Внешняя политика: первые шаги

Вспыльчивый человек, возбуждает раздор, а терпеливый утишает распрю

Притчи Соломоновы

Любое государство немыслимо без проведения внешней политики. Это аксиома. Точно также и то, что внутренняя и внешняя политика находятся в тесном диалектическом единстве. Не миновала чаша сия и Деникина, взвалившего на себя тяжкий крест построения новой российской государственности в условиях, когда с соотечественниками, разведенными по разные стороны баррикад, чаше беседовали не на языке дипломатических протоколов, а на языке пулеметов.

Для проведения внешней политики предстояло оценить внешнеполитическую обстановку.

Такая оценка представлена полно в письме Главнокомандующего Добровольческой армией генералу Н.А.Степанову, представителю белого движения в Сибири (написано в декабре 1918 г.)86.

Деникин полагал: настроение в Абхазии и Армении русофильское, правительства ищут сближения с Добровольческой армией; Грузия — «пока в руках сепаратистов с явно социалистической окраской», и ее правительство готово «метаться куда угодно, только бы не в сторону Добровольческой армии»; Азербайджан находится в сфере влияния англичан»; в Екатеринодаре начались переговоры с союзниками.

Антон Иванович дал довольно глубокий анализ внешнеполитической обстановки того периода, хотя и не обладал достаточной информацией. Сработало гибкое мышление и интуиция генерала. Но в своей внешнеполитической деятельности в то время он не всегда сопрягал практические усилия с результатами личной оценки внешнеполитической обстановки.

Во главу угла Главком Добровольческой армией поставил построение взаимоотношений с Антантой. Впоследствии, в период деникинской единоличной военной диктатуры на Юге России, это станет одним из ключевых направлений внешнеполитической деятельности вождя белых волонтеров. В конце 1918 года подобные взаимоотношения только зарождалось.

В западной историографии так модно было объяснять причины, например, высадки союзников в Мурманске тем, что это необходимо для ведения боевых действий против Германии. Вроде бы после завершения разгрома Германии, войска Антанты должны были бы убраться с нашей территории. Ан, нет! Началась открытая интервенция. Спрашивается, почему?

Антанта имела конкретную экономическую заинтересованность. Общая сумма вкладов иностранных держав в Россию накануне 1917 года составляли 2.242.974 тыс. рублей. Из них французский капитал — 731.745.600 рублей (22,6%), распространявшийся следующим образом: угольная промышленность — 4,3%; металлургия — 21,6%. Царская Россия задолжала в 1917 г. 16 млрд. рублей. Военные долги России составили: Англии — 5,4 млрд. золотых рублей (67%); Франции — 1,8 млрд. золотых рублей (22%). Повышенный интерес имела Антанта и к Донбассу. Из 28 акционерных обществ по добыче каменного угля, располагавшихся в Донбассе, 25, то есть 95,5% общей добычи угля, принадлежали Англии и Франции.

Отсюда вытекает и политическая детерминанта интервенции Антанты в Россию — уничтожение большевизма, политика которого, проводившаяся в 1918 года, отнюдь, не соответствовала экономическим интересам Англии, Франции, США.

Более того, каждая из стран блока имела свой антирусский интерес и территориальные притязания к истекающей кровью Родине нашей, и неутолимая жажда завладеть богатейшими ресурсами бывшей Российской империи. В таком смысле каждый рвал российское одеяло на себя. Но это-то их, в конечном итоге, и сгубило. Единства не было. Интервентов объединял только ярый антисоветизм. Но его, как показала история, оказалось мало для достижения своекорыстных интересов.

Вопрос о помощи Добровольческой армии был решен задолго до начала интервенции. Бывший в 1917 году на дипломатической работе в России Д.Бьюкенен вспоминал, что в сентябре 1917 года послы Англии, Франции, США, Италии вручили Временному правительству ноту, основной смысл которой — требование принять решительные меры против нарастающего революционного движения народных масс. В противном случае, послы угрожали прекращением всех поставок. Факт вручения такой ноты подтверждает и Керенский.

В декабре 1917 года консул США Пуль, посетив Новочеркасск, пришел к выводу: Добровольческая армия и казаки представляют подвижную силу, способную восстановить нужный порядок в тех областях Украины, которые не заняты германскими войсками. Пуль, вместе с тем, заметил, что данные формирования будут совершенно неэффективны против Германии. Руководство Антанты согласилось с основными положениями доклада.

