильно занят мыслями о конфликте с Жиртрестом, за диалогом следил в пол уха, а потому брандмейстер временами порол чушь.

- Какой, какой… От огня дым! - слегка раздраженно сказала балерина.

Пожарник хранил молчание, предоставив дамам возможность самостоятельно разобраться с очагом возгорания.

- А может кто-то курил, потом бросил – и от этого дым? - снова обратилась за советом к брандмейстеру принцесса.

- Я не знаю, - честно ответил тот. И неожиданно добавил:

- Надо все проверить.

После этих слов повернулся к балерине. Со стороны могло показаться, что он ждет, когда же танцовщица обнаружит причину задымления.

- Мы все проверили,- резонно возразила она ему. -У нас никто не курит.

- Я бросил, и Машенька бросила, - напомнил Петр, голосом очнувшегося от своих мыслей Вадьки.

По всему получалось, что если кто и смолит, так это принцесса Анжелика. Но наследница престола пропустила косвенное обвинение мимо ушей. Ей уже давно пора было что-то сказать. Она посмотрела на собравшихся, и неуверенно произнесла:

- Если точно никто не курит, значит, это пожар.

Слово «пожар» не произвело паники в светском обществе. Беседа текла все также неторопливо.

- Пожар? - удивленно спросил брандмейстер, будто бы впервые сталкивался с таким понятием.

- Пожар? А где же он может быть? Здесь его нет, только дымом пахнет, - вновь вступила в разговор болтливая балерина.

- А мне кажется, что пожар есть, - пространно изрекла принцесса, словно речь шла о существовании Высших сил.

- А где он? - оживилась Машенька.

- Ну… если пожар есть, то он где-то здесь. Дымом здесь пахнет, значит, и пожар здесь, - уверенно резюмировала наследница престола.

- А вдруг кто-то курит? - вновь посеяла сомнения бесстыжая Машенька.

- Мы все бросили, - уже привычно напомнил немногословный пожарник.

Разговор мог в любую минуту вернуться на круги своя. Это было весьма рискованно. За интеллектуальной беседой вполне можно было сгореть заживо.

- Ой, опять стало сильнее пахнуть, - забеспокоилась принцесса.

- Это просто кажется! - заверил дам бравый Петр, упорно не желавший признавать существование пожара.

- Да-да, стало сильнее пахнуть! А ведь никто не курит, - оживилась балерина и с надеждой обратила взор на пожарника.

Принцесса Анжелика тоже повернулась к Петру.

- Ой, опять стало сильнее пахнуть, - забеспокоилась принцесса.

Вадик понял, что на этот раз не отвертеться. Придется двигать сюжет вперед.

- Если дымом сильнее пахнет, значит… - замешкался он, - значит… пожар стал сильнее!

Профессиональное мнение брандмейстера немного прояснило ситуацию.

- Так, тут все ясно! - твердым тоном заявила будущая государыня Анжелика. -Пожар стал сильнее и от этого дым. И никто не курит.

- Да, все бросили, - авторитетно заверил пожарник, уже трижды поднимавший этот вопрос.

- Значит, пожар где-то здесь! - твердо заключила монаршая особа, как и полагается лицу, облеченному властью.

- Ой, мамочки родные, у нас пожар! Пожар! - наконец-то запаниковала балерина Машенька.

- Надо тушить, - с тяжелым вздохом подытожил брандмейстер.

Он явно тяготился своей службой. Да ничего не поделаешь. Дам надо было спасать.

- Внимание!!! - скомандовал Петр. - Сейчас будем делать так, чтобы сначала все уходили, а потом выносили все нужное.

Слово «эвакуация» было незнакомо офицеру пожарной охраны, а потому объяснил, как мог. Эта новость сильно взволновала принцессу и невольную эксгибиционистку Машеньку. На бедного пожарника посыпались вопросы. «Петр, а кто первый? А можно я? А какие вещи выносить сначала? А можно что-нибудь оставить? А что оставить? А хомяк - это нужное? А когда будем начинать?». Находчивый брандмейстер успешно отвечал на все вопросы лишь двумя словами: «можно» и «не знаю».

Светские львицы настолько увлеклись обсуждением эвакуации, что совершенно забыли о грозящей опасности. Все эти вопросы, вроде, «где может быть пожар?», «почему сильнее пахнет дымом, а пожара нет?», «какой дым?» и, наконец, то самое «кто курит?», которые так занимали их буквально две минуты назад, больше не интересовали участников светского раута. Все были увлечены эвакуацией. Она настолько захватила их, что ее вполне можно было бы проводить и без всякого пожара. Исключительно для развлечения монарших особ. Бедняга Петр стал заложником вещизма капризных дамочек. Он напряженно сортировал и эвакуировал ценное и бесценное имущество, при этом умудрялся обходиться все теми же универсальными ответами – «можно» и «не знаю». Лишь однажды он, со знанием дела, приказал кому-то:

- Это несите вниз.

