Цели и характер войны. Альтернатива.

Порожденные империализмом причины войны обусловили империалистический, несправедливый характер целей государств. Эти цели были обусловлены «национальными», государственными интересами, в которых главным были экономический и политический интересы финансового капитала, монополий и других «групп», требовавших передела мира. Разрабатывались и политические планы великих держав и мелких стран. Ничего святого, гуманного, демократического, справедливого в этих целях не было, исключая отдельные моменты. Например, освобождение Эльзас-Лотарингии для французов. Но и эта справедливая цель была «подпорчена» планами отнять у Германии часть ее территорий. Позже, уже в ходе военных действий появились справедливые освободительные устремления бельгийского, французского, сербского, черногорского и других народов освободить свои населения и территории от захватчиков. Это относились и к населению захваченных, правда, на время территории Галиции.

Цели (планы) сторон разрабатывались задолго до начала войны. В принципе они были одинаковыми для всех стран. Все хотели военно-политического разгрома и «наказания» противника путем захвата его территорий, колоний и сфер влияния, а так же наложения контрибуций, то есть принудительных поборов с противника, и репарации, то есть платежей за ущерб, вызванный военными действиями. Масштабы претензий и амбиций к началу войны были большими и разными. Первое место по грандиозности целей и планов и их опасности для народов несомненно принадлежало Германии. Она добивалась коренного передела мира, создания гигантской колониальной империи за счет владений Англии, Франции, Бельгии и других колониальных стран. Германские империалисты желали стать гегемоном, хозяином на континенте Европы. Для этого в Берлине планировали присоединить к своей империи часть Северо-Восточной Франции, взять под протекторат Бельгию, занять ряд французских крепостей и обеспечить выход к Ла-Маншу. На Востоке намечался захват Польши, Финляндии, прибалтийских губерний России, установление «контроля» над Украиной, Белоруссией, Крымом, Кавказом. Россия должна была стать аграрным придатком Германии. Намечалось переселение евреев и поляков.¹

Германское правительство поддержало предложение пангерманистов и ряда политиков и капиталистов, например, В. Ратенау – главы АЭГ, Ф. Науманна и других о создании после войны «Срединной Европы» - таможенного союза под эгидой Германии с участием 9 стран, в том числе разгромленной Франции, а так же Австро-Венгрии. Это отдало бы фактически гегемонию над европейским континентом. С учетом проникновения на Ближний и Средний Восток, планов образования «Срединной Африки» из блока своих и захваченных колоний возникали условия завоевания мировой гегемонии. ²

Как отмечал акад. П.В. Волобуев, «можно говорить о претензии Германии на политическое лидерство в Европе и мире».³ Германия угрожала всем народам. Речь шли о превращении Европы в зависимую – в разной степени и форме – территорию Германии, которая становилась ее господином. Россия (ее остатки) вытеснялась за Урал. Открывалась дорога в Индию и на Британские острова.

Германия имела наиболее разработанную, последовательную и широкую программу завоеваний, в которой отразились захватнические устремления германского финансового капитала и помещиков-юнкеров, их недовольство малой долей в разделе мира. Бетман-Гольвег говорил, что деловые круги Германии «жаждут полмира».⁴ Германская агрессия угрожала Западу и Востоку. Ее результатом явились бы более жестокое угнетение и подавление народов, ликвидация завоеванной демократии, суверенитета, независимости ряда стран и народов, установление режима насилия, подчинения, угнетения и ограбления.

Победа Антанты, включая и Царскую Россию с ее отнюдь не демократическим строем, конечно, несла определенные ограничения, притеснения народам, поборы. Но победа Германии означала бы установление над Европой господства более реакционных прусских юнкеров и военщины, жесткого почти тоталитарного режима, жесткости и насилия по отношению к захваченному населению (и это подтвердило военное время, например, судьба Бельгии).⁵

Как думают сегодня многие историки, планы Германии делали ее врагом многих стран и народов, которые должны были бы сплотиться против ее экспансионистских намерений. Это не зачеркивало империалистического захватного характера целей противников Германии, но определенные различия между ними были, и их надо подчеркнуть, учитывая буржуазно-демократическое общественное устройство, идеологию, традиции, дух ведущих держав Антанты.

