Пространственное познание и поведение .... 165

ОСНОВЫ ПОВЕДЕНЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ

Перевод с английского и вводная статья С. В. Федулова

Москва «Прогресс» 1990

 

Оглавление

Неоткрытые земли сознания ..... 5

Предисловие ...... 25

Часть первая ..... 27

Основные идеи ..... 27

Глава 1. Введение ........ 27

Глава 2. Некоторые понятия и основные направления психологии ... 31

Глава 3. География и поведение в окружающей среде ... 51

Часть вторая ..... 69

Формирование пространственного знания .... 69

Глава 4. Пространственная информация .... 69

Глава 5. Воссоздание облика реальности: некоторые факторы, влияющие на формирование образов и пространственных представлений ..... 84

Часть третья ..... 98

Постижение пространства ..... 98

Глава б. Микропространство: познавательное значение территории .. 98

Глава 7. Представление о городе ... 111

Глава 8. Образ ландшафта . 137

Глава 9. Образы отдельных регионов и мира в целом ... 150

Часть четвертая .... 165

Пространственное познание и поведение .... 165

Глава 10. Город как место жизни людей .... 165

Глава 11. Поведение в естественной природной среде. I. Оценка ландшафтов . . 211

Глава 12. Поведение в естественной природной среде. II. Стихийные бедствия . . 225

Глава 13. Пространственные представления и деятельность по принятию решений: размещение промышленных предприятий

Глава 14. Образы среды: дизайн пространства и поведения . 257

Глава 15. Заключение ... 267

Примечания ... 271

Литература для дальнейшего чтения .. 276

Библиография .. 278

==4

Неоткрытые земли сознания

Немногим эта книга покажется скучной или бесполезной. Ясность изложения и литературный стиль ничуть не вредят строгой научности содержания и делают книгу открытой любому читателю. Круг затрагиваемых в ней явлений, столь же интересных, сколь и малоисследованных, привлечет живое внимание и социолога, и архитектора, и культуролога и градостроителя, и научного методолога, и, конечно, психолога и географа, да и буквально любого человека. Ведь ее темы - организация среды обитания-от салона автомобиля до земного шара; самоощущения человека в различных пространствах; пространственное («средовое») поведение и восприятие человеком города, страны или ландшафта; «география» в массовом сознании; анализ действий людей в экстремальных условиях; влияние личностных, культурных, исторических и социальных особенностей на эти процессы-эти темы так или иначе касаются каждого.

Эта книга, входящая в число семи обязательных для чтения учебников для студентов, занимающихся изучением среды в самых различных аспектах, открывает целый пласт неизвестного нам гуманистического мышления в мировой географии и связанных с ней науках о поведении в пространстве. С учетом процессов демократизации, происходящих в мире, работа Джона Голда являет для нас пособие по освобождению научного сознания, долгое время находившегося в плену двусмысленностей. Значение этой книги особенно велико и потому, что она содержит не только подробный обзор и анализ огромного числа исследований, но и различных методик их проведения. Предлагаемый вниманию читателя текст-это как бы «ликбез» и по социологии, и по общей и социальной психологии, и по истории науки, и по социальной психологии и по психологии экологической, и по эстетике, и по семиотике, и по физиологии. Эта книга-тот первоначальный курс, который необходимо освоить, чтобы приступить к осознанному чтению Райта и Кирка, Энтринкина и Рэлфа, Голда и Линча, Сааринена и Уайта, И Фу-Туана и Лоуэнталя, тем более что работы этих ученых подробно в ней проанализированы.

Во вступительном очерке мне хотелось бы не только помочь состыковке двух традиций научного мышления и двух языков, не только уточнить место нового для нас направления в рамках географии, но и показать некоторые прецеденты подобных исследований в отечественной науке, используя размышления над книгой по темам, предлагаемым ее автором, как структурный стержень и оптическое приспособление, позволяющее понять ситуацию в этой области науки у нас.

