Эпизод двадцать первый 6 страница

Но я должен признаться тебе, мой терпеливый читатель, пятилетний Вадька толком и не заметил, во что был одет Женька. Вадьке было совсем не до этого. Все его существо было поглощено наблюдением куда более важным. Перед ним стоял вероятный противник, который, без преувеличения, был почти в два раза массивнее его! Почти в два раза тяжелее и значительно выше. Если бы не Анна Михайловна! Да он бы попросту удрал от этого Жиртреста, прихватив пожарника. Но присутствие принцессы автоматически делало его принцем, который угощает свою принцессу деликатесами и побеждает чудовищ. И который обязан сразиться с коварным злодеем. Кем был Жиртрест? Коварным злодеем или чудовищем? Похоже, что и тем, и другим. Да впрочем, какая разница… В два раза тяжелее, значительно выше. И старше. Оставалось только смотреть.

Калываев Вадика Чернова совсем не знал. И на этой площадке раньше его не видел. Пионерскую рубашку и шорты он бы обязательно запомнил. Вадька его не беспокоил, ведь это сопляк, который был почти в два раза меньше его. А вот девочка, которая держала на коленях куклу, ему давно нравилась. Да только на площадке она чаще всего держалась особняком. И поближе к бабушке. На его школьный ранец не обращала ровным счетом никакого внимания, словно это была продуктовая авоська.

Но куда больше девочки Калываева интересовал пожарник. Такой вещицы он не видел никогда. Женьку поражало в нем все – огромные размеры, каска, небывало живое лицо. И, конечно же, шланг. Пожарный шланг был не просто как настоящий, он и был настоящим, только маленьким. А тут он вдруг отчетливо понял, что пожарник этот еще и двигается, будто живой. После многих лет владения литыми, как памятники, солдатиками это поражало. Надо было признать – вещь была уникальная. А, кроме того, еще и заграничная. Таких игрушек нет в «Центральном Детском Мире». И никогда не было. Зато школьных ранцев там – каких хочешь, хоть завались ты ими. И, что самое противное, все дети обязательно их получат. Ведь ни одного школьника с мешком он еще не видел. Нужно лишь дождаться семи лет.

Калываевым овладела тоска. Как это часто с ним бывало, тоска стала стремительно уступать место злобе. А когда Жиртрест по-настоящему злился… это было выше его. Даже если бы он, прямо сейчас, побежал домой, его злоба так и продолжала бы стоять у детского домика, пялясь налитыми кровью глазами. И он остался. Остался потому, что по-дружески любил свою злобу, а ведь друзей не бросают одних. Кроме того, он был в долгу перед ней. Она не раз спасала его во дворе. (Припадков его ярости боялись не только шестилетние обидчики, но и многие взрослые. Хотя боялись по разным причинам. Дети боялись - его. А взрослые - за него. Так или иначе, боялись и те, и другие). Калываев искренне не хотел потерять такого могущественного союзника. Как и подобает хорошему другу, он старался всячески заботиться о ней, чутко прислушиваясь к ее просьбам и желаниям. А сегодня злоба хотела остаться вместе с ним у этого проклятого деревянного ящика, потому что Некто в белой рубашке с золотыми пуговицами бросил ей вызов. Сегодня она была настроена настолько решительно, что тоска не стала даже пытаться спорить: она панически бежала, не успев толком заявить права на Калываева. Да и сам Жиртрест не решился пренебрегать желаниями столь высокого покровителя.

Была на это и еще одна причина. Как это ни парадоксально звучит, Калываев побаивался свою злобу. Хотя бы потому, что не всегда мог ее контролировать. А когда в тебе живет нечто, что ты не можешь контролировать, это, согласитесь, страшно. А кто не согласен, тот попросту врет.

- Че надо? - повторил свой вопрос Вадька, уже более угрожающим тоном. И сам испугался своей храбрости.

- Да, может, я просто с вами поиграть хочу! Нельзя, что ли? - обиженным тоном ответил Женька.

Анна Михайловна отложила куклу с обеспокоенным видом. Больше всего она не любила, когда мальчишки ссорились.

