История России. XX век. М., 1996. С.390-391

Политика реализации реформы показала, что проблемы, связанные с природой экономических показателей и с «ведомственностью», остались нерешенными. Новые показатели вводились с трудом. Поощрительные фонды не смогли должным образом стимулировать рабочую силу: предназначенные рабочим премии в среднем составили лишь 3% от зарплаты, что было недостаточно для того, чтобы вызвать интерес к повышению эффективности производства; что же касается фонда на социальные нужды, то его использованию мешало то, что план не предусматривал обеспечение строительными материалами. Наконец, фонды самофинансирования не могли быть эффективно использованы по причине слабой координации между научными изысканиями и промышленностью (от разработки до выпуска первого пробного образца и освоения массового производства проходило в среднем шесть – восемь лет).

Уже с первых шагов проведения реформы стало ясно, что она представляет собой набор разрозненных и противоречивых мер. Действительно, могло ли сочетаться расширение хозяйственной самостоятельности предприятий с усилением административных и экономических полномочий министерств, этих удельных княжеств?…

Противоречия реформы отражали глубокие расхождения между возглавляемыми Брежневым сторонниками ограничения децентрализации при сохранении в неприкосновенности политико-административной системы в функционировании экономики и объединявшимися вокруг Косыгина приверженцами частичных рыночных реформ, готовыми в определенной степени довериться экономическим регуляторам.

На эти быстро проявившиеся противоречия между политическим госконсерватизмом, основанным на стремлении стабилизировать систему через насаждение отношений личной преданности и даже создание «феодальных вотчин», и самим принципом экономической реформы, предполагавшим приоритет технократических ценностей, накладывались другие расхождения, касавшиеся темпа и глубины проведения реформы и противоречивого подхода к решающей проблеме распределения власти.

Верт Н. История советского государства. 1900-1991. 2-е изд. М., 1994. С.390-391.

Однако самая главная причина связана с сохранением экономического механизма хозяйствования и системы управления, сложившихся в годы довоенных и послевоенных пятилеток, то есть в период экстенсивного развития народного хозяйства. В последующем действующий механизм хозяйствования и управления экономикой, оставаясь практически в неизменном состоянии, в лучшем случае подвергался лишь частичным, причем незначительным изменениям. Так, меры, предпринятые в ходе хозяйственной реформы второй половины 60-х годов, намеченные сентябрьским (1965) Пленумом ЦК КПСС, не затронули в должной степени фундаментальных –основ процесса повышения эффективности производства. Одно направление экономической реформы исключало другое. Наравне с предлагаемым внедрением экономических рычагов управления продолжался процесс усиления централизованного руководства. Механизм хозяйствования и управления экономикой превратился в механизм торможения нашего экономического и социального развития.

История России (Россия в мировой цивилизации) / Под ред. А.А.Радугина. М., 1997. С.307-308.

№ 3. О развитии сельского хозяйства 60-80-х гг.

Нередко в современной отечественной литературе аграр­ная политика 60-80-х гг. характеризуется как череда оши­бок, время упущенных возможностей, а сельское хозяйство как отсталое, неэффективное, деградирующее. Для подоб­ных оценок есть веские основания. В сельском хозяйстве сохранялись глубокие экономические, социальные, техно­логические, экологические противоречия и проблемы. Имели место значительные диспропорции в развитии АПК. Хозяйственный механизм генерировал расточительство, хищения, уравниловку, иждивенчество, отчуждение от соб­ственности и результатов труда. Наблюдалась чрезмерная миграция из села.

Однако в развитии сельского хозяйства имелись и пози­тивные тенденции. На протяжении всего периода наблю­дался рост производства сельскохозяйственной продукции. Валовая продукция сельского хозяйства СССР (в сопоста­вимых ценах 1983 г.) увеличилась с 136,8 млрд. рублей в 1965 г. до 174,3 млрд. в 1975 г. и до 218,7 млрд. в 1990 г. Про­изводство зерна в среднегодовом исчислении увеличилось со 130 млн т в 1961—1965 гг. до 213 млн т в 1986—1990 гг., молока — с 65 млн т до 106 млн т, мяса (в убойном весе) с 9,3 млн т до 19,3 млн т. Объемы производства сельскохозяй­ственной продукции в СССР не могут не впечатлять. Так, в 1991 г. СССР производил ячменя 29,5% мирового произ­водства, пшеницы — 16,2%, овса — 45,1%, ржи — 55%, про­са — 2,5%. В СССР производилось 33,7% мирового выпус­ка молочных продуктов, 21,4% масла, притом, что население СССР составляло 4,9% мирового. По производ­ству важнейших видов сельскохозяйственной продукции на душу населения (зерно, мясо, молоко, яйца, сахарная свек­ла, картофель) СССР находился на лидирующих позициях в мире.

