Впервые к «Мещанам» Товстоногов обратился в 1944 году, поставив их со студентами Грузинского театрального института

В числе участников этого спектакля были ныне широко из­вестные деятели грузинского театра: М. Туманишвили, Г. Лорд-кипанидзе, А. Гамсахурдия (тогда студенты первого режиссер­ского курса, они названы в программе техническими режиссе­рами), Г. Гегечкори ( Н и л ) , Э. Манджгаладзе (Тетерев), Е. Кипшидзе (Цветаева), роль Татьяны играла Н. Урушадзе, ныне известный грузинский театровед.¹

Конечно, работая с молодыми актерами и режиссерами, Тов­стоногов ставил прежде всего педагогические задачи. Однако, как показывают записи М. Т у м а н и ш в и л и , анализ горьковской пьесы шел небанальным ходом. Товстоногов стремился в этом учебном спектакле научить молодых актеров тонкому психоло­гическому постижению характеров, подсказать им ход от пси­хологии к социальным обобщениям.

Спектакли Грузинского театрального института игрались пе­ред широкой публикой и отмечались в прессе. Г. Натрошвили писал, что в спектакле «раскрыта серьезная идейная борьба против собственнического мировоззрения».²

М о ж н о было бы сказать, если бы не смущала разница уров­ней двух спектаклей, что режиссер продолжал развивать тему, намеченную в скромном студенческом спектакле.

Опасную сущность мещанства как социально-философской категории Товстоногов видит теперь в том, что «люди придумы­вают себе фетиши и слепо верят в их незыблемость», в том,

¹ Репетиции «Мещан» были записаны М. Туманишвили. Запись хранится в Гр₂узинском театральном институте. Архив института. Папки № 44 и 45. «Литература и искусство», 1946, 23 апреля (на груз. яз.).

что человек теряет ощущение реальной жизни, истории.¹ Движе­ние времени, его революционная сущность о щ у щ а л и с ь в спек­такле не только в образе Нила, но и в трагической бессмыслен­ности попыток самого Бессеменова внушить свою веру, сохра­нить собственнический порядок, остановить время. Революци­онное звучание пьесы заключалось для режиссера в том, что «эти люди себя изжили, психологически и по существу...»²

П р о ш л о у ж е более десяти лет со дня премьеры «Мещан», а в памяти не стерлись подробности, не померкло чувство це­л о г о — этот спектакль предстает монолитным куском жизни, в которую вам позволили заглянуть. Т я ж к о били большие на­польные часы, которые ритуально заводил Бессеменов, скрипела дверь, возвещая его выход, тренькала ироническая музыка, от­теняя своей странностью очередной привычный скандал в доме.

Все предельно напряжено, натянуты все струны, обнажены все нервы. Ни одного слова, ни одного взгляда здесь не про­пустят без обостренной реакции — немедленно ответят криком, взглядом, шипением. Непринужденность редка здесь, как вели­кий праздник. Под водительством Елены ( Л . Макарова) рас­шалились, развеселились, на стол полезли, распевая песни, но пришли из церкви старики, благостные, исполнившие святой д о л г , — и застыли в испуге, гневе, изумлении. И опять прерва­лась жизнь, это о щ у щ а л о с ь отчетливо, опять она загнана в при­вычку, в ритуал. Акулина Ивановна ( М . Призван-Соколова) то­ропливо подсовывает тарелки, накладывает куски, пытаясь — без всякого успеха — отвлечь внимание мужа, отвести гнев от детей. Здесь будут снисходительно и покровительственно терпеть и афоризмы Тетерева (П. П а н к о в ) , и ободранную бедность Перчихина (Н. Трофимов), но только до той секунды, когда они — по злу или наивности — не коснутся основ бытия.

Реальность, просто здравый смысл вносит Н и л , крепкий, уве­ренный, самостоятельный. К нему у старика нет ключей, под­хода, его ничем не возьмешь; остается аккуратно снять цветы с подоконника и в полном смятении попросить — «полицию».

И к а ж д ы й бытовой штрих, жест, интонация, проход приобре­тали второй — емкий, символический — смысл. Бессилие ста­рика, сумасшествие Татьяны, уверенность Нила — все говорило о том, что эти л ю д и , их дела и п о с т у п к и определены ходом ис­торического времени.

Это ощущение времени реализовалось режиссером в силе сопротивления Бессеменова, в безнадежности его борьбы, в фи­гуре «выломившегося» из общепринятых норм Тетерева, в на­ивности духовного мира Перчихина, сломленности Петра и Татьяны.

¹ О замысле спектакля Товстоногов рассказал в статье «О «Мещанах», включенной отдельной главой во второе издание книги «О профессии режис-сера»₂. См. также статью «Классик и современник» в книге «Круг мыслей». Г. Т о в с т о н о г о в . О профессии режиссера, с. 126.

В такой концепции спектакля образ Н и л а терял значение единственного антагониста мира Бессеменовых, но приобретал убедительность человека нового мировоззрения, новой эпохи. Не идеальный герой, а реальный человек, выросший в этом старом доме, действовал на сцене. В художественной структуре спек­такля образ Н и л а (К. Лавров) был подчинен общему закону наиреальнейшей правды и точности взаимоотношений. Есте­ственно, что Н и л товстоноговского спектакля не мог не вызвать возражений, ибо он особенно наглядно и резко демонстрировал расхождение режиссера с принятыми в театре и в литературо­ведении трактовками. Режиссер видел Н и л а человеком «здра­вого смысла» и не боялся, что Н и л может показаться грубова­тым, резким, беспощадным к чувствам о к р у ж а ю щ и х его людей. Он действительно был жесток с Татьяной, хотя понимал, что именно с ним Татьяна связывает все свои надежды. Он не от­читывал, не ж у р и л за бестактное подслушивание, а резко давал понять, что никаких духовных связей отныне у них нет. Здесь завершалась трагедия Татьяны, окончательно р у ш и л и с ь на­дежды на личное счастье и уходило из ее жизни нечто боль­шее — последняя мечта о яркой, интересной, осмысленной жизни.