Л. Д. ИЛЬИНОЙ-КОБЕЛЯЦКОЙ

3 октября 1906 г.

 

Милостивая государыня!

Я очень благодарен Вам за Ваше желание исполнить мои романсы в Ваших концертах за границей, но я не могу, к сожалению, взять на себя работу по инструментовке и очень не хотел бы, чтобы эту работу Вы поручили бы кому-нибудь другому: такие мелкие вещи, какие Вы назвали ¹, от инструментовки только потеряют и она им послужит больше во вред, чем в пользу.

С уважением к Вам С. Рахманинов

М. А. СЛОНОВУ

[21 октября]/3 ноября 1906 г.

Дрезден

 

Милый друг Михаил Акимович, о том, что я пишу тебе сейчас, не должна знать ни одна душа. Будь добр, возьми «Монну Ванну» Метерлинка (изд. III.

 

 

Перевод Маттерна и Воротникова), открой 27-ую страницу (приход Ванны) и попробуй мне сделать эту страницу до конца акта, шесть страниц, ничего по возможности не пропуская, в стихах. Рифмы может не быть. Строчка не должна быть длинной и все внимание уделить на то, чтоб речь лилась естественно, как в прозе. Я сам это хотел сделать, но ничего не выходит. Если имеешь свободное время, то сделай мне это поскорее, пожалуйста. Буду тебе очень и очень благодарен. Может быть, из этого у меня что-нибудь и выйдет. Если выйдет, тогда само собой пойдет дальше, иначе остановимся. Но самое главное, чтобы ты не говорил ни одной душе, а то это расходится необычайно быстро. Между тем это только проба, так что и говорить не о чем. Может, и не выйдет ничего ¹.

Может быть, сегодня я покончу с квартирой. Это должно решиться через несколько часов. Если выйдет, то через пять дней переедем. Иначе опять искать. Пока сообщаю тебе другой, верный адрес, на тот случай, что вдруг ты это поспеешь в несколько дней сделать, что очень желательно, конечно.

Вот адрес: Herrn Paul Stock. Dresden. Bankstr[aße] 17. III г. Zur Übergabe an S. Rachmaninoff.

Если перееду, то напишу, конечно.

[С. Рахманинов]

Н. С. МОРОЗОВУ

[27 октября]/9 ноября 1906 г.

[Дрезден]

 

Милый друг Никита Семенович, сегодня переехали, наконец, на свою квартиру. Прежде всего скажу, что эта квартира, или как они здесь называются Garten-Villa — просто прелесть! Ни одна квартира мне так не нравилась, как эта. Дом стоит в середине сада. В нем шесть комнат: три внизу, три наверху (все на солнечной стороне). Таким образом, расположение комнат мне помогает заниматься. Спальни наверху, а мой кабинет и столовая внизу. Я один внизу, и могу жить совсем барином. Значит самое главное для меня устроилось отлично. Дача стоит 2200 марок. Все дальнейшие подробности и похождения гораздо неприятнее. Очень много было

 

 

хлопот с мебелью. Во всем Дрездене имеется только два магазина, которые ставят мебель в дома напрокат. Один из них спрашивал 1500 марок в год, другой дороже. Я решил тогда купить всю мебель сам, но только, конечно, не во все комнаты, а только в четыре, оставляя одну внизу и одну наверху пустыми. Значит и посуду всю, столовую и кухонную, другими словами тысячу мелочей, и притом только необходимых. Так и сделали. Обойдется это, вероятно, около 1200 марок. Кстати, один мебельный магазин подает на меня в суд, кажется. Дело было так. Третьего дня присмотрел себе одно скверное, красное кресло за 45 марок. Оставил свой адрес и просил мне это кресло доставить сегодня на квартиру. Вчера же утром раздумал и пошел от него отказываться. Отказался! Хозяин отказа не принимает и говорит, что оно мне продано. Я отказываюсь еще раз сегодня утром от этого кресла по телефону, а хозяин опять на это не соглашается. Так он мне его и привез сегодня на квартиру, и я от него еще раз отказался. Таким образом возникает процесс о красном, скверном кресле... Город сам мне очень нравится, народ же преантипатичный и грубый и кругом везде одни только мошенники. Или это только мое счастье такое, что я на них только и натыкался. На одного другого мебельного фабриканта я сам хочу в суд подавать...