Итак, предмет книги - загадочная «поведенческая география»-сочетание слов, до недавнего времени имевшее в нашей науке негативный и несколько зловещий смысл. Кроме идеологических упреков («работа» на теорию «конвергенции»), претензий «бихевиоризму», выставлялось и то, что он... «всячески выпячивает биологические корни поведения людей и тем самым

==5

снимает их зависимость от социальных условий, от классовых интересов»¹. Увы, как легко может убедиться читатель, эти упреки не имеют под собой серьезных оснований. Многие недоразумения, по-видимому, вызывались вольным или невольным отождествлением двух различных понятий - «бихевиоризма», означающего одну из исторических школ психологии, и современных работ, выполняемых на ее принципах, и «бихевиорализма» (буквально «поведенчества»), то есть комплекса (направления) исследований, рассматривающих поведение в самых разных аспектах, причем не только чисто психологических. Именно этот общенаучный подход, примененный к географической проблематике, в сочетании с компонентами географии, традиционно затрагивавшими поведение и сознание человека, и привел к формированию в 60-х годах самостоятельного направления, названного «поведенческой географией». Надо сказать, что термины «поведенческая география», «география поведения», «география восприятия», «когнитивная география», «перцепционная география» автором книги воспринимаются, в общем, как синонимы. Сам термин «поведенческая география» закрепился в нашем научном языке, но, строго говоря, он сужает предмет рассмотрения. По сути дела, указанное словосочетание обозначает нетрадиционные аспекты исследований социальной географии и географии человека и в контексте нашей ситуации его было бы точнее переводить как «гуманизированная география». Однако, поскольку за рубежом существует отдельное направление географии, называемое «гуманистической географией», мы, чтобы не вносить путаницы, решили все же оставить принятое название - «поведенческая география». Однако читатель об этой оговорке должен помнить.

Обзорный, сводный характер работы повышает ее достоинство не только для тех, кто хотел бы быстро понять содержание этого направления науки, но и для специалистов, предоставляя им точку отсчета, сопоставимые понятия, что очень важно для развития этой довольно конгломеративной отрасли исследований, в которой даже люди, специально занимающиеся ею, не всегда адекватно понимают друг друга².

Появление этой работы на русском языке отвечает, на мой взгляд, не только крайне необходимой потребности информационного ознакомления с одним из ведущих направлений зарубежной науки, у нас практически неизвестного³, не только необходимости изучения обострившихся территориальных, социальных и экологических проблем и важности резвертывания эмпирических исследований по затрагиваемым поведенческой географией темам, но и самой логике развития географического мышления.

Мы видим три основных противоречия, дихотомии географического мышления, присутствующие в науке с момента ее зарождения. Во-первых, это дихотомия «образ»-«логическая схема», выразителем которой являются две тенденции, пронизывающие историю географии: художественнострановедческая (родоначальниками можно назвать Страбона и Гомера⁴) и

 

' Саушкин Ю. Г. История и методология географической науки. М., 1976. с. 288-289. Следует отметить, что автор далее выделяет и некоторые позитивные черты этого направления (методика, эмпирические наблюдения и др.), предлагая использовать их в советской географии.

² Подробнее см.: Bunting Т. E., Guelke L. Behavioral and perception geography: critical appraisal. Annals of the Association of American Geographers. Vol. 69, September 1979, N 3, p. 448-462. См. также ответ Сааринена, Руштона и Даунса там же.

³ Специально этой теме посвящена одна небольшая статья тринадцатилетней давности (!)-Костинский Г. Д. Вопросы поведения человека и восприятия среды в зарубежной географии (обзор).-«Изв. АН. СССР, геогр.», 1976, № 5, с. 142-148. Отдельные аспекты затрагиваются в кандидатских диссертациях Н. В. Петрова (1982) и Д. В. Николаенко (1983). Об этом направлении образно рассказано в недавно изданных на русском книгах Джеймса (Все возможные миры. М., «Прогресс», 1988) и Р. Дж. Джонстона (География и географы. М., «Прогресс», 1987).

⁴ География Страбона в семнадцати книгах. М., 1879. Страбон называет Гомера «основоположником науки географии» (с. 60).

