Обострение международных отношений

Еще в 1939 г. советские историки – авторы первого учебника по новой истории для вузов обратили внимание на 1911 год, который они посчитали своеобразным, но достаточно четко обрисованным рубежом. «После событий 1911 г., - говорилось в учебнике, - во всех империалистических странах еще более усилилась подготовка к войне». С 1911 г. военная опасность возникает ежегодно, и не успевает один международный кризис рассосаться, как начинается другой.¹

Этот тезис не получил полного развития, но и не был забыт. В учебнике для вузов 1973 года он был выражен так: «С 1911 г. опасность войны возникала буквально ежегодно, и не успевала утихнуть одни международный кризис, как уже начинался другой. К вырастанию военной опасности наряду с развитием империалистических противоречий вело обострение внутреннего положения в империалистических государствах и усиление национально-освободительной борьбы в колониях».²

Е.В. Тарле в своей яркой манере по-своему выразил эту мысль: «Агадир – событие, которое как можно ярче осветило бездну, на пороге которой стояла Европа... Агадирское дело нанесло вообще европейскому миру новый и очень тяжелый удар».³

Дипломатично осторожно и не очень четко значение Агадирского или второго Марокканского кризиса указано в истории дипломатии, где говорилось: «Пожалуй, ни один международный кризис предшествовавших лет, не вызывал такой волны шовинизма, как агадирский инцидент». И далее: «Одним из важнейших последствий Агадира была целая серия мероприятий по усилению вооружений, проведенных всеми великими державами с начала 1912 г. по лето 1914 г.».⁴ Авторы «истории Первой мировой войны» поставили события 1911 г. в один ряд с другими кризисами (1905 г. и т.д.).

Но они отмечают, что "Агадирский кризис" 1918 г. был особенно острым. В другом месте указывалось, что Марокканский кризис был в числе главнейших кризисов в международной политике великих держав.⁵ Зато немецкий ученый А. Норден пишет прямо и недвусмысленно, что Марокканский кризис 1911 г. оказался решающим этапом на пути, который привел к мировой войне 1914-1918 гг.⁶ В Истории Германии подчеркивалось, что начиная с 1911 г. один европейский конфликт непрерывно следует за другим,⁷ а в истории Франции утверждалось, что Агадирский кризис вызвал во всех странах огромную волну шовинизма и особенно усилил гонку вооружений. Он усилил международную напряженность.⁸ На особое место Агадирского кризиса обратили внимание и многие зарубежные историки (Р. Жиро, например). Кризис, по их мнению, и его прямые последствия рассматриваются как крайний рубеж, когда окончательно определились союзы и их стратегия.⁹

Приведенные выше высказывания представляют, как нам кажется, достаточно прочное основание для выделения в отдельный период 1911-1914 гг., а этот период оказался своеобразным финишем в развитии обострившихся до крайности международных противоречий и четко зафиксированного противостояния военных блоков. Финалом бешеной гонки вооружений и готовых взорваться внутри общественных противоречий, решение которых зашло в тупик. Все усилия решит внутренние противоречия, остановить неумолимо нараставший социальный взрыв потерпел неудачи. Европа вступила в общеполитический кризис, который за три года довел общественную «температуру» до крайней черты, где был один выбор: либо революция, либо война.

В этот период достигла самых «высоких нот» пропаганда национализма и шовинизма, милитаризма и нужности войны. Фактически два с половиной года оказались рубежом, за которым Европу ждала война. К этому вело длительное развитие противоречий европейских стран, внутренних и внешних. И вот бурный, стремительный финиш - впереди может быть только страшная кровавая схватка, битва не на жизнь, а на смерть.

Событием, которое обозначило наступление этого периода явился второй Марокканский (Агадирский) кризис, вновь столкнувший Германию и Францию и едва не вызвавший общеевропейскую войну.