Австро-Венгрия в силу своего внутреннего состояния имела более скромные планы. Главной целью являлось уничтожение Сербии и установление господства над всеми Балканами. Это помогло бы подчинить соседние страны, прежде всего Болгарию, Румынию, польские, украинские земли. Не имея заморских владений, Австро-Венгрия мола рассчитывать на расширение только на континенте Европы. Однако экспансионистские амбиции на Адриатическое море ставили вопрос и о появлении имперского флага на севере Африки.⁶

Планы другой союзницы Германии – Турции были размашисты, но не четко определенными, сводясь к созданию Великой Турции с включением российского Крыма, Кавказа, новых земель на Ближнем и Среднем Востоке. Конечно ставился вопрос о возвращении территории на Балканах, где турки потеряли 80 % бывших владений, и о том, чтобы отнять у греков Фракию, Македонию и острова в Эгейском море.⁷

Готовясь к войне, страны Антанты так же намечали сои цели, носившие такой же империалистический характер, что и у Германии, но с большим акцентом за защиту уже захваченного. Англия ставила задаче сохранить свою колониальную империю и подходы к ней, базы и коммуникации. Но Лондон имел и планы захватить часть турецких владений на Ближнем Востоке (Месопотамию, Палестину, Ирак, Аравийский полуостров), «прибрать к рукам» германские колонии в Африке. Конечно, ставилась цель уничтожить военно-морскую мощь Германии, и ее изгнание из мировой торговли.⁸

Франция имела особые цели. Как выразился крупный капиталист А. Тардье, Франция вышла из франко-прусской войны «с одним подбитым глазом».⁹ Теперь она рассчитывала реабилитировать себя, вернув Эльзас и Лотарингию. Разгром Германии был необходим и для сохранения огромных колониальных владений и прибавления к ним Сирии, Ливана, ряда земель в Африке. В Европе французы стремились захватить Рейнскую зону с Саарским угольным бассейном, но главное – добиться разгрома, ослабления Германии и даже ее расчленение.¹⁰

Выполнение этих задач сделало бы Францию самой большой и сильной державой в Европе. Это открывало путь к французской гегемонии на континенте.

Царская Россия был в числе великих держав. Она имела огромную территорию, 100 млн. населения, включая так называемые внутренние колонии (Кавказ, Средняя Азия) и не нуждалась в больших территориальных присоединения за рубежом. Но империалистические цели в будущей войне она имела даже там, где выступала как защитник славянских народов.¹¹ Главной их ее целей было усиление позиций России в Юго-Восточной Европе, прежде всего на Балканах, выступая здесь как «старший брат» или «сестра».

Эти положения активно обсуждались в современной науке. Ряд историков настаивает, что истинной целью России является только спасение Сербии и Черногории из побуждений этнической и религиозной близости, зная, что Германия не допустит разгрома своей союзницы. Поэтому в манифесте Николая II, объявлявшем о войне, не содержалось никакой «задней мыли», никакой демагогии.¹² Другие историки высказывают тезис и, на наш взгляд, обоснованно, что позиция Россия не была там хрустально чиста. «Если сбросить это со счета, - пишет проф. Т.М. Исламов, - то со стороны России остается одни единственный мотив к участию в этой войне – голый империалистический интерес, включая ее обязательства перед западными союзниками».¹³

Укрепление на Балканах в этой роли позволило бы уже в новых условиях XX века решать вопрос о благоприятном для России изменения режима контроля над проливами. Это обеспечило бы свободу выхода военного флота в океаны, гарантировало русское судоходство «из моря в море» и безопасность Черноморского побережья России, Румынии, Болгарии и Турции от вторжения нечерноморских держав.¹⁴

Известно, что Николай II мечтал о русском флаге над Константинополем и над проливами.¹⁵ Его министр иностранных дел С.Д. Сазонов говорил, что поливы – ключ для движения в Малую Азию и для господства на Балканах.¹⁶ Но Россия не имела сил (и намерений) лидировать в Европе и на захват зоны проливов, хотя такие планы осуждались в российских «верхах». Помимо балканской и черноморской проблем Россия стремилась ослабить Германию, ликвидировать ее «нависание» над западной границей Империи (Восточная Пруссия), «исправить» границы с Австро-Венгрией за счет приобретения польских и галицийских земель. Русская пресса в начале XX века обсуждала требования присоединить к России Восточную Пруссию, Турецкую Армению, пограничные области Польши, часть австро-венгерской территории. Разумеется, важнейшей целью являлся военно-политический разгром Германии и ее союзников и этим сохранить свое великодержавное положение.¹⁷