==6

статистико-картографическая (Эратосфен-Птолемей). Если первые для показа места создают его образ, то вторые-строгую схему, если первых интересует синтез компонентов территории, поиск взаимосвязей (в том числе и с поведением и характером людей, что и обусловило появление и устойчивость конценций «географического детерминизма», поскольку связи трактуются упрощенно и лишь функционально), то вторых-точнейший показ места. Обе эти тенденции ярко представлены основателями современной географии: К. Риттером-первая, вторая-А. Гумбольдтом. Причем идеи, впоследствии развитые в поведенческой географии, намечены в работах обоих: Гумбольдт¹ исследовал восприятие физико-географических явлений, а Риттер сформулировал знаменитое положение «человек - зеркало территории»².

Второй дихотомией является дихотомия «общее» - «уникальное», также имеющая в истории географии давнюю традицию, ярко проявившуюся в нашем веке, с одной стороны, в работах В. Кристаллера и А. Леша, с другой - Р. Хартшорна (концепция «уникальности места»).

Смысл третьей дихотомии прорисовывается в емком высказывании В. Бутте, предшественника К. Риттера: «Население, ассимилируемое территорией, пытается ассимилировать ее»³. Итак, «население» - «территория», то есть ориентация на изучение либо деятельности в ее проявлениях на территории, либо прежде всего территории с учетом деятельности людей⁴. Географическая мысль в своих попытках познать объект географии-место (страну, территорию) пульсирует между тремя парами полюсов указанных дихотомий («образ» - «логическая схема», «уникальное»-«общее», «деятельность»-«пространство»). Очевидно, что для плодотворного развития напряжение между полюсами должно иметь определенный уровень, то есть в рамках географии должны развиваться исследования, ориентированные на все полюса. Однако в советской географии работы и компоненты научного географического мышления, тяготеющие к нетрадиционным направлениям (триада «образ» - «уникальное» - «деятельность»), развиты очень слабо. Появление работы Дж. Голда, в которой рассматриваются исследования, сориентированные именно на эти «полюса», создает поэтому предпосылки для восстановления полнокровности географического мышления в нашей стране и обновления ее научного стиля и языка.

История отечественной географии содержит ряд прецедентов нетрадиционных исследований, затрагивающих сюжеты, близкие поведенческой географии. Интересна «нравственная география» Ε. Φ. Зябловского, в которой исследуется, например, «отношение к отцеубийству в Лапландии и Японии»⁵. Первый атлас экономической географии России Н.А.Милюкова (1850) содержал ряд карт, посвященных географии преступности⁶.

В своем классическом труде Л. И. Мечников, разобрав влияние различных физико-географических факторов на историю в целом, стремится раскрыть секрет исторической роли великих рек цивилизации, подчеркивая (отказываясь и от «географического детерминизма», и от «географического нигилизма»): «социальная эволюция всюду находится в зависимости от органических условий. Следовательно, окружающая среда и вообще все

 

¹ Гумбольдт А. Картины природы. М., 1876.

² Риттер К. Европа. М., 1864, с. 18.

³ Цит. по: Синицкий Л. Д. Очерк истории антропогеографических идей. М., 1909, с. 7.

⁴ Рассмотрение этого противостояния (в терминах «Деятельность» - «Космос») содержится в работе: Пространственно-временной анализ системы расселения Московского столичного региона. Препринт. (Редактор-составитель Н. В. Петров). М., Ин-т географии АН СССРПольская АН, 1988, с. 193.

⁵ Зябловский Ε. Φ. Курс всеобщей географии. Спб. 1818-1819, с. 57.

⁶ Яцунский В. К. Неопубликованный статистический атлас Министерства внутренних дел 1850-го года, составленный H.A. Милюковым.-«Вопросы географии», № 17, 1950.

==7

естественные условия влияют... на форму кооперации, направляя и координируя усилия отдельных личностей»¹. «Гуманистический взгляд» характерен для работ российской антропогеографии, разделивших достоинства и недостатки концепции Ф. Ратцеля, о которых написано в книге. Скажем только, что если Ратцель, выделив четыре вида влияний среды на общественную жизнь, «физические и психологические влияния» исключает из сферы компетенции географии², то современная поведенческая география их исследованию уделяет большое внимание.