Марокко давно привлекло германских империалистов богатством своих ресурсов и выгодным военно-стратегическим положением. Потерпев неудачу в своих притязаниях на Марокко в 1905-1906 гг., Германия попыталась вновь получить контроль над этим формально независимым государством, используя то обстоятельство, что там в 1908 г. возникли волнения, затронувшие иностранцев. Инцидент разбирался в Гаагском трибунале (решение в пользу французов), и в 1909 г. все, казалось, завершилось соглашением Германии и Франции.¹⁰

Но Франция под предлогом защиты своих граждан ввела в мае 1911 г. войска в марокканскую столицу г. Фес. В Берлине поняли, что опоздали, и решили потребовать компенсацию в виде солидной прирезки к германскому Камеруну. Германские газеты решительно требовали не уступать. Было решено взять французов на испуг. 1 июля 1914 г. в марокканской бухте Агадир неожиданно появилась немецкая канонерская лодка «Пантера» (отсюда выражение: «Прыжок «Пантеры»).¹¹ Позже ее сменил крейсер "Берлин" и другая канонерка. Газеты сравнивали «Прыжок» с Эмской депешей Бисмарка.¹² (Канонерская лодка - небольшой неглубоко сидящий военный корабль, вооруженный пушками, иногда большого калибра для действия у берегов и мелководье). Полагая, что французы напуганы «прыжком «Пантеры», немецкое руководство заявило, что соглашается отдать Марокко Франции и Испании, но взамен хочет получить все французское Конго. Премьер Ж. Кайо повел было переговоры, но в итоге потерпел неудачу. Франция категорически отказалась уступить. "В воздухе запахло порохом". Обе стороны принимали военные меры.¹³ Германия была готова напасть на Францию. Но 21 июля британский канцлер Казначейства, министр финансов, Д. Ллойд Джордж выступил на официальном обеде с традиционной речью по внутренним вопросам. Но в ней неожиданно нашлось место для мировой политики. Ллойд Джордж заявил, что ради поддержки своего престижа и в силу обязательств Англия не остановится перед войной.¹⁴ Во всех столицах это поняли как намерение защищать Францию. Английскому флоту дали приказ о боеготовности.¹⁵ Не приказ о боеготовности. Но будучи не готова к войне с двумя противниками, Германия была вынуждена на глазах у всего мира отступить. Осенью 1911 г. немцы и французы подписали соглашение. Марокко перешло к Франции, установившей над ним протекторат, немцы же получили меньшую, к тому же болотистую часть Конго - 250 кв. км, как придаток к германскому Камеруну.¹⁶ Внешне все выглядело пристойно: "простой обмен" территориями, взаимные уступки. Но на деле это был последний компромисс двух держав. В обеих странах произошел взрыв шовинистских воинственных настроений и ненависти к врагу. В Берлине осознали, что потерпели поражение. «Общественное мнение», прежде всего Пангерманский союз, то есть круги, которые считали, что «Марокко стоит войны», были потрясены и возмущены. Они не могли простить правительству и даже Кайзеру их позорного отступления. Рейхстаг выслушал сообщение канцлера о Марокканских делах в полном молчании, зато гремела и бушевала шовинистская пресса.¹⁷

Русский министр иностранных дел С.Д. Сазонов позже отметил, что столкновение Германии и Франции в 1911 г. было не менее опасным, чем Австрии и Сербии в 1914 г. (Последнее повлекло за собой мировую войну). Но тогда Англия спасла мир, проявив твердость.¹⁸

В том же году Германия получила еще один удар. Ее союзник Италия, тайно обеспечив согласие Англии, Франции и России, в сентябре 1911 г. напала на Турцию, а в конце 1912 г., разбив турецкие войска, захватила две североафриканские провинции Османской империи - Триполитанию и Киренаику, образовавших итальянскую колонию Ливию.¹⁹ Это происходило в то время, когда Германия все глубже «осваивала» турецкие ресурсы и укрепляла свое военно-политическое присутствие в Турции. Но международная ситуация опять сложилась так, что воевать ради турок Германия не могла и снова отступила.

Произошедшие события были знаменательными тем, что Антанта не позволила Германии «обидеть» Францию. Зато Германия не смогла защитить возможного союзника, Турцию, и заодно убедилась в коварстве Италии, формально состоявшей с Германией в одном союзе. Призрак международной изоляции Берлина явственно обнаружился в конце 1911 г. Влияние Германии в мире с этого момента упало, перспективы ее омрачились. Германия лихорадочно старалась исправить положение, ускорив подготовку к военному решению «всех проблем». 1911 год показал и еще одну важную черту мировой политики: уступки, компромиссы, переговоры не приносили успеха, не смягчали противоречий. Наоборот, борьба за передел мира ожесточилась. Столкновение двух блоков неминуемо приближалось. Об этом говорили и события следующего 1912 г., когда началась первая Балканская война.