В 1915 г. к Антанте примкнули Италия. Она торговалась с обеими лагерями, обещав свое участие в войне в обмен на приращения своих владений за счет Албании и Сербского Косово, за счет обещанного Веной Триеста и Трентино. Итальянский король Виктор-Эммануил III в конце концов соблазнился обещаниями Антанты.¹⁸ Вильгельм II имел поэтому основания говорить об итальянском монархе как о «мелком воришке, который норовит стибрить что-либо с тарелки соседа».¹⁹

Свои цели в местных конфликтах, а при случае – и в большой войне имели малые страны, в частности балканские. У всех из них были свои великодержавные «имперские» амбиции, планы что-то «приобрести» у соседей. Планы носили захватный, то есть несправедливый характер и вписывались в общий империалистический характер политики и будущей войны. Планы создания «Великой Сербии», «Великой Болгарии», «Великой Румынии» и т.п. сталкивались между собой и грозили войной. Румыния требовала себе Южную Добруджу, Сербия – выхода к морю и часть Македонии, Греция добивалась передачи ей Салоник. Только что разбитая Болгария имела претензии на территории Сербии, Румынии, Греции, Турции и др. Все это грозило войной между ними, а Сербия готовилась к войне с Австро-Венгрией.²⁰ В этих целях уже было мало того прогрессивного, что отличало характер Первой балканской войны, если не сказать, что не было вообще, зато присутствовали раздувшийся шовинизм и национализм. И хотя Сербия стала первой жертвой австрийской агрессии и это вызвало огромное сочувствие к ней, но характер ее довоенных устремления это мало меняло.

Свои империалистические цели на случай вовлечения Европы в большую войну имели Япония и США. Далеко расположенные от возможного театра военных действий Соединенные Штаты Америки тем не менее бдительно следили за развитием событий в Европе. Никаких особых конкретных целей они не преследовали. Но цель для них важную и большую, можно сказать, стратегического характера они имели: перейти с обочины, окраины мировой политики в ее центр. Сделать это уже экономически сильная, но слабая в военно-политической отношении Америка могла бы в каких-то чрезвычайных условиях, например, европейской страны. США вопреки утверждению ряда историков не могли конечно ни развязать в Европе войну, ни даже содействовать этому ввиду ее малого «веса» в мировой политике. Но они могли, прослеживая ход событий, выбирать моменты и обстоятельства, которые сделали бы возможным их вмешательство в войну с тем, чтобы постепенно навязать воюющим свои требования. Эту задачу: определение возможностей, условий и времени для того, чтобы навязать себя воюющим в качестве партнера (речь шла только об Антанте), решал Э. Хауз в своих поездках в 1913 – весной 1916 гг. в европейские столицы.²¹ Дальнейшую цель США хорошо определи американский посол в Лондоне У. Пейдж, когда написал в Вашингтон, едва узнав о начале войны: «Улаживать все это придется нам».²² Характерно, что американские военные штабы разработали «оранжевый план» войны с Японией и «черный план» морской войны с Германией.

Японские империалисты, уяснив, что война в Европе будет, готовились захватить германские владения в Китае и на Тихом океане (ряд островов) и начать «освоение» всего Китая.²⁴

Как видим, цели и задачи государств, готовившихся к войне означали передел мира в самом эгоистической, несправедливом империалистическом плане. Это говорило о желании этих государств решить свои противоречия силой, за счет противника, его территорий, колоний, богатств. Конечно, цели были кое в чем различны. Например, Англия, Франция, Бельгия и некоторые другие хотели сохранить уже завоеванное. Германия стремилась больше всех отнять. Она оказалась самым жадным, прожорливым и агрессивным из всех «молодых хищников». Она стремилась захватить гегемонию в Европе. На это могла претендовать лишь Франция с известными отговорками (эта претензия выросла у нее лишь к концу войны). Россия, понимая свои силу и слабость, никаких гегемонистических планов не имела. Правда, Англия сохраняла остатки совей было мировой гегемонии. Германия целилась и на мировое господство. Это сделало ее опасной практически для всех стран, включая и собственных союзников.