- Не видишь? Мы вдвоем играем, - чуть сбавил обороты хозяин пожарника, внутри которого продолжала закручиваться пружина самозащиты.

- Да я ж не просто так, - совсем примирительно начал Жиртрест. - Я могу ранец дать поносить. И учебники посмотреть.

- Зачем? - недоуменно спросил Вадик.

А побледневшая Анна Михайловна, вдруг тихонько хихикнула.

- Тебе сколько лет? - толстый был по-прежнему спокоен. В его тоне слышалось неприкрытое превосходство.

- Тебя не касается, - также спокойно ответил Вадька.

- А мне вот скоро в школу, - важно произнес Женька и внимательно посмотрел на Анечку.

Та сразу же опустила глаза. Женская интуиция явно говорила ей, что добром это не закончится.

- А вот тебе не скоро. Зато сейчас увидишь, как здорово быть первоклассником.

- А я и не хочу. Ты нам играть мешаешь. Не видишь, что ли? Не нужен нам твой ранец, - ледяным тоном пояснил Вадим Андреевич. И для верности добавил. - И учебники тоже не нужны.

Конфликт находился в стадии дипломатического паритета.

- Давай так, - словно что-то взвешивая, задумчиво протянул Женька. - Я тебе ранец, пенал и учебники дам поносить. На целый день!

- И что? - осторожно поинтересовался Вадька.

- А ты мне пожарника поиграть – всего-то на часок. Идет?

И тут в дело вмешалась женщина. Этого от нее никто не ожидал.

- Спасибо, Женя! - пролепетала она и очаровательно улыбнулась.

Жиртрест просиял. «Да…ранец – сильная штука, - торжествующе подумал он.- Ему не нужен, а девчонка сейчас сменяется». Казалось, конфликт начинал входить в стадию затухания. Но Вадька не верил, что Анечке нужен этот никчемный школьный портфель. И прекрасно знал, почему.

- Женя, понимаешь ли, - весьма манерно начала юная принцесса. Оборот «понимаешь ли» был в те дни самым модным оборотом среди ее сверстниц. - Понимаешь ли, - словно любуясь собой со стороны, нараспев повторила она, - моему братику Сережке уже двенадцать лет. Двенадцать, - Анна Михайловна выдержала секундную паузу. - Он уже очень давно ходит в школу. Ну, о-о-о-чень давно, - пристально посмотрела она на Калываева. - У него есть несколько ранцев и много учебников. Я могу их брать, когда захочу! Они ему вообще не нужны!

И, не дав толстому опомниться, добавила елейным тоном:

- Женя! А хочешь, я завтра приду сюда с ранцем, и мы посмотрим, у кого лучше?

Жиртрест спал с лица, слегка побелел и презрительно выпятил нижнюю губу. Это был удар! Да какой! Он, конечно, и сам понимал, что ранец его против пожарника – тьфу, ерунда. Вещь вполне доступная. Производит впечатление только на самых впечатлительных. Но чтоб вот так, запросто, услышать от сопливой девчонки … Это было похоже на нокаут. Калываев пошел пятнами. Вадька же подарил Анне Михайловне такой восхищенный взгляд, который средствами прозы описать невозможно, уж простите.

- Ну ладно, как хотите, - как-то отрешенно сказал толстяк. - Я ж только предложил.

Эта была капитуляция. Полная и безоговорочная.

Натужно улыбаясь, Женька с нездоровой веселостью в голосе спросил:

- А вы хоть во что играете-то? Наверное, что-то интересное!

Нотки чистейшей, как слеза, зависти, зажурчали в этом простом детском вопросе. Вадим Андреевич лишь на секунду замешкался. Соображал, как бы пообиднее послать этого ранценосца. Ведь только на секундочку всего… Но этого хватило, чтобы Анна Михайловна с какой-то необъяснимой поспешностью гордо выпалила:

- У кукол в доме пожар будет, а пожарник все потушит и их спасет, а потом на Анжелике женится.

