ХЕЛЕНА, НЕУДАЧЛИВАЯ В ЛЮБВИ

 

Того, что потом я увидела на экране, мне не забыть, наверно, до конца своих дней. Моя мама, размалеванная до копчиков ушей, с достоинством уселась на стул.

— Хелена, расскажи нам, кто был твой муж.

— Техник-строитель, но, кроме всего прочего, свинья, обманщик и бездельник, — одним духом выпалила мама.

В зале раздались смешки, мама осталась невозмутима, зато я почувствовала, как у меня горят щеки.

— Почему свинья?

— Вы правы. Свинья — слишком слабое определение. Свиньи не бывают двоеженцами, не бросают малолетних детей, не исчезают среди бела дня.

— А твой муж исчезал, — скорей с утвердительной, чем с вопросительной интонацией произнесла ведущая.

— В прямом и переносном смысле слова. В первый раз почти двадцать лет назад, перед первым причастием Малинки.

Боже, зачем она называет мое имя? Теперь все будут знать. От стыда я спряталась под одеяло.

— Малинка — это твоя дочка? — не отставала ведущая.

— Да, она сейчас кончает «Управление». Способная, но в любви ей не везет. Недавно она рассталась с женихом.

У меня было ощущение, будто на меня направили огромный прожектор. Как я теперь буду жить? Ходить в магазин? К парикмахерше? Я спрятала лицо в ладони, но тотчас раздвинула пальцы, точь-в-точь как Губка. Буду мужественной. Досмотрю до конца.

— И когда он исчез в последний раз?

— Две недели назад. Он как раз получил письмо из Германии. Прочитал и побледнел. А на другой день исчез.

— Ты догадываешься, где он?

— Не только догадываюсь, но знаю, — сообщила мама ведущей, мне и еще пяти миллионам зрителей. — Он в Германии у своей второй жены, если ее можно так назвать. Потому что со мной он не развелся.

— Выходит, он вступил с нею в брак, хотя в Польше у него есть жена, — резюмировала, проявив недюжинную догадливость, ведущая. А в нижней части экрана появилась надпись: «Хелена, ее муж вторично женился».

— Да, — подтвердила мама.

— Как это могло быть?

— Вторая жена ничего не знала. Эдек получил в Германии новые документы. Он заявил, что потерял паспорт, и дал новые данные. Другую фамилию, другое имя, придумал адрес. Ну и дату рождения дал другую, сделав себя моложе на шесть лет.

— То есть уменьшил свой возраст на шесть лет? — уточнила ведущая.

— Да, подлинные он оставил только день и месяц рождения, тридцатого января. Он Водолей. Никогда нельзя верить Водолеям.

— Хелена, когда ты узнала, что у Эдека есть еще жена?

— Две недели назад. Из письма.

— Письмо было на немецком?

Что за дурацкий вопрос?

— Да, но моя мама немножко знает немецкий. Научилась во время войны.

— Значит, ты посвятила ее в это? — И заодно еще пять миллионов человек.

— Я, конечно, могла бы отнести письмо переводчику, но мне не хотелось, чтобы это вышло за пределы семьи.

Если не хотелось, то что ты там делаешь? Могу я узнать?

— Но ты изменила решение, — отметила ведущая, — и твою историю услышали пять миллионов телезрителей. Почему?

— Что почему? — не врубилась мама. — Почему у вас столько телезрителей?

— Нет. Почему ты изменила решение?

— Потому что хочу предостеречь всех женщин, чтобы они остерегались. Не только его, но...

— ...любого обманщика, — закончила за нее ведущая, — обманщика, который может иметь облик соседа, сотрудника, знакомого из магазина. Будем остерегаться. Вдруг он улыбается именно нам?

Аплодисменты. Я уже собиралась выключить телевизор, уверенная, что это конец, но тут ведущая обратилась к кому-то из зала:

— Богуслав, скажи нам, почему женщинам встречаются обманщики? Потому что они наивные?