Об изначальной ориентации Антанты на генерала Деникина говорит и то, что в преддверии оккупации Закавказья правительство Британии поставило задачу военному командованию «установить контакт с Деникиным, оказать ему всяческую помощь». Правда, было оговорено об установлении демаркационной линии Батум – Баку, которая оградила бы от сферы влияния Добровольческой армии зону оккупационных интересов Англии. Политическая линия на союз с Деникиным и оказание ему помощи была закреплена в специальном постановлении правительства Англии.

Но если вначале снабжение Добровольческой армии оружием шло через Краснова, то постепенно картина менялась. Антанта, кровно заинтересованная в расширении военных действий против Красной Армии на Южном фронте, не отказывала атаману в поставке оружия, но организовала дело так, что он получал его из рук Деникина.

Отношения с союзниками командованию Добровольческой армии приходилось выстраивать в до предела запутанной военно-политической обстановке, сложившейся после поражения Германии в Первой мировой войне.

Обещанная союзниками помощь внушала самые радужные надежды.

Еще в начале ноября 1918 года генерал Щербачев87 сообщал Деникину из Бухареста о намерении союзников перебросить в ближайшее время на юг России 12 французских и греческих дивизий. Исходя из этого, в добровольческом штабе разработали план, предполагавший, что оставляемая немцами территория Украины будет немедленно занята войсками союзников. В таком случае белые армии избавлялись бы от необходимости распылять свои силы и, имея за спиной прочный тыл, получали бы шанс успешного продвижения на север.

Генерал Деникин направил письмо на имя командующего союзными силами на востоке генерала Л. Франше д'Эспере с просьбой увеличить численность оккупационных войск до 18 пехотных и 4 кавалерийских дивизий с тем, чтобы часть данных сил как можно скорее была бы направлена в район Харькова и Екатеринослава. В ответ он получил сообщение о том, что уже в ближайшие дни в Одессе начнется высадка союзнического десанта.

Антанта хотела и Антона Ивановича держать на коротком поводке, но подобная затея не удалась. В отношениях с союзниками генерал с первых дней занял принципиальную позицию, не имеющего ничего общего с действиями «марионетки, услужливо пресмыкающегося перед оккупантами»*.

Он планировал: под прикрытием союзнических войск, провести мобилизацию в течение зимы и весны 1918 –1919 годов 140 000 бойцов « и совместно с Доном и другими силами, борющимися за идею Единой, Неделимой России, начать к концу 1919 года соединенное наступление на большевистские силы, имея конечной целью овладения Москвой, для освобождения ее, с нею и России от кошмарной власти безумцев, разрушителей всего светлого».

Деникин отводил оккупационным войскам исключительно вспомогательную роль. По его замыслу, освобождение России от большевизма должно было осуществиться русскими антисоветскими силами. К концу 1918 года внешней и внутренней контрреволюции удалось сконцентрировать на юге России внушительные группировки войск и повернуть положение противоборствующих сторон в свою пользу.

Но грандиозный замысел Главнокомандующего Добровольческой армией разбился о своекорыстие Антанты. Ей были чужды искренние порывы генерала по освобождению России от большевизма.

Вождь белых волонтеров, однако, довольно быстро осознал, что союзники не окажут ему той помощи, о которой он мечтал.

После того, как Деникин, не без помощи французского командования взял под контроль в конце 1918 года Одессу, он вступил в сложную полосу отношений с французским интервенционистским командованием, которые затем очень серьезно осложняли его деятельность в период единоличной военной диктатуры.

Не без помощи французов был установлен контроль Добровольческой армии над Крымом. Вот здесь-то впервые с особой силой проявился разгул белого террора, показавшего, что внутри белого движения есть мощные деструктивные силы. События в Крыму стали предтечей той вакханалии беззакония и насилия, что потопит в крови белый Юг России в период единоличной военной диктатуры Деникина.

Спецслужбы доложили Главкому: террор носит характер уже какой-то истеричности, и «подрывает веру в правоту нашего дела, но и в силу, так как сила всегда действует прямо».