Жизнь здесь очень дорогая. Не верь вперед, когда тебе будут говорить, что здесь дешевле. Приведу некоторые примеры: фунт супового мяса ст[оит] 1 марку. 1 ф[унт] ветчины — 2 марки. Курица или утка — 3 [марки]. А к одному гусю я попробовал прицениться, так он, анафема, 7 марок стоит. Шесть свечей — 75 пф[еннигов]. Бутылка молока 22 пф[еннига] и т. д.

Дорога здесь и музыка. Скверное место в ложе второго яруса стоит 6 мар[ок]. Кстати, я слушал здесь оперу Р. Штрауса «Саломэ» и пришел в полный восторг. Больше всего от оркестра, конечно, но понравилось мне многое и в самой музыке, когда это не звучало уж очень фальшиво. И все-таки Штраус — очень талантливый человек. А инструментовка его поразительна. Когда я, сидя в театре и прослушав уже всю «Саломэ», представил себе, что вдруг бы сейчас, здесь же заиграли бы, например, мою оперу, то мне сделалось как-то неловко и стыдно. Такое чувство, точно я вышел бы к публике раздетым.

 

 

Очень уж Штраус умеет наряжаться. Был я здесь и в симф[оническом] концерте. Опять оркестр на первом плане, а аккомпанемент к Концерту скрипичному Бетховена (сол[ист] Губерман) был выше всяких похвал...

Сегодня мне и рояль поставили. Завтра начну заниматься. Бросаю тебе писать, а то выгоняют из комнаты обойщики, которые хотят у меня вешать гардины.

Все мои здоровы и низко Вам кланяются. Пиши.

Твой С. Р.

Мой адрес: Sidonienstr[aße], 6. Garten-Villa.

 

М. С. КЕРЗИНОЙ

[3]/16 ноября 1906 г.

[Дрезден]

 

Многоуважаемая Марья Семеновна,

Вчера вечером адресовал письмо на имя Аркадия Михайловича ¹, а сегодня, из письма сестры, мы с Наташей узнали о болезни Аркадия Михайловича. Что же это такое приключилось? И отчего бы это? Мы с Наташей очень любим Аркадия Михайловича и очень беспокоимся. Хорошо понимая, что Вам не до ответов на письма, я прошу очень Вашу дочь написать нам несколько слов о здоровье Аркадия Михайловича. Вот наш новый адрес: Dresden. Sidonienstr[aße], 6. Garten-Villa, S. R.

Хочу думать, что опасность миновала и что у Вас все благополучно теперь. Передайте, пожалуйста, мой душевный привет Аркадию Михайловичу.

Искренно преданный С. Рахманинов

М. С. КЕРЗИНОЙ

[5]/18 ноября 1906 г.

[Дрезден]

 

Многоуважаемая Марья Семеновна,

Сегодня утром получил Ваше письмо и от души порадовался с Наташей, что Аркадию Михайловичу лучше стало и что он поправляется. С большим удовольствием

 

 

также готов исполнить просьбу Аркадия Михайловича и написать длинное письмо, если у меня хватит материалу только. Живем мы здесь тихо и скромно. Всех боимся. Никого не видим и не знаем, и сами никуда не показываемся и знать никого не желаем. Так все русские, кажется, и живут за границей. Наняли мы себе великолепную виллу, в середине сада. Вилла двухэтажная, по три комнаты в каждом этаже. Все комнаты на солнечной стороне, и солнца и тепла у нас сейчас много, не так как в России, наверно, где уже небось на санках ездят и башлыки от мороза надевают. Платим мы за свою квартиру 2200 мар[ок]. Всю обстановку, т. е. мебель, посуду кухонную и столовую, пришлось купить. Это нам стоило около 1300 мар[ок], причем покупали, конечно, только самое необходимое, так что, например гостиную комнату, которую нельзя назвать необходимой, совсем не покупали, и эта комната у нас стоит пустая, что очень удобно мне: я занимаюсь рядом и мне просторно гулять здесь. Несмотря на эту бедность в обстановке, мне, право, очень уютно и хорошо и я себя чувствую совсем как дома.