И она поднесла микрофон какому-то утомленному типу. Стоп! Стоп! Да это никак Губка! А может, я ошибаюсь. Нет, Губка собственной персоной. Борода, усталые глаза и очки в тонкой металлической оправе, а внизу экрана надпись: «Богуслав Губка. Психиатр». Губка откашлялся, потер лоб и начал:

— После нескольких минут разговора мы имеем только некий набросок. Я бы сказал, общие очертания. Чтобы возникла полная картина, необходимы долгие, многочасовые беседы.

— Значит, ты не можешь определить причины? — не отступалась ведущая. — Не можешь сказать, что причиной была наивность?

— В данном случае определенно не наивность. — Губка прокашлялся. Потом умолк, словно размышляя над чем-то. — Так получается, что я знаю пани Хелену по рассказам ее дочери.

— Выходит, Малина — твоя пациентка?

Боже! Я схватилась за голову.

— Боже! — вскрикнула мама и тоже схватилась за голову. — С ней что-нибудь серьезное?

— К сожалению, сказать я ничего не могу. Врачебная тайна.

— Ну конечно! — ужаснулась мама. — Если бы это была какая-нибудь чепуха, она рассказала бы родной матери. Что с ней, доктор?

— Да ничего особенного, — попытался успокоить ее Губка. — Так, пустяки.

— Почему она не пришла с этим ко мне? — Мама достала большой платок и вытерла глаза, размазав тушь, а внизу экрана появилась надпись: «Хелена, которую обманул муж-двоеженец, не знала, что ее дочка Малина лечится у психиатра». Я не выдержала и выключила телевизор. Нужно что-то проглотить, чтобы успокоиться. Где мой тиоридазин? Нет, сперва я досмотрю этот фарс до конца. Я вновь включила телевизор. Но увидела только финальные титры, а в качестве фона расплывчатый силуэт мамы и рядом с ней Губку.

Минут пять я, потрясенная, сидела не двигаясь. И просидела бы так, наверно, и час, и два, если бы не телефон. Его звонок возвратил меня из бездны стыда на землю.

— Малинка? — Бабушка. — Почему ты не сказала мне, что ходишь к психиатру?

— А ты мне говоришь, что ходишь к кардиологу?

— Еще не хожу, но пойду. После того, что сегодня увидела, я постарела на двести лет.

— Я тоже, — призналась я. — Придется поискать другую квартиру, где-нибудь за городом.

— А мне что прикажешь делать?

— Она хоть твоего имени не называла. Со мной куда хуже. Она не только имя, но и факультет обнародовала.

— Бедная девочка, — посочувствовала бабушка. — И еще этот психиатр, такая стыдоба. Не лучше ли было прийти к бабушке?

— А у тебя есть право выписывать рецепты? — разозлилась я. — Думаешь, мне было легко? Думаешь, я так взяла и пошла, каприза ради? Если бы не Эва, возможно, я до сих пор не выбралась бы.

— Боже, твоя мама была права, — испугалась бабушка. — Это действительно что-то серьезное.

— Ничего серьезного, но мне пришлось проконсультироваться у специалиста. Время от времени я принимаю лекарства, и все становится отлично.

— Такая молодая — и уже на таблетках, — простонала бабушка.

— Не все, бабуля, можно исправить ласковым словом. Иногда приходится проглотить немножечко химии.

— Ну я понимаю, антибиотики, витамины, средства от высокого давления, но от головы? Они же отупляют, разрушают личность!

— Бабушка, ты же видела меня месяц назад, и что? Я изменилась?

— Вот теперь вижу, что да. Когда-то ты была такая энергичная, всю квартиру мне убрала, а в последний раз даже чашки поленилась вымыть.

Я вздохнула. Не буду же я ей объяснять.

 

* * *

 

На следующий день, вооружившись картой, я отправилась на поиски фирмы S&MG.

— Рад вас приветствовать. Доминик Вротка.

Я протянула ему руку и автобиографию.

— Малина, — прочитал он. — Очень хорошо. Это имя несет в себе позитивную энергию.

— Да? — поинтересовалась я.

— Оно ароматное, — объяснил он, — пробуждает приятные ассоциации. Клиент, услышав слово «Малина», расслабляется и утрачивает бдительность, и тут-то вы можете его атаковать и выиграть.