Вадим Андреевич схватился за голову. Со стороны могло показаться, что он не рад браку гражданина ГДР и советской принцессы. А могло показаться, что и сам бы не прочь жениться на красавице, да усатый брандмейстер его опередил. Могло даже показаться, что он знает об Анжелике что-то такое, чего лучше бы брандмейстеру не знать. Но нет… Вадька был выше пластмассовых свадеб. Будучи родным племянником боевого фронтового разведчика, он был шокирован той легкостью и беспечностью, с которой его ненаглядная Анечка выдала противнику планы дальнейших действий. Такой красивый был выпад с ранцами! И так наивно облажаться! Да… подобные контрасты доступны лишь настоящим потомственным блондинкам. Победа, настоящая сокрушительная победа, была растрачена всего несколькими словами, сказанными нежным голоском. Но не ссориться же с Анечкой – Вадим Андреевич знал, что не сможет сделать это чисто физически, а потому нечего и пытаться.

Равнодушно выслушав Анькины откровения про пожары и женитьбы, Жиртрест усмехнулся.

- Ну-у-у, это не интересно! Я уже слишком большой для такой ерунды, - презрительно сказал он. - Пока, мелочь пузатая!

И свалил.

Вадька перевел дух. В исходе силового конфликта он, мягко говоря, был не уверен. Сияющая от счастья Анечка, так и не осознавшая свою ошибку, выжидательно смотрела на друга. Он только вздохнул и погладил ее по волосам. Стали доигрывать. Игра подходила к самой волнующей фазе. Совсем скоро начнется пожар.

Тем временем Женька понуро брел по площадке в сторону своего двора. Зеленый детский домик остался за спиной, а в нем… Нет, даже не о пожарнике думал Жиртрест. Там осталась чужая победа. О ней он думал. Такая изящная убедительная победа, и всего на двоих. Не на всю страну, и даже не на футбольную команду. На двоих. А в его ранце, кроме всякого барахла, лежало большое тяжелое поражение. Очень тяжелое, стыдное какое-то и дурно пахнущее… И тоже – все ему одному. Поделиться было совсем не с кем.

Почему-то вспомнилась модель броненосца «Потемкин», которую он забросил почти год назад, едва начав. «Надо склеить», - твердо решил Калываев. Решение это никакого отношения к моделизму не имело. Если склеивать тщательно и не торопясь, то не ходить гулять можно будет месяца два, а то и больше. В голове крутилась глупость про спасение кукол от пожара. «Будет пожар, а пожарник все потушит. Глупые малолетки играют во всякую фигню», - думал толстяк. «У кукол в доме пожар, а пожарник потушит и всех спасет», - нескончаемо тикало в толстой кудрявой голове, словно детская считалочка. Раз за разом, раз за разом.

Женька вдруг встал, как вкопанный.

-А если пожарник не потушит? А? - сказал он шепотом и воровато оглянулся.

 

 

Эпизод тринадцатый

Москва, февраль 1998 года

Итак… Больной в отчаянии закрыл руками лицо. Было видно, что Чернову все труднее становится сохранять спокойствие. Слезы он уже вытирал, теперь еще этот, почти панический, жест. Лешниц встал из-за стола, кивком приглашая Матильду занять его место. Он легко подхватил ее изящный маленький стульчик на колесиках (его собственный был намертво прикручен к полу), который раздобыл для нее в ординаторской дамский угодник Золоткин. Подвинув его почти вплотную к пациенту, он бережно сел. Полы расстегнутого врачебного халата целиком накрыли хрупкую мебель. Свои богатырские коренастые ноги он замысловато поджал, упершись в основание с колесиками, которые несли непривычно тяжелую для себя ношу. Если не всматриваться в детали, то вполне могло показаться, что Николай Юрьевич парит рядом с Черновым, будто волшебный заклинатель психов. Доверительным тоном близкого родственника он вполголоса клятвенно пообещал Вадиму Андреевичу, что сделает все, что в его силах, чтобы помочь ему вернуться. Добавил, что может он немало и скоро все образуется.