Обстановка на Балканах характеризовалась к тому времени ростом напряженности отношений балканских государств с Турецкой империей. Младотурецкая революция не изменила политику империи, но поведала ослабление самой империи. С другой стороны, опираясь на прямую поддержку (в том числе поставки нового оружия), Сербия, Греция, Болгария, Румыния, Черногория укреплялись и готовились к борьбе с ненавистным угнетателем.

Великие державы внимательно следили за делами на Балканах и действовали там сообразно своим интересам. Россия, для которой этот полуостров имел военно-стратегическое значение как плацдарм для контроля проливов, старалась сплотить славянские государства и добивалась создания антитурецкого балканского союза. После долгих трудных переговоров в марте 1912 г. был подписан сербо-болгарский договор, намечавший в общих чертах раздел турецких владений.²⁰ К ним примкнули Греция и Черногория. Образовался союз балканских монархий в целях разгрома Турции, освобождения Балкан от ее ига. Одновременно в целях раздела владений наносился удар по остаткам феодализма и абсолютизма, опиравшихся на турецкое владычество. Будущая война между Турцией и балканским союзом с самого начала со стороны союза носила национально-освободительный характер. Ее спровоцировала турецкая политика на Балканах.²¹

Однако объективно прогрессивный характер объединения балканских стран сочетался с великодержавными намерениями. Он примерялся, как правило, по националистической мерке с захватом как можно больших кусков чужих инонациональных земель... ²²

Создание балканского союза задело интересы Германии, которая укреплялась в экономике Турции, а также Австро-Венгрии, стремившейся заменить Турцию на Балканах в роли гегемона.

Война началась в первых числах октября 1912 г. В короткий срок турецкая армия, слабо организованная, с плохим командованием и старым вооружением была разбита. Болгары шли на Константинополь, греки заняли Салоники, сербы - большую часть Македонии, Северную Албанию и Новобазарский Санджак.²³ Турки смогли остановить болгар на так называемой Чаталджинской позиции, но 3-го ноября запросили перемирия. Начались мирные переговоры. Наиболее трудной проблемой оказалась судьба Албании. Сербия хотела получить Северную Албанию и таким путем войти к Адриатическому морю. Но против этого выступала Австро-Венгрия, пригрозив войной Сербии. Россия поддержала Сербию. Обе великие державы провели частичную мобилизацию. Балканский вопрос грозил вызвать европейскую войну. Россия отступила (второй раз после 1908-1909 гг.). Сербия не получила выхода к морю. Конференция шести великих держав в Лондоне выработала такой подход: из Албании создали самостоятельное государство, на трон которого поставили немецкого принца Вида из мелких немецких князей.²⁴ Вскоре там началась борьба мусульманского населения против иноверца, князя, который мог опираться только на австрийскую армию. «Албанский патриотизм, - писала русская газета «Русь», - проявился в гораздо большей степени в Австрии, чем в самой Албании».²⁵

За этой борьбой стояло противоборство Австро-Венгрии и Италии, имевших «свои виды» на Албанию. Турция получила Константинополь с небольшим округом, остальная ее европейская территория была разделена между Сербией, Грецией, Болгарией и Черногорией.²⁶

Между чем недовольные решением Лондонской конференции вчерашние победители стали ссориться между собой, особенно из-за дележа Македонии. Сербия и Греция заключили между собой союз против Болгарии которая, не дожидаясь их нападения, сама 29 июня 1913 г. напала на бывших союзников. Боясь усиления Болгарии, Румыния объявила ей войну. Ее поддержала Турция. Болгары были очень быстро разбиты и 10 августа 1913 г. в Бухаресте был подписан мирный договор Болгария уступила Добруджу Румынии, часть Македонии, Сербии, а туркам вернули Андрианополь.²⁷ Сразу же Сербия начала захват албанской территории. И снова Австрия выступила против, возобновив военные приготовления. Ее поддержала Германия. Россия, собравшаяся было поддержать сербов, отступила. Отступили и сербы.

