АНАТОЛИЙСКОЕ ПРЕДПОЛЬЕ

После того как Тимур завоевал Эдессу³⁴, настал мо­мент потребовать от Бурхан-ад-дина четкого решения. Тимур уведомил его, что он должен подчиниться ча-гатаевскому ханату. Как рассказывает Азиз, он узнал, что Бурхан-ад-дин собирается покорить многочислен­ных анатолийских князей, которые с ним враждуют, что позволяет судить о его удивительной судьбе. Оче­видно, Тимур надеялся по-хорошему привлечь на свою сторону этого кади из Сиваса. Посланника, который передал это требование Бурхан-ад-дину, сопровождал Мутаххартеп из Эрзинджана. Этот князь уже давно примкнул к большому отряду сопровождающих Ти­мура и должен был, вероятно, воодушевить кади на подобный шаг. Прежде чем было прочитано содержа­ние послания Тимура, было оставлено пустое сидение, перед которым князь из Эрзинджана при назывании имени завоевателя «по монгольскому обычаю» упал навзничь, целовал пыль, потом поднялся на колени и пел дифирамбы. Не в последнюю очередь этот отвратительный спектакль заставил Бурхан-ад-дина от­клонить дерзкое требование представителя Чагатаидов — и это несмотря на многочисленные печальные вес­ти о военных успехах Тимура на территории Южной Анатолии! Конечно, Бурхан-ад-дин был достаточно умен, чтобы не отвечать Тимуру грубым отказом. Он отправил назад посланника со сдержанным, изложен­ным в почтительной форме отказом — а затем все свои силы бросил на укрепление стен Сиваса³⁵.

Агитация Тимура за политический союз в масшта­бе необозримой Анатолии не была напрасной. Наря­ду с Бурхан-ад-дином там действовал Баязид, кото­рый, как окажется, не с самого начала считался про­тивником Чагатаидов³⁶, так как ослабление анатолий­ских княжеств было чрезвычайно удобно Осману. Там был и князь Карамана, который мог думать только о том, чтобы с поддержкой Чагатаидов победить Осма­нов и кади. Князь Карамана — какая неприятная не­ожиданность для Бурхан-ад-дина — скоро поменял тактику, пообещав Тимуру следовать за его войском против Сирии или против Баязида. И туркмены Дулкадира предложили Тимуру свои услуги; они хотели указать его войскам дорогу в Сирию. Сверх того, Бурхан-ад-дину пришлось обратить внимание на пре­данного Тимуру правителя Эрзинджана³⁷ — положе­ние становилось чрезвычайно трудным. Какую-нибудь выгоду вряд ли можно было извлечь из запоздалого подчинения: благоприятный момент был упущен! Но Бурхан-ад-дин снова совершил смелый поворот. Он возобновил свои связи с Баркуком, которые никогда полностью не обрывались, хотя каирский султан сер­дился из-за союза кади с Тимуром. Только слишком быстро снова дал знать о себе представитель Чагата­идов. На этот раз кади задержал посланника Тиму­ра, правда, на почетных условиях. Затем он дал знать Баркуку, что Снвас занимает ключевую позицию меж­ду Сирией и Румелией; если Тимур присвоит себе этот город, то это неизбежно означает разрушение Сирии, украшения ислама. Он, Бурхан-ад-дин, готов взять на себя защиту. Баркук бнл достаточно осторожен, решивпроверить правдивость этого прекрасного намерения кади. Он потребовал выдачи задержанного чагатай­ского посланника. Бурхан-ад-дин выполнил неохотно это желание, которое не отвечало хорошим обычаям, пишет Азиз³⁸.

Снова странный полумрак падает на действия Бур-хан-ад-дина, так как, согласно другому источнику, он добился благосклонности Баркука преступлением: он велел обезглавить главу посольства Тимура, осталь­ных его членов частью отослал к Баязиду, а частью Баркуку. Кроме того, он велел передать обоим сул­танам, что отклоняет дерзкое требование Тимура и становится на сторону защитников ислама³⁹. Баркук, действительно, принял в те дни в Дамаске посланни­ков, которые заверили его в лояльности Бурхан-ад-дина в предстоящей борьбе против Тимура . Вскоре после этого снова в Сивас прибыли посланники Ти­мура, потребовали освобождения их предшественни­ков и предостерегли кади от того, чтобы он не пола­гался на крепость городских стен. Они указали, меж­ду прочим, на гнусные поступки Баркука и добави­ли, что та империя — имеются в виду Сирия и Египет — принадлежала когда-то Чингисхану, потом Хулагу, а теперь, естественно, чагатайскому (марионеточ­ному) хану Махмуду. Ответ Бурхан-ад-дина Азиз передает следующим образом:

Во-первых, что касается предостережения, что мы не очень должны полагаться на военные укреп­ления Сиваса, то Тимур должен был бы глубже за­думаться о нас... и своим острым умом... понять, что мы как раз не относимся к тем людям, у кото­рых только один глаз или которые косят и кото­рые ввиду существования единой, чистой божествен­ной сути приписывают человеческому существова­нию какое-либо значение, которые забывают господ­ство истинного правителя, восхищаются сами собою, ослеплены собственной волей и собственной силой и, презирая власть Бога милосердного, подчи­няются мнимой власти сатаны и, таким образом, стремятся к порабощению себе подобных товари­щей... Во всех случаях жизни мы с полным довери­ем цепляемся за ремень седла заботы возвышенно­го... божественного величества... И во-вторых, утверждение, что вы подчинили себе много людей подобного рода, что вы можете мобилизовать боль­ше и лучше вооруженное войско, чем мы... Теперь мы и нам подобные найдем убежище у власти со­здателя, а не у творений... Такие люди, как мы, могучи благодаря стекающейся к нам божьей милос­ти, а не благодаря человеческим вспомогательным благам; так как Бог укрепляет нашу спину, нам не нужно затылок нашей гордости правителя утом­лять в поклонах ради оказания любезности какому-нибудь творению... И в-третьих, к тому, что Еги­пет и Сирия принадлежали Чингисхану и от него перешли по наследству к Хулагу — так ни от од­ного благоразумного не может быть скрыто то, что благодаря открытым разумом и переданным дока­зательствам... овладение верой и миром через Бога передано его посланнику Мухаммеду... От него оно перешло к его великим и знаменитым сподвижникам, а от них к могущественным халифам и благород­ным родственникам (Пророка). После крушения их господства стало обычаем, что тот, кто владеет обоими священными городами, был поверенным ха­лифов и султаном султанов исламских стран, и ос­тальные сохраняющие веру и шариат правители оказывали послушание его заповедям и запретам... Почитая этот обычай, мы отправили (посланника) Кутлушаха по приказу султана Баркука в Каир и теперь ждем ответа, чтобы изложить все то, что султан признает правильным...⁴¹

Итак, последнюю ответственность несет Баркук, дал понять Бурхан-ад-дин. Положение кади станови­лось, между тем, все более опасным. После смерти своего сына Умар-шейха Тимур отставил нападение на Сирию; об этом в Сипасе, возможно, еще никто не знал. Он все силы приложил к тому, чтобы в Восточной Анатолии удержать свободным тыл для дальнейших предприятий против Тохтамыша, которые предполага­лось вести через Кавказ. Его войска заняли Эрзерум и уже направились к Сивасу! Смятение и ужас охва­тили население города. За предложение о создании союза Баркука и Баязида ответственность, по-види­мому, должен был нести последний, а именно по­мощью на тот случай, если Тимур действительно на­падет на Сивас⁴². Но на это всерьез надеяться не сто­ило, тем более, нужно было учитывать честолюбие Ба­язида и его стремление решать анатолийские дела полностью в пользу расширения османского господст­ва. Маулана Паса, дервиш, который передал Бурхан-ад-дину о состоянии дел в мире сокровенного, потом тоже, как сообщает Азиз, в те напряженные дни вы­сказал мнение, метко выразившее запутанные обстоя­тельства. «Тимур — ваш друг!» — должно быть, ска­зал он, так как только продвижение завоевателя в Анатолию помешало Баркуку и Баязиду осуществить уничтожение княжества Сивас, о чем они договорились. Для Бурхан-ад-дина было приятной неожидан­ностью узнать, что Тимур выступил не на Сивас, а что он уже в пути в Грузию⁴³. Или он все же был связан со «своим другом Тимуром», о чем умалчива­ют источники? Мы не знаем этого. Во всяком слу­чае, в последующие годы Бурхан-ад-дин претендовал на роль мстителя, который, наконец, вел войну при поддержке Сирии⁴⁴ против тех анатолийских князей, которые открыто стали на сторону Тимура — против Мутаххартена из Эрзинджана и Караманов. Лучше­го оправдания для политики в собственных интере­сах быть не могло. Несмотря на все это постепенно власть ускользала от Бурхаи-ад-дина; предательство в его ближайшем окружении закончилось уже в 1396 году почти присоединением Сиваса к княжеству Караман⁴⁵. И Мутаххартена нельзя было победить. Уже почти смешно звучало, когда Бурхан-ад-дин хвастал­ся перед ним хорошими связями с Баркуком и пред­упреждал его, чтобы он не соблазнялся победой, ко­торую недавно одержал над ним, правителем Сиваса. Среди описания боев против Мутаххартена Азиз обрывает жизнеописание Бурхан-ад-дина⁴⁶; хронист, как мы уже слышали, уехал в Каир. В Сивасе, види­мо, больше нечего было писать. Из другого источни­ка мы знаем, что кади Бурхан-ад-дин пал жертвой убийства в никогда не прекращающихся малых войнах в июне или июле 1397 года⁴⁷. Сивас перешел в под­чинение Баязида⁴⁸, выгодой для него кончились во­йны кади против Карамана и Эрзинджана.

НОВАЯ УГРОЗА СИРИИ

Поворот Тимура на север поразил не только Бур­хан-ад-дина. И Баркук, должно быть, вздохнул об­легченно. После того как он вошел в Дамаск, он пос­ледовательно организовывал большие столкновения с завоевателем. Ахмад Увайс отступил с поддержкой мамлюков уже в июне 1394 года из Дамаска в Баг­дад⁴⁹. Сам султан немного позже выступил на Алеп­по, чтобы оттуда руководить боями, местом которых будет Анатолия. С удовлетворением он скоро узнал, что Ахмад снова завладел своим троном. Кроме того, Баркук получил предложение Бурхан-ад-дииа о за­ключении союза⁵⁰, а также известие о том, что князь бедуинов Нуайр предоставил себя и своих воинов в распоряжение Джелаириду⁵¹. Близкие к Тимуру ис­точники причину отхода на север объяснили внезап­ной смертью Умар-шейха. Но одно это несчастье едва ли было причиной. Хотя арабские хронисты и обна­ружили, с какими прежде всего финансовыми труд­ностями проходило создание фронта против Тимура, он все же находился под впечатлением успехов Бар­кука! Только когда этого энергичного султана боль­ше не было в живых, он рискнул напасть на Сирию, и там понял, что страх мавераннахрских эмиров пе­ред профессионализмом, с которым мамлюки вели военные действия, не был беспочвенным.

В конце сентября 1394 года Баркук вернулся из Алеппо; как триумфатор вошел он десятого декабря в Каир⁵³. Разве мог он теперь надеяться на продол­жительный мир на северной границе? Казалось, ус­пехи в области политики указывали на это; и Мардин скоро снова оказался под верховной властью мамлюков⁵⁴. Тимуру не удалось на долгое время за­вербовать в Анатолии союзников; влияние, которое каирский султанат там приобрел со времен развала империи ильханов, оказалось сильнее. Но в Каире в ближайшее время все больше опасались, что истин­ным врагом мамлюков является не беспокойный пред­ставитель Чагатаидов, который, как оказалось, в рай­оне сосредоточения войск против Сирии всегда будет действовать только как тиран, а честолюбивый Осман Баязид. Баркук скоро узнал, что против Тимура мож­но в любое время заключить союз. Но что случилось бы, если бы тот Осман, которого все боялись, перед именем которого всегда говорилось страшное слово «молния»⁵⁵, заявил претензии именно на тот погра­ничный район и напал бы на империю мамлюков? Опасение вызвало в Каире также строительство фло­та Баязидом. Баркук все силы приложил к тому, что­бы завоевать расположение Османов; однако много­численные египетские миссии, видимо, остались без ответа⁵⁶, что не уменьшило волнений в Каире. Неко­торые выдающиеся личности, как например, чтец Ко­рана Шамс-ад-дин аль-Джазари или один из египетс­ких визирей султана, переехали на север, и Баязид самым лучшим образом приветствовал их и обеспе­чивал достаточными доходами⁵⁷. И это Баркук, воз­можно, принимал к сведению с очень неприятным чув­ством.

Если правильно были прочитаны знаки, то, каза­лось, что война с Османами надвигается. В это вре­мя в мамлюкский двор поступали сведения о побе­дах Тимура в России и Крыму⁵⁸. А если бы он вер­нулся в Анатолию, согласие Баязида на союз в этом случае осталось бы в силе? И этот страшный вопрос нужно было задавать себе ввиду неясной позиции Османов, и он стал особенно важным, когда в кон­це ноября 1395 года в Каир прибыл посланник турк- менского князя Кара Юсуфа и выдал султану одно­го пленного, некоего Атламиса, военачальника, на­ходившегося в родстве с Тимуром, которого Чагата-иды оставили комендантом оккупационных войск крепости Авник, восточнее Эрзерума⁵⁹. Кара Юсуф уверил этим подарком мамлюкского султана в своей лояльности и надеялся в бесконечной борьбе за вла­дение Тебризом, в который снова вторгся также Дже-лаирид, на прикрытие Баркука с тыла. Но Тебриз образовал краеугольный камень в намерении Тиму­ра реставрировать империю ильханов, и, таким об­разом, нужно было опасаться, что придется запла­тить позже высокой ценой за бескорыстное внима­ние туркмена.

В мае 1396 года Баркук узнал, что Тимур вернул­ся из Кипчакских степей; курьер Баязида передал египтянам это известие по воде⁶⁰.

Султан был ошеломлен и велел сообщить всюду о предстоящем военном походе. У Баркука, действи­тельно, были основания бояться, так как Тимур не позволил обращаться к нему по делу Атламиса и потребовал его выдачи. Баркук не пошел на это, бо­лее того, заставил Атламиса сочинить письмо Тиму­ру, в котором он должен был безмерно прославлять приятную заботу о нем в Каире. Это письмо было приложено к ответу султана, в котором он предла­гал общий обмен пленными⁶². Итак, Тимур снова был там! Борьбу за Тебриз он быстро закончил в своем духе; Тебриз стал резиденцией его сына Миранша-ха, который сразу после этого вторгся в южные окраинные области Анатолии и начал осаду Мосу-ла; Кара Юсуф бежал в Сирию. Когда у Эрзинджа-на собрались преданные Тимуру князья, Баркук отдал приказ войскам направиться туда⁶³. В этом опасном положении Баязид осознал, что, может быть, было целесообразно приобрести своего возмож­ного союзника в далеком Каире, и несколько раз пе­редавал ему подарки⁶⁴. Но Тимур в конце своей пя­тилетней кампании вернулся на родину. Годом поз­же услышали, что он там не задержался надолго.

Через Йемен в Каир дошла весть, что он выступил походом на Индию . Более точные сведения посту­пили только летом 1399 года. Мавераннахрцы взя­ли громадное количество пленных и теперь пытались доставить свою добычу на рынок в Хорасан, но из-за превышения предложения над спросом все было продано только по низким ценам⁶⁶.

СМЕНА ВЛАСТИ В КАИРЕ

Десятого июня 1399 года тяжелое расстройство же­лудка уложило султана Баркука в постель. В после­дующие дни его состояние быстро ухудшалось; и очень скоро прошел слух, что он умер, на что тор­говцы из страха перед грабежами забаррикадирова­ли свои магазины. Султан позвал халифа и других сановников к своему смертному ложу. У них он при­нял присягу на верность его сыну Фараджу, который, таким образом был назначен наследником. Сумму в восемьдесят тысяч динаров объявил он для строитель­ства своей гробницы, чтобы обрести свой последний покой у ног знаменитых святых дервишей, среди которых Ахмед аз-Зухурис⁶⁷. Щедро пожертвовал он и нуждающимся — говорят, почти пятнадцать тысяч динаров. Немного позже, в ночь на двадцатое июня, он скончался⁶⁸.

Примерно в то же время получили более точные сведения о новых победах Тимура и одновременно ус­лышали, что Баязид теперь серьезно собирается на­пасть на анатолийский форпост мамлюкской империи. В конце июля стало известно, что Малатья и Эльбис-тан пали. Но в окружении нового султана, видно, ничему не доверяли; предполагали ложное сообщение, которое должно было выманить из Каира правителя и его доверенных⁶⁹, и потом боялись переворота. В самом деле, в Сирии при эмире Танаме готовился заговор против Фараджа. А известия из Анатолии со­ответствовали действительности. Как обычно, если нельзя было избежать военного похода, эмиры, халиф, шейх аль-Ислам и четыре верховных судьи были приглашены на собрание совета, и там обсуждались опротивевшие вопросы финансирования, и предложе­ния были также известны: конфискация имущества купцов, временное использование не по назначению пожертвований⁷⁰. В конце концов собрали войско, правда, не для войны против Баязида, а против мя­тежного Танама.

Этот Танам был заслуженный офицер Баркука, ко­торый откомандировал его в 1395 году с войсками в Сивас, где он помогал кади Бурхан-ад-дину в войнах против анатолийского союзника Тимура⁷¹. После смер­ти Баркука Танам мобилизовал своих многочисленных сирийских сторонников и выступил в направлении Каира, чтобы эффективно представить свои притяза­ния на власть. Каирцы выступили ему навстречу. Когда они дошли до Газы, то узнали, что мятежники расположились лагерем под Ар-Рамлой.

На какое-то мгновение установилось перемирие, которое было нарушено из-за недовольства эмиров в окружении Танама. Битва, которая последовала за этим, окончилась поражением мятежников. Фарадж закрепил свое господство в Сирии, Танам находился под арестом в крепости Дамаска, где в конце апреля 1400 года был убит⁷². Молодой султан, которого при­дворная клика велела признать совершеннолетним как раз перед военным походом на Сирию, чтобы лишить его влияния Атабека, назначенного Баркуком⁷³, смог себя почувствовать действительно властителем мам­люкской империи. Ход дела не дал ему возможности долго радоваться этому. Еще в Дамаске ему сообщи­ли, что в Ар-Рахбе два князя ждут разрешения всту­пить на территорию мамлюкской империи — как ищу­щие убежища. Это были туркмен Кара Юсуф и Дже-лаирид Ахмад Увайс. Торжества, которые должны были состояться в конце мая по поводу возвращения султана в Каир⁷⁴, вряд ли могли ввести в заблужде­ние, скрыть недалекую угрозу.