И знаете - не соврал. Вот не настолечко не соврал. Помочь Чернову вернуться в Чернова – в том и была его святая профессиональная обязанность. И мог он, действительно, немало. За его спиной стоял весь колоссальный опыт, накопленный несколькими поколениями советских психиатров. Кроме того, в его распоряжении были такие препараты, которые могли оставить человека на недельку-другую совсем без каких-либо мыслей. А там, глядишь, все и уляжется. Тогда и мысли вернут. И главное - все законно. Никакой карательной психиатрии. Это все байки продажных газетчиков. А то, что кому-то забыли сделать промедикацию перед сеансом электросудорожной терапии, и пациент себе челюстные связки порвал после первого разряда – так это трагическая случайность. К тому же – единичный случай. И виновный понес суровое наказание – остался без тринадцатой зарплаты.

Да, знал бы Дельтас, насколько немало может Николай Юрьевич Лешниц – забыл бы про свою богемную родню на далекой планете, назвался бы Вадимом Андреевичем и – бегом к жене. Прощение вымаливать. Но Дельтас не знал. Вот Чернов наверняка бы догадывался, а Дельтас – ни сном, ни духом. А потому история наша продолжается.

Чернов быстро успокоился. Вернее, успокоился он или нет - известно было только ему, но в руки себя взял.

- Простите мне мою минутную слабость, - спокойным твердым тоном сказал, чуть заметно склонив голову в сторону импровизированного партера.

Тут Скворцов отчетливо вспомнил фильм «12 стульев», где Остап восхищался ораторским искусством монтера Мечникова. Реплика Бендера: «Хорошо излагает, собака!» - крутилась у Ромы в голове уже довольно давно. И все же он ждал, когда Чернов сорвется. Он даже подозревал, что хитрый сумасшедший инженер специально затеял всю эту сцену, чтобы еще раз повторить заученный текст.

А пациент продолжил свой рассказ. Голос его звучал даже несколько тверже и решительнее, в нем появились еле заметные жесткие нотки.

- Всю мою семью, которая правила Эльтизиарой, подвергли физическому уничтожению. Спастись удалось лишь моей родной сестре и мне. Я упоминал ранее, что был в дороге. Это и уберегло меня от расправы. Ведь я внучатый племянник Властителя и могу унаследовать храм Песни, если придет мой черед. Впрочем, как и моя сестра. Что c ней и где она, я не знаю. Примерно через четыре земных часа после переворота со мной через телепата связался верный семье и ее делу соратник, имя которого я раскрыть не имею права. Он сообщил мне, что охота на меня уже объявлена, и я должен бежать не только ради спасения своей жизни, но и ради спасения прямой наследной ветви законного Властелина. О судьбе моей сестры он ничего не знал. Я попытался скрыться, намереваясь бежать за Великие Озера, а уже оттуда на один из спутников Эльтизиары – Тройнес. Условия существования на Тройнесе вполне приемлемые для жизни, хотя и довольно суровые. Я надеялся, что спасшиеся соратники направятся туда же. Ключ от луча, который отражался с Великих озер на Тройнес, был у немногих приближенных моей покойной матери. Кроме того, я знал, как заблокировать луч, сделав его недоступным даже для тех, кто владеет ключом. Дело было за малым – добраться до того ключа, который я в отрочестве спрятал в шахте за Седьмым Пиком на Великих озерах. Я надеялся создать оплот сопротивления на этом спутнике, но моим планам не суждено было сбыться. Телепат выдал меня под страхом расправы над его близкими. Я не виню его в этом.

Чернов на мгновение смолк.

«Очень странная терапевтическая беседа, - подумал Ромка. - Почему Лешниц такой пассивный?». И буквально спустя несколько секунд ответил себе на свой же вопрос, сообразив, в чем дело. «Ну, конечно… Это же очевидно. Он записывает его речь большими слитными кусками. Ему нужны доказательства. Запись с официального практического занятия со студентами – это то, что надо».

- Они ждали у самых озер. Охотой на меня руководил один из виднейших членов семьи Неаринян, второй человек их клана – Вистелан. Все Неариняне были сильно обязаны моему отцу. Он оказал им какую-то значительную услугу, когда я был еще ребенком. Чем конкретно он им помог, я не знаю. Вистелан - прирожденный воин. Он никогда не хотел знать более того, что ему было необходимо. Это сильно помогло ему занять свое положение в семье. Я не удивился, когда понял, что он не догадывался, кого именно ему надо было задержать. По приказу одного из Нериаденов, он должен был немедля уничтожить меня, как преступника, раскрывшего тайну координат. Сделать он этого не смог, ведь я успел сказать ему несколько слов. Нериадены славятся своим талантом говорить нужные слова в нужные мгновения. Я унаследовал этот дар от матери.