Вторая балканская война имела сложные противоречивые содержание и последствия. Во-первых, война показала, что сложившиеся там государства не являются только клиентами или сателлитами великих держав. Они преследовали свои, далеко не идиллические интересы, стремились к территориальным захватам и утверждению в регионе, вплоть до установления гегемонии. Известный историк-балканист В.Н. Виноградов писал: «Отношения между самим балканскими странами были отнюдь не однозначно дружественными. Соперничество между ними, стремление к гегемонии на полуострове, к территориальному переделу приводили к дипломатическим и военным столкновениям. Предпринятая ими вполне самостоятельно (подчеркнуто нами - Б.К.) война 1913 г. до крайности обострила межбалканские отношения. С.Д. Сазонов уподобил Бухарестский мир «пластырю, налепленному на не залеченные балканские язвы». С другой стороны, Балканы, превращенные в «пороховой погреб» Европы, стали переплетением двух видов соперничества: между коалициями великих держав и между самими странами юго-восточной Европы.²⁸

Первая балканская война сплотила в один союз антитурецки настроенные государства на полуострове и имела явное прогрессивное значение в историческом плане и в развитии международных отношений. Вторая война разрушила этот союз, вернула турок на Балканы. В результате сложился клубок противоречий, грозивший третьей балканской войной.

Обе балканские войны оказали сильное воздействие на расстановку сил на мировой арене. Они сплотили Германию и Австро-Венгрию в их усилиях укрепиться на Балканах и путях на Ближний восток, к Средиземноморью и Черному морю. Это заставляло Россию искать противодействия и добиваться поддержки Англии и Франции, не питавших интереса к ее проблемам. Между союзниками не было полного согласия, но события показывали, что оно- необходимо. Обе коалиции упорно боролись за новых союзников. Россия «упустила» Болгарию, давнюю «любимую дочь». Зато укрепились ее отношения с Сербией. Наметилось сближение с Румынией. Оба блока готовили позиции к схватке, неизбежность которой показали уже события 1912-1913 гг.

Балканские войны стали еще одним этапом, приблизившим столкновение враждующих блоков великих держав. Важным фактором явился перенос военных действий на европейский континент, в его «подбрюшье», в опасную близость от границ великих держав. Страшная тень «Всесветской бойни» пододвинулась к Европе.

Все великие державы, создававшие и направлявшие европейскую политику в составе европейского «концерта держав» должны были еще раз уточнить свои цели и интересы, упрочить отношения с союзниками, устранив неопределенности и колебания, и определиться с тем, кто выступал теперь уже вполне четко обозначившимся врагом.

Обе балканские войны оказали большое влияние на развитие международных отношений. Поочередное поражение сначала Австро-Венгрии, а затем России (распад союза балканских государств) резко обострили отношения между великими державами. Венское руководство еще глубже осознало «зловредность» Сербии – дважды победительницы, чей авторитет сильно вырос. Всем стало ясно, что Дунайская империя никогда не примирится с самим существованием Сербии и что война между ними неизбежна.

Россия должна была сделать тот горький вывод, что благодаря своей неполной готовности к схватке оно слишком долго отступала. Теперь в Петербурге перед лицом сербских успехов осознали полную невозможность нового отступления на Балканах. Это означало, что избежать войны с Австро-Венгрией не удастся. «Новая турецкая политика» Берлина ставила в той же плоскости вопрос об отношениях с Германией. Раньше Россия нигде впрямую не сталкивалась с немцам. И вот теперь все острее и грознее такая опасность в их отношениях возникла, прежде всего по Балканскому вопросу. Это говорило о неизбежности столкновения России с Германией и Австро-Венгрией. Это в Петербурге становилось все яснее. Тем не менее российская дипломатия, направляемая Николаем II, стремилась сохранить стабильные отношения со всеми и больше всего с Берлином и Веной, хотя события 1912-1913 гг. подрывали эти усилия России.

На всех направлениях Россия сталкивалась либо с Германией, либо с Австро-Венгрией. Во время Второй балканской войны русские, немцы и австрийцы приняли даже военные меры.²⁹ Именно на Балканах сложился антагонизм России и Австро-Венгрии. Правда, позже Николай II смягчил тон, чем вызвал недовольство Франции. Ее дипломаты открыто обвиняли Россию в пассивности и даже трусости.³⁰

К этому времени выяснилось, что Германия усилила свои позиции в Турции. Это ставило под угрозу решение вопроса о проливах и осложняло ситуацию на Кавказе. Между тем, учитывая свою слабость, в Петербурге полагали, что войны с Турцией можно (и надо) избежать. По инициативе премьера П.А. Столыпина был предложен всем балканским государствам (Турции в том числе) проект Всебалканского союза.³¹ Эта наивная идея свести вместе заклятых врагов естественно провалилась. Зато позиции Германии в Турции еще более окрепли и в 1913 г. она взяла под контроль турецкие вооруженные силы, которые фактически приняли немецкое командование генерала Отто Лимана фон Сандерса, возглавившего германскую военную миссию. Этим России был нанесен сильнейший удар. Она пыталась компенсировать его, укрепив отношения с Болгарией и Румынией и одновременно командованием корпусом, расположенным в Константинополе.³²