Некоторые историки на этом основании пишут и говорят о возможном, может быть даже необходимом сплочении всех воюющих европейцев, включая Россию (полуевропейскую страну), против Германии. Это было бы возможным, но при другом характере войны. Именно империализм столкнул определенные группы государств, чьи противоречия не имели другого решения, кроме силового. Поэтому о единой антигерманской коалиции нечего и говорить. Но и в рамках каждой коалиций цели участников не совпадали, вызывая подозрения, разногласия, трения. Антанта не могла увлечь Россию африканскими делами. Несочувственными были отношения Англии и Франции к глубоко волновавшим Россию вопросам Балкан и Черноморских проливов. Размах германских планов не совпадал с более «скромными» намерениями Австро-Венгрии и т.д.

«Раздел и передел чужих колоний, - считает В.С. Васюков, - не был главным «яблоком раздора», коль скоро ставился вопрос о гегемонии на европейском континенте».²⁵ Еще в 1939 г. наши историки писали, что суть «… требований Берлина сводилась к безраздельному господству германского империализма над всеми континентами, кроме Северной Америки путем захвата английских и прочих колоний и установления влияния на Южную Америку».²⁶

При всем разнообразии и специфичности целей государств, готовившихся к войне, они имели одно общее: империалистический характер, и полностью ему соответствовали, его отражали. В них выразилась суть предвоенной политики на протяжении ряда десятилетий. Война должна была – и стала – продолжением это политики особыми силовыми средствами.

Происхождение и цели войны говорили еще и о том, что она не могла быть случайным кратковременным эпизодом и носить местный региональный масштаб. Она должна была сразу охватить и охватила фактически весь мир.

Война, имея целью разрешить силой антагонистические противоречия ведущих держав Европы, представлялась выходом из общеполитического, социального, экономического, идеологического и нравственного кризиса, который охватил Европу.

Война созрела и должна была начаться объективно и закономерно, как мировая, империалистическая война. Подавляющее большинство историков признало или вынуждено признать правильность, достоверность этого определения. Империалистическими по содержанию и характеру были все предпосылки (истоки) войны: экономические, социально-политические или внутриполитические, внешнеполитические и международные, военно-стратегические (милитаризм), идеологические (национализм). Свою роль играли династический, геополитический, демографический, психологический факторы. Стержнем этого комплекса, совокупности факторов явился империализм, создавший основу и определенные условия для взаимодействия и совместного развития всех предпосылок в одном общем направлении. Все факторы имели объективный характер, свои внутренние закономерности, объединялись все вместе действием общих законов капитализма и империализма. Это определило и обусловило не только вероятность, но и неизбежность, неотвратимость войны. П.В. Волобуев подчеркнул это обстоятельство, что «Первая мировая при всей многовариантности исторического развития, … была неизбежной. Слишком много накопилось «горючего материала» в мире».²⁷ При этом не было никакого автоматизма, фатальности. Вопрос о войне решали люди, прежде всего руководящие деятели в каждом государстве. Они накладывали свой «человеческий» отпечаток на все действия и решения. Субъективный фактор имел огромное значение и влияние. Он создавал возможность каких-то иных кроме войны альтернативных (то есть других, противоположных) действий и решений. Но действия субъективного фактора было прочно сцеплено и подчинено объективной реальности, законом общественного развития. Предположительность, возможность каких-либо компромиссов, уступок, маневров и прочего, которые могли бы отстранить, отодвинуть войну, не дать ей вспыхнуть. Но никакие подобные намерения не могли осуществиться. Война неумолимо, как страшное и неотвратимое стихийное бедствие, но сотворенное не слепой природой, а людьми.

Как очень верно и метко отметил историк В.Л. Мальков, война возникла не в силу злокозненности, несогласованности или преступной халатности монархов, президентов или парламентов, противостоящих друг другу блоков, и даже из-за военного соперничества между грандами мировой политики. Причины кризиса были глубокими и неустранимыми, их не следует искать в чьих-то амбициях, обидах, притязаниях и ошибочных расчетах.²⁸