Скворцов чуть было не вскочил от неожиданности. Получается, что Чернов понимает, что речь его необычна! Понимает осознанно или подсознательно – не важно. Так или иначе, он вплел это дело в свой бред, как и говорила Матильда. Максимально притянуть реальность, чтобы бред было сложно распознать – вот тактика таких больных. Сложно было бы распознать им самим, в первую очередь. Они так уверены в своей правоте, что не готовы взглянуть очевидным фактам в глаза. Да, все сходится. Рома беспокойно заерзал на стуле, то и дело поглядывая на Матильду. Он был точно уверен, что она заметила необычную речь Чернова, и искал в ее взгляде подтверждения. Но Мария Александровна была слишком занята рассказчиком. Сам того не понимая, на помощь Скворцову пришел Лешниц.

- Друг мой, чуть подробнее о редком даре говорить нужные слова, прошу вас, - учтиво сказал он.

- Этот редкий дар – один из отличительных признаков нашего рода, - в голосе пациента скользнула чуть уловимая гордость. - Им владеют все члены семьи, в той или иной мере. Но только немногие из Нериаденов овладели им в совершенстве.

Лешниц заметно оживился, придвинул к себе блокнот и приготовился записывать.

- Некоторые земляне обладают техникой подчинения себе подобных, известной вам как «гипноз». Но она несовершенна. Требуется согласие человека впасть во временный транс, который достигается определенными манипуляциями. Наше искусство речи не порабощает личность того, к кому мы обращаемся. Напротив – оно дает ему увидеть истинное положение вещей и сделать правильный выбор, - в голосе Чернова опять прозвучала та нота превосходства, которая делала его похожим на Дельтаса.

- Допустим. А что, если этот правильный выбор не отвечает интересам Нериаденов? Как вы тогда поступаете? - продолжал наступать Лешниц.

- Вы не понимаете глубинной сути нашей культуры, потому и задаете такой вопрос, - тоном терпеливого наставника ответил Чернов. - Песнь Единства запрещает жителям Эльтизиары не только лгать. Наша Святая Бестелесная Книга не дает преследовать какие-либо цели, способные принести вред Эльтизису - так мы называем гармонию между самой планетой и всем сущим в ее пределах. Разные семьи достигли разных степеней могущества и просветления, следуя Песне. Некоторые кланы так и не смогли всецело соблюдать ее законы, хотя истово стремятся к этому. Чем реже семья нарушает заветы Песни, тем больше знаний и возможностей дарит ей Эльтизис. Семья Нериаденов достигла той степени духовного развития, когда ни один из ее членов своими поступками не противоречит Книге. Мы называем такое состояние семьи или отдельных личностей Эльтидэнас. Все мои родственники овладевают Эльтидэнасом к совершеннолетию. Некоторые – гораздо раньше. К примеру, лишь чуть более половины семьи Стекаитов имеют такой статус. Среди Армонисов таких значительно больше – и клан их обладает большей силой и властью, чем Стекаиты. Если некто является совершеннолетним Нериаденом, то он не может стремиться к преступной или недостойной цели. Наше искусство речи позволяет донести это до любого разумного обитателя Эльтизиары. А правоту наших помыслов подтверждает Эльтидэнас говорящего и власть клана. Несогласный с ними открыто вредит Эльтизису. Это уничтожает его духовные завоевания, лишая Эльтидэнаса и ослабляя семью. Открытое противоречие Нериадену всегда ведет к поражению, скорому или отложенному. А потому случается крайне редко. Но, к моему ужасу, все, что я рассказал вам сейчас, нужно было бы излагать в прошедшем времени. Предательство нескольких двуличных выродков, потерявших веру в Песнь, лишило наш род абсолютного духовного превосходства.

Чернов вдруг начал говорить вполголоса, словно он боялся, что кто-то посторонний узнает о позорном падении его вымышленной семьи.

