Радикальный рационализм

Институционализм с его концепцией системного моделирования пред­ставляет лишь одно из направлений критики официальной методологичес­кой доктрины. В последнее время наметилась нарастающая тенденция ее отрицания с прямо противоположной точки зрения — с позиции апри­оризма или радикального рационализма. Если институционалисты пори­цают ортодоксальных экономистов за то, что те, декларируя привержен­ность к эмпиризму, на самом деле практикуют рационализм, то априористы прямо утверждают, что именно так и должно быть: официальной эконо­мической науке следует не сидеть на двух стульях, а открыто заявить об отказе от линии Ньютона и продолжении линии Декарта.

На протяжении длительного периода, когда и в философии науки, и в конкретных научных дисциплинах почти безраздельно господствовала по­зитивистская традиция, априоризм считался безнадёжно устаревшим. Боль­шинство ученых взирали на него как на «ископаемое XIX века», рудимен­тарное явление, к которому нельзя относиться иначе, как к курьёзу. Напри­мер, М. Блауг, как бы выражая общее мнение, пишет о Л. фон Мизесе, с именем которого обычно ассоциируется возрождение априоризма: «В 20-х годах Мизес внёс важный вклад в теорию денег, теорию цикла и, конечно же, в экономическую теорию социализма, но его последующие писания об основаниях экономической науки настолько чудны и идиосинкразичны, что можно только удивляться, как хотя бы кто-то воспринимает их всерьёз». Действительно, как в эпоху всеобщей компьютеризации, развитой эконометрии и все более утончённых способов эмпирической проверка изобретению которых посвятило жизнь целое поколение учёных, можно, подобно Мизесу, заявлять, что опыт не решает судьбу теории!

Но времена меняются. Следующие один за другим провалы попыток создания работоспособного механизма для проведения принципа эмпи­ризма в науке вообще и экономической науке в особенности заставили экономистов задуматься: а может быть, путь к истине действительно проходит через разум и логику теории, а не через чувственный опыт и эмпири­ческую проверку?

Именно такую точку зрения высказал Л. фон Мизес в работах «Челове­ческое действие» (1949) и «Конечные основания экономической науки» (1962). По ряду вопросов его поддержал Ф. фон Хайек, а далее концепцию радикального рационализма развивали и модернизировали такие предста­вители «неоавстрийской» школы, как М. Ротбард, И. Кирзнер, Д. ƠДрисколл, М. Риззо и др.

Радикальные рационалисты исходят из того, что эмпиризм в любой его вариации — ущербная методологическая доктрина. Ставя во главу угла чув­ственный опыт, эмпирист, если он, конечно, последователен в своих прин­ципах, добровольно отказывается от такого мощного источника познания, как собственный разум. Ведь и животные имеют способность к ощуще­нию — часто более совершенную, чем люди, однако они не строят теорий и не создают универсальных концепций, поскольку лишены того, чем на­делён человек, — разума, с априорно присущей ему логической структу­рой. Значит, именно в ней изначально заложена правда о внешнем мире.

Согласно Мизесу и его последователям, экономическая теория явля­ется ответвлением праксиологии — универсальной науки о человеческом поведении. Она базируется на нескольких аксиомах (например, рациональ­ность поведения, понимаемая как целенаправленность действий, наличие причинно-следственных связей, неопределённость будущего), из которых и выводятся все экономические «теоремы». Факты не в силах опроверг­нуть теорию, коль скоро ее истинность гарантирована логикой выведения из априорно истинных положений; наоборот, сами факты подлежат ин­терпретации на основе теории.

Воспитанному в позитивистской традиции учёному данная позиция представляется крайне непривычной и странной, если не смехотворной. Ведь одним из основополагающих принципов позитивизма является дихо­томия синтетических и аналитических высказываний, согласно которой последние, хотя и имеют познавательное значение, сами по себе эмпири­ческой информации не несут. Следовательно, аналитические положения — постулаты, тавтологии и аксиомы, из которых Мизес предлагает черпать знания об экономике, не могут быть одновременно априорно истинными и эмпирически содержательными. На этом основании официальная эко­номическая наука с порога отметает априоризм.