В. П. Семенов-Тян-Шанский, лидер российских антропогеографов, в последней своей крупной работе созданию образов в географии отводит особое место. По его мнению, география «есть наука изобразительная; наука зрительных представлений, зрительной памяти». География учитывает и колористические, и динамические, и акустические составляющие ландшафта, синтезирует и углубляет их соотношения для передачи образа местности. Он заключает: «География идет преимущественно интуитивным путем, особенно близко роднящим ее с искусством, но в тоже время не мешающим ей устанавливать научные законы, по точности не уступающие законам физики»³. Итак, именно «интуиция» в географии, как и в искусстве, приводит к «точности». Она создает образы, а читатель специфически, индивидуально их воспринимает. Здесь уже заложена одна из принципиальных идей поведенческой географии.

После войны в советской географии начинается изучение миграций населения-наиболее географичного примера «массового поведения»⁴. Их глубокое исследование невозможно без анализа социально-психологических механизмов поведения и может считаться одним из примеров неявного вторжения психологии в географию. Исследователи этого старого, как география, направления почерпнут много полезного в работе Дж. Голда⁵.

В появившейся в то же время работе Р. М. Кабо отмечает, что «объектом географического изучения общества является сам общественный человек в разнообразных проявлениях его жизнедеятельности», и что, ставя такую задачу, «невозможно игнорировать и оставлять в стороне его сознание, духовные способности, социально-культурные свойства»⁶. Понятие «образ места» исследует Η. Η. Михайлов, отводя ему центральное место в искусстве географического описания, поскольку оно вскрывает то, что специфично для данной местности⁷. Однако в то время эти работы остались лишь теоретическими манифестами, не поддержанными эмпирическими исследованиями, развившимися в нашей стране лишь в начале 70-х годов.

Увидев ограниченность традиционных подходов, зарубежные географы включили в изучение промежуточное звено, а вместе с тем главное действующее лицо и, конечно, итоговую цель любой науки, в том числе и географии,-человека, подвергая пристальному рассмотрению то, как человек научается воспринимать пространство и ориентироваться в нем, каковы в этом случае функции органов чувств. Особый интерес в этой теме, излагаемой Дж. Голдом в четвертой главе, по-моему, имеет рассказ об

 

¹ Мечников Лев. Цивилизация и великие исторические реки. М., 1924, с. 68.

² Цит. по: Синицкий Л. Д. Указ. соч., с. 81-82.

³ Семенов-Тян-Шанский В. П. Район и страна. М.-Л., 1928, ce. 260, 273.

⁴ Изучение миграций до этого воспринималось проявлением «географического детерминизма»-Покшишевский В. В. Население и география. М., 1978, с. 37.

⁵ К. Риттер среди «трех древнейших форм дошедших до нас географических известий» называет «первый маршрут народного переселения» (маршрут библейского исхода). Риттер К. История землеведения и открытий по этому предмету. Спб., 1864, с. 6-7.

⁶ Кабо Р. М. Природа и человек в их взаимных отношениях как предмет социальнокультурной географии.-«Вопр. геогр.» М., 1947, № 5, с. 25, 27.

⁷ Михайлов H. H. Образ места.-«Вопр. геогр.», 1948. M., № 10.