— Что, например? — вторично поинтересовалась я.

— Возможности огромны, — потер он руки, — но начнем сначала. Пани Малина, довольны ли вы своей предшествующей карьерой?

— Да в общем, — пробормотала я, — не слишком.

— Вот то-то и оно-то. — Вротка облизнулся. — Немногие из нас довольны своей работой.

— Немногие, — согласилась я.

— Но это возможно изменить, — утешил меня Вротка. — Пани Малина, можно утверждать, что вы сделали шаг в нужном направлении. Шаг к солнечному будущему. И все благодаря нашей фирме «Сексес ент Мани Груп».

— Да? — слегка удивилась я.

— Пани Малинка. — Он снова облизнулся. — В каком возрасте люди у нас выходят на пенсию?

— Женщины или мужчины?

— Ну, скажем, женщины, — уточнил Вротка.

— В возрасте шестидесяти лет, но обычно когда достигают пятидесяти пяти... К сожалению, — вздохнула я.

— К сожалению. Вы это очень хорошо подметили, — обрадовался он, — потому что на что хорошее может надеяться человек в шестьдесят лет?

— Ну... — нерешительно протянула я. Вротка явно неправильно понял мое «к сожалению». — Немало женщин хотят работать, они молодо чувствуют себя, но им приходится увольняться, так как предприятие дышит на ладан. А вот, например, в Америке многие пенсионеры вступают в брак, ходят на дискотеки.

— Вот именно! — явно возбужденный, прервал он меня. — В Америке! А почему там? Ответ простой: благодаря пенсионным фондам.

И началось. В продолжение следующего часа пан Вротка нарисовал мне десятки графиков и таблиц, продемонстрировал множество газетных вырезок. Перед глазами у меня мелькали заголовки: «Конец цепочки проигравших», «Пенсионер, тебе не жаль?», «Польша — Флорида Европы?», «Застрахуйся и умри». Вротка растолковывал мне каждую возможность. Что произойдет с моим накопленным фондом, если я скоропостижно умру и при этом у меня есть дети или же таковых нету, но зато есть муж. Что станется с моим фондом, если со мной случится несчастный случай, но я не умру, либо заболею или перестану платить в него взносы в течение года. За эти шестьдесят минут я задала только один вопрос:

— Предположим, я решу вносить ежемесячно эти сто пятьдесят злотых...

— Вы, разумеется, можете вносить и больше, — прервал он меня.

— Да, но я собираюсь только по сто пятьдесят. Итак, предположим, я буду выплачивать взносы в течение двадцати пяти лет. У меня накопится сорок пять тысяч злотых. Сейчас я могла бы на них купить «фольксваген поло». Кто мне гарантирует, что через четверть века эти деньги будут чего-то стоить? А вдруг я смогу приобрести на них только коробку спичек?

— Отлично, — непонятно почему обрадовался Вротка. — Каждый год вы можете увеличивать сумму взноса на процент инфляции. Это решает проблему. Перейдем теперь к самой главной сенсации — полисам страхования жизни. Это благодаря им во Флориде можно видеть дряхлых старцев, окруженных кольцом пышных двадцатилетних блондинок...

Тут я отключилась. Какое мне дело до сисястых блондинок, охотящихся за наследством? Какое мне дело до Флориды и тамошнего рая для старикашек?

— И что вы на это скажете, пани Малина?

Я очнулась.

— Что ж, — я сделала умное лицо, — звучит все это вполне разумно. Остается лишь вопрос, каковы условия вступления в этот... — я не успела произнести «рай», так как Вротка уже принялся объяснять:

— Прежде всего, вы должны купить полис, это вполне понятно, поскольку вы будете рекламировать наш продукт.

— Ну да, Клаудиа Шиффер определенно ездит в «ситроене».

— Результаты проведенных исследований однозначно подтвердили: работник, пользующийся продукцией своей фирмы, является наилучшей ее рекламой. Таким образом, для начала годовой полис: минимум тысяча восемьсот злотых. Затем учеба: всего-навсего двести тридцать злотых. Еще экзамен на получение лицензии. И вы на первом уровне. Теперь вам достаточно принести десять договоров, и вы переходите на уровень два.