Но Деникин решительных действий по наведению порядка не предпринял. «Чистые руки» погрузились в кровавое пекло, заранее обрекая белое движение на неуклонное сокращение своей социальной базы.

Добровольческий террор в Крыму вызвал возмущение французского интервенционистского командования. Хотя персонально протест был направлен лично против командира офицерского Добровольческого отряда генерал-майор Корвин-Круковского, он подразумевал справедливое возмущение действиями моего героя, потерявшего управление подчиненными войсками.

Вина здесь Антона Ивановича несомненна. В то же время, нельзя согласиться с позициями советской историографии о том, что Антанта изначально полностью руководила Добровольческой армией, потому что хотела говорить о старых долгах с теми, над знаменем которых вставала тень прежней России. Здесь налицо политизация.

Союзники видели лишь колониальное будущее России, целиком зависящей от метрополии — Запада, на что генерал пойти не мог. И попал в полосу интриг, нечистоплотных политических игрищ, в которых не был искушен, а его политическая недальновидность подливала масла в костер.

Еще в политических, военных и общественных кругах белого Юга России не прошла эйфория от высадки союзного десанта, породившая радужные мечты, как интервенты стали беспардонно вмешиваться в дела Добровольческой армии. Но Главком был вынужден это терпеть, видя, как союзники оказывают ему помощь в борьбе за власть с Красновым.

Отношения между французским командованием и военно-политическим руководством Добровольческой армии ухудшались день ото дня. Начался диалог слепого с глухим.

Деникин рассылал бесконечные телеграммы в Константинополь Л.Франше д'Эспере, в Бухарест генералу А. Бертело, в Париж маршалу Ф.Фошу, прося усилить военное присутствие на юге России. Однако союзники, заняв в начале января 1919 годы линию Херсон — Николаев — Березовка — Раздельная — Тирасполь, дальше не пошли. В своем обращении к маршалу Ф.Фошу Антон Иванович в эти дни писал:

«Пока над живым телом России идут споры и дебаты союзных дипломатов, рушатся наши надежды. В грозной опасности Дон, пал Оренбург и Урал, накануне анархии Малороссия, а центральная Россия умирает. Я обращаюсь к Вашему солдатскому сердцу. Скажите союзным правительствам, что время разговоров миновало, что мы истекаем кровью, что необходима немедленная реальная помощь, которой мы не видим. Мы не сложим оружия и ни на минуту не сомневаемся в конечной победе, но эта победа может прийти после гибели русской культуры и после того, как волна крови захлестнет не только побежденных, но и победителей».

В искренней горечи этих строк невозможно сомневаться. Но генерал Деникин не хотел понять, что даже его адресат, увенчанный лаврами победителя Германии, не может заставить французских солдат умирать в чужой для них войне.

Постоянные просьбы о помощи порождали у союзнического командования только раздражение в отношении русских, желающих, чтобы их проблемы за них решали другие. Сами же союзники вели себя на занятой ими территории как в стране дикарей, ни в малой мере не считаясь с ущемленным самолюбием хозяев. Результатом этого стали взаимные обиды и непрекращающиеся конфликты.

На намерение деникинской Ставки переехать в Севастополь Франше д'Эспере отреагировал грубой телеграммой, в которой говорилось, что генерал Деникин должен находиться при своей армии, а не там, где стоят французские войска, которыми он не командует.

Еще одним поводом для столкновения стала попытка союзнических властей Одессы начать формирование франко-русских бригад («бригадмикст») под началом французских офицеров. Предполагалось, что они будут независимы от добровольческого командования, и потому Деникин категорически выступил против подобной инициативы. В ответ французский комендант города запретил добровольцам покидать казармы и пригрозил полным разоружением добровольческих частей.

Отношение с французами сохраняли дружественный характер до тех пор, пока официальным представителем союзников в Одессе оставался консул Э.Энно. Хотя и передавали, что его жена получает взятки за оформление виз, но сам консул являлся искренним русофилом. Благодаря его вмешательству были спасены жизни сотен русских офицеров в Киеве, где после падения режима гетмана воцарился петлюровский террор.

Но в конце декабря 1918 года Энно заменили генералом д'Ансельмом. Он, поселившись в роскошном особняке барона Масса в Обсерваторном переулке, не слишком утруждал себя делами, предпочитая проводить время в обществе знаменитой певицы Изы Кремер. Фактическим хозяином города стал его начальник штаба полковник Фриденберг.