Концепция неотвратимости, объективности и закономерности войны и ее империалистического характера была разработана отечественными историками (М.П. Покровский, Е.В. Тарле, В.М. Хвостов, Е.А. Адамов, Ф.И. Нотович и др.) еще в 20-30 годы. Их поддержали видные зарубежные ученые – П. Ренувен, А. Альбертини, Р.У. Сетон-Уотсон и др.²⁹ Выявление новых архивных и иных материалов, выход новых исследований (главным образом дискуссионных статей и выступлений) не позволят нам сегодня отказаться от прежнего четкого определения характера войны. Один из пионеров нового подхода к истории войны акад. Ю.А. Писарев не сомневался, что Первая мировая война по своему происхождению, характеру и результатам носила империалистический, захватнический характер для все ее участников, за рядом небольших исключений (Сербия, Бельгия и др.).³⁰

После 1991 г. были сделаны попытки оспорить это определение характера войны, хотя бы относительно России. Один из историков утверждал, что просто неудобно и стыдно называть войну 1914-1918 гг. империалистической, что является будто бы оскорбительным для погибших в ней солдат, и не соответствует ее содержанию, целям, в частности целям воинов, воевавших за Отечество, за Россию, за ее духовные святыни и т.п.³¹ Появились утверждения, что эта война Народной, патриотической и даже третьей Отечественной. Последнее название попало в учебник Д.И. Уткина и В.П. островского, где говорилось, что будто бы в народе… приняли это название.³²

Наконец, ряд авторов предложил, учитывая масштаб войны, колоссальность усилий и жертв, называть войну 1914 г. как в западных странах Великой. Никто из серьезных историков не поддержал это предложение. В своих трудах они пишут о войне как о «невиданной кровавой драме», как о «всесветском побоище», «кровавой бойне», «кровавой четырехлетней трагедии», «кризисе человеческой цивилизации», «всесветской бойне», «величайшем несчастье для народов» и т.д. и т.п. Что же в этом великого? Может ли бойня считаться «Великой»? Разве что по масштабам избиения людей.

Что касается названия «Отечественная», то напомним, что русская армия войну в 1914 г. начала с наступлением на чужую – немецкую и австро-венгерскую территорию, что оборонялось на польских, западно-украинских, западно-белорусских землях и что сама армия, ее солдаты не признали войну «отечественной», хотя их пытались в этом убедить.

Уместно рассмотреть в этой связи вопрос о происхождении войны как следствия «кризиса» или «болезни» европейской цивилизации. Такое определение было выдвинуто в 90-е годы, в период увлечения цивилизационным подходом. Анализ вопроса затрудняется в обществоведении одного устоявшегося, четкого и ясного, убедительного определения цивилизации, которое получило бы всеобщее признание. В учебнике И.А. Мишиной и Л.М Жаровой но новой истории, написанном, как уверяют авторы с позиций цивилизационного подхода, они хотя и задали вопрос, что такое цивилизация, не дала ни характеристики, ни точного определения самого понятия «цивилизация».³³ Через несколько лет эти авторы в другом учебнике на ту же тему сообщили, что цивилизация – это большая общность людей, живущих в рукотворной среде (?! Б.К.) и достигших определенного уровня развития хозяйства и культуры.³⁴ Другие авторы и ученые дают свое понимание и определение цивилизации. Так, под ней понимается «качественная специфика» (своеобразие) материальной, духовной, социальной жизни той или иной группы людей стран, народов на определенном этапе развития.³⁵ Известный наш историк М.А. Барг считал, что цивилизация – это совокупность духовных, материальных и нравственных средств, которыми данное сообщество вооружает своего члена в его противостоянии внешнему миру.³⁶ Еще одно определение дают авторы учебного пособия по новой истории, вышедшего в Самаре в 1999 г. В пособии предлагается понимать под цивилизацией совокупность характерных черт и признаков жизни человека и общества на определенных этапах (периодах) истории и в определенном месте (стране, регионе, на континенте). В каждой цивилизации можно выделить три уровня: материальный, бытовой и духовный. Они развиваются, взаимодействуя, взаимообогащая друг друга через сложные и неоднозначные процессы, которые развиваются под сильным воздействием формационных процессов, оказывая на них, в сою очередь, большое влияние.³⁷

Исходя даже из этих определений, мы должны признать, что весь цивилизационный подход, который, на наш взгляд, не включает ни экономики (то есть совокупности экономических отношений данного общества), ни политики не даст нам достоверного анализа и объяснения всей проблемы происхождения войны. Это видно на примере учебника В.М. Хачатурян.³⁸