— А прыжок на следующий уровень? Сколько для него требуется договоров?

— Сто. Что вполне реально в течение десяти месяцев. Если вы напряжетесь, то через год сможете готовить блюдечко.

— Блюдечко?

— О, извините, блюдо. Под большой кусок пирога, каковым являются прибыли страховых компаний.

— Ага. А сколько всего этапов?

— Восемь, причем — и это чрезвычайно интересно, — если с вами что-то случится, член вашей семьи может продолжать подъем на следующий этап. У нас в фирме был такой случай. Один из менеджеров погиб во время пожара, он тогда был на пятом этапе. Жена решила продолжать его дело. В настоящий момент она — директор. Она достигла самой вершины и зарабатывает миллионы, хотя сама уже не работает, на нее работают другие, с низших уровней.

— Типичная пирамида, — решила я.

— Скажите, на какой-нибудь другой работе семья умершего может взлететь на его должность?

— Пожалуй, нет, — признала я. — Но, скажите, этот взлет обязателен? К примеру, предположим, я нашла мужа, который работает на подобную фирму. И вот, не приведи господь, он гибнет. Я обязана в таком случае продолжать подъем?

— Очень остроумно. — Вротка улыбнулся и потер пухленькие ручки. — Разумеется, нет. Ну так как, пани Малина? Когда мы можем встретиться?

 

22.06. Ровно в полдень.

— У меня тетя подрабатывает агентом, — сообщила Эва. — В течение года она заключила три договора. Причем работает она в Освенциме, где хочешь не хочешь, а думаешь о смерти.

— Я не знала, что страховые компании теперь выдвигают столько требований, — призналась Иола. — Покупку полиса, платное обучение...

— За тетю заплатило предприятие, — продолжала Эва. — И тетя еще сделала одолжение, потому что из ста человек согласились только двое: она, со средним образованием, и некая Тереска, курьер, у которой фабзавуч. Сейчас тетя жалеет, что согласилась, потому что на звонки потенциальным клиентам она потратила больше, чем заработала. Она периодически хочет уйти, но ее соблазняют золотой «Омегой». Она получит ее на шестом этапе, а вот на седьмом — учеба в Турции.

— А на девятом отпуск на Сириусе, — добавила я. — Все это прекрасно, вот только у меня по-прежнему нет работы.

 

23.06. Только что пришла после третьего собеседования. Теперь у меня это идет все лучше и лучше. Помню самое первое. Девять лет назад, когда я искала работу на время каникул. И получила: в городском мясокомбинате на укладке консервов.

 

МОЯ ЛЕВАЯ НОГА

 

— Сколько лет?

— Семнадцать.

— Желтухой или сальмонеллой болела?

— Нет, — пискнула я.

— Громче.

— Нет!!!

— Медицинская книжка есть?

— Да!!!

— Почему хочешь работать на мясе?

— Потому что работа это интересная и позволяет общаться с простыми людьми. И еще... Хочу проникнуть в тайники производства консервов.

— Какие тайники? Здесь нельзя фотографировать.

— Тайники... — Я проглотила слюну. — Хочу увидеть, что действительно кладут в банки, потому что знакомый говорил, будто одни молотые копыта да хвосты.

— Твой знакомый сам хвост. К семи встанешь и доедешь?

— Встану и доеду.

— Ну, так вставай и приезжай в следующий понедельник. Но перед приходом обстричь ногти и заколоть волосы. Следующая!!!

Ничего не соображая, я поднялась в 6.00. Кое-как почистила зубы, завязала волосы в хвостик и на работу. Там мне вручили резиновые сапоги сорок второго размера, передник XXL, а также платок на голову. А в руки влажную тряпку.

— Садись за конвейер и вытирай крышки у банок.

В пять минут восьмого конвейер двинулся. Я едва успевала.

— Почему все банки такие грязные? — спросила я у соседки, приземистой краснорожей бабищи лет сорока.

— Так когда их наполняют, бывает, чего и прольется и замажет. Вон паштет засох. А туточки фарш.