==8

информационных теориях коммуникаций, согласно последним достижениям которых доказано, что человек живет в особой, селективно выделяемой из внешнего мира, индивидуальной информационной среде, не совпадающей с общим потоком информации, обрушивающимся на человека. Как следует из этих теорий, человек реагирует только на сообщения, поступающие из своей «информационной» среды. Важнейшей проблемой здесь является точное обнаружение этой среды. В этом смысле интерес представляют идеи школы «символического интеракционизма», согласно которым между «стимулом» и «реакцией» существует процесс интерпретации индивидом «стимула», предстающего всегда в виде «символа», наделенного тем или иным «значением». Отсюда следует, что «индивид не окружен уже существующими объектами, но сам их конструирует, придавая внешнему окружению значения на основе осуществляемой им деятельности. Отсюда следует, что действия индивида конструируются или строятся, а не просто протекают»¹. Использование концепций этой школы, не рассматриваемых в отличие от других теорий в работе Дж. Голда, может углубить понимание влияния «факторов, определяющих процесс наделения географического пространства теми или иными значениями» предмет главы пятой. В ней показано, что восприятие-сложнейший процесс, детерминируемый не столько врожденными особенностями, сколько историей развития человека, социально-культурными и внешними влияниями². К приводимой автором критике понятия «мысленная карта» можно добавить, что эта «карта» в различных своих частях нередко строится просто на разных принципах и разными способами-представляемое пространство видится то близким плоскому изображению, то как набор отдельных предметов (зданий), объемных, но окруженных пустотой, то как набор специфических запахов и т.д. Задачей (пока нерешенной) исследования «мысленных карт» является достижение адекватного выражения «мыслительных представлений», а также выработка аппарата корректного их сопоставления у разных людей. Согласно Л. В. Никольской, «результатом восприятия является образ, в котором отражается как сам объект, так и его субъективная оценка. Образ всегда эмоционально окрашен, причем значительную роль в его формировании играют ассоциации. Механизм их возникновения основан на процессе установления связей, аналогий и обобщений, обусловленном прежним опытом, особенностями мышления и условиями восприятия»³.

Важнейшей особенностью книги Дж. Голда является то, что это первая книга феноменологической географии, появившаяся на русском языке. Задача феноменологического метода в этом случае состоит в том, чтобы исследователь, отбросив культурные и научные способы восприятия действительности, ее «феноменов», понял феномен таким, какой он есть на самом

 

¹ В lumer H. Society and Symbolic Interaction. American Sociological Review, 1965, N 3. Цит. по: Современная зарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984, с. 173-178.

² «Зрительная система человека,-пишет В.Ф. Колейчук, - осуществляет не только отражательную функцию, но и операции преобразования и моделирования поступающей в нее зрительной информации... чем тоньше и изящней будут процессы предварительной переработки, тем более изящными и тонкими будут наши сенсорные представления об окружающем визуальном мире». (Колейчук В.Ф. Зрительные образы пространства. Опыт экспериментального анализа. - «Труды ВНИИТЭ, Техн. эстет.», 1983, вып. 40, с. 57. См.: Беляева Е. Л. Архитектурно-пространственная среда города как объект зрительного восприятия. М., 1977; Березин М. П., Пространство-восприятие-поведение.-«Строительство и архитектура Ленинграда», 1975, № 2, с. 39-42.

Никольская Л. В. Линия и слово.-«Строительство и архитектура Ленинграда», 1980, № 10, с. 36.

Леннарт Мери показывает характерное восприятие пространства эвенками, вызванное их образом жизни и рассеянием в «гомеопатических дозах» на просторах Сибири. Он даже пишет об отсутствии у них «чувства расстояния».-Мер и Л. Мост в белое безмолвие. Пер. с эст. М., «Сов. писатель», 2-е изд., с. 279.

==9

деле, выходя, таким образом, на понимание его изнутри. При таком подходе разделение «объективного» и «субъективного» теряет смысл, и в этом заключается вторая особенность феноменологического подхода-размывание, если не ликвидация самого противопоставления «объекта» и «субъекта», «познаваемого» и «познающего». Задача ученого в этом случае-увидеть феномен максимально «чистым» от наслоений его восприятия, от предрассудков знаний о нем, его задача заключается в том, чтобы увидеть, как познаваемый видит мир, и, увидев его таким же образом, понастоящему понять познаваемое («феномен») и вообще выйти на подлинно новое знание (а не просто подтвердить сформировавшееся научное установление-предубеждение, «наложенное» на действительность, как это делают позитивисты). Несколько «сниженным» преломлением феноменологических принципов в географии стало увеличение интереса к изучению «видения» мира обыденным сознанием, стремление понять, как самоорганизуется, «саморайонируется» население в пространстве, более серьезное исследование смыслов различных пространственных объектов и, наконец, размывание противопоставления «объективного» и «субъективного» и при рассмотрении среды, и при районировании, и при анализе пространственного поведения¹.