- Это неминуемо приведет Нериаденов к падению, раньше или позже. Могущество моей семьи станет неумолимо слабнуть. Со временем клан начнет утрачивать влияние и власть. Эльтизис рухнет, гармония обернется хаосом. Эльтизиара перестанет быть главным союзником и родственником каждого ее обитателя. Что произойдет с планетой и семьями в результате таких перемен, предсказать трудно. Я прогнозирую полное уничтожение нашей цивилизации, - закончил он почти шепотом.

Последнюю фразу инженер произнес, запрокинув голову вверх и закрыв глаза. Так он просидел довольно долго. Скворцову показалось, что не меньше минуты. Лешниц записывал что-то в блокнот, быстро и размашисто, изредка поднимая глаза на неподвижного пациента. Закончив, он также вполголоса спросил его:

- Вадим Андреевич, вы нормально себя чувствуете?

Чернов продолжал сидеть в той же позе, никак не отреагировав на вопрос доктора.

«Не дай Бог внезапная кататония – всему конец, - с испугом подумал Николай Юрьевич.- Черт, вывести его из ступора будет сложно, если вообще получится. И каким он выйдет – ни хрена не понятно. Может прежним, а может и мычащим. Этого только еще не хватало, я же только начал. Так, ничего страшного, попробуем-ка еще разок…».

Лешниц перегнулся через стол и произнес уже чуть громче:

- Вадим Андреевич! Обратите на меня внимание!

Пациент не отреагировал.

«Только не это, твою мать!» - стирая с лица росинки нервного пота, выругался про себя доктор наук. Впервые за всю свою долгую и разнообразную практику он так сильно и искренне переживал за состояние больного. «Ладно, придется по-другому, хотя это и неправильно. Да к черту правила!».

Лешниц встал и хотел было подойти к Чернову, но реплика из студенческого партера прервала его.

- Дельтас! - вдруг не громко, но с очень решительной интонацией сказал кто-то из парней Вишняковой.

Пациент тут же встал, повернувшись к студентам. Пробежав взглядом по рядам стульев, он посмотрел прямо в глаза Скворцову. Этот долгий и пронзительный взгляд был тяжелым и притягательным. В первое мгновение Скворец слегка струхнул. Кровь ударила ему в лицо, а ладони моментально взмокли. Он даже пожалел о своей несдержанности. «Черт меня дернул, вот я идиот!» - мысленно выругался он. Чернов продолжал неотрывно смотреть на него. Хотя лицо больного было совершенно спокойным, его напряженный взгляд, казалось, мог сбить с ног. За двадцать лет жизни никто никогда не смотрел так на Скворца. Несколько секунд он не мог отвести глаз. Они глядели друг на друга в упор. Кабинет, все его живое и неживое, вдруг стали плоскими и блеклыми, будто дешевые рисованные декорации в театре. И лишь сумасшедший инженер оставался очерченным и таким ярким, словно был нарисован сочными химическими фломастерами, а внутри него горела лампочка. На долю секунды Скворцову показалось, что Чернов даже стал чуть крупнее и ближе. (Позже Ромка сообразит, что нечто подобное уже происходило с ним раньше. Это было в его бурные шестнадцать, когда он впервые пробовал курить коноплю. Только вместо кабинета был двор его дома, а вместо Чернова – сосед Генка, который поделился с ним драгоценным косяком).

Все это продолжалось неестественно долго. Время для этих двоих не остановилось, но, как минимум, сильно притормозило, дав им возможность обменяться взглядами. Неповоротливый осознанный анализ уступил место стремительной интуиции, как это и бывает у жителей Земли в экстренных ситуациях. И интуиция настойчиво твердила Скворцу, что в этом безумном взгляде есть отчаяние, доверие и надежда. Но больше всего надежды. Надежды, которая была обращена именно к нему.

Обеспокоенный Лешниц мягко усадил Чернова на стул. Про себя он благодарил Бога за то, что беда миновала. «Все, хватит. Пора начинать терапию, - решил Николай Юрьевич.- Записей у меня вполне достаточно, а без фармакологии с ним что угодно может произойти. Случай сложный, тут всего можно ожидать. Если он замолчит – все труды напрасны. С одними записями я ничего не добьюсь – нужны тесты. А если он вот так вот, как сейчас, заткнется? Какие тогда тесты? Ладно, подберу что-нибудь полегче. Буду давать сам, в минимальной дозировке».