За этими важными хлопотами о тушении огня все как-то забыли. И даже запах дыма перестал беспокоить. Вещи и очередность их спасения оказались сильнее любого пожара. Материализм торжествовал.

Теперь-то я знаю, где черпал вдохновение Льюис Кэррол, когда писал свои фантасмагоричные диалоги для его безумной и гениальной «Алисы…». В детских разговорах. Если бы трое взрослых (ну, к примеру, принцесса Монако Каролина, ее сестра Стефания и начальник пожарной охраны по городу Москве Митюхин О.С.) стали бы прилюдно вести такие речи, как Анечка, Вадик и их игрушки в ожидании пожара, куда бы из непременно отправили? В дурдом. А дети… Им – можно.

Эвакуация, наконец, завершилась. Фамильные фломастеры королевской семьи и другие ценности были успешно спасены бравым Петром. Все это время пожар деликатно не горел, покорно ожидая, когда брандмейстер сможет уделить ему внимание. Наконец-то пришло время тушить. Преданные дамы разделили опасность с Петром, как это часто делают русские женщины. Восхищаясь его отвагой, они сидели в домике и смотрели, как Вадька отдает приказы воображаемой команде. Он никуда не спешил. Этим двоим было так хорошо и уютно вместе, что они были готовы тушить хоть бакинский нефтепровод. Скоро для борьбы с огнем все было готово. Анна Михайловна обеспечила мольбы о помощи со стороны прекрасных девиц. Так было гораздо драматичнее, да и правдоподобнее. Брандмейстер сжимал шланг, стоя в героической позе. Не хватало только зевак.

Ключевым моментом должна была стать команда «вода!». Тогда-то и начнется спасение девиц. А там и до свадьбы рукой подать.

- Пожарники готовы? - решительно пробасил Вадька.

- Так точно, товарищ командир! - гулко пролаял он в ответ, как это бывает на парадах.

- Вода! - зычно скомандовал брандмейстер.

И героическая борьба с огнем немедленно бы началась, но…

В то же мгновение Вадик, стоявший у входу в пылающий дворец своей возлюбленной, получил пинок в спину. Да такой силы, что не устоял на ногах, растянувшись рядом со своей принцессой. Анна Михайловна тихонько взвизгнула. В покосившемся проеме облезлого деревянного домика стоял Жиртрест. Он торжествующе улыбался и, что самое ужасное, обеими руками толстяк сжимал бравого пожарника! Кровь хлынула в лицо Вадим Андреевича. Ему стало очень страшно. Но не за себя. И даже не за Анечку, ведь он понимал, что Калываев не тронет ее. А пугала его мысль о том, что если он сейчас же не справится с этим огромным злобным Жиртрестом, не быть ему больше принцем. Белокурая принцесса Анна Михайловна, конечно, поймет и простит его поражение. Но сам он уже никогда не сможет стать для нее героем. А брандмейстер будет каждую минуту молчаливо напоминать ему о позоре.

А Калываев торжествовал.

- А вот и не потушите! - орал он. - Сгорят ваши принцесски! И никто их не спасет, вот так! Пожарник-то у меня!

Женька упивался победой, которую недавно упустил было из рук. Анна Михайловна совершенно не могла перенести такого кошмара. Ей было безумно жалко Вадика и беспомощного брандмейстера. Из бездонных глаз Анечки брызнули слезы. Вадик впервые видел ее плачущей.

- Отдай! - сказал Вадик Жиртресту осипшим от волнения голосом.

- Да отдам, отдам, - притворно дружелюбно ответил толстяк. - Вот догорит ваш дворец с куклами, тогда и отдам.

Внутри у Вадика все похолодело. Он решительно сжал кулаки и, превозмогая страх, шагнул вперед на ватных непослушных ногах.

- Ой, какой ты страшный, – усмехнулся Калываев. - Получить захотел? Мало было? Сейчас добавлю! - угрожающе процедил он и чуть подался вперед.

Теперь Анечка уже вовсю рыдала, прижав к себе игрушки. Страх и злоба наполнили домик до самой крыши. И если бы был у этой трагедии сторонний наблюдатель, то ему, наверняка, показалось бы, что и пластмассовые красавицы были напуганы не меньше своей хозяйки. Бог не наделил их возможностью плакать, иначе бы они рыдали вместе с ней.

- От.. отдай! – заикаясь, повторил отважный пятилетка, с неимоверным усилием сделав еще полшага вперед. Теперь враги стояли на расстоянии удара.

- А то что? - глумливо поинтересовался толстяк, глядя на него сверху вниз. - Драться со мной будешь, сопля малолетняя?

Вадик понял, что именно сейчас надо броситься на Калываева с кулаками. Но от этой мысли он только оцепенел, не в силах хоть что-нибудь сделать. Женька же смаковал каждую свою фразу. Испуг этих наглых малолеток делал его сильнее. Еще выше и еще толще. Еще больше, чем Вадик. Чудом преодолев ступор, Вадим Андреевич, неожиданно твердо, произнес:

- Не пугай ее! Она же маленькая, не видишь что ли!?