Однако Мизес знает о таком отношении к своей точке зрения и готов ответить на него. Он отвергает позитивистское деление положений науки на аналитические и синтетические как неправильную постановку вопроса и возвращается к кантианской позиции, признающей существование по­ложений, которые априорно истинны и в то же время эмпирически содер­жательны. «Все геометрические теоремы, — пишет Мизес, — изначально заключены в аксиомах. Понятие прямоугольного треугольника уже заклю­чает в себе теорему Пифагора. Эта теорема представляет собой тавтоло­гию, её дедуктивное выведение заканчивается аналитическим высказыва­нием. Тем не менее, никто не считает, что геометрия вообще и теорема Пифагора в частности не обогащает наших знаний».

Иначе говоря, радикальные рационалисты отказываются вести дискус­сию с позитивистами в позитивистских терминах и тем самым выбивают из рук своих оппонентов главный козырь, поскольку традиционная кри­тика априоризма была в основном построена на простой апелляции к аналитико-синтетической дихотомии. Это делает радикальный рационализм в логическом плане вполне конкурентоспособным перед лицом любой эмпирически сориентированной доктрины, будь то логический позитивизм или фальсификационализм Поппера; тем более, что их сторонники посто­янно демонстрируют неспособность последовательно придерживаться соб­ственных методологических установок.

Но работоспособен ли сам априоризм? История экономической мыс­ли подсказывает, что нет. В ней можно найти множество примеров того, как априористская доктрина заводит науку в тупик. В частности, маржиналисты исходят из того, что стоимость определяется полезностью и ред­костью блага, а марксисты — овеществлённым в товаре трудом. Оба тезиса принимаются за аксиомы, но из них вырастают две приблизительно равные по логической убедительности и совершенно противоположные по содер­жанию системы. На вопрос о том, как осуществить выбор между ними, априоризм не отвечает. В результате спор между марксистами и маржиналистами длится вот уже более века и вряд ли когда-нибудь будет разрешён на чисто рациональной основе.

Одним из подтверждений тому служит опубликованная в 1975 г. книга М. Холлиса и Э. Нелла «Рациональный экономический человек», имеющая красноречивый подзаголовок «Философская критика неоклассической экономической теории». С их точки зрения, несостоятельность неоклас­сики обусловлена её союзом с позитивизмом, альтернативу которому авторы, подобно Мизесу, видят в радикальном рационализме. Однако, в от­личие от него, Холлис и Нелл противопоставляют неоклассицизму не австрийскую ветвь маржинализма, а «классико-марксистскую экономичес­кую теорию», под которой имеется в виду основанное на концепции П. Сраффы неорикардианство, претендующее на преодоление проблем ор­тодоксального марксизма.

Методологическая позиция Холлиса и Нелла трудноотличима от «нео­австрийской» точки зрения: они также отвергают аналитико-синтетическую дихотомию, признают эмпирически содержательное априорное зна­ние, трактуют экономическую теорию как систему логических категорий, не подлежащую опровержению фактами и т. д. Но если для Мизеса «конечным основанием экономической науки» служит прежде всего аксиома целенаправленности поведения, то для Холлиса и Нелла столь же очевид­но и бесспорно, что все экономические категории должны выводиться из постулата «способности экономической системы к самовоспроизводству». И неудивительно, что на его основе неорикардианцы строят совершенно иную теоретическую конструкцию, нежели «неоавстрийцы».

При этом Холлис и Нелл, с одной стороны, и Мизес со своими после­дователями — с другой, в равной мере убеждены в том, что истина бывает только одна и правда, разумеется, на их стороне. Однако о том, как дока­зать оппоненту свою правоту, об этом их общая концепция метода — радикальный рационализм — хранит молчание.