В 1913 – начале 1914 г. германо-русские отношения вновь накалились. Этому способствовала ближневосточная политика Германии, направленная против интересов России. Особо болезненным ударом для нее явилось решение Берлина направить в Турцию миссию Лимана фон Сандерса, которая, по мнению наших историков, знаменовала собой «кульминационный пункт военного наступления германского национализма».³³ Появление миссии Лимана фон Сандерса спровоцировало начало «газетной войны» между прессой Германии и России.³⁴

Ожесточенная полемика в прессе двух стран была вызвана возросшим обострением отношений Германии и России. Началась усиленная психологическая подготовка населения к войне. Полемика шла с откровенной «подачи» дипломатических и военных ведомств двух стран.

Начало «газетной войны» положила статья 18 февраля 1914 г. в газете «Кёльнише Цайтунг» о росте мощи России, которая через 3-4 года будет готова напасть на Германию. Официозная, то есть формально не связанная с правительством, но проводящая его линию, газета высказывалась необычайно резко, категорично. В России да и в Европе не были готовы к такому тону и других германских газет.³⁵

Русские газеты постарались дать достойный ответ. «Новое время» писало: «Россия должна сбросить с себя наложенную на нее в годину наших бедствий дань немцам. Но для этого … нужно одно: быть «способными отстаивать свои интересы и достоинство».³⁶ Германские газеты обвинялись в том, что они подняли шумиху, чтобы увеличить военные расходы на вооружение. С обеих сторон раздавались угрозы одновременно с критикой своих дипломатов за «уступчивость» и страх перед возможными международными осложнениями. Заговорили о войне против России, а «Речь» призывала: «Пусть наша дипломатия не будет слишком пуглива».³⁷ Шла настоящая «газетная война», обе стороны наносили удар за ударом друг другу. Германскую печать поддержали австрийские газеты. Возбудилось общественное мнение во Франции и «апатичная» британская общественность.³⁸

Апофеозом кампании стала знаменитая анонимная статья в «Биржевых ведомостях» от 27 февраля под названием «Россия готова». В ней рассказывалось о соотношении сил возможных союзников и врагов, о военных приготовлениях Франции и России. Статья завершалась утверждением, что обе страны не хотят войны, но Россия к ней готова и надеется, что будет готова и Франция. «Для России прошли времена угроз извне. России не страшны никакие окрики. Россия готова к войне».³⁹

Статья стала сенсацией. О ней оповестили во всем мире. Шли слухи, что вдохновителем, а может быть, и автором ее был русский военный министр В.А. Сухомлинов. Никто эти слухи не опроверг. Было понятно, что выражена точка зрения воинственной части российских «верхов» и что статья являлась предупреждением, в первую очередь Германии.⁴⁰

Все же, несмотря на «газетную войну», к войне настоящей, «горячей» царская Россия не стремилась и не хотела (лично Николай II), форсировать отношения с Германией и Австро-Венгрией. Учитывалось то, что вооруженные силы еще не получили «подпитки» по новым программам пере- и до- вооружения. Не было твердой уверенности в поддержке Англии. Поэтому российская дипломатия проводила сложные маневры с целью охладить нагревавшиеся в последние годы контакты с Берлином. Россия продолжала столыпинскую политику соглашений и балансировала в отношении Германии (но не Австро-Венгрии). Николай II нанес визиты подряд президенту Франции, английскому королю и встретился с Вильгельмом II в финских шхерах (1909 г.) и в Потсдаме (1910 г). На обеих встречах Кайзер хотел одного: оторвать Россию от Франции и этим разрушить Антанту. Но наученный опытом русский царь ссылался на многое (дорога «Три Б», другие уступок), но союза с Парижем рвать не хотел и письменных соглашений не подписывал.⁴¹

В мае 1913 г. Николай II предпринял последнюю перед войной попытку улучшить отношения с Германией. Он был приглашен на свадьбу дочери Вильгельма II и, как говорится, за чашкой чая изложил свой план мира в Европе. Россия отказывается от претензий на проливы, объявляя Турцию там в роли «привратника», а Германия будет удерживать Австро-Венгрию от захватов на Балканах. Вильгельм от принятия этих предложений уклонился.³²

Вторая Балканская война показала, что позиция Вильгельма была последовательна. Он не хотел мира на Балканах.