Все сказанное выше объясняет то огромное внимание, которое уделяется в поведенческой географии изучению представлений о пространстве, исследованию его образов в сознании. Показательным примером феноменологического мышления является рассказ о различных территориях, существующих у людей и животных,-первичных, вторичных, общественных, полуобщественных, личностных, а также о личностном (персональном) пространстве. Им открывается раздел, посвященный образам пространства, поскольку все эти «объективные» феномены не мыслятся авторами поведенческой географии вне субъективных представлений о них. И здесь автор очень ясно показывает ограниченность биологических аналогий для понимания чисто человеческих явлений, не отвергая, однако, их как способ усиления наглядности описаний. Принципиально новым для нас положением является то, что все виды «человеческих» пространств видятся проявлением феномена территориальности-своего рода чувств территориальной справедливости в пространственном преломлении. Широкий диапазон точек зрения, объясняющих его происхождение, функционирование и значение, вводит в географическое сознание новый ряд дисциплин и аргументов².

Гораздо более знаком советскому читателю круг вопросов, относящихся к исследованию образов города, прежде всего вследствие широкой известности работ Кевина Линча³. Однако Голд не только существенно расширяет тематику этого направления, но и показывает слабые стороны работы

 

' Об «условности» и «подвижности» границы между объективными и субъективными компонентами среды см.: Каганов Г.З. Представления потребителей о типологически различных средах.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44, с. 6-21.

Пытаясь ликвидировать дихотомию «субъективное»-«объективное», мы предложили понятие интегрального географического положения как устойчивого набора удаленностей от центров различных иерархических уровней в сознании того или иного сообщества. Эмпирически это понятие исследовано в 22 сельских поселениях Московской области.-Федуло в С. В. Географическое изучение образа жизни (методологические и методические аспекты). Автореф. дисс. канд. геогр. наук, МГУ, 1988, с. 22.

- Термин «территориальность» использовал Ю. В. Медведков, вкладывая в него иное содержание, - M е д в е д к о в Ю. В. Интеграционное моделирование городской среды. Городская среда и пути ее оптимизации. М., 1977, с. 11.

О влиянии стесненности на поведение см.; H и и т Т. Плотность людей и чувство стесненности: теории и гипотезы. Человек в социальной и физической среде. Таллинн, 1983, с. 99-142. Анализ сути персонального пространства содержится в: Салмин Л. Ю. Жилище в городе, город в жилище. - «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», 1987, вып. 51. с. 79.

³ Линч К. Образ города. Пер. с англ. М., Стройиздат, 1982.

 

Линча, приводя исследования, углубляющие концепцию последнего, и те, авторы которых опираются при изучении образов города вообще на иные принципы.

Приятная художественность, достойная подражания, демонстрируется автором книги при описании установок по отношению к городу (для обозначения установки используют и кальку-слово «аттитьюд», однако при переводе я, где мог, старался употреблять слова именно русского языка). Между прочим, В. П. Семенов-Тян-Шанский как раз в том, что в Сибири, в отличие от Европейской России, культурная жизнь концентрируется в городах, а не в сельской местности (имения дворян и дачи интеллигенции). видел серьезное препятствие для развития азиатских территорий страны¹. В наши дни отношение к городу (например, в «Нашем современнике» или «Огоньке») является нередко политическим критерием, зачастую действительно, как показано в книге Голда, определяя все дальнейшие оценки. В условиях резкого противостояния города и деревни в нашей стране изучение этой темы может быть и научно плодотворным, и конструктивным.

По мнению А. Г. Левинсона, позитивная установка жителей деревни на город порождается тем, что последний, отражаясь в «негородском» сознании, интерпретируется «как праздничное инобытие, где позволено нарушать нормы трудовой жизни»². В последнее время, однако, и среди населения нашей страны заметен рост антиурбанистических настроений.