«Про него говорили, что он спекулирует вовсю, торгует казенным шоколадом и другими вещами и, как еврей по происхождению, особенно близок к одесситам-спекулянтам той же национальности».

Трудно сказать, насколько правдивы были эти обвинения, но политические спекуляции и интриги действительно расцвели при французах пышным цветом. Под защитой французских штыков «вольный город Одесса» жил так, как будто каждый день был для него последним. Бомонд и просто обыватели погрязли в кутежах в 110 (!) ресторанах, что каждый вечер гостеприимно для них открывали двери. Это притом, что в Одессе остро ощущалась продовольственная проблема.

Именно из-за проблем управления Одессой у Деникина стали еще чаще обостряться конфликты с французским командованием. Восторги по поводу прихода союзников сменились если не ненавистью, то плохо скрываемой неприязнью. Отношения с французами откровенно испортились.

Англичане еще воспринимались как партнеры и то потому, что на юге России английские войска не принимали прямого участия в интервенции. Но попытка Англии утвердить свое влияние в Закавказье тоже не могла вызвать теплых чувств у добровольческого командования. На одном из донесений о деятельности англичан в Батуме Антон Иванович наложил резолюцию:

«Это оккупация, а не помощь».

Одним словом, путь в никуда…

Увы, то ли еще будет…

Взаимоотношения Деникина с Германией, как я уже говорил, обусловливались тем, что он считал себя в состоянии войны с Четвертным союзом. По крайней мере, де-юре. Его упорство здесь удивляет. Чем сложнее было положение Добровольческой армии, тем жестче становилась позиция генерала по отношению к Германии. Он отвергал любые попытки германского командования установить контакт, даже под предлогом антибольшевистской борьбы.Решительное «Нет!» для генерала Деникина было вопросом чести. Антон Иванович писал в июле 1918 года генералу Алексееву:

«Что касается немцев, полагаю, что пропускают они к нам офицеров. Опасаясь организации восстания у себя в тылу. А не трогают пока Армию потому, что, надев личину доброжелательного отношения к России, им неловко выступать активно против единственных носителей государственности в России. Но отношение к себе отлично понимают. И потому всякий оппортунизм с нашей стороны бесполезен, и все усилия купленных или одураченных прихвостней… бессильны изменить ход событий. Будем сильны и искусны — невзирая ни на какие хитросплетения…на всероссийскую арену государственного строительства. Будем слабы — задохнемся».

Между тем, при всей бескомпромиссности, Деникин не стеснялся брать вооружение и боеприпасы у атамана Краснова, прекрасно зная, что источник их поступления — Германия. Не возражал генерал и против того, что кайзеровское оккупационное командование на Украине не препятствовало офицерам уходить на Дон. Подобное дало повод знаменитому немецкому военачальнику времен Первой мировой войны Э. Людендорфу заявить в 1921 году: русская Добровольческая армия получила значительную поддержку во время пребывания германской армии на Украине.

Германское командование понимало, что и Краснов, и Деникин представляют антибольшевистские силы. Однако в Крыму германское командование препятствовало тем офицерам, которые желали убыть в Добровольческую армию.

В целом же генерал Деникин вел последовательно антигерманскую линию, о чем красноречиво свидетельствует, например, следующий факт. Как только положение Добровольческой армии несколько улучшилось, ее Главком, явно в ущерб чисто военной целесообразности, в декабре 1918 года запретил включать в состав частей немцев-колонистов, но не препятствовал им в самостоятельной борьбе с большевиками и Петлюрой.

Строя отношения с Германией в соответствии со своими убеждениями, Антон Иванович испытывал давление и внутри лагеря российской контрреволюции. Милюков систематически оказывал психологический прессинг на Алексеева, желая склонить его к смене политической ориентации на прогерманскую. Экс-министр иностранных дел подразумевал, что Верховный руководитель Добровольческой армии убедит в том самом и Деникина. Но усилия Милюкова оказались тщетными.