По мнению К.Б. Виноградова, Россия прочно завязла в делах балканского региона, отчего продолжали осложняться ее отношения с Германией и Австро-Венгрией. В Париже и Лондоне определенная группа политиков и военных радовалась тому, что удалось вытолкнуть Россию «на линию огня», обеспечив себе свободу маневра, в том числе и определенное заигрывание с Германией по вопросам политики в Африке, на Ближнем Востоке. Здесь англичане торговались из-за нефти, явно игнорируя интересы России.⁴³

Западные союзники России знали, что ей «не интересно» воевать из-за чужих колоний в Африке и Азии. Поэтому они приветствовали каждое обострение противоречий России с Германией и Австро-Венгрией, особенно в Юго-Восточной Европе, чуждой их основным интересам.

В общем итоге русско-германские отношения основательно напряглись. В основе этого лежал экономический подъем России и продвижение в работе над военными программами. Соотношение сил выравнивалось. Росло влияние российской крупной империалистической буржуазии, стоявшей за активную борьбу с Германией. Она теснила консервативно-монархические круги, боявшиеся, что война возродит революционную угрозу. Падало влияние прогерманского придворного кружка, и царь постепенно освобождался (хотя не до конца) от цепкого влияния своего берлинского кузена.⁴⁴ В газетах и речах депутатов государственной Думы критиковали «умиротворительную» политику Столыпина, которую объявляли теперь не только унизительной, но и опасной.⁴⁵

То же самое говорил о прежней политике России на Балканах С.Д. Сазонов, а царь сказал фразу, облетевшую двор и все «верхи»: «Мы не можем до бесконечности расшаркиваться, когда нам наступают на ноги».⁴⁶

Международное положение России укреплялось после событий 1905-1909 гг., но оставалось сложным. Франция вела себя требовательно. Англия – уклончиво. Сазонов говорил, что реальность англо-русского союза доказана так же, как доказано «существование морского змия».⁴⁷ К тому же сохранялись разногласия России и Англии в персидских делах и в Афганистане. Но главным было стремительное нарастание враждебности в отношения Германии и России. В Петербурге «легко выговаривали слово «война», имея ввиду «немцев». Правда, единства мнений долго не было. Воинственная группа – военные, Сазонов и др. – стояли на том, что война будет и надо смело идти на нее. Другая, консервативно-монархическая, страшась революции, желала отложить военные столкновения.⁴⁸

Обе группы вели дискуссии и старались убедить в своей правоте императора. Николай II как всегда колебался. Однако было замечено, что он отходил от своих германофильских позиций и слепой веры в доброжелательность кузена Вильгельма II.⁴⁹

Осложнения внутренней и международной обстановки заставили руководящие круги России определить свою позицию. Она обсуждалась 31 января 1913 г. на Особом совещании при царе с участием военных, моряков и дипломатов. Там решили вопрос о союзе Германии и Турции, но средств решения не нашли, так как не нашли причин войны. Премьер В.Н. Коковцев решительно возражал, спрашивая: «Может ли Россия на нее (войну) идти?» - и отрицательно отвечал, пугая возможной революцией. Было решено продолжать переговоры с Германией, принять меры воздействия на Турцию, а вопрос о войне рассмотреть только с учетом активного участия Англии и Франции.⁵⁰

8 февраля 1914 г. прошло другое заседание Особого совещания. Был поставлен вопрос о возможном десанте в Константинополь. После бурных дебатов все участники заседания сошлись во мнении, что наступление на Константинополь возможно только в связи с европейской войной, а к ней Россия не готова. Сазонов вышел из этого совещания с «безотрадным впечатлением нашей полной военной неподготовленности, в частности, для операции против Константинополя». Но общая линия на этом совещании, как и предыдущем (13 января 1914 г.), сводилась к признанию неизбежности близкой европейской войны.⁵¹ И правительство пошло ей на встречу, не очень охотно, но считая это необходимым для решения внутриполитических проблем.

Россия ускоренно вооружалась. В «верхах» осознали, что столкновение с Германией будет скорым и неизбежным, хотя определенная группа все же хотела его если не избежать, то отсрочить. Но мнение большинства было твердым: войны с Австро-Венгрией, а значит, и с Германией не избежать.