На этой основе был обеспечен сравнительно высокий уровень производства продуктов питания, достигший к се­редине 80-х гг. по ряду параметров показателей развитых стран. Однако парадоксально-повседневным явлением были нарастающие трудности в продовольственном снаб­жении населения, скудный ассортимент продуктов пита­ния, унижающие человеческое достоинство очереди.

Увеличение валового производства сопровождалось не­уклонным падением темпов прироста. Среднегодовые тем­пы прироста продукции сельского хозяйства по пятилеткам составляли: в 1966—1970 гг. — 3,9%, в 1971—1975 гг. - 2,5%, в 1976-1980 гг. - 1,7%, в.1981-1985 гг. - 1,1%.

Труднообъяснимым, на первый взгляд, был и рост им­порта продовольствия. С одной стороны, была обеспечена продовольственная безопасность страны. Объем импорта продовольствия составлял 14—16% от отечественного про­изводства (США стабильно импортировали в те годы 17— 19% продовольствия). С другой стороны, продовольствен­ный импорт играл все более заметную роль в обеспечении населения отдельными видами продуктов питания. С 1970 г. по 1985 г. закупки за рубежом мяса и мясопродуктов возрос­ли в натуре в 5,2 раза; зерна — в 20,8; сахара — в 67,2; мас­ла сливочного — более чем в 100 раз. Удельный вес импор­та в потреблении мяса составил в 1987 г. 6,6%, масла животного — 19,7%, растительного — 22,5%, сахара-сыр­ца-25,5%.

Наиболее парадоксальным выглядит импорт зерна, по­скольку его увеличение проходило на фоне роста отече­ственного производства зерновых. Так, производя в 1981— 1985 гг. в среднем за год 180,3 млн т зерна, СССР закупал ежегодно до 30 млн т. В 1987 г. было собрано 211 млн т., в 1988 г. — 195 млн т, в 1989 г. — 217 млн т, в 1990 г. — 240 млн т. Такого количества зерна страна никогда не производила. Тем не менее закупки зерна за границей не только не сни­зились, но возросли: в 1987 г. — 30,4 млн т, в 1988 — 35,1 млн т, в 1990 — 44 млн т.

Не менее парадоксальным было и следующее обстоя­тельство. Длительное время при росте затрат на развитие АПК проводилось стимулирование роста потребления пу­тем дотирования потребительских цен. Из благих побужде­ний искусственно поддерживались за счет государства за­ниженные розничные цены. Так, среднегодовой индекс сельскохозяйственного производства в России в 1986—1990 гг. по сравнению с предыдущим пятилетием возрос на 12%, душевое потребление мяса и мясомолочной продукции на 11—12%, капиталовложения — на 22%, субсидии на продовольствие — на 77%. За 1985—1990 гг. объем производства мясомолочной промышленности в России возрос на 23%, розничные цены на мясо — на 5%, колбасу — на 8,8; яйца — 4,8; среднедушевой месячный совокупный доход — на 35,6%. За этот же период среднегодовой прирост розничных цен на продовольствие составил 2,8%, закупочных — 5,6%. Разница покрывалась за счет дотаций, доля которых в 1989 г. в розничной цене мяса и животного масла составляла более 70%, молока — 60, хлеба — 20%. С 1981 г. по 1990 г. государственные дотации на продовольствие возросли с 25 млрд руб. до более 100 млрд. руб. Импортное продовольствие продавалось по ценам внутреннего рынка, что означало субсидирование импорта государством. В результате такой политики продовольственный дефицит и пресловутые очереди не исчезли, дотации стали непосильны для бюджета, платежный баланс оказался в кризисе, а аграрный сектор оставался неэффективным.