Пациент безропотно сел на свое место. Он выглядел спокойным и уверенным. Чего нельзя было сказать о студентах и о самой Вишняковой. Такая бурная реакция Чернова стала для них полной неожиданностью. Испугаться они толком не успели, да и бояться-то особо было нечего. Но привкус тревоги повис в кабинете. Лешниц укоризненно посмотрел на виновника всей этой заварухи, но ничего не сказал. Матильда же, напротив, взглянула на Скворцова с плохо скрываемой гордостью. Ее ученик явно демонстрировал успехи, ведь он нашел самый простой и верный способ вывести пациента из забытья.

Успокоив Лешница извиняющимся взглядом, Вишнякова озабоченно глянула на трусиху Свету Юдину. Она заметно побледнела, но держалась. По напряженному лицу девчонки было видно, что будь ее воля – рванула бы прямо сейчас домой, к родителям и мягким игрушкам. Остальные были в порядке. Лишь Скворцов виновато опустил глаза, стараясь не смотреть на Лешница. Больше всего он боялся не того, что ему влетит от Матильды за такую инициативу, ведь он спровоцировал больную психику Чернова. Своим окликом он закрепил его бред, а это - грубейшее нарушение психиатрических канонов. Нет, даже и не гнева Лешница боялся он. А того, что Николай Юрьевич прекратит беседу. Он не мог даже представить себе, что выйдет из клиники, так и не дослушав до конца эту потрясающую историю.

Но ничего подобного не произошло.

- Вы нормально себя чувствуете? Готовы продолжить рассказ? - спросил доктор у Чернова.

Тот лишь молча кивнул. Сделав какой-то странный жест рукой, будто наскоро начертив указательным пальцем в воздухе иероглиф, он еще раз внимательно взглянул на Скворца, который быстро отвел взгляд.

«Как он понял, что это я его окликнул? Он же сидел с закрытыми глазами, а голоса моего он не знает. Ведь это мог быть кто угодно из парней», - мелькало у него в голове. Но Ромка так и не успел сделать логичное предположение. Чернов заговорил снова.

- Вистелан был воином, а потому приказ для него был всегда впереди размышлений. Но мне удалось, хоть и не без труда, донести до него очевидную истину.

Вадим Андреевич выдержал небольшую паузу, опять бросив на Скворцова беглый взгляд.

- Он все же осознал весь масштаб той ответственности, которая легла бы на него и весь его род. Убийство члена правящей семьи – тяжкий грех. Но не это остановило его. Уничтожив меня, он бы прервал законную ветвь наследования власти, царившей на планете издревле. Безусловно, со временем он бы вошел в историю как самый преступный палач, которого когда-либо знала Эльтизиара. Рано или поздно его семья была бы полностью лишена Эльтидэнаса. Он думал о будущем своих детей и внуков, когда принимал решение. Думал с большой тревогой и страхом. Я даже услышал еле различимые детские голоса, которые исходили от его ауры. В тот момент я понял, что он не выполнит приказ. Возможно, впервые в жизни. Мы уединились с ним в старой левиатовой пещере, оставшейся со времен, когда левиат был главным топливом нашей цивилизации. Он был испуган и очень подавлен. Я никогда не видел таким ни одного из членов его клана, который славился хладнокровием и решимостью. Он понимал, что если он не представит доказательство моей смерти, ему несдобровать. Мятежники не простят ему непослушания. Семья Неаринян автоматически станет врагом новой преступной власти. Нам нужен был такой выход из ситуации, который спас бы нас обоих. Я нашел его мгновенно, ведь нельзя было медлить ни минуты. Если бы поблизости был один из мощных телепатов, которые служили Нериаденам, все пошло бы прахом. Левиатовая пещера отчасти скрывала нас, но риск был очень велик. Вистелан понимал это и согласился с моим планом, не задумываясь. Он был простым и дерзким, как и все надежное в этом мире.