Однако германо-русская напряженность была не главной основой событий. В центре назревавшего вооруженного конфликта находился другой антагонизм – англо-германский, несмотря на все ухищрения британской дипломатии уйти в тень.

Столкновения Германии и Англии шли, можно сказать, везде. Непрерывно обострялось экономическое положение и военно-морское соперничество двух держав. Пресса обеих стран усиливала атаки на возможного врага.

В то же время, благодаря искусству британской дипломатии период 1912-1913 гг. оказался временем снижения при видимости его напряженности в англо-германских отношениях. Марокканский кризис 1911 г. вновь обнаружил остроту англо-германского антагонизма. Однако помимо ответа на германские усилия создать больший, чем английский, военно-морской флот, Лондон считал возможным проведение пацифистских маневров, одной из целей которых было создание в Берлине превратного впечатления о позиции Англии в возможной войне. Такие маневры производились англичанами почти непрерывно. Они давали понять Берлину, что пойдут на значительные уступки, если Германия остановит вовсе или хотя бы замедлит создание своего нового военно-морского флота. Вильгельма II эти домогательства раздражали. Получив очередную депешу посла в Лондоне с таким предложением, Кайзер велел послу сказать что-то вроде того: «Идите к черту!» (в оригинале было нецензурное выражение). «Это привело бы их в чувство… (посол – Б.К.) должен был бы дать подобного рода фантазерам пинок в зад …»⁵² Но англичане не унимались. В феврале 1912 г. они направили в Берлин военного министра в правительстве либералов Ричарда Холдейна (обычно пишут: Холден, иногда Халдейн). Он обсуждал вопрос об ограничении морских вооружений и намекал немцам на возможную войну Германии с Россией и Францией.⁵³ Немецкий адмирал А. фон Тирпиц, морской министр требовал, чтобы Англия отказалась ради немецких уступок, весьма кстати проблематичных, «от всех своих Антант».⁵⁴ В качестве уступок со своей стороны Англия предлагала снятие возражений против завершения дороги «Три Б» и раздел … португальских (то есть чужих) колоний в Африке. Переговоры шли на самом высоком уровне, но закончились, как и ожидали в Лондоне, неудачей. Агрессивные круги обеих стран были довольны: мира не должно быть, зато начнется война.⁵⁵ Это, тем не менее, не остудило пыл британских дипломатов. В мае 1913 г. Берлин посетил английский король Георг V. Снова начались переговоры о судьбе Багдадской железной дороги. Они шли медленно, но без больших перерывов и завершились в конце июля 1914 г., когда Европа встала на грань войны. В Берлине вновь сделали неверное заключение о возможной политике Великобритании.⁵⁶ Конечно, было ясно, что примирить две страны уже не удастся. Вильгельм II не раз позволял себе оскорбительные высказывания.⁵⁷ И все же маневры Лондона поселили сомнения в немецком руководстве. Там приняли расчетливые заигрывания Лондона за его искреннее нежелание ссориться с Берлином. Родился миф о возможном нейтралитете Англии, и он держался до самого августа 1914 г.⁵⁸ Англичане обманывали немцев, а те позволили себя обманывать, твердо уверившись в свою (Кайзера) прозорливость. Человеческий фактор неожиданно сыграл большую роль вопреки достаточно ясным объективным данным. И все же в Лондоне и Берлине хорошо понимали, что их схватка может быть отсрочена, но должна произойти обязательно. Слишком велики были ставки.

Откровенно враждебными были отношения Германии и Франции. Две схватки за Марокко, особенно последняя, «Агадирское дело» не оставляли никаких возможностей для примирения двух стран. Для них характерным было почти полное отсутствие каких-либо официальных контактов. Два Марокканских кризиса едва не привели эти страны и мир к войне. Застарелая рана 1870 г. у французов не заживала, и настроения реванша сохранялись и все время подогревались. В Париже понимали, что любое движение Германии к мировой гегемонии будет означать уничтожение Франции.⁵⁹ В Берлине с тревогой смотрели на рост французских вооруженных сил. Французы укрепляли военные контакты с Англией и с Россией, четко указывая, против кого они собираются воевать.

В Германии с тревогой встретили приход к власти в Париже Раймона Пуанкаре, сначала на пост премьер-министра, а затем и президента Франции. Едва заняв пост главы кабинета, Пуанкаре посетил Петербург, чтобы удостовериться в верности союзника и ускорить его военные приготовления.⁶⁰ Отношения России и Франции строились на идее неизбежности скорой войны с Германией. И Пуанкаре, не скрываясь, вел политику с учетом этой перспективы.