Красный, словно знамя своей великой страны, он в упор смотрел на обидчика, до боли сжав кулаки.

- А я ее совсем даже и не пугаю, - вальяжно ответил Женька. - Анечка, а давай со мной играть! Я сейчас все потушу и спасу твоих кукол, раз он не может, - брезгливо скосился он в сторону Вадьки. - Хочешь?

- Мальчишки, ну не надо ссориться, - всхлипывая и вытирая слезы, пролепетала Анна Михайловна. - А то я сейчас бабушку позову.

Появление бабушки, на первый взгляд, стало бы для них спасением. Но… Это только на первый взгляд. Очевидно, что она принялась бы рассказывать о происшествии всем подряд. Скоро об их чудесном избавлении от Женьки с помощью бабули, знал бы весь двор. А потом и вся страна. Вполне возможно, что новость эта дошла бы и до Берлина, где служил бесстрашный разведчик дядя Валера. А это означало только одно – позор. Позор на всей территории Варшавского договора. Как же он после этого подойдет к Анне Михайловне? Как протянет ей «Косолапого»? Нет уж, что угодно, только не бабушка!

- Не надо бабушку звать! Сами разберемся! - сказал он Анечке с такой внутренней силой, что она сразу же поняла: звать действительно не надо, как бы страшно ни было. «Таким храбрым может быть только принц», - подумала девочка, умоляя весь мир, чтобы не случилось драки.

- Старших только трусы зовут, - резонно заметил Женька. - Ну что, будем играть? - настойчиво спросил он у Анны Михайловны добреньким голосом.

А вот этого Вадик допустить никак не мог.

- Да ты не бойся за них, - попытался он успокоить свою плачущую принцессу, кивнув на кукол. - Мы же играем! Это же все понарошку… пожар-то невсамделишный. Ничего с ними не будет!

- Да? - растерянно спросила она сквозь слезы.

- Ну да, а ты что думала?

- Ну ладно, не буду бояться, - неуверенно согласилась Анечка, прерывисто всхлипнув.

Такой поворот событий разозлил Калываева. Он был уверен, что белокурая красавица без раздумий станет играть с ним, лишь бы спасти своих любимых кукол. Но теперь безоговорочная победа вновь ускользала от него. Пятилетний малыш в пионерской рубашке с золотыми пуговицами опять оказался сильнее. Просто так он этого оставить не мог. Стараясь не показать обиды, Женька равнодушно протянул:

- Ну и ладно… Не очень то и хотелось…

Издевательски глядя на Вадика, добавил:

- Вы пока сопли утрите, а я пойду с пожарником поиграю.

И с силой дернул брандмейстера за ногу. Немецкое качество было на высоте - нога осталась на месте. Тогда Женька щелкнул свою добычу по носу, презрительно скривил рот и направился в сторону большой песочницы, унося с собой пленного командира пожарного расчета. Анечка облегченно вздохнула, шумно втянув носом.

- Вадик, миленький! Не надо с этим дураком драться! Он поиграет и отдаст, вот увидишь, - умоляюще произнесла она почти шепотом.

Вадик ничего не ответил. Он стоял все также неподвижно, сжав кулаки до белых костяшек. Слезы наворачивались на глаза, мерзкая беспомощность душила его.

- Ну, Вадик, ну не на-а-адо! – жалобно канючила Анна Михайловна, готовая в любой момент снова расплакаться. - Он же старше, поэтому и сильнее. Вон какой он большой!

Вадим Андреевич вдруг отчетливо вспомнил своего дядьку, маминого родного брата. Однажды в деревне, он взял Вадика с собой на рыбалку. Рыба в тот день клевала редко и неохотно, постоянно срываясь с крючка. И хотя стоящей рыбалки у них тогда не получилось, зато получился важный мужской разговор. Вадик пожаловался дядьке на кого-то из своих обидчиков. Он очень надеялся, что храбрый разведчик западной группы войск накостыляет тому по первое число. Но дядя Валера, внезапно посуровев лицом, спросил:

- Он тебя, значит, обижает, а ты чего?

- А он меня старше, че я с ним сделаю? - недоуменно ответил ему племянник.

- И что с того, что старше? Ты его боишься?

- Ну, да, - смущенно ответил Вадька, пожалев, что начал этот разговор.

- Это только так кажется, что ты его боишься. А боишься ты себя, - хмуро сказал полковник, вытаскивая из старой консервной банки дождевого червя.

- Это… как это… себя? - удивился Вадик.

- А вот так! Страха своего боишься. А страх этому только рад. Ты его слушаешься, а он тобой и командует, как ему вздумается, - задумчиво произнес дядька и закинул удочку.

- Да ладно…вот это да! - недоверчиво пробормотал Вадим Андреевич.

- Точно тебе говорю, уж ты мне поверь. Я в Отечественную со страхом своим пуд соли съел, - задумчиво глядя на поплавок, отвечал разведчик.