В.М. Хачатурян в разделе учебника, объединяющим обе мировые войн, высказывает мысль о том, что войны – неизбежные спутники истории человечества. В XX веке войны приобрели глобальный характер и потому были названы мировыми. Они являлись величайшими катастрофами, и первая из них – война 1914-1918 гг. имела «неслыханное ранее масштабы».³⁹ Война принесла много плохого и носила «ярко выраженный антигуманный характер». Она явилась вызовом гуманизму, проявлением его кризиса.⁴⁰ Это не очень понятно, весь гуманизм – лишь мировоззрение, проникнутое любовью и уважением к человечеству, заботой о его благе. Это явление – духовное, и трудно представить, что его кризис вызвал страшную войну. Скорее этот кризис отражал кризис в других, более существенных глубоких явлениях. В.М. Хачатурян понимает, что сдвиги в духовной сфере не могли вызвать мировой конфликт. Она пишет, что Германия, как и другие великие державы, вела борьбу за передел мира, за новые рынки сбыта, источники сырья и сферы влияния, которые обеспечили бы более благоприятные «условия национального предпринимательства».⁴¹ Как видим, нет ни капитализма, ни империализма, ни монополий, нет общественного строя, в недрах которого родились две ужасные мировые войны. Войны несли угрозу разрушения основ цивилизации. Это касается не только в политической, но и «промышленной финансовой элиты». Националистические настроения охватили самые широкие круги общественности во многих странах.⁴²

На этом изложение истории происхождения войны обрывается. В.М. Хачатурян как и некоторые другие авторы пытается объяснить войну с точки зрения цивилизационного подхода, который показывает историю как мирный эволюционный процесс смены цивилизаций, отрицая формальный подход, видящий историю как смену формаций путем переворотов, революций.

Зарождение и развитие военной опасности, конечно, затрагивали цивилизацию Европы. Гонка вооружений тесно была связана с развитием ее материального уровня. Рост милитаризма и национализма, искажали развитие духовного уровня, идеологии, менталитета, психологии. И все же не в европейской цивилизации, а в капиталистической формации зародилась первая мировая война. Она явилась выражением кризиса не цивилизации, а этой формации. Происхождение войны таким образом имело более глубокие корни, тесно увязывалось с господствовавшим общественным строем. Развитие процесса созревания и подготовки войны, сама война мешали и вредили развитию цивилизации, тормозили и искажали. Только так, но нашему мнению, модно толковать связь войны с развитием европейской цивилизацией.

Большинство ученых уже давно приняло положение о неизбежности, неотвратимости войны. Однако, некоторые сторонники новых подходов, рассматривая войну с позиций так называемого многовариантного подхода к истории утверждают, что мировой войне все же была альтернатива, то есть иной вариант развития событий, что имелись значительные антивоенные силы, что буржуазные государства стремились значительные антивоенные силы, что буржуазные государства стремились к укреплению мира и только «стечение обстоятельств» или какие-то другие неназванные причины сорвали эту альтернативу. Правительства, видные деятели, народы не смогли, не сумели провести ее в жизнь, хотя возможности-то были огромные. Поэтому, утверждается еще в одном учебнике А.И. Мишиной и Л. жаровой, учитель не должен создавать у учеников «ощущение неизбежности Первой мировой войны».⁴³

Действительно, существовала ли альтернатива? Были ли в Европе антивоенные силы? И почему они все же не остановили войну?

Надо отметить, что в Европе имелись силы, которые сопротивлялись военной опасности, пытались ее предотвратить. Прежде всего это были широкие народные массы, не имевшие никакого интереса и желания развязывать и вести разрушительные и разорительные военные действия. Эти огромные массы были противниками войн. Во второй половине XIX века они поддержали различные организации, которые ставили целью предотвратить войну. Наиболее мощным представлялось рабочее и социалистическое движение во главе со II Интернационалом.