При покупке мебели у меня случился один маленький казус, который чуть не привел меня на скамью подсудимых. Дело было так. В одном мебельном магазине присмотрел себе одно кресло. Кресло стоит 45 марок и очень скверное. Мне все-таки было от него как-то неловко отказываться, и я дал свою карточку с адресом и приказал мне это кресло доставить на дом через два дня. Придя домой, рассказываю с грустью Наташе, что по своей глупости купил гадость, не сумев от нее отказаться. Пристыженный Наташей, на другой день отправился в магазин обратно и пробую отказаться от кресла. Хозяин отказа, очевидно, не принимает и говорит, что кресло уже мной куплено. Я говорю нет! Он говорит «да». Препирались долго, но безрезультатно. На следующее утро, вижу, тащат мне мое скверное кресло в квартиру: я от него опять отказываюсь, и его уносят обратно, но не надолго. Через неделю получаю письмо от адвоката, с требованием уплатить 45 марок, в 3 дня, за купленное кресло. Я кидаюсь к другому адвокату. Тот говорит, что раз мной произнесено слово «куплю», то я обязан взять купленное. Впрочем, я очень сомневаюсь, что правильно понял сказанное адвокатом, и также,

 

 

что адвокат правильно понял то, что я ему говорил. Когда я стесняюсь, то я не только по-немецки, но и по-русски имею способность так говорить, что меня никто не понимает. Итак, я отправился с повинной головой к адвокату противной стороны, и уплатил 45 мар[ок] за кресло и 2 м[арки] 45 пф[еннигов] ему за что-то.Если это плата ему за труды, то оценка правильна. Труд небольшой был.

Вместе с этим креслом у нас в квартире появилась первая мягкая мебель, и теперь мы этим креслом очень дорожим. За всю нашу жизнь здесь эта история с креслом была самым выдающимся фактом, оттого так долго останавливаюсь на нем. Затем все пошло гладко, и жизнь потекла обычным порядком. Самый город мне тоже очень нравится: очень чистый, симпатичный и много зелени и садов. Кому надо —есть великолепные магазины, и витрины их необычайно искусно и затейливо убраны. Особенно занятны здесь колбасные. Если бы Вы только видели, чего тут только не наворочено. Тысячу сортов колбас и сосисок лежат одна на другой на окне и образуют какой-то рисунок, а главное не разваливаются. И кто только этим занимается, и кому это нужно!

А то вот еще люди здесь. Представьте себе, Аркадий Михайлович, что мужскую обувь продают и примеряют здесь барышни. Я зашел себе сапоги покупать и не знал как только оттуда выйти. Одна барышня примеряет, а другие, как нарочно свободные, стоят тут же и хихикают. Я купил себе тесные сапоги и решил отныне покупать обувь только в России.

Был я здесь и в опере. Смотрел «Саломэ» Р. Штрауса, которую в настоящее время поставили или ставят все немецкие сцены. Кой-что мне понравилось и в музыке, но лучше всего исполнение оркестра. И этот оркестр, говорят, разучивал эту мудреную музыку чуть не два месяца. Действительно, идет так гладко, тонко, стройно— что остается только поражаться и снять перед ними шапку. И публика здесь такая, перед которой стараться стоит: сидит спокойно и смирно, не кашляет и не сморкается.

В заключение хочу Вас просить, Марья Семеновна, нам еще раз написать об Аркадии Михайловиче. Будем Вам очень благодарны.

Искренно преданный С. Рахманинов

 

И. в. липаеву

[8]/21 ноября 1906 г.

[Дрезден]

 

Уважаемый Иван Васильевич.

Спешу Вам ответить на Ваше письмо, причем, к сожалению, отрицательно. Исполнение такого поручения не подходит ко мне ни с какой стороны, и я за него положительно не могу и не умею взяться.

Советую Вам обратиться в Агенство Вольфа, притом поскорей. Как раз вчера вечером слыхал, что Никиш нуждается, кажется, в деньгах, и, может быть, в том разе и примет Ваше предложение¹.

С совершенным уважением к Вам С. Рахманинов

М. А. СЛОНОВУ

[8]/21 ноября 1906 г.

[Дрезден]

 

Милый друг Михаил Акимович, благодарю тебя очень за исполнение моей просьбы. Твоей работой я вполне доволен и удовлетворен¹.Что из этого выйдет, пока не могу ничего определенного сказать, но заранее прошу тебя, в случае моей новой просьбы, продолжать начатое, быть очень скорым и скрытным, чем премного меня обяжешь. Только два условия!

Живем мы здесь настоящими отшельниками: никого не видим, никого не знаем и сами никуда не показываемся. Я работаю² очень много и чувствую себя очень хорошо. Такая жизнь мне, на старости лет, очень нравится и вполне по мне сейчас. Никуда я не стремлюсь, и ничего не желаю больше, и никому не завидую. Только бы все здоровы были и моя работа двигалась бы вперед успешно. Сейчас этого последнего еще нет, но кто мне мешает надеяться. Твои просьбы исполню.

Всего хорошего.

 

Твой С. Рахманинов

 

А. Б. ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕРУ

[13]/26 ноября 1906 г.

[Дрезден]

Милый друг Александр Борисович.

Только что Вы ушли от нас третьего дня, я вспомнил об одном поручении, которое позабыл на тебя взвалить. Будь так добр и исполни следующее: подойди к телефону (кажется, он у тебя есть) и позвони № 2693. Попроси подойти к телефону Александра Александровича или Варвару Аркадьевну (если их дома нет, позвони, пожалуйста, еще раз позднее) и скажи им: «я был в Дрездене, откуда только что вернулся, и видел Рахманиновых. Они просили Вам передать, что все здоровы и Вам всем кланяются». Сделай это, пожалуйста. Их это очень порадует. А еще вот что: передай Алчевскому, чтобы он зашел сам за ответом (приблизительно через неделю) к Б. П. Юргенсону. В этом смысле я и напишу завтра письмо Борису Петровичу.

До свидания. Всего лучшего.

Твой С. Р.

 

H. С. МОРОЗОВУ

[22 ноября]/5 декабря 1906 г.

Sidonienstr[aße], 6, Garten-Villa, Dresden

 

Милый друг Никита Семенович, был очень рад получить твое письмо, которое долго ждал от тебя. Нехорошее время у тебя было, и нехорошо, что ты благодаря этим дрязгам не можешь найти «концов своей работы», как пишешь. Это очень жаль! Только вот что: ты пишешь, что, если б остался несколько дней один — то пришел бы в себя и наладился. Насчет этого я очень сомневаюсь. Вспоминаю, как я однажды хотел временно от всех этих дрязг удалиться, чтоб остаться одному и подумать о своих личных делах и работах; но из этого ничего ровно не вышло, так как, вместо работы, я думал все о тех же самых дрязгах, которых я бежал, но которые мне все-таки дороги, интересны и результаты которых меня беспокоят.

Ты пишешь еще, что Вера Александровна нервничает. На это я должен сказать, что и моя Наталья Александровна

 

 

пока ведет себя здесь плохо. У нее это все от тоски по своим, по Москве, по прежним привычкам и т. д. Она тоже никак не может наладить здесь свою жизнь так, как ей бы этого хотелось. Таким образом из всех нас только я оказался «в порядке». Я продолжаю быть довольным своей жизнью. Я много работаю¹ и количеством труда я могу похвастаться. К сожалению, не количеством и не качеством самой работы, но на это всегда готово в душе утешение: «Alles vergeht mit der Zeit»². Чувствую я себя здесь хорошо и покойно, только изредка, когда за целый день ни на шаг вперед не подвинешься, тогда горько и тяжело. Но это уже неминуемо.

Я буду очень рад и очень тебе благодарен, если ты пришлешь мне тему для Фантазии оркестр [овой]³. Мне нисколько не помешает иметь какую-нибудь готовую работу в будущем. Если ты когда-нибудь натолкнешься на хороший текст для кантаты, то и его не забудь мне подчеркнуть⁴.

Затем до свиданья, и крепко жму твою руку. Извини, что так мало пишу, но мы народ занятой и у нас каждая минута на счету. Кланяюсь Вере Александровне и прошу тебя мне писать поскорей.

Твой С. Р.

Наша квартира стоит 2200 мар[ок] в год.

 

М. С. КЕРЗИНОЙ

[24 ноября]/7 декабря 1906 г

[Дрезден]

 

Многоуважаемая Марья Семеновна, мои романсы новые (в корректуре) должны быть уже у Вас. Я прилагаю Вам при сем листик с распределением солистов¹, но хочу прежде всего оговориться и попросить Вас о следующем: если мои новые романсы понравятся Вам все, без исключения (что невероятно, конечно), то исполните их все в Ваших концертах. Если Вам понравятся только некоторые — исполните только некоторые. Если Вам наконец ни один не понравится (что мне все-таки не хотелось бы думать), не исполняйте ни одного,

 

 

и верьте мне, что я отнюдь не буду в претензии. Это так естественно! Когда я был пианистом, я играл только то, что мне нравилось, а не то, что мне присылали скверного. Кроме того, некоторые из этих романсов не исполнимы почти из-за трудностей, как, например: «Кольцо». И как это только выйдет, я и представить себе не могу. Одно только предполагаю, что вряд ли это выйдет так, как мне бы этого хотелось².

Дальше! Я назначил солистов что называется «очертя голову», т. е. не соображаясь с тем, какие солисты у Вас имеются. Так, например, у меня назначен Бакланов, который, как мне помнится, у Вас не участвует. Если нет, то этим назначением я показал, какой характер певца и голоса мне бы хотелось иметь для данной вещи. Если у Вас нет хорошего заместителя, то я прошу Вас дать весь репертуар Бакланова — Грызунову, который, бедный! будет положительно завален работой, так как у меня будет 7 романсов и притом в разных направлениях.

Дальше у меня стоит Киселевская. Конечно, я ничего не буду иметь против, если это будет Гукова, или еще кто-нибудь в этом роде (я бы сказал Салина). Вообще кто-нибудь по Вашему усмотрению.

Теперь о Леониде Витальевиче. Я поставил ему в счет целых четыре романса и притом ни одного выигрышного. Очень извиняюсь перед ним и очень прошу его все-таки не отказываться от них. Главное от «Ночь печальна», где собственно не ему нужно петь, а аккомпаниатору на рояле. Все-таки, очень прошу его спеть это. Затем у него еще романс: «Пощады я молю», где роль ф[орте]п[иано] важнее и где у певца не будет хватать время взять дыхание. (Кстати, я прошу этот романс исполнять скорее, чем у меня метроном показывает) ³.

Теперь перехожу к аккомпаниатору и хочу сказать, что в данных романсах его роль труднее, чем певцов. Кто это будет? Конечно, тот, которого Вы пожелаете. Но я хочу только сказать Вам, что очень был бы рад, если бы это был Гольденвейзер, который, кстати, когда был здесь у меня, предложил мне это, чем меня очень обрадовал. Но повторяю, если Вы его, по каким бы то ни было соображениям, не пожелаете, я подчиняюсь Вам беспрекословно. Еще об Гольденвейзере. Если бы Вы решили исполнять мое Трио, то тоже был бы рад, если

 

 

бы Пианист был Гольденвейзер, например с Брандуковым и Григоровичем, которых я сам готов попросить, если Вы опять этого пожелаете⁴. Итак про мои вещи— все!

Как здоровье Аркадия Михайловича? Сидит ли он еще, или ему позволяется и вставать теперь? Может ли Аркадий Михайлович слушать музыку? Напишите нам, пожалуйста, про него больше, или попросите опять Вашу дочку нам написать про Арк[адия] Михайловича]. За письмо к нам Веру Аркадьевну очень благодарю.

У меня здесь все по-прежнему. Я целый день занимаюсь, Наташа целый день скучает, и Ирина целый день разбойничает и поет песни. И песни у нее какие-то дикие, отчаянные и резкие, точно она только и поет из «Саломэ» Рихарда Штрауса.

Мой искренний привет Вам и Аркадию Михайловичу.

С. Рахманинов

Н. С. МОРОЗОВУ

[27 ноября]/10 декабря 1906 г.

[Дрезден]

 

Милый друг Никита Семенович, разреши мне следующую задачу или помоги мне ее самому решить. Вот в чем дело: I тема, назову ее главной. Затем II тема, недлинная, которая переходит опять к главной теме, в ее первой тональности, но изложенной более сжато. Заключение этой темы опять-таки все в том же главном тоне. III тема, развитая подробно, составляющая как бы нечто целое и законченное, начатая и конченная в одной тональности. За ней идет как бы разработка или развитие главной темы, которая приводит опять к главной теме. Начинается как бы реприза. Опять I тема, затем II тема (конечно, в другой тональности, чем в первый раз) и возвращение опять к главному тону и главной теме. Теперь у меня и является вопрос к тебе. Что я должен делать дальше? Что это за форма, в которой я пишу? Есть ли такая? Неужели после всего, что я сказал, я должен переходить к коде? Это меня как будто не удовлетворяет. Надо ли еще какую-нибудь новую тему или повторить еще в другой тональности

 

 

тему № 3. Конечно, эта одна из окаянных форм Рондо, которой я ни одной не знаю. Будь так добр, пиши немедленно ответ на этот вопрос. А затем, прошу тебя, укажи мне все пять окаянных форм Рондо на фортепианных] сонатах Бетховена. Я их куплю все и сам сверюсь здесь. Только поскорей сделай это, а то это меня и мучит и задерживает¹. Послал тебе на днях письмо. Сегодня началось в нашей жизни опять маленькое осложнение: заболела Ирина. Темп[ература] 38,2. Что с ней, конечно, сказать нельзя сейчас. Боюсь, что простудилась. У нас в доме очень холодно.

Твой С. Р.

А. М. КЕРЗИНУ

[29 иоября/12 декабря 1906 г.]

[Дрезден]

 

О Трио¹ справляйтесь у Гутхейля. Будет через два дня.

Рахманинов

М. А. СЛОНОВУ

[3]/16 декабря 1906 г.

[Дрезден]

 

Милый друг Михаил Акимович,

Сегодня получил романсы¹, завтра отправляю их дальше. За поправки благодарю. Справься только, как «Baryton» пишется? По-моему, через i, а не у. Так я и поправил. Корректуру послать тебе, так как больше смотреть я не желаю.

Насчет транспонировки все верно, за исключением: № 9 — m[ezzo] s[oprano] в c-moll, контр[альто] в b-moll, № 10 — контр [альто] в F-dur, № 11—контральто совсем не нужно. Черт с ним! № 12 — контр[альто] a-moll, № 14 — контральто совсем не нуж!но. Черт с ним!

Остальное, кажется, верно.

Присылай мне скорее 1-ю половину «М[онны] В[анны]»².

До свиданья, всего хорошего. Твоим кланяюсь.

Твой С. Р.