Инвестиционная политика в аграрном секторе носила крайне противоречивый характер. В 60—80-е гг. на разви­тие сельского хозяйства было направлено значительное количество средств. Государственные капиталовложения и средства колхозов, направленные в сельское хозяйство с 1966 г. по 1990 г., составили 842,1 млрд. руб. Длительное время оставалась высокой доля государственных инвести­ций в аграрный сектор. Если доля сельского хозяйства в ВВП в 80-е гг. составляла 13—18%, то доля этой отрасли в общем объеме капиталовложений — 18—20%. Невысок был процент за кредиты. За счет государства поддерживался уровень заработной платы в сельском хозяйстве. Так, в 1988 г. в 1/3 хозяйств фонд оплаты труда превышал валовой доход. Эти факты свидетельствуют о протекционистском характере аграрной политики.

Размеры капиталовложений выглядят внушительно, но при соотнесении их с фронтом работ в сельском хозяйстве картина перестает быть столь радужной. Если соотнести сделанные по линии государства и колхозов с 1917 по 1985 г. затраты с площадью сельскохозяйственных угодий в стра­не, то на каждый гектар придется 1,3 тыс. руб. капиталов­ложений. Это не так много, если учесть, что трактор в на­чале 80-х гг. стоил от 3 до 15 тыс. руб., строительство современной фермы обходилось в 250—300 тыс. руб., кило­метра дорог с твердым покрытием — в 150 тыс., орошаемо­го гектара с затратами на его освоение — до 5 тыс. руб.

Обращает на себя внимание и тот факт, что от пятилет­ки к пятилетке происходило снижение абсолютного и от­носительного прироста инвестиций. Значительная часть выделявшихся селу ресурсов не доходила до сельского хо­зяйства или изымалась из него, что осуществлялось через повышение цен на средства промышленного производства, потребляемые в сельском хозяйстве, рост оплаты услуг об­служивающих сельское хозяйство организаций, незаконное изъятие средств из хозяйств. Велики были расходы колхо­зов на социально-культурные нужды, которые не компен­сировались государством.

Рост капиталовложений в сельское хозяйство в 60—80-е гг. не поколебал многолетних приоритетов в их распределении по народному хозяйству в целом. С 1928 г. по 1978 г. в рас­чете на одного работника в городе в производственную сферу было вложено в 9 раз больше средств, чем на одного сельскохозяйственного работника.

Статистические данные показывают, что растущие капи­таловложения давали все меньшую отдачу. Призывы руко­водителей всех уровней лучше использовать материальные и финансовые ресурсы, вести борьбу за экономию и береж­ливость были столь же традиционны, сколь и неэффектив­ны. Для изменения ситуации необходимы были преобразо­вания в системе производственных отношений, которые позволили бы существенно повысить эффективность осво­ения капиталовложений, а также перераспределение ресур­сов в пользу тех отраслей АПК, отставание которых было наиболее значительным (социальная и производственная инфраструктура). Стать на путь хотя бы частичного, в рам­ках социализма, изменения производственных отношений (например, обеспечив реальный хозрасчет и развитие ко­операции) тогдашнее руководство не смогло по причине идеологического догматизма. Обеспечить же перераспреде­ление ресурсов в пользу социальной и производственной инфраструктуры АПК помешали инерция хозяйственного механизма, ведомственные интересы, технократизм мыш­ления.

Политика протекционизма, ярким проявлением которой был рост капиталовложений, оказывала крайне противоре­чивое воздействие на развитие сельского хозяйства. Приме­ром может служить развитие материально-технической базы сельского хозяйства, которое традиционно рассматри­валось как приоритетное направление аграрной политики. С одной стороны, укрепление отраслей, производящих для села средства производства, способствовало росту фондо- и энерговооруженности, увеличению парка сельскохозяй­ственной техники в колхозах и совхозах. С другой стороны, уровень технической оснащенности сельскохозяйственных предприятий оставался ниже, чем в развитых странах и не соответствовал нормативам. Так, на 1000 га пашни в конце 70-х гг. в СССР приходилось 11,5 трактора, в США — 30, в Великобритании — 72, Франции — 81, ФРГ — 194, Ита­лии — 85. Зерноуборочных комбайнов приходилось на 1000 га в СССР 5,7, в США и Великобритании — 15, Франции — 19, ФРГ — 33, Италии — 8. В результате растягивались сро­ки выполнения работ. От несвоевременной уборки терялось ежегодно 18—20 млн т зерна.