— А не лучше ли вымыть из какого-нибудь шланга, чем растирать грязной тряпкой?

— Не, гляньте на нее, реформы она собирается проводить на нашем комбинате, — возмутились простые люди. — И часу не проработала, а уже все ей не нравится.

— Нравится, нравится, — уверила я их. — Все классно.

— Ну так работай и не болтай языком. А то вон банки грязные сходят.

Я едва выдержала до обеда в комбинатской столовке. На выбор там были суп с требухой и суп овощной: в мутной мясной взвеси несколько ломтиков картофеля. Я взяла овощной. Хоть название аппетитное.

В тринадцать опять на конвейер. Я выдержала еще два часа и домой. Первым делом душ, потому что от меня на километр воняло прогорклым паштетом. Шмотки в стиральную машину и спать — хотя бы полчасика. Через три дня я уже действовала, как робот. Два движения тряпкой — и следующая банка, два — и следующая. Но прежде чем я засыпала, перед глазами у меня ползла лента конвейера, уставленная консервными банками.

В конце недели меня перебросили на производство шинки. Все-таки какое-то разнообразие. Температура, близкая к нулю, чтобы мясо не портилось. Я уже начала притоптывать ногами.

— Сейчас согреешься. Тут работают аккордно, на американца, — объяснил мне некто вроде надсмотрщика. — Пошли покажу.

Ну и показал. Первым делом банка. Кладешь внутрь пленку. Потом берешь шматок мяса из целой горы таких же шматков. Посыпаешь желатином и таинственной консервирующей смесью. Старательно заворачиваешь пленку. Кладешь крышку и — к пломбирующей машине. Следующая банка, пленка, шматок, желатин, крышка и — к машине. Я выдержала три дня, после чего попросилась обратно на конвейер. Меня перевели, но я все равно успела отморозить руки. Прошли еще четыре дня, и наступил четвертый — пятница. Меня словно что-то утром толкнуло внутри, и я вместо кедов надела турецкие кроссовки, твердые, как бараньи черепа. Я стояла у окна и в качестве смены рода деятельности перекладывала консервы на автопогрузчик. Я успела уложить 942 банки, когда один из практикантов весь этот груз опустил мне на левую ногу. Прошло несколько секунд, прежде чем я сообразила, что придавило мою ногу. Я заорала, а запаниковавший практикант потерял еще несколько секунд, поднимая платформу с банками. Меня оттащили к врачу. Все обошлось ушибом и гематомой. Только турецким кроссовкам я обязана тем, что моя левая нога не превратилась в блюдо для пиццы метрового диаметра.

За те десять дней я заработала на визит к косметичке и на модный купальник с рынка. От работы на мясокомбинате мне остались несколько воспоминаний да отвращение к паштетам.

А что останется мне после будущей моей работы, если только я вообще что-то найду?

 

24.06. Сегодня светоянская ночь[12], а у меня по-прежнему ничего. Уже даже и не звонят. Пожалуй, схожу к гадалке. Сейчас позвоню Эве, может, присоединится ко мне.

— Сколько она берет? — Ишь какая практичная.

— Двадцать злотых за вопрос.

— А не лучше ли поехать к твоей бабушке? Билет в оба конца как раз и обойдется в двадцатку.

— К бабушке мы всегда можем съездить, а это супергадалка. Принимает только раз в месяц.

— Вечно ты бросаешься на все новое. Откуда ты знаешь, что ее предсказания сбываются?

— Я этого не знаю.

— Вот видишь. А у твоей бабушки всегда сбываются.

— Но у бабушки это займет целый вечер, а я хотела бы посмотреть, как пускают венки, и фейерверк увидеть.

— А знаешь что, — оживилась Эва. — Давай позвоним ей. После шести вечера это обойдется не больше, чем в двадцать злотых. А если не сбудется, то через месяц отправимся к твоей супергадалке. Ну как?

— Действительно, надо же пользоваться достижениями техники. Ты когда придешь?

— Как только прекратится дождь. Я потеряла зонтик. В этом году уже третий.

— Хорошо, жду.

Эва пришла в самом начале восьмого. Мокрая, хоть выжимай.