Интересный раздел, посвященный ориентации в городе, можно дополнить результатами исследований И. А. Добрициной, согласно которым, ориентируясь в пространстве различного масштаба, человек принципиально по-разному строит его схему. Этот автор показывает также влияние способов передвижения, в том числе метрополитена, на характер ориентационной деятельности и образ городского пространства³.

Рассматривая образ города, Голд сворачивает пя] 11 членную классификацию Линча до триады: «здания» - «пути» - «площади».⁴ Некоторым пробелом выглядит недостаточное рассмотрение феномена «городского сознания», являющегося и фактором, и нередко источником образа города. По мнению В. Л. Глазычева, путь к пониманию образа лежит через исследование исторически изменяющихся смыслов городской среды, в тесной увязке с исследованием «литературы, живописи, прочих искусств»⁵.

Именно таким путем идет Г. 3. Каганов, который, подвергнув анализу образ Петербурга-Ленинграда на сотнях картин ΧΥΙΙΙ-ΧΧ вв. и в обыденном сознании ленинградцев (через опрос), приходит к выводу о глубинном принципиальном единстве художественного и обыденного образов города при их сильных поверхностных различиях. Отмечая пять основных переломных этапов, изменявших художественный образ Ленинграда, он показывает «следы» этих переломов в его нынешнем образе, причем как обыденном, так художественном, и делает вывод об историческом развитии образа этого города: «Отчетливо выражена тенденция к «сужению» кадра, к

 

' С е м е н о в-Т я н-Ш анский В. П. Город и деревня в Европейской России. Записки РГО, отд. статистики, т. 10, вып. 2, 1910, с. 187.

² Левинсон А. Г. Традиционные ценностные системы и город. Убранизация и рабочий класс в условиях научно-технической революции. М., 1979.

³ Добрицина И. А. К постановке в дизайне проблемы обеспечения ориентации в среде современного города.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44, 1984, с. 23-27.

⁴ Развитием концепции К. Линча является введение А. В. Боковым понятия «ворот» и «места», предложенного Е.В. accom.-Боков А. В. Категории городского ландшафта.-«Техн. эстет.», 1982, № 8, с. 11, 13; Асе Е. В. Средовая типология и городской дизайн. - «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44. М., 1984, с. 70, 72.

⁵ Глазычев В. Л. Социально-эстетическая интерпретация городской среды. М., «Наука», 1984, с. 124, 132.

==11

восприятию окружения со все более короткой дистанции... так, как оно мелькает перед глазами горожанина». Отсюда отрывочность восприятия, замкнутость воспринимаемого пространства, ориентация на восприятие не его отдельных элементов, а среды в целом¹.

В результате изучения восприятия людьми (при помощи свободного интервью) трех различных районов Москвы Г. 3. Каганов приходит к выводу, что, в подтверждение гипотезы эстонского ученого М. Хейдметса, «рядовой горожанин не склонен замечать среду, пока в ней все в порядке», и что «мобилизация всех уровней сознания» в формировании образа среды происходит, лишь когда среда «оказывает человеку сопротивление, становится не совсем своей»².

Разницу графического и словесного образа своего «соседства», или «территориальной общности» ("neighbourhood" - "community"), показанную Голдом, Л. В. Никольская, изучавшая роль силуэтов в формировании зрительного образа города, пытается преодолеть, составив «словарь изобразительно-словесных синонимов», демонстрируя таким путем возможность общезначимого графического выражения эмоциональной составляющей образов города³ (видимо, и иных мест). По мнению Л. Ю. Салмина, особое влияние на образ города оказывает жилище человека: «Городская среда переживается как бы сквозь образ жилища, а жилище-сквозь образ города»⁴. Важнейшими категориями пространства в «городском» сознании, считает И. 3. Заринская, являются направление и внутренняя его соотнесенность⁵.

Исследования, проводившиеся в Москве, Таллинне, Тбилиси и Новосибирске, направленные на изучение особенностей восприятия пространства, и в частности центра города, у жителей центрального, периферийного и прилегающего к центру районов, выявили разность видения центра у этих трех групп не только по его пространственным размерам, но и по его структуре. Если жители центра видят его цельно, детально, в их образе все элементы пространