СС И НЕМЕЦКОЕ ДВИЖЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ 3 страница

«Курс на беспощадную жестокость… методы, применявшиеся в прошлых столетиях к цветным народам — рабам… издевательское отношение к малейшим проявлениям благоразумия… отсутствие даже инстинктивного понимания того, как следует относиться к другим народам… апогей ослепленности — все это показывает, что лица, старающиеся выглядеть внешне сверхчеловеками, на самом деле являются обыкновенными филистерами и заурядными людьми».

Начальник партийной канцелярии Борман представил Гиммлеру памятную записку Фрауэнфельда, содержавшую критику антиславянской догматики. 26 марта 1944 года Гиммлер наложил на ней резолюцию: «Фрауэнфельд не так уж и не прав».

Тоталитарное государство было не в состоянии применить простейшие законы ведения психологической войны. Будучи неспособной к проведению реформ, поскольку властные группировки режима вели постоянную междоусобную борьбу, ощущая на себе растущую мощь союзников на Западе и Востоке, гитлеровская Германия постепенно скатывалась в пропасть.

Чем более безнадежным становилось положение рейха, тем острее перед руководством СС вставал вопрос о возможности существования охранных отрядов после Адольфа Гитлера. Из оценки внутриполитического положения в стране было ясно, что народ заинтересован в скорейшем окончании безумной войны, развязанной Гитлером, и жаждет покоя.

В «Сообщениях из рейха» от 10 февраля 1944 года было написано: "Несмотря на все принимаемые меры, противник продолжает продвигаться. Сейчас невозможно даже представить, удастся ли нам когда‑либо отбросить его назад, хотя часто и утверждалось, что ему «нанесен сокрушительный удар».

В тех же «Сообщениях» от 6 апреля говорилось: «В состоянии постоянного ожидания высадки войск союзников и связанного с этим возмездия, а также изменения положения на Востоке люди все более задаются вопросом, что произойдет, если мы не устоим. Возникают сомнения, оправданы ли понесенные потери и страдания, вызванные войной, которые все еще продолжаются… Народ все более ждет установления мира».

В «Сообщениях из рейха» от 20 апреля 1944 года можно было прочитать: «Многие люди испытывают усталость от постоянного нервного напряжения, связанного с происходящими на Восточном фронте событиями. Постепенно теряется и надежда на чудо, которое должно решить исход войны в нашу пользу. Войной все уже сыты по горло. Растет желание скорейшего окончания всего этого».

Безусловно, прочтение этих сообщений заставляло многих эсэсовских руководителей задуматься, что же станет с СС в случае катастрофы, когда рухнет все, во что они верили. Собственно говоря, задумываться‑то они стали уже давно. Некоторые из них даже представляли Германию без Гитлера. Война разрушила многие их иллюзии, а ежедневная рутина и восточная кампания поколебали тотальную идентичность Адольфа Гитлера и его охранных отрядов. В 1944 году перед большинством власть имущих возник вопрос: стоит ли допустить, чтобы из‑за преступного государственного руководства погибло отечество?

Однозначной и одинаковой реакции в рядах СС не было. Мнения расходились — от требований свержения Гитлера до необходимости неукоснительной защиты режима. Так или иначе выкристаллизировались пять групп. Самая малая сформировалась вокруг начальника уголовной полиции Артура Нёбе, друзья которого уже длительное время поддерживали связи с представителями немецкого движения Сопротивления. Среди них были участники заговора 20 июля 1944 года. Вторая группа — это ряд генералов войск СС, которые, не считая необходимым убийство Гитлера, намеревались, отстранив его от власти, начать совместно с вермахтом переговоры с западными союзниками о прекращении военных действий. Вокруг шефа внешней разведки Вальтера Шелленберга, получившего позднее поддержку Гиммлера, сформировалась третья группа. Она собиралась заключить с союзниками сепаратный мир с выдачей им в случае необходимости Гитлера. Самая большая, четвертая, группа состояла из высших эсэсовских чинов — от Вернера Беста до Отто Олендорфа, — выступавших против изменения режима в ходе войны, но считавших возможным реформирование его после войны. В последнюю, пятую, группу входили фанатики — сторонники войны до победного конца, среди которых выделялись преемник Гейдриха — Эрнст Кальтенбруннер и шеф гестапо Генрих Мюллер, жестоко преследовавшие любую критику режима.

Антигитлеровская оппозиция группы Нёбе уходила своими корнями в 1938 год, когда в период Судетского кризиса некоторые антинацистски настроенные генералы вермахта вынашивали идею военного путча и устранения Гитлера, чтобы предотвратить движение к катастрофе. Тогда‑то имперский советник доктор Ганс Бернд Гизевиус ввел своего друга Артура Нёбе в кружок сопротивленцев, в который входили вышедший в отставку генерал‑полковник Бек и офицер абвера Ханс Остер. Начальник уголовной полиции Нёбе, ставший позднее группенфюрером СС и начальником одного из управлений главного управления имперской безопасности, был тогда настроен несколько скептически, так как усматривал в разговорах и делах Остера и Бека конспиративный дилетантизм.

Легкомыслию, с которым заговорщики почти публично планировали устранение Гитлера, Нёбе противопоставил свое умение заметать следы. Он никогда не выезжал на служебной автомашине на встречу с заговорщиками, а если и выезжал, то оставлял ее за несколько улиц, внимательно осматривая место встречи, и только после этого входил с ними в контакт. Глава сопротивленцев Гёрделер даже не знал, как зовут фюрера СС, передававшего оппозиции информацию о внутриполитическом положении в стране, полученную в главном управлении имперской безопасности. Если Нёбе становилось известным, что на какой‑то встрече должен присутствовать Гёрделер, то он на нее не приходил.

Чтобы ни побудило Нёбе примкнуть к сопротивленцам — страх за собственное будущее или забота о стране, — он остался верен фронде. Уже в конце 1941 года Нёбе усматривал в устранении Гитлера единственную возможность освобождения от национал‑социалистского режима и снятия своей вины перед народом. С тех пор он постоянно выступал за организацию покушения на Гитлера и держал наготове команду криминалистов, которая должна была в случае начала путча помочь армейским подразделениям, стоявшим на стороне заговорщиков, занять здания берлинских министерств. Такая подготовка требовала привлечения ряда сотрудников полицейского аппарата, среди которых были его друг — штурмбанфюрер СС Ханс Лоббес, заместитель начальника управления уголовной полиции, и даже гестаповец Пауль Канштайн, получивший позднее звание бригадефюрера СС.

Канштайн возглавлял с 1937 года управление гестапо Берлина и стал ключевой фигурой всех антинацистских планов путчистов. Ему удалось установить хорошие отношения, бывшие до того натянутыми, с берлинским полицейпрезидентом графом Вольфом фон Хелльдорфом и его заместителем графом Фрицем фон Шуленбургом. Тем самым он обеспечил свои тылы: берлинская полиция не стала бы выступать против заговорщиков. Если бы покушение на Гитлера 20 июля 1944 года удалось, Канштайн возглавил бы полицию безопасности в послегитлеровской Германии.

Определенные контакты с берлинскими заговорщиками поддерживали штурмбанфюрер СС Хартмут Плаас, оберрегирунгсрат авиационного исследовательского центра Геринга, предупредивший их о начавшейся слежке гестапо; штурмбанфюрер СС граф Ханс Виктор фон Сальвиати, возглавлявший отдел конского поголовья, ставший с 1941 года адъютантом генерал‑фельдмаршала фон Рундштедта; эсэсовский фюрер Макс Фрауэндорфер, начальник отдела труда в правительстве генерал‑губернатора Польши. Всех их объединяло чувство морального возмущения античеловеческой политикой нацистского режима и самоубийственной манией величия. В своем дневнике фон Хассель отмечал:

«Фрауэндорфер высказывал отчаяние тем, чтo ему приходилось ежечасно и ежедневно наблюдать в губернаторстве, и было столь ужасно, что он уже оказывался не в состоянии этого выдерживать».

Определенное и неафишируемое сотрудничество с некоторыми представителями эсэсовского руководства побудило ряд сопротивленцев к попытке привлечь на свою сторону новых членов этого опасного аппарата, который в день путча станет решать вопрос его удачи или неудачи. У Канариса, например, сложилось мнение, что после срыва целого ряда покушений на Гитлера, следовало бы побудить Гиммлера, проведя с ним «необходимую разъяснительную работу», принять участие в мероприятиях против диктатора. Генерал‑фельдмаршал фон Бок заявил в связи с этим, что примет участие в путче, если в нем будет участвовать Гиммлер,

Гёрделер обратился за советом к дружески расположенному к нему шведскому банкиру Якобу Валленбергу.

«Знает ли Гиммлер о том, чем вы занимаетесь?» — спросил тот.

«Это мне неизвестно», — ответил Гёрделер.

Узнав, что заговорщики упустили подходящую возможность для осуществления покушения на Гитлера, так как не заручились поддержкой Гиммлера, швед посоветовал Гёрделеру:

«Исключите Гиммлера из своих планов. Думаю, что он станет мешать, когда что‑то будет предприниматься против Гитлера».

Осенью 1943 года фон Шуленбург попробовал прозондировать обстановку в главном управлении СС. Он спросил оберштурмбанфюрера СС Ридвега из германского отдела, с кем бы он мог откровенно поговорить о политическом положении. Ридвег назвал ему Хильденбрандта и двух генералов войск СС — обергруппенфюреров СС Хауссера и Штайнера. С бывшим своим однокашником Шуленбург и ранее поддерживал контакты. Во время встречи в одном из берлинских кафе он сказал Штайнеру, что Гитлера необходимо устранить, чтобы не допустить распада рейха. Тот уклонился от прямого ответа, промолвив: «Фронт на Востоке трещит по всем швам, в любой момент на Западе может начаться высадка войск союзников, поэтому смена государственной системы возможна только в том случае, если путч будет поддержан вермахтом, а это сейчас весьма сомнительно».

Мария Луиза Сарре («Пуппи»), сотрудница Ульриха фон Хасселя, заявила тогда же: «Национал‑социалистский дух войск СС становится все слабее. Они чувствуют себя единым целым с вермахтом».

Через несколько недель Штайнер и начальник его штаба оберфюрер СС Иоахим Циглер беседовали с Мелиттой Видерман во время их трехдневной встречи о том, каким образом можно устранить Гитлера. Ими даже был разработан следующий план: при передислокации 3‑го танкового корпуса Штайнера на Восточный фронт можно было бы выцарапать Гитлера из его «Волчьего логова», публично осудить за совершенные преступления и объявить душевно больным".

Годом позже генералы войск СС объяснили свою позицию представителям сопротивленцев: "Они дали слово генерал‑фельдмаршалу Роммелю[145]отойти совместно с ним от Гитлера".

В 1943 году они не были еще готовы к этому, так что миссия Шуленбурга оказалась безуспешной.

Безуспешной была и попытка профессора общественных наук доктора Йенса Петера Йессена привлечь на сторону заговорщиков своего бывшего ученика и друга Отто Олендорфа, ставшего группенфюрером СС и начальником III управления главного управления имперской безопасности. В свое время они дискутировали по вопросам национал‑социализма, но начавшаяся война и сползание государства к политическим преступлениям разделили их. Они в чем‑то остались национал‑социалистами, но отличались от остальных пониманием основного положения: имеет ли право на существование режим, обрекший на смерть миллионы людей, при котором вопрос быть или не быть отечеству поставлен в зависимость от фанатичной воли одного человека.

Олендорф отвечал на этот вопрос утвердительно, ибо многое в третьем рейхе ему не нравилось. Будучи редактором «Сообщений из рейха», он не без оснований считался в определенных национал‑социалистских кругах «рупором оппозиции» и вызывал подозрение шефа гестапо Мюллера. Олендорф поддерживал дружеские отношения с банкиром Вильгельмом Альманом, застрелившимся, когда были доказаны его контакты со Штаффенбергом, осуществившим попытку покушения на Гитлера.

Олендорф разрабатывал планы будущей организации национал‑социалистской Германии, но без всесилия НСДАП. Он собирал фронтовые письма молодых солдат, содержавших критику положения в стране, и вступал в контакты с их авторами. В послевоенном режиме Германии, по его мнению, должны быть представлены руководители гитлеровской молодежи, фронтовые солдаты и члены очищенной и обновленной НСДАП, которая станет выступать лишь как «храм мудрости» и средоточие политического ума, отказавшись от властно‑административных претензий.

Однако, несмотря на подобные размышления, Олендорф представлял себе Германию только как вотчину НСДАП и империю Адольфа Гитлера. Тот, кто в этом сомневался, совершал в его глазах большой грех по отношению к отечеству и «народной общности». Находясь в тюремной камере в Нюрнберге в 1948 году, он выражал недовольство по отношению «к многим лицам, отрицавшим свое прошлое, а присягу, данную фюреру, перекрывавшим ложью и изменой». Его гнев распространялся и на бывшего своего учителя Йессена, якобы совершившего предательство. Когда профессор попал в руки гестапо, Олендорф не пошевелил и пальцем в его защиту. Не забыл он только ту бессонную ночь, когда Йенс Петер Йессен был повешен, а он дал самому себе клятву впредь делиться своим денежным содержанием с его семьею.

Подобно Отто Олендорфу вели себя также Хён, Бест, Штуккарт и Штреккенбах. Никто из них не смог уйти от магии Гитлера и не предпринял никаких шагов для предотвращения катастрофы. Даже поняв, чтo произошло в действительности с придуманным ими народным, управляемым фюрером государством, они не нашли в себе силы порвать с жизнью, полной иллюзий, ошибок и вины.

Только один из эсэсовских руководителей оказался в состоянии сжечь прежних идолов и, наблюдая за действиями антинацистских заговорщиков, учитывать их в своих планах, а в день катастрофы оказаться на спасительном берегу. Им был бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг.

Став в июне 1941 года начальником управления внешней разведки РСХА, он скептически оценил возможности все сокрушающей немецкой победы. Поступавшая информация позволяла Шелленбергу видеть реалистическую картину наращивания военных усилий противниками Германии. Поэтому уже с осени 1941 года он стал размышлять над возможностью заключения сепаратного мира с западными союзниками — поначалу очень осторожно и несколько нерешительно. При этом он стал использовать те круги антинацистски настроенных сопротивленцев, которые после начала войны продолжали поддерживать связь по международным каналам с союзниками и иностранцами, близкими к ним.

Благодаря случайностям, некоторые противники национал‑социализма имели определенные связи и с эсэсовским руководством. Так, берлинский адвокат доктор Карл Лангбен, входивший в оппозиционную группу Бека — Гёрделера, имел контакт с шефом СС, поскольку его дочь дружила еще по школе с дочерью Гиммлера, Гудрун. Упоминавшийся выше профессор Йессен довольно часто встречался с фюрером СС Хёном, которому когда‑то порекомендовал своего бывшего ученика Олендорфа. И у фон Хасселя было нечто общее с рейхсфюрером СС: его дворецкий Шукнехт перешел на службу к Гиммлеру.

Шелленберг использовал свои технические возможности прослушивания разговоров противников нацизма с иностранцами. Когда поздним летом 1941 года американский банкир Сталфорт, приехавший в Берлин, в разговоре с Ульрихом Фон Хасселем сказал, что президент США Рузвельт протянет немцам руку только после устранения ими Гитлера, всю их беседу от слова до слова слышал и Шелленберг. Внешняя разведка засекала все тайные встречи Хасселя с американцем. 11 ноября 1941 года был перехвачен телефонный разговор Сталфорта со своей секретаршей фрейлейн Бензель, поручившего ей передать «Хове» (так они обусловились называть фон Хасселя), что «его предложения рассмотрены положительно. Пусть он сообщит, возможен ли его приезд в Лиссабон с каким‑нибудь авторитетным лицом для встречи там с американцами для обстоятельной беседы». Люди Шелленберга без труда читали их переписку, расшифровывая любые псевдонимы и сокращения. Вот одна из записей того времени: "Под «человеком с Юга» подразумевается Муссолини. Буквой "ф" обозначен американский посол в Риме Филиппе".

Сотрудники СД были столь хорошо информированы о всех переговорах фрондеров, что стали даже выступать от имени американцев. Фон Хассель не мог скрыть своего изумления, когда один из них, Данфельд, объявился у него и передал сердечные приветы от мистера Сталфорта. Хассель записал тогда в своем дневнике: «Этот еще молодой эсэсовец хорошо подкован в вопросах внешней политики, здраво их оценивает и свободно высказывается. Он пробыл у меня около полутора часов, затронув темы, по которым я из чувства осторожности разговор не поддержал. Из его посещения можно сделать вывод, что в гитлеровских кругах… начинают серьезно задумываться о выходе из создавшегося положения».

Шелленберг считал тогда, однако, что знакомить Гиммлера со своими планами время еще не пришло. Немецкие войска продолжали одерживать в России победы, и скоро должно было стать ясным, удастся ли Гитлеру быстро окончить войну. Во время своей поездки в Испанию и Португалию в апреле 1942 года Шелленберг заявил полицейским атташе Винцеру (в Мадриде) и Шрёдеру (в Лиссабоне), что все вопросы будут решены предстоящим летом: если немецким войскам удастся совершить прорыв на юге России и в Египте, то исход войны будет предрешен, если же нет, то рейх ее проиграет.

Когда поздним летом стали приходить все более тревожные сообщения, Шелленберг, как он потом вспоминал в своих мемуарах, в августе 1942 года, приехав к Гиммлеру на его командный пункт под Винницей на Украине, задал тому вопрос: «Рейхсфюрер, в каком ящике вашего письменного стола лежит альтернатива окончания войны?»

На это Гиммлер ответил: «Вы не с ума ли сошли? Или же у вас сдают нервы?»

Шелленберг же будто бы добавил: «Я знал, рейхсфюрер, что вы именно так отреагируете. И думал даже, что гораздо резче».

Как рассказывает далее Шеленберг, Гиммлер, успокоившись, поставил ему задачу разработать соответствующий план. А он, Шелленберг, предложил начать немедленно тайные переговоры с западными союзниками о заключении сепаратного мира, воспользовавшись трениями между ними и Россией. Однако для этого необходимо, чтобы министр иностранных дел Риббентроп исчез, ибо именно он, как следует из заявления американца Сталфорта, является «одним из главных виновников развязанной войны». Гиммлер в принципе одобрил этот план начальника внешней разведки, пожав ему руку и пообещав: «Риббентроп еще до Рождества будет освобожден от своей должности».

Проходил ли разговор именно в таком духе или нет, очевидно, что Шелленберг и Гиммлер при поддержке его лечащего врача Феликса Керстена и начальника личного штаба, обергруппенфюрера СС Карла Вольфа, стали уже поздним летом 1942 года нащупывать пути установления контактов с западными союзниками для достижения сепаратного мира, не исключая и устранения Гитлера. У Гиммлера к этому времени появилась заманчивая мысль, не является ли именно он тем человеком, который при ухудшении военного положения вместо Гитлера приведет Германию и остальные воющие страны к миру. Правда, он попытался отделаться от этой мысли, сказав сам себе, что не изменит величайшему уму всех времен и народов. Но соблазнительная мысль возвращалась снова и снова. Еще в мае 1941 года швейцарец Буркхардт рассказывал жене фон Хасселя, что у него побывал доверенный человек Гиммлера и задал ему вопрос: «Готова ли Англия вести переговоры о мире с Гиммлером вместо Гитлера». А министр иностранных дел Италии граф Чиано записал 9 апреля 1942 года в своем дневнике: «Гиммлер, бывший ранее экстремистом, держит ныне руку на пульсе народа и желает компромиссного мира».

Представителям нынешнего поколения кажется странным и нереальным, что шеф СС, на совести которого были самые тяжкие преступления века, полагал на полном серьезе, что именно с ним будут вестись переговоры о мире. Современники же воспринимали это иначе: видя в его руках силу, союзники были бы готовы вести переговоры как раз с ним. Некоторые государственные деятели в тайне аргументировали такое положение вещей, подобно генеральному директору министерства иностранных дел Испании Хосе Марии Дуссинаге, который относил Гиммлера «к числу тех, кто искал мира с союзниками, чтобы не допустить советско‑русского вторжения в Европу. При этом все исходили из необходимости ликвидации Гитлера и его ближайшего окружения, что мог осуществить только Гиммлер. Таким образом, именно в его руках находился ключ, которым можно было открыть дверь для мирных переговоров».

И все же Гиммлер не решался на разрыв с Гитлером, хотя с лета 1942 года у него уже было оружие, с помощью которого он мог в случае необходимости устранить диктатора. Из истории болезни на 26 страницах следовало, что Гитлер страдает последствиями заболевания сифилисом и ему угрожает прогрессивный паралич. Гиммлер задал тогда своему лечащему врачу Керстену вопрос: «Доктор, скажите мне, наконец, можно ли считать фюрера душевнобольным?»

Керстен ответил ему кратко: «Место Адольфа Гитлера не в штаб‑квартире, а в нервно‑психической лечебнице».

Гиммлер тем не менее так и не мог прийти к окончательному решению, сказав: «Будучи рейхсфюрером СС, на пряжке ремня которого написано: „Моя честь означает верность“, я не могу выступать против фюрера».

Шелленберг подобных угрызений совести не испытывал. Он начал проведение операции, шедшей по многим каналам и преследующей две цели: начать переговоры с американской стороной и сбросить Риббентропа. Бригадефюрер СС использовал при этом целый ряд импозантных личностей. Коррумпированного помощника статс‑секретаря Мартина Лютера Шелленберг вовлек в борьбу против Риббентропа. Сопротивленца Лангбена послал в нейтральные страны для установления контактов с союзниками. Через оберфюрера СС Фрица Кранефуса, секретаря «кружка друзей рейхсфюрера СС», вышел на международные связи деловых людей, членов этого кружка. Не погнушался он и советами представителя европейской аристократической верхушки, который проходил в его списках доверенных лиц под номером 144/7957, — принца Макса Эгона Гоэнлоэ‑Лангенбурга.

Принц, 1897 года рождения, лейтенант в отставке, женатый на испанской маркизе де Белвис де Навас, живший уже долгое время в Испании, поддерживал тесные связи с СД, движимый имущественной политикой своего дома, имевшего крупные земельные владения в Судетской области. Именно из‑за соображений обеспечения своих прав на эти земли принц в 1938 году во время Судетского кризиса поддержал Гитлера и предложил СД свои дипломатические способности и довольно широкие связи. В начавшейся затем войне он использовал шанс «мирного сосуществования» с нацистами.

Но не только имущественные соображения объясняли ту роль, которую принц играл в операции Шелленберга. В его душе жили еще определенные представления о классической дипломатии и роли высшей аристократии в истории Европы. Ведь в XIX веке из династии Гоэнлоэ произошли немецкий рейхсканцлер, французский маршал, кардинал римско‑католической церкви, фельдмаршал австро‑венгерской монархии, несколько прусских и баденских генералов, а также вюртембергских маршалов и генерал‑адъютантов кайзера и даже русский царь. Вместе с тем Макс Гоэнлоэ верил в старый европейский принцип разделения сил, в связи с чем использовал высших национал‑социалистских функционеров, чтобы научить властителей третьего рейха некоторым премудростям.

«Начиная свою операцию (приведшую к началу Второй мировой войны) Германия исходила из неверных предпосылок, в связи с чем просчиталась, — писал принц в своем меморандуме в сентябре 1939 года, врученном Герману Герингу. — Она не учла, что Англия и Франция вступятся за Польшу, ведь речь шла не только о Польше, а о совершенно ином — о сохранении и обеспечении мира и покоя в Европе. Поэтому необходимо, хотя это и может показаться запоздавшим мероприятием, иметь в виду следующее: восстановление доверия и гарантии соблюдения договоров, разоружение при взаимном контроле, возможно, и предоставление независимости Чехии, как уже демилитаризованному государству… Рузвельт может еще быть посредником в этих вопросах, но очень скоро будет уже поздно».

Совместно с оберфюрером СС Хёном принц рассылал памятные записки влиятельным лицам в государстве, призывая их выступить с мирными инициативами. Некоторые из меморандумов по подсказке посла Хевеля, старого нациста, возглавлявшего один из отделов министерства иностранных дел в период прихода Гитлера к власти, были перепечатаны на специальной пишущей машинке и представлены диктатору. Результатом, однако, было запрещение «пораженческой писанины». Хёну был сделан выговор. Тогда принц стал выступать за установление сепаратного мира с западными союзниками. Он выезжал в Швейцарию, пытался заинтересовать своими предложениями дипломатов союзников и даже добился симпатий Ватикана, который в свою очередь передавал через него свои послания в адрес властителей третьего рейха.

Не без подсказки Ватикана принц Гоэнлоэ составил новый меморандум, который передал в конце 1941 года Хевелю, когда тот посетил Испанию. Принц констатировал: «Выясняется, что Адольф Гитлер находится полностью в руках прусских генералов и переносит прусские методы на обращение с покоренными народами. С каждым месяцем народы станут все отчетливее понимать, что Европой правит Пруссия, применяя жестокие силовые меры, которые вызовут у них гнев и возмущение и побудят к восстанию. В конечном итоге вся Европа превратится в единый монолитный фронт против немцев. И Германии не останется ничего другого, как отступать шаг за шагом. А это станет началом освободительной борьбы — борьбы, в которой рейх проиграет, если не смягчит свою политику и не попытается найти компромисс с государствами и народами Европы».

Геринг ознакомился с меморандумом принца, но не осмелился выступить против курса фюрера. Гоэнлоэ же стал искать более надежных союзников. В 1942 году он познакомился с Шелленбергом и вскоре узнал, что шеф внешней разведки готов в случае необходимости сбросить Гитлера. Принц вспоминал потом аргументацию бригадефюрера СС: «В ходе разговора он даже заявил мне, что знает: Запад не станет подписывать с Гитлером мирный договор, поэтому во внутриполитическом положении Германии необходимы коренные изменения. Он надеется, что у Гитлера станет достаточно патриотизма, чтобы уйти в отставку в интересах немецкого народа. Если же этого не произойдет, его придется отстранить силой».

Принц смог подсказать Шелленбергу, на кого тот мог выйти в поисках контактов с американцами. Это был один из деловых партнеров принца, значившийся по сохранившимся документам СД как «Альфонсо», имевший связи с американцами в Лиссабоне. В декабре 1942 года Альфонсо встретился с американским представителем и рассказал ему, что в Германии есть люди, готовые заключить с Западом сепаратный мир, который предоставит Германии возможность продолжить войну на Востоке и не допустить вторжения России в Европу. Американцы посчитали, что по этому предложению возможны дальнейшие дискуссии, поскольку СД гарантировала внутриполитические изменения в Германии, которые позволят западным правительствам успокоить общественное мнение своих стран. В ходе переговоров требования американцев все в большей степени концентрировались на личности Гитлера. Их непременным условием была передача Гитлера в руки союзников живым, дабы избежать создания посмертного мифа о нем к обеспечить длительный мир.

Шелленберга шокировало это требование американцев, но что оставалось ему делать. Выбора не было. Положение рейха все более ухудшалось. В ноябре 1942 года британо‑американские войска высадились в Северной Африке и стали теснить немецкий африканский корпус. На Востоке вырисовывалась катастрофа под Сталинградом. Ответ Шелленберга должен был носить такой характер, чтобы заинтересовать американцев в продолжении переговоров. И они (американцы, находившиеся в Лиссабоне) отослали немцев к «самому влиятельному представителю Белого дома в Европе», как его назвал Гоэнлоэ, особо уполномоченному Вашингтона Аллену Даллесу[146], ставшему позже начальником американской секретной службы (директором ЦРУ).

Принц описал его Шелленбергу следующим образом: «Мужчина крепкого телосложения, высокого роста и спортивного типа, в возрасте около 45 лет, со здоровым цветом лица и прекрасными зубами. Ведет себя просто, но внушительно».

В донесении СД о Даллесе было сказано: «Можно с уверенностью предполагать, что со стороны мистера „Балла“ (псевдоним, данный Даллесу), являющегося серьезным и обстоятельным партнером, деструктивных поступков ожидать не следует».

Но прежде чем Шелленберг послал своих представителей в Берн, сработала бомба с часовым механизмом, им же установленная. Его сообщник Лютер с группой молодых дипломатов попытался нанести удар по министру иностранных дел рейха Риббентропу.

Бригадефюрер СА Мартин Лютер, один из самых необразованных и ненавистных в министерстве иностранных дел, сделал свою карьеру, находясь в дружеских отношениях с Иоахимом Риббентропом. Лютер стал помощником статс‑секретаря и начальником отдела, регулировавшего отношения МИДа с партией и СС, а также оказывавшего необходимую помощь гестапо в деле истребления евреев. Несмотря на натянутые вначале отношения с главным управлением имперской безопасности, Лютер постепенно встал на сторону эсэсовских критиков Риббентропа. Вокруг него собралась даже группа молодых сотрудников, вынашивающая идею устранения Риббентропа, чтобы открыть путь к установлению мира. Один из этих фрондеров, советник посольства доктор Вальтер Кизер, соученик Шелленберга, рассказал тому о положении дел в министерстве. И Шелленберг посоветовал ему не препятствовать критике Риббентропа.