— Ну и лето! Льет с самого утра. Дай какое-нибудь полотенце.

— Я уж думала, ты не придешь. Выпьешь чего-нибудь горячего?

— И с двойной порцией рома. Ну что, звоним?

Эва допила чай, а я набрала номер.

— Малинка! Ты дома? В светоянскую ночь? Правда, льет как из ведра, но в твоем возрасте дождь не страшен.

— Мы как раз сейчас выходим, бабушка. Только понимаешь, — я умолкла в нерешительности, — у нас просьба. Можно, я без обиняков?

— Даже нужно, деточка. Сейчас сюда придут Хеня с Иреком. Погадать.

— Мы тоже на этот предмет.

— Хотите приехать? — обрадовалась бабушка. — Я покажу вам новый подсвечник из Израиля. Очень оригинальный.

— Да нет, — смутилась я. — Мы хотели бы еще сходить на Вислу, посмотреть фейерверк.

— Правильно. А как же с гаданием?

— Мы подумали: а нельзя ли по телефону?

— Почему же нельзя? Можно. И не такие вещи по телефону устраивают. Вот вчера я не могла заснуть и подумала: посмотрю что-нибудь. А по телевизору все рекламы да рекламы. «Позвони мне. Мы переживем вместе романтическую ночь». Ничего себе романтическую.

— Бабушка, речь идет о создании иллюзии.

— Вот именно, иллюзии, — рассердилась бабушка. — Везде эрзацы. Сигарета даст ощущение отдыха, месиво в банке выдается за вкусную еду. У чипсов вкус Америки, а благодаря крему ты можешь изображать из себя, ну, эту длинную, у нее фамилия что-то вроде шифра.

— Клаудию Шиффер, — подсказала я.

— Вот, вот, Шифер. Все притворяется чем-то другим.

— Виртуальная действительность. — Эва перехватила у меня трубку. — Здравствуйте.

— Здравствуй, Эвик. Хоть ты никем не прикидываешься. Все на своем месте. Как бутоны любви?

— Уже и сама не знаю. И потому прошу погадать.

— Что ж я делаю? — спохватилась бабушка. — Я болтаю, а счетчик стучит. Сейчас возьму карты. Иисусе Сладчайший, куда я их положила? Девочки, позвоните через десять минут. Я спокойно поищу их. Перетасую, поймаю настроение, и начнем. Хорошо?

Мы позвонили через пятнадцать.

— Нашла. И знаете где?

— На стиральной машине, — высказала я предположение. Непонятно почему, но бабушка всегда находит их на стиральной машине. Или в духовке.

— Опять, — подтвердила бабушка. — Но что они там делали? Вечная загадка. Ну ладно, в темпе, потому что вот-вот придет Хеня. Кто первая?

— Может, я? — сказала я. — Мне со страшной силой не везет. Уже месяц я ищу работу, и хоть бы что. Рафал, понятное дело. Но в сравнении с перспективой безработицы это мелочь.

— Ладно, раскидываем на тебя. Вот холера, девятка треф в казенном доме. С институтом что-то скверное намечается.

— Совсем хорошо. Еще и в институте облом.

— Погоди, погоди. Большие хлопоты из-за зависти, но благодаря трефовому тузу...

— Трефовый туз — это смерть. Все ясно, я просто умру, задавленная грудой обрушившихся проблем. И только тогда меня оценят.

— Погоди, Малинка, сейчас. Никакой смерти. Король пик. Какой-то пожилой брюнет заболеет или умрет, и все станет на свои места.

— Это точно в институте? Может, речь идет о папаше?

— Твой отец в трефах, и с ним ничего не прояснится. Ух ты! А вот у твоей мамы кто-то есть на стороне. Ты знаешь это?

— Бабушка, ты гадаешь мне или маме? Что там с институтом?

— Сейчас, сейчас. Раскину еще раз. Что мы тут имеем. — Бабушка замолчала, изучая карты. — Снова хлопоты в казенном доме. Какая-то серьезная катастрофа у брюнета. Малинка, перенеси защиту.

— Но мне уже назначили срок на десятое июля.

— Я помолюсь святому Антонию. Быть может, удастся перенести.

— Опять Антоний?

— Единственный, кто не подводит. Несколько минут назад он подсказал мне, где лежат карты.

— Что еще мне выпало? Тут Эва в нетерпении рвет у меня трубку.

— Какие-то деньги. Познакомишься с блондином издалека. Замечательный мужчина. Да еще и безумно влюбленный.

— Наконец-то, — вздохнула я.

— Сейчас, сейчас. Важное свидание. Ты, блондин и шатенка. Свадебная карта. Но что делает здесь этот шатен?

— Ты говорила, блондин, — вмешалась я.

— Это другой. Постоянно рядом с тобой. И когда первый раз раскидывала, тоже. Однажды он тебе уже помог и все время ждет. Влюбленный. И ты тоже влюбишься. Ну, дорогуша, — бабушка даже присвистнула, — тебе ложится сплошь красная масть. Все, а теперь Эва. Слушаешь?

— Едва дождалась, — ответила Эва.

— Уже раскидываю. Какая краснота! Этот бутончик блондин? При деньгах. Что такое, он еще учится? Или же из богатого дома. Ну да, отец при казенной карте. Ученый.

— Видишь? — шепнула мне Эва. — Все сходится.

— Он без ума от тебя, — продолжала бабушка. — Но стоп, стоп. Хлопоты. Разрыв.

— Какой разрыв, если ничего еще не началось? — занервничала Эва.

— Ой, Хеня по домофону звонит. Закончим в следующий раз.

— Не оставляйте меня так! — взмолилась Эва. — Хоть два слова!

— Ну ладно, быстренько. Три, четыре, пять, шесть. Измена, серьезная, и слезы. Но постой, это для шатенки, а у тебя волосы черные. Полный разрыв. Ну вот, уже стучат. Все, кончаю, пока.

Бабушка повесила трубку.

Мы с Эвой уселись напротив друг друга. Сидим.

— Говорила я тебе, чтобы идти к гадалке?

— Может, не исполнится, — произнесла, но как-то неуверенно Эва.

Сидим. Молчим.

— И что теперь делать? — спросила я.

— Ничего. Ждать. В восьмидесяти процентах случаев проблемы разрешаются сами. Ты что, не знала?

Я не знала. Я не Эва, всего лишь Малина. Вечно в огорчениях, в переживаниях из-за пустяков. Сидим дальше. Может, телевизор включить?

 

25.06. Понедельник. Что-то меня разбирает после этих венков. Где это вообще видано? Одиннадцать градусов в июне! У них это называется «парниковый эффект». А вчера? Впрочем, лучше начать с начала. Обескураженные бабушкиным гаданием, мы сидели, бездумно уставясь в экран выключенного телевизора.

— Одолжишь мне какую-нибудь куртку? — нарушила молчание Эва.

Я поплелась к шкафу. Отворила скрипучие дверцы. Изнутри вылетели три моли, вскормленные моими свитерами. Уж ежели не везет, так во всем.

— Какую? Синтетическую или джинсовую?

— А чего-нибудь посолидней нету? Я, пока ехала к тебе, промерзла до костей. Сомневаюсь, чтобы на улице внезапно потеплело.

Я извлекла два пуховика и толстые зимние шарфы.

— Вечно у тебя крайности. Никогда не можешь найти что-то промежуточное...

— Ты брюзжишь, словно мы супруги с двадцатилетним стажем, — заметила я.

— Я расстроилась. — Эва начала сосать большой палец. — Это гадание...

— А думаешь, я нет? Институт — единственное место, где у меня хоть какие-то успехи. С работой завал, с любовью крах. Везде одни поражения. И тут я узнаю, что будут сложности с защитой.

— Ну что может произойти? — Эва попыталась преуменьшить проблему.

— Да что угодно. Знаешь, как па защитах заваливают? Невразумительные вопросы, ехидные замечания. Дурдом. В прошлом году завалили шестерых из сорока. Нет, надо переносить срок, — приняла я решение.

— Интересно, когда я буду защищаться? — задумалась Эва. — Ладно, к черту печали. Сегодня все-таки светоянская ночь.