Перевод с немецкого О.Ступпо

Две новые книги берлинского историка Вольфганга Виппермана «Тео­рии фашизма» и «Теории тоталитаризма» яв­ляют собой наиболее полный и в своем роде уникальный обзор исследова­ний по истории фашизма и тоталитаризма.

Можно выделить, по меньшей мере, три типа неоправданного использо­вания концепции тоталитаризма. Во-первых, некоторые авторы ошибочно настаивают на тесной причинно-следственной связи между приходом к власти коммунистов и фашистов. Эрнст Нольте определяет фашизм просто как «анти­марксизм», как реакцию на создание СССР. Согласно этой точке зрения, захват власти большевиками послужил примером и определяющим фактором для при­хода к власти фашистов в Европе. Хотя ленинская «партия нового типа» стала примером для многих националистических партий во всем мире, нельзя не учи­тывать существенные различия между приходом к власти фашистов и коммуни­стов, равно как между нацистскими лагерями уничтожения и первыми ленин­скими концентрационными лагерями. Но фашизм не является только противо­положностью марксизму или реакцией на него. В понимании Гитлера, боль­шевизм, либерализм и христианство одинаково предосудительны, так как все они имеют «еврейское происхождение». Если все же попытаться дать определение фашизма методом от противного, то его с равным успехом можно охарактеризовать как явление и антимарксисткое, и антилиберальное, и антиконсервативное.

Во-вторых, некоторые авторы рассматривают сталинское «государство террора» и нацистское «расовое государство» как идентичные по их месту в мировой истории. Хотя число жертв предпринятых Сталиным коллективиза­ции, индустриализации, чисток, депортаций вкупе с погибшими вследствие безжалостных военных операций намного превышает число жертв нацист­ского режима, все-таки истребление фашистами еврейского населения, холокост, не имеет себе равных в мировой истории по теоретическому и идео­логическому обоснованию, по целенаправленности, систематичности, по способу организации наподобие промышленного предприятия, по своему технологическому оснащению. Сопоставление этого явления с массовыми убийствами в Советской России, Китае или Камбодже — обществах, нахо­дившихся, в отличие от нацистской Германии, на тогда еще прединдустриальной стадии развития — обнаруживает лишь частичные сходства.

В-третьих, фашизм как идеология ставится на одну доску с классиче­ским марксизмом. Этот подход несостоятелен уже потому, что некоторые основополагающие элементы современных европейских обществ — напри­мер, социал-демократические или реформистско-коммунистические пар­тии, — а также современные общественные науки в значительной степени произошли именно из марксизма. Формирование не только восточноевпропейских, но и западноевропейских государств в том виде, в каком они суще­ствуют сегодня, было обусловлено огромным влиянием марксизма на науку и мировую политику. Если бы сходство марксизма с фашизмом, действи­тельно, было таким, каким его пытается представить в своих работах целый ряд авторов (а среди них немало тех, кто еще недавно был настроен про-марксистки), то как объяснить, что среди ведущих фашистских деятелей нет «эквивалентов» таким представителям марксистской идеологии, как Эдуард Бернштейн, Александр Дубчек или Михаил Горбачёв?

Тем не менее, между сталинским и нацистским режимами, равно как между сталинской и нацистской идеологией и в самом деле можно отметить ряд сходных черт. Випперман не прав, утверждая, что сталинский и нацист­ский режимы «имели почти диаметрально противоположные идеологиче­ские цели». Способы обоснования политики, проводимой Сталиным, были конечно в значительной степени обусловлены марксистско-ленинской, то есть якобы «ультралевой», идеологией. Однако направленность, содержа­ние и, в некоторых случаях, даже идейное оправдание множества изменений, произошедших в социокультурной и политической сферах при Сталине, приобрели со временем националистический, традиционалистский, по сути дела «ультраправый» характер. Приведем несколько примеров, иллю­стрирующих, что изменения, которые произошли в советском государстве с 1928 по 1953 гг., трудно назвать «левыми» по их направленности: запрет абортов и другие консервативные меры в отношении семьи; введение раз­личных льгот и привилегий для государственных служащих; радикальная русификация нерусских этнических групп; непомерное восхваление россий­ской истории и особенно таких неоднозначных государственных деятелей, как Иван Грозный и Пётр Первый; удушение молодой советской марксист­ской историографии; подчёркивание особой, ведущей, роли русского народа и слияние «советского патриотизма» и русского национализма; жестокие меры «по наведению порядка»; депортация, изоляция и изгнание этнических меньшинств; всё более явные проявления антисемитизма; попытки расширить влияние Советского Союза путем преследования независимых коммунистических движений за границей (подробно описаны Випперманом); наконец, постепенное сближение с Гитлером в 1939—1940 годах. Хотя Сталин выдвинулся именно благодаря Ленину, который создал основные институциональные рамки, укрепившие позднее власть Сталина; несмотря на то, что Ленин был для Сталина примером и вдохновителем — большая часть из перечисленных выше и похожих мер была бы немыслима при вла­сти основателя советского государства. Политика Сталина не только про­должала ленинскую теоретическую ревизию и прагматическую инструментализацию классических марксистских идей — во многом она была диамет­рально противоположна системе ценностей «левой» или «ультралевой» ори­ентации. Вот почему претензии Сталина на то, что он проводит «вторую революцию», на наш взгляд, не лишены оснований. А. Джеймс Грегор даже уверяет, что преследования Сталиным старых большевиков вполне сопоста­вимы с преследованием коммунистов и социал-демократов при Муссолини.

К сожалению, в работе Виппермана не уделяется должного внимания этой важной особенности сталинского режима времен его расцвета — ко­ренной идейной, кадровой и структурной реформации советского государ­ства, деградации классического марксизма и превращению его во всего лишь комплементарную идеологию. Такое невнимание типично в западных срав­нительных интерпретации сталинизма хотя ряд западных специалистов по России, с разных точках зрения, указывали на гибридный характер совет­ской системы и на то, что изменения, произошедшие с 1917 по 1953 гг. (а также позднее) были существенными. Что касается заблуждения Виппермана и других исследователей относительно особого характера рус­ского коммунизма и национализма, то оно в значительной мере объясняется более широким непониманием координат российского политического спек­тра до, во время и после советского периода.

Сущность российского ультранационализма или правого радикализма, начиная со времён политической радикализации славянофильства во второй половине XIX в., определяют различные интерпретации так называемой «русской идеи». По западным меркам, характер основных состав­ляющих «русской идеи» — радикальный антииндивидуализм, коллективизм и антикапиталистическая направленность — считался бы «левым» или даже «ультралевым». Сталин получил возможность существенно переориентиро­вать советскую идеологию именно благодаря внешнему сходству некоторых составных элементов русского антилиберализма ультралевого или уль­траправого толка с западными идейными движениями. Это сходство предоста­вило ему идеологическое пространство для политического маневра и реинтерпретации ключевых понятий «марксизма-ленинизма». Игнорируя описанную нами российскую специфику, Випперман и другие критики чрезмерно широкой трактовки концепции тоталитаризма не в состоянии разрешить противоречие между своим категорическим отказом от формулы «красный = коричневый» и явным сходством нацистского и сталинского режимов во многих отноше­ниях. Ссылки на уникальность холокоста здесь уже не достаточно.

Тем не менее, обзор Випперманом литературы, посвященной исследо­ванию фашизма и тоталитаризма, на сегодняшний день — самый полный из аналогичных обзоров на немецком языке. По широте диапазона и актуально­сти с «Теориями тоталитаризма» Виппермана сравнимо разве только обшир­ное англоязычное исследование по истории холодной войны Эббота Глизона «Тоталитаризм», где, помимо всего прочего, более подробно освещаются дискуссии в советологии. Но тем, кто предпочитает краткие и одновре­менно информативные введения, снабженные комментариями и библиогра­фическими списками, книги Виппермана будут полезней, чем любые опуб­ликованные ранее работы по этой теме.