Чернов как-то неуклюже помассировал пальцем виски, отвернувшись от Лешница в сторону студентов. Он снова украдкой посмотрел на Скворцова. Но теперь этот короткий взгляд был спокойным и многозначительным. И даже дружелюбным. На этот раз Рома не отвел глаз, стараясь держаться так, словно сумасшедший инженер смотрел мимо него. Почти получилось, да только щеки предательски вспыхнули румянцем.

- Сначала я предложил ему сделать то, что спасло бы его от гнева ублюдков, пославших за моей смертью. Решение было простым. Вистелан должен был представить доказательство моей смерти. И я позволил отрубить себе заднюю часть мышечного гребня с моей головы. Это было весьма опасно, но мой несостоявшийся палач был признанным виртуозом. Он смог сделать это настолько точно, мощно и быстро, что не причинил мне большого вреда. Да и боль была вполне терпимой. Теперь ему оставалось только выдать кусок моей плоти за переднюю часть гребня, без которой я не протянул бы и нескольких мгновений. Кроме того, он забрал у меня символ клана, который я с детства носил на себе. Этого должно было хватить, чтобы отвести от Вистелана всякие подозрения. Да и репутация его семьи играла за нас. Я же должен был как можно скорее покинуть Эльтизиару, оставив свое тело Неаринянину.

Лешниц торопливо прервал своего пациента.

- Вот этот момент я не совсем понимаю. Вадим Андреевич, не могли бы вы рассказать подробнее, как собирались покинуть планету, ведь тело-то ваше осталось у Вистелана? - спросил он, выразительно глядя на Матильду и студентов. Он явно хотел, чтобы его гости обратили особое внимание на этот поворот истории.

- Хорошо, я объясню еще раз. Возможно, Николай Юрьевич, вам было не трудно понять, а трудно поверить.

В голосе Чернова вновь появилась та еле уловимая нотка превосходства, которая делала его похожим на Дельтаса.

- Как я уже говорил ранее, Эльтизиара дала нам возможность бестелесной жизни. После довольно трудного обучения каждый, кто владел Эльтидэнасом, мог на некоторое время покинуть свое тело и перенестись сознанием в любую точку планеты. Но сначала нужно было освоить определенный вид дыхания. Это удавалось далеко не всем. Мои предки долго изучали момент перехода в иной мир разных животных, населяющих нашу планету. И они совершили потрясающее открытие. Высшие представители нашей фауны, подобные земным обезьянам, перед естественной смертью начинали дышать совершенно необычным образом. А после кончины их сущность могли ощутить самые чуткие из клана (вы называете подобных землян экстрасенсами). Два поколения Нериаденов пытались постичь это чудо. Третьему поколению, наконец, удалось разгадать загадку. Два великих ученых Эльтизиары, одним из которых был мой прямой родственник Траний Дельтас Нериаден, выявили скрытый алгоритм предсмертного дыхания. Они долго изучали его влияние на живую материю. Позже они пытались освоить его сами. В результате таких отчаянных экспериментов некоторые из ученых погибли. Среди них был и Траний Дельтас. Дело в том, что границы между выходом из тела и смертью слишком близки. Необходимы годы осторожного и кропотливого обучения, прежде чем выход сознания станет безопасным. Чем раньше разумная особь начинает постигать эту науку, тем проще и быстрее ей это удается. Но многие не находят в себе достаточно духа и отваги, чтобы овладеть этим даром. Траний стал одной из многих жертв, которых Нериадены принесли на алтарь этого знания. Знания, которое вывело нашу цивилизацию на качественно новую орбиту развития. И хотя некоторые жители Эльтизиары владеют «дыханием мертвых» довольно давно, летальные случаи изредка случаются. К сожалению, сознание и тело не могут долго существовать друг без друга. Именно тело – слабое место. Оно начинает погибать без Эльтидэнаса. Вы бы сказали, что тело погибает без души. Сознание также начинает угасать без физической оболочки, но значительно медленнее. Ученые моего клана постоянно пытались увеличить время выхода, что также нередко приводило к трагическому финалу. Но Нериадены не остановились на этом пути. Они стали искать возможность сохранять тело живым и здоровым. Искать в недрах Эльтизиары, как и велит нам Песнь Единства. И планета раскрыла моей семье этот секрет.