Парк техники увеличивался крайне медленно. Во второй половине 80-х гг., к примеру, вся поставка тракторов сельско­му хозяйству шла на покрытие выбытия. Внесение удобрений ежегодно составляло 75—82% от фактических поставок.

Во многом подобное расточительство было связано с отсутствием эффективного мотивационного механизма в сельском хозяйстве. Сказалась и относительная дешевизна техники для колхозов и совхозов из-за низких цен для них на главные средства производства, которые иногда были ниже себестоимости в производящих отраслях, и недоста­точное развитие технического сервиса в АПК. В результате вывести техническое состояние сельского хозяйства на уро­вень развитых стран не удалось.

Динамика развития сельского хозяйства к середине 80-х гг., нарастание трудностей в аграрном секторе отража­ли исчерпание традиционных механизмов оздоровления аг­рарного сектора и объективно подталкивали к поиску ре­шений, выходивших за рамки командной системы. Не случайно, во второй половине 80-х гг. были намечены меры по реформированию аграрного сектора, которые в принци­пе противоречили существу господствовавших аграрных от­ношений. Среди них некоторая либерализация сбыта про­дукции колхозами и совхозами, введение продналога и госзаказа, трансформация коллективного подряда в аренд­ный и семейный, появление фермерских хозяйств, возрож­дение кооперации, начало реформирования земельных от­ношений. Болезненно и противоречиво внедряясь в тогдашнюю систему, эти меры вызвали некоторое оживле­ние аграрного сектора, но не успели укорениться сколько-нибудь прочно.

Становилось все более очевидным, что резервов даль­нейшего совершенствования старой системы руководства сельским хозяйством и поддержания на этой основе роста аграрного производства не осталось. Меры, выходившие за рамки традиционной аграрной политики, отторгались. Це­лостность экономической системы разрушалась, управлен­ческие структуры из-за многочисленных экспериментов разваливались. Следующим шагом должно было стать со­здание такой системы, которая бы базировалась на иных, т.е. рыночных принципах.

Итак, аграрное развитие в 60—80-е гг. носило противо­речивый характер. Анализ тенденций и динамики развития производства, происходивших в АПК изменений при сопо­ставлении этих процессов с аграрным развитием Запада позволяет утверждать, что аграрная политика 1965—1990 гг. объективно была направлена на модернизацию сельского хозяйства, создание аграрного сектора, который бы соответ­ствовал индустриальной стадии развития общества и пред­ставлял собой, вместе с тем жизнеспособную альтернативу рыночно-фермерскому варианту аграрной эволюции. Одна­ко в ходе реализации этой политики отчетливо проявилось противоречие между курсом на модернизацию аграрного сектора и политико-идеологическими установками правя­щей партии. В результате наблюдались замедление роста основных показателей сельскохозяйственного производства, постепенное нарастание кризисных явлений, много­численные противоречия и парадоксы в аграрном секторе. Решив ряд конкретных проблем в области сельского хозяй­ства, аграрная политика не позволила создать по-настояще­му высокоэффективный, на уровне развитых стран мира аграрный сектор.

Наухацкий В.В. Находилось ли в кризисе советское сельское хозяйство 60-80-х годов? / История России в вопросах и ответах. Изд-е 3-е. Ростов н/Д, 2001. С.465-471.

№ 4. О застое «развитого социализма»

Обозначенные годы в литературе оцениваются с диамет­ральных позиций. «Чистые» сторонники коммунистичес­кой перспективы считают их действительно «развитым социализмом» со всей присущей атрибутикой его восхвале­ния, а противники характеризуют их как застой, топтание на месте, чуть ли не движение вспять. Процессы, происхо­дившие в эти годы в различных сферах жизни общества, более сложны и многоплановы. В этот период выделяются два этапа — 1964—1968 гг. и 1968—1985 гг., на протяжении которых прослеживается борьба двух традиций — демократической и консервативной. Последняя явно превалирова­ла и стала ведущей на втором этапе.