Специфической же особенностью конфронтации вождя белых волонтеров с Германией являлось то, что Добровольческая армия не имела непосредственных боевых столкновений с кайзеровскими войсками. Такое положение было обусловлено, главным образом, тем, что у генерала Деникина просто не было для этого необходимых сил и средств. В случае начала боевых крупномасштабных действий с немцами, Добровольческую армию ждала бы неминуемая, хотя и героическая, но все же гибель. И Антон Иванович это прекрасно осознавал.

Кроме того, ему пришлось учитывать, что отношение к продолжению войны с Германией среди добровольчества было неоднозначно. Добровольческая армия стала притягательным ядром патриотов, желающих бороться с Германией и ее ставленниками — большевиками. В то же время, многие белые волонтеры расходились в оценках с командованием о желательности продолжения войны с Германией.

Такое диалектически противоречивое положение привело к тому, что отсутствие военных столкновений порождало политические действия, подчеркивающие бескомпромиссность позиции Деникина. Причем, архивные документы открывают уникальные аспекты. Алексеев, ярый противник большевизма, пытался использовать в борьбе против Германии сугубо большевистские методы. Он прилагал максимум усилий для того, чтобы склонить к забастовке персонал Киевской железной дороги, что способствовало бы срыву передвижения немецких войск88.

Вот как причудливо переплелись военная целесообразность с политической борьбой с применением нетипичных для белого движения методов. Но данную тенденцию нельзя считать доминирующей.

В целом, генерал Деникин во взаимоотношениях с Германией, с одной стороны, не смог преодолеть инерцию первой мировой войны в своей неприязни к агонизирующей кайзеровской империи. Но с другой стороны, здесь проявилась деникинская верность союзническому долгу.

И все же конфронтация вождя белых волонтеров с Германией носила формальный характер.

Украина в то время находилась под протекторатом Германии, рассматривающей данную житницу своей «сферой влияния». Немцы провозгласили:

«…главная цель нашей оккупации — обеспечение хлебного экспорта их Украины в страны Центральной Европы».

Политический режим гетмана Скоропадского находился в полной зависимости от оккупационных властей. Деникин отрицательно относился к гетманскому правительству из-за его ярко выраженного германофильства и фактически отказался от контактов с ним. У Антона Ивановича не было намерений вмешиваться во внутренние дела Украины. В Киев послали его личного представителя генерала Толмачева, особой дипломатической активности, однако, не проявлявшего.

Вместе с тем, с начала союзнической интервенции авторитет Деникина в общественных кругах Украины резко возрос. В киевском политическом бомонде стали усиленно распространяться слухи, что союзники назначают ДеникинаГлавнокомандующим всеми вооруженными силами на территории России.

О росте его авторитета на Украине свидетельствует такой факт. 13 ноября 1918 года в киевских газетах опубликовали приказ Главнокомандующего Добровольческой армией о мобилизации офицеров. А это не соответствовало действительности. Офицерские дружины стали выходить из подчинения гетману. Министр иностранных дел Украины Афанасьев направил запрос Деникину.

Тот ответил, что приказа, напечатанного в киевских газетах, не отдавал. Однако подчеркнул, что если Украина встала на путь русской государственности, то офицерам и «решать вопрос об образовании единого фронта для борьбы с большевизмом, единого представительства для международного конгресса».

После ухода немцев с Украины генерал Деникин все-таки издал приказ, приравнявший службу в украинских добровольческих офицерских дружинах к службе в Добровольческой армии.

Гетманское правительство всячески пыталось наладить с Деникиным деловое сотрудничество, хотя бы в вопросах координации борьбы с Петлюрой. Для этого Главкому Добровольческой армией выделили 1 000 0000 рублей. Но и такие шаги гетмана Деникин встречал без энтузиазма. Он не уставал утверждать: антирусская политика Скоропадского привела Украину к краху.

Крайне нигилистическим было отношение Деникина к движению Петлюры.

Генерал считал: с именем данного ярого украинского «самостийника» «началось появление большевизма, входящего в связь с совдепией, причем выявляется влияние в этом немецкого руководства и участие Петлюры».

Правительство Петлюры было вынуждено считаться с Деникиным, главным образом, из-за поддержки его союзниками. Французский консул Энно в письме подольскому губернатору отмечал, что отряды Добровольческой армии в Киеве сохраняют в отношении Директории нейтралитет, подчиняются только Главкому Добровольческой армией, которому Антанта оказывает всемерную поддержку. В последствии генерал вступит в вооруженное противоборство с Петлюрой, в силу ориентации последнего на «самостийность» Украины.