Уроженец Лотарингии, из богатой семьи, Р. Пуанкаре очень быстро стал богатым и известным адвокатом, связанным с фирмой Шнейдер. Он также быстро поднялся и в политике, став в 52 ( в январе 1912) главой правительства, а в январе 1913г. президентом Франции. Одаренный большим и гибким умом, крайней настойчивостью и последовательностью, осторожностью и предусмотрительностью и вместе с тем решительностью, большим хладнокровием и выдержкой, бесспорным даром слова, Пуанкаре был крупным государственным деятелем.⁶¹ Своей главной целью он считал разгром Германии и не скрывал этого. «Для французского правительства, - говорил он, - весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское общественное мнение к войне».⁶²

Разрешение в ноябре 1911 г. Агадирского кризиса не вернуло прежнюю рутинную дипломатическую деятельность. Она расширилась, ускорила свой темп. Все государства, прежде всего великие, начали лихорадочную работу по укреплению своих позиций, поиску новых союзников и удержанию старых, по «цементированию» военно-политических союзов. В течение 1912-1914 гг. (до 1 августа) Антанта и Россия провели целую серию дипломатических и военно-организационных мероприятий, направленных на укрепление союзных контактов. Особое внимание уделялось военным вопросам. Наиболее активно работали английское и французское руководства. В ноябре 1912 г. произошел тайный обмен письмами британского министра иностранных дел Эд. Грей и французского посла в Лондоне Поля Камбона. Об их содержании не знали не только депутаты британского парламента, но и почти все члены Кабинета. Причиной было то, что в письмах откровенна шла речь о совместных военных действиях против «враждебной державы» и о мерах, какие они готовы принять.⁶³ Тут же в духе этих писем в марте 1913 г. была подписана опять же в тайне англо-французская военная конвенция, точно указывавшая военную помощь, которую англичане должны оказать французам в случае войны с Германией. Еще в 1912 г. было достигнуто морское соглашение двух стран.⁶⁴

Состоялось несколько встреч высшего руководства Англии и Франции, в числе которых был визит короля Георга V в Париж, куда, в первый и последний, раз выехал за рубеж Эд. Грей, сопровождая монарха.⁶⁵ На май 1914г. готовился визит Президента Пуанкаре в Россию, перенесенный затем на июль.

Военные контакты Франции и России были регулярными, и на каждой встрече лишь уточнялись детали. На 9-й конференции начальников штабов генералов Я.Г. Жилинского и Ж. Жоффа было решено, что русская армия начнет наступать в Восточной Пруссии уже на 13-й день после начала мобилизации.⁶⁶ Сложнее были отношения с Англией, которая не хотела связывать себя никакими конкретными обязательствами перед Россией. С большим трудом русский министр иностранных дел С.Д. Сазонов уговорил Лондон начать секретные переговоры по морским вопросам. Англичане долго уклонялись, стараясь «набить себе цену». Когда же наконец начались сверхсекретные переговоры в английской столице, их сорвал германский шпион б. фон Зиберт, советник российского посольства в Лондоне. Он организовал утечку информации, английские газеты подняли шум, и переговоры пришлось прекратить.⁶⁷ Однако контакты по этой линии продолжались. Так, в июне 1914 г. состоялся визит английской эскадры по приглашению группы депутатов Государственной Думы. Визит устраивался для укрепления Тройственного согласия в борьбе «против замыслов иного характера». При этом Председатель Думы М.В. Родзянко заявил, что Россия не желает войны, но естественно не уступит ни в чем, «если наступит момент». Целями России объявлялись охрана мира, европейского равновесия и упрочения Тройственного согласия.⁶⁸

Английские моряки осмотрели русские корабли, береговые укрепления. Их торжественно встречали русские моряки и парламентарии. На обратном пути англичане остановились в Киле, где их ждала почти такая же братская встреча с немецкими моряками.⁶⁹ Русская пресса посчитала особенно важным эту демонстрацию англо-русской дружбы и военно-морского братства.⁷⁰

Российская дипломатия также энергично работала над привлечением новых союзников. Была проведена большая подготовительная работа с Румынским руководством перед визитом Николая II в Констанцу. В конце 1914 г. визит состоялся, а министр иностранных дел Сазонов прямо говорил с королем Румынии о возможной войне в Евр<