Застой «развитого социализма» как системы не исклю­чает количественных и качественных изменений, развития в целом, но серьезно искажает многие параметры ее функционирования, закладывает основы для ее трансфор­маций в будущем. Так, за четверть века после принятия тре­тьей Программы КПСС СССР семикратно увеличил основ­ные производственные фонды народного хозяйства. Национальный доход вырос почти в 4 раза, промышленное производство — в 5 раз, сельскохозяйственное — в 1,7 раза. За это время реальные доходы на душу населения увеличи­лись в 2,6 раза, общественные фонды потребления — в 5 с лишним раз. Построено 54 млн квартир, осуществлен пе­реход ко всеобщему среднему образованию. Вчетверо возрос­ло число лиц, окончивших вузы. Общепризнанных успехов добились наука, медицина, культура. Однако динамизм, при­сущий ранее советской экономике, был в середине 70-х гг. утрачен. В 1966—1971 гг. прирост производительности общественного труда составил 39%, в 1971—1975 — 25%, в 1976—1980 — 17%, а в последующей пятилетке упал до 16%. Призывы партийных съездов к «экономной экономике», «эффективности и качеству», «переходу на рельсы интен­сификации» и др. на практике оборачивались экстенсив­ным путем развития. Помимо дополнительного притока трудовых ресурсов экономическое развитие в 70-е гг. обес­печивалось за счет выгодных внешнеторговых операций: в основном торговали нефтью, газом, лесом и другими при­родными ресурсами. В результате основные показатели эко­номического развития страны неуклонно ухудшались.

В официальных документах экономическая политика оценивалась как курс на интенсификацию производства в условиях развертывающейся научно-технической револю­ции. Однако использование достижений НТР приняло од­нобокий, уродливый характер по причине сохранения ко­мандного управления экономикой, монополии государства на средства производства, отсутствия рыночных — экономических, политических, правовых механизмов, обеспечива­ющих переход к оптимальным методам развития производст­ва через непрерывное повышение производительности труда. Отсюда неизбежная тенденция к овладению отдель­ными, частичными результатами НТР, новыми технологи­ями и материалами путем встраивания их в старый меха­низм, сочетая автоматизированные линии и массу ручного труда, атомные реакторы и подготовительные работы к их монтажу методами «народной стройки».

Более того, достижения НТР, новые технологии вместо того, чтобы изменить сам механизм безрыночной индуст­рии, как бы продлевали ему жизнь, давая новый импульс. Сокращались запасы нефти, но благодаря успехам трубо­прокатных и трубокомпрессорных технологий системе ста­ли доступны гигантские «природные кладовые» газа; стало затруднительно разрабатывать подземные угольные плас­ты — роторные экскаваторы позволили извлекать бурые угли открытым способом, и т.д.

Такой своеобразный симбиоз индустрии без рынка и но­вых технологий эпохи НТР способствовал сверхускоренно­му, хищническому и необратимому истреблению богатейших ресурсов и привел в итоге к беспрецедентному явлению, охватившему все сферы общественного производства — структурному застою в эпоху НТР. Развитый мир уже вступил в новую постиндустриальную технологическую эпоху, тогда как СССР оставался в старой, индустриальной. К на­чалу перестройки страна отставала по производительности труда от США в 5 раз в сельском хозяйстве и в 2,5—3 раза в промышленности. Важную роль в этом «застое в условиях бурного роста» сыграли процессы на мировом рынке, при­ведшие в 70-е гг. к резкому повышению цен на нефть и дру­гое сырье, спаивание народа, остаточный принцип выделе­ния средств на социальную сферу, и т.д.

Отрицательно сказывались на экономическом развитии такие качества системы, как сверхцентрализация, примитив­ные методы составления госбюджета и учета издержек, иска­женное ценообразование, скрытые субсидии ВПК; отсут­ствие передачи оборонных технологий в гражданские отрасли.

Накопившийся груз расточительности, неэффективно­сти распределения ресурсов, структурные диспропорции, непосильная гонка вооружений, имперские амбиции и аф­ганская авантюра создали в экономике предынфарктную ситуацию.

Столь же противоречивым было социально-политичес­кое и духовное развитие общества. По современным под­счетам, СССР в 1985 г. занимал лишь 77 место в мире по уровню потребления на душу населения. Все отчетливее становились отчуждение власти от общества, развитие двойных стандартов в этике, политике и морали. Совер­шенствование экономической машины, работавшей авто­номно, без учета реальных потребностей общества и реаль­ных возможностей страны, привело к формированию теневой, спекулятивно-криминальней экономики, тесно связанной с партийно-советской и хозяйственной номен­клатурой, занятой в распределительной сфере. В брежневские годы 18-миллионная армия чиновников обрела боль­шую самостоятельность, сложилась в класс со своими особыми интересами. Образовались многочисленные влия­тельные слои, группы, клики, во многом признававшие социализм и официальную идеологию формально. Правя­щая партия фактически разделилась на партию аппаратчи­ков со своими привилегиями и интересами, далекими от нужд и забот народа, и партию рядовых коммунистов, пол­ностью подчиненную аппарату.

В 70—80-е гг. в советском обществе зарождаются и посте­пенно набирают силу тенденции, сигнализирующие о том, что финал неумолимо приближается. Директивная плано­вая система и государственная собственность приобретают своего спутника в виде теневой экономики, официальная идеология — диссидентства, «нерушимый блок» коммуни­стов и беспартийных — в нарастающей аполитичности масс, КПСС как «ум, честь и совесть нашей эпохи» — в старческом маразме руководителей, рашидовщине и чурбановщине, пути на стирание классовых различий противо­стоит растущий разрыв в материальном положении отдель­ных социальных групп. Фактически в обществе в эти годы сложились и вызрели внутренние механизмы и силы демонтажа такого реального социализма.

Могилевский С.Г. Почему в 60-80-е гг. СССР оказался на пороге кризиса? / История России в вопросах и ответах. Изд-е 3-е. Ростов н/Д, 2001. С.471-474.

№ 5. О застое в политической, экономической и социальной сферах

«Наше общество оказалось (не «вдруг», конечно, а в результате сложного исторического процесса) глубоко больным. Симптомы болезни – последняя стадия которой получила название «эпоха застоя» – известны, в какой-то мере мы понимаем ее причины и внутренние механизмы (хотя до полной глубинной ясности еще далеко).

В первую очередь это отсутствие плюрализма в структуре власти, в экономике (за исключением периода нэпа), в идеологии. С этим тесно связана бюрократизация всей жизни страны. Все нити управления концентрируются в руках людей, обладающих властью в силу должности в госудаственно-хозяйственном или партийном аппарате и образующих особый социальный «бюрократический» слой. […]

В этот период возможности экстенсивного развития хозяйства уже исчерпали себя, а к интенсивному развитию система оказалась неспособной. Технический прогресс не выгоден хозяйственникам, действующим в рамках административно-бюрократической структуры, новинки не внедряются и даже не разрабатываются (так как бюрократизация захватывает и сферу науки). Большая часть научно-технических идей приходит с Запада, при этом часто с опозданием на годы и десятилетия. Фактически страна все больше выпадает из общемировой научно-технической революции, становится ее «паразитом». Эффективность вложений в народное хозяйство катастрофически падает. В строительстве преобладает «долгострой». Общий итог всего этого мы находим в недавнем заявлении М.С.Горбачева – уже 4 пятилетки нет абсолютного прироста национального дохода, а в 80-е годы наблюдалось даже его снижение. Сельское хозяйство страны находится в состоянии перманентного кризиса, в результате – низкое качество питания населения, скудность ассортимента продовольственных магазинов, необходимость закупок зерна и других продуктов сельского хозяйства за границей. […]

Социальный портрет эпохи застоя будет неполным, если не отметить колоссального развития различных форм коррупции; возникают чисто мафиозные группы, сращенные с местным партийным и государственным аппаратом, от которого, как правило, нити тянутся вверх. Классический пример – узбекистанская мафия с ее многомиллиардными хищениями и приписками к производству хлопка, систематическим взяточничеством, эксплуатацией уборщиков хлопка, при этом тысячи людей, особенно детей, стали жертвами бесконтрольного массового применения дефолиантов и других химикатов с жесточайшими расправами над недовольными в поземных личных тюрьмах и психушках».

Сахаров А. Неизбежность перестройки / Иного не дано. М., 1988. С.122, 123, 124.