В начале XX века Интернационал был большой организацией, способной, как думали тогда, сплотить рабочих все стран и выступить против гонки вооружений и планов развязывания войны. Почти на каждом Конгрессе Интернационала поднимался вопрос об опасности милитаризма и войны. Особое место заняли Штутгартский (1907) и Базельский (1912) конгрессы, принявшие глубоко разработанные революции с теоретическое постановкой вопросов и программой практических мер.⁴⁰ Интернационал в ноябре 1912 г. обещал «удвоить усилия, чтобы предупредить войну самым решительным способом».⁴⁵ В рядах Интернационала выросли известные деятели, завоевавшие всемирную известность как борцы за мир, признанные ораторы на антивоенных митингах и собраниях, авторы многочисленных книг, брошюр, статей, листовок, разоблачавших милитаризм и рост военной опасности. Среди них были русские социалисты В.И. Ленин и Г.В. Плеханов, немцы А. Бебель, Р. Люксембург, К. Либкнехт, англичанин Т. Манн, французы Г. Эрве и Ж. Гед. Наиболее популярным был Жан Жорес (1959-1914). Этот коренастый, крепкий, крестьянского склада человек, обладал поразительным даром красноречия. Его мировоззрение отличалось эклектикой и неопределенного характера социалистическими взглядами. Он считался лидером правого крыла Соцпартии Франции.⁴⁶ Но главным в его жизни стала страстная искренняя борьба за мир. В одной из последних речей Жорес говорил: «… мы, трудящиеся и социалисты всех стран должны предотвратить войну. Кинув все наши силы на чашу мира».⁴⁷ В самый канун войны Жорес обещал разоблачить интриги французских поджигателей войны: «Мы разоблачим вас», - сказал он, посетив 31 июля министерство иностранных дел. Кто-то предупредил Жореса: «Вы рискуете, может случиться всякое. Люди возбуждены». Жорес ответил: «Хуже войны ничего не будет!». В тот же вечер он с друзьями обедал в кафе «Круассон». О сидел спиной к открытому окну и не видел, как занавеску отодвинули и брякнули два выстрела. Жорес был убит.⁴⁸

Его убийцей оказался некий Рауль Виллен, связанный с организацией националистов. Его посадили в тюрьму, но судили в 1919 г., в разгар торжеств победителей. Адвокаты требовали для него «милости и прощения», утверждая, что он стрелял, возбужденный чтением газет. Присяжные оправдали Виллана.⁴⁹

Массы трудящихся верили клятвам и угрозам Интернационала, но его вожди предали их. В день похорон Жореса парламентские фракции немецких и французских социалистов проголосовали за кредиты на войну. Интернационал не выполнил сой долг.

Слабыми оказались и пацифисты, светские и религиозные сторонники мира (пацифизм – от лат. pacificus – умиротворяющий, от рах - мир). Слабость пацифизма была заложена в его целях – сохранить мир, борясь с внешними проявлениями военной опасности, но не с ее глубокими причинами, корнями. Пацифизм стал особенно популярным в начале XX века. Церкви разных конфессий, то есть вероисповеданий содержали в своих учениях идеи вечного мира. Один из самых важных библейских заветов гласил кратко и строго: «не убий». Различные религиозные течения, христианский партии и деятели церкви призывали людей не воевать. Но одновременно все церкви призывали к послушанию власти государства, которое вело гонку вооружений и готовило войну. В каждой воинской части находился священнослужитель, внушавший солдатам подчинение командирам и приказам. Они, конечно, не читали антивоенных проповедей. Такая раздвоенность не служила авторитету религиозному пацифизму.

С 80-х годов XIX в. начало расти массовое движение светского пацифизма. Оно руководствовалось идеями о верховенстве права над насилием, о «ценности человеческой», о возможности решения мирным путем всех противоречий и конфликтов, о дорогой цене для народов гонки вооружения и страшных последствий войн. Пацифизм особенно поднялся после франко-прусской войны, когда многие видные деятели Европы и США, ряд пацифистских организаций осудили войну. Швейцарец И.К. Блонгли разработал даже принципы европейского союза государств, исключающего войны.⁵⁰ Создавались очень пестрые по составу организации пацифистов. Они пропагандировали решение конфликтов через третейский суд и мирные конференции, прекращали гонки вооружений, запрет войн и т.п. Эти идеи имели определенное влияние. В июне 1889 г. Международный конгресс мира в Париже с участием 100 пацифистских организаций из многих стран мира. Затем состоялась межпарламентская конференция пацифистов-парламентариев, в которой участвовало 97 депутатов из 10 стран, решивших согласовать свои антивоенные выступления.⁵¹

К 1912 г. в 19 странах действовало уже 136 пацифистских объединений, появилось более 20 международных центров, проповедавших идеи пацифизма. Наиболее влиятельным среди них было Международное Бюро мира в Берне. Пацифисты, пропагандируя свои идеи, публиковали книги, статьи, листовки и 33 периодических издания.⁵² Примером пацифистской литературы можно считать книгу Н. Энжелла «Великая иллюзия», в которой утверждалось, что войны никому не выгодны, от них пострадают все люди и поэтому, если война начнется, она тут же прекратится. Книга была издана на 11 языках.⁵³

Проводились международные и национальные конгрессы мира. Много рабочих, профсоюзных, общественных организаций выражали свою поддержку движению пацифистов. Проводились массовые собрания, демонстрации, митинги, принимались петиции и резолюции, осуждавшие гонку вооружений и подготовку войн. Была разработана Всемирная петиция, требовавшая конкретных мер для сохранения мира. Утверждают, что в начале 90-х годов под ней поставили подписи более 100 млн. человек.⁵⁴

Каждые 2-3 года проводились Международные конгрессы мира и межпарламентские конференции пацифистов. В 1912 г. собрался в Женеве XIX Всемирный конгресс мира с участием 600 депутатов, а на XII-ой Межпарламентской конференции присутствовало 200 парламентариев из 16 государств. Там осуждали подготовку войны, призывали к объединению всех антивоенных сил.

Две пацифистских организации и 15 деятелей, внесших значительный вклад в миротворческую деятельность (в их числе – бывший президент США Т. Рузвельт, известный милитарист) были удостоены Нобелевской премии мира.⁵⁵

Деятельность пацифистов была многообразна и широко распространена. Их идеи, казалось, приобрели широкую популярность и влияние. Однако они не могли остановить ни гонку вооружений, ни надвигавшуюся войну. Главная причина этого заключалась в аморфности идей, которые звали к миру, но не называли причин и корни роста милитаризма и военной угрозы, не указывали средств и пути борьбы за мир, равно как и силу, способную воплотить миролюбивые стремления. Пацифизм представлял собой пестрое собрание идей, частью романтических и иллюзорных, скорее мечты о мире, чем «руководство к действиям». Пацифизм не сумел войти в политическую жизнь и практику и в сущности остался верхушечным, даже элитарным движением.

Существовал еще и официальный пацифизм на государственном уровне, главным орудием которого была дипломатия. Определенные достижения здесь были. За 1891-1900 гг. по инициативе русского министра иностранных дел графа М.Н. Муравьева была собрана Первая Гаагская Конференция мира.⁵⁶ На нее собрались представители 26 (27) государств. Целью ее было обсуждение мер обеспечения мира и ограничения вооружений. Кроме общих обсуждений были приняты три конвенции, в том числе о мирном разрешении международных споров.⁵⁷ К сожалению, доброжелательные конвенции с трудов входили в практику жизни. Но сама идея конференции – обеспечить мир народам – сохранила свое значение и сегодня, даже с еще большей притягательной силой, чем в конце XIX века.

Следующая конференция собралась 15 июля 1907 г. по предложению Т. Рузвельта, президента США, только что ставшего лауреатом Нобелевской премии.

Новая конференция вновь собралась в Гааге. Прибили представители уже 44 государств. Теперь многие страны интересовались вопросами войны и мира. Конференция открылась 15 июля 1907 г. Конференция подтвердила пожелания прежних встреч об ограничении вооружения, одобрила ряд новых конвенций о нейтралитете и войне на море. На первом месте стояла конвенция о мирном разрешении международных споров, о законах и обычаях сухопутной войны, об открытии военных действий и другие. Документы конференции запрещали метание снарядов и бомб с воздушных судов, объявили о необходимости 3-ей конференции, но ей не суждено было собраться из-за начала мировой войны. Ряд документов не вошел в силу ввиду отказа их ратификации. Так, Германия была против запрещения бомбометания с воздуха. Зато запретили применение отравляющих веществ и разрывных пуль. В общем, мирные конференции установили принципы и обычаи военных действий.⁵⁸ Их нарушение объявлялось военным преступлением и подлежало наказанию. Но мировая война еще не началась, как все предписания Гааги были нарушены, в том числе о гуманном отношении к раненым и пленникам. Эти прекрасные рекомендации и конвенции оказались «пустым звуком».

Европейская и американская дипломатия вела активную деятельность, как заявлялось, по укреплению мира. Сразу же после франко-прусской