Итак, внешняя политика «государства в государстве», то есть Добровольческой армии родилась. Однако первые шаги младенца показали, что он будет, по мере взросления, довольно часто спотыкаться. Во многом из-за неуклюжести Антона Ивановича…

«Гром победы раздавайся!»

Пусть порежу я войско,

Пусть разобью я войско,

Пусть разгромлю я войско,

Что гонится за мной.

Авеста

Итак, 7 января 1919 года произошло объединение Добровольческой и Донской армии под командованием генерала Деникина, принявшего на себя должность Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР)89. ТВД, на котором теперь пришлось вести боевые действия, резко расширился. Явилась необходимость выделения Добровольческой армии и создание при Главкоме ВСЮР объединяющего штабного органа. В такой орган был реорганизован бывший штаб Добровольческой армии, а для Добровольческой армии стали формировать новый штаб.

Предстоял весьма важный вопрос о назначении командующего Добровольческой армией.

Антон Иванович не случайно так скрупулезно подходил к проблеме назначения преемника на должность командующего Добровольческой армией. Став Главнокомандующим ВСЮР, он располагал к 15 февраля 1919 года, по данным советских источников, 113 тысячами штыков и сабель. ВСЮР предстояло стать главным объектом боевых действий Красной армии. Троцкий отмечал, что на деникинском фронте «решается теперь судьба революции». Повышенное внимание уделял Югу России Ленин. С ноября 1918 г. по февраль 1919 года он направил Председателю РВС Республики 220 телеграмм о положении на советском Южном фронте.

Должность Главкома ВСЮР накладывала на генерала Деникина юридическую и нравственную ответственность за состояние Всевеликого войска Донского. А оно было в начале 1919 года тяжелым. Донская армия, потерпев ряд жестоких поражений от Южного фронта красных, понеся большие потери, насчитывала в своем составе лишь 15 тысяч человек.

Казачьи части разлагались: самостоятельно покидали позиции, расправлялись с офицерами, создавали выборные органы самоуправления и высылали парламентеров для переговоров с красным командованием.

У политотдела 10 Армии советского Южного фронта имелось достаточно весомые основания для доклада Казачьему отделу ВЦИК о том, что в «красновских войсках царит полное разложение».

Являлось сложным и морально-психологическое состояние и терских казаков. Имели место случаи, когда целые отряды переходили на сторону красных, предварительно расстреливая офицеров.

Добровольческая армия оставалась самой боеспособной и организованной военной силой, выдвигалась как боевая единица на решающем фронте борьбы.

Антон Иванович считал наиболее достойным кандидатом в вожди белых волонтеров — по широте кругозора и по личной доблести — участника добровольческого движения с первых же шагов его генерала Ивана Павловича Романовского, начальника штаба Добровольческой армии образца Кубанских походов. С другой стороны Деникин боялся, что не найдет достойной замены Романовскому и Антон Иванович останется в одиночестве.

Главком все это сказал своему начальнику штаба и дал ему время подумать. На другое утро Иван Павлович сказал, что останется с Антоном Ивановичем… Принес в жертву дружбе свое будущее…

«Непроницаемым покровом завешены от глаз наших пути Господни. Кто знает, как сложилась бы тогда судьба армии и Романовского… Вынесла ли бы его на гребень волны или похоронила в пучине… Мы знаем только одно: это решение стоило ему впоследствии жизни», — вспоминал А.И. Деникин.

Обсудив вместе с Романовским вопрос о командующем Добровольческой армией, Главком ВСЮР остановил свой выбор на кандидатуре генерала барона П.Н. Врангеля.

Петр Николаевич Врангель (1878 – 1928)… Личность яркая, трагическая, вокруг которой в советской историографии витала большая ложь: «авантюрист, пытавшийся пролезть к власти», «наемник Антанты», «тень печального прошлого» и.т.д. Для многих поколений советских людей боевой русский генерал слыл просто «черным бароном». В то же время Врангель стал любимым героем, своего рода суперзвездой белоэмигрантской и зарубежной историографии. Для русского зарубежья Врангель слыл «белым ангелом». Сплошные перемены знака плюс на минус…Только в 90-х годах XX века появилась литература, где колоритная фигура барона освещена с позиций объективности, историзма, компаративизма90.

Так кто же на самом деле принял из рук Главкома ВСЮР генерал-лейтенанта Деникина командование его любимым детищем — Добровольческой армией?

Сын потомственного дворянина Петроградской губернии, принадлежавший к старинному и знатному роду датского происхождения, известному от начала XII столетия. Более всего представители семейств выдвинулись на военном поприще: В Дании, Швеции, Германии, Австрии, Голландии, Испании и впоследствии в России они дали семь фельдмаршалов, более тридцати генералом и семь адмиралов. В 1709 году на поле Полтавской битвы остались лежать двадцать два представителя рода. Они воевали тогда еще, конечно, на стороне шведов, но уже к концу XIX века представители русской линии Врангелей занимали первое место (сорок человек), шведское — второе (тридцать семь человек), прусских — третье (одиннадцать человек). В 30-е годы XX века в Эстонии даже выходил особый журнал «Акта Врангелиана».

Получив образование горного инженера, Петр Николаевич Врангель отправился добровольцем на русско-японскую войну, вернувшись с которой окончил Николаевскую Академию Генерального штаба. Из стен академии вышел военный профессионал высокого класса. Подтверждение тому — боевой путь барона в годы Первой мировой войны. Уже 6 августа 1914 года он совершил подвиг: под деревней Каушен атаковал в конном строю германскую батарею и захватил ее, за что получил орден св. Георгия IV степени.

В июле 1917 года генерал Врангель года стал командующим сводным корпусом в чине генерал-майора. Затем командовал 3-м Конным корпусом, но, как скупо гласит составленный 29 декабря 1921 года уже в Константинополе «Послужной список» (так называемый «формуляр») «вследствие большевистского переворота от службы отказался и в командование корпусом не вступил».

Не только войны и связи способствовали головокружительному восхождению Врангеля по лестнице военной иерархии, но и расчетливое стремление получать отличия в чинах не в штабах, а в гвардейских, передовых частях.

А.А. фон Лампе, верный соратник барона, вспоминал: «…он (П.Н.Врангель — Г.И.) был славолюбив, но он был и честолюбив в самом лучшем значении этого понятия, потому что он любил не почести, а саму честь…» и далее автор приводит слова самого барона: «… Я не гожусь в офицеры генерального штаба, их задача советовать начальникам и мириться с тем, что совет не примут. Я же слишком люблю проводить в жизнь собственное мнение…».

А вот эскиз портрета Врангеля, набросанный Жаном Бурдье в книге «Белая армия»:

«Выходец из семьи военной аристокра­тии, попавший в армию с помощью своих связей, барон Петр Николаевич Врангель, наделенный высокомерием и безгранич­ной храбростью, с первого взгляда производил впечатление ли­хого кавалерийского офицера. Высокий, худой, он сохранял без­укоризненную выправку офицера; внимание сразу же привлека­ло его худощавое, очень длинное лицо, с тонким носом, неболь­шими темными усами, пытливым, оценивающим взглядом под аркой надменно поднятых бровей. На его лице лежала печать ус­талого высокомерия, что сразу же выдавало и другие стороны его характера и темперамента. Врангель обладал характером и свойствами исключительной личности в хорошем и плохом смысле этого слова. Под холодной маской скрывался дух, пре­бывающий вечно в движении и устремленный к одной цели, ко­торую ставило его самолюбие, разрастающееся при благоприят­ных обстоятельствах до непомерных размеров.

Помимо самолюбия его отличала необычайная вера в се­бя — это проявилось немного по-детски в его «Мемуарах». Он никогда не терял убежденности в своей исключительности, в том, что только он может приказывать и отдавать команды. Ко всему прочему он был наделен стремительным и острым умом, часто, однако, оказывающимся несколько изворотливым!»

Да, Бурдье явно избегал в эскизе портрета Петра Николаевича парадного лоска…

Неудивительно, что Врангель не принял прихода большевиков к власти. Он чуть не погиб в вакханалии красного террора в Крыму. У него оставался один путь — на Дон. Правда, в I Кубанском («Ледяном») походе» ему участвовать не пришлось…

Врангель сам рассказал о своей встрече с Деники­ным, который принял его в начале сентября. Антон Иванович сразу же обратился к барону с вопросом:

— Как мы могли бы наилучшим образом использовать ва­ши знания и опыт. Какого назначения хотели бы Вы?

— Вашему превосходительству известно, что в 1917 году я командовал кавалерийским корпусом, но в 1914 году я коман­довал только эскадроном. Не думаю, что я очень состарился с того времени...

— Нет. Конечно, дело не может идти об эскадроне... Что вы скажете, если мы предложим вам командование бригадой?

— К вашим услугам, Ваше превосходительство!

Такая скромность, которую Деникин не ожидал встретить, понравилась ему. Он собрался послать генерала Эрдели с очень ответственной миссией на Балканы. Почему бы не заменить его этим новым офицером с безукоризненной репутацией и столь почтительным поведением? Известие о взятии Ставрополя только утвердило его в том, что он сделал хороший выбор.

Благодаря военно-профессиональным и морально-психологическим качествам, барон сделал в Добровольческой армии головокружительную карьеру. К моменту решения вопроса о назначении командующим Добровольческой армией, он уже командовал 1 конным корпусом. В последних боях Второго Кубанского похода барон Врангель проявил, по оценке Деникина, «большую энергию и искусство маневра».

Назначение Врангеля вызвало обиды участников Первого Кубанского (Ледяного) похода — «первопоходников». Один из достойных корпусных командиров «первопоходник» генерал Казанович ушел в отставку, другие поворчали, но подчинились. Начальником штаба Добровольческой армии стал генерал Я.Д.Юзефович.

Генерал-лейтенант барон Врангель сыграет роковую роль в судьбе генерала Деникина.

Но пока они единомышленники. Петр Николаевич, вспоминая о первой встрече с Антоном Ивановичем, не скупится на хвалебные оценки:

«Генерал Деникин принял меня в присутствии начальника своего штаба генерала Романовского. Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными черными со значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твердого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя особенно стало популярным во время нашей смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западного фронта он независимо, смело и твердо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства».

Пройдет не так уж много времени, и Петр Николаевич изменит свои оценки с точностью до наоборот…

Антон Иванович с грустью прощался с родной Добровольческой армией. 14 января 1919 года он отдал приказ.

«Четырнадцать месяцев тяжкой борьбы. Четырнадцать месяцев высокого подвига Добровольческой армии. Начав борьбу одиноко — тогда, когда рушилась государственность и все кругом бессильное, безвольное спряталось и опустило руки, горсть смелых людей бросила вызов разрушителям родной земли.

С тех пор льется кровь, гибнут вожди и рядовые добровольцы, усеяв своими могилами поля Ставрополья, Дона и Кубани.

Но сквозь ужасы войны, сквозь злобу и неверие ничему не научившихся тайных врагов своих армия пронесла чистой и незапятнанной идею Единой Великодержавной России.

Подвиги армии безмерны.

И я, деливший с нею долгие, тяжкие дни и горе, и радость, горжусь тем, что стоял во главе ее.

Я не имею теперь возможности теперь непосредственно руководить Добровольческой армией, но до конца дней моих она останется мне родной и близкой сердцу.Сердечно благодарю всех моих дорогих соратников, чьими беспримерными подвигами живет и крепнет надежда на спасение России».

До спасения же России было далеко. Перед ВСЮР и их Главкомом встали серьезные проблемы.

Особенно волновало Деникина ухудшение морально-психологического состояния войск. Негативными процессами была поражена не только Донская, но и Добровольческая армия. Правда, пока что добровольцев вдохновляли победы Второго Кубанского похода. Но подспудные проссы разложения войск все чаще вырывались наружу.

Уменьшился приток добровольцев. ОСВАГ докладывал Главкому о нежелании многих офицеров влиться в состав ВСЮР. В Батуме 300 офицеров спокойно проживали на пособие, которое, как это ни парадоксально, им выплачивало турецкое правительство, а 325 офицеров, большей частью старших чинов, рассчитывали получить хорошие назначения «в так называемой Русской армии Шварца».

Но еще больше генерала обеспокоила информация неординарного порядка, представленная ОСВАГ:

Среди «отчаявшихся, окончательно удрученных офицеров раздаются голоса о необходимости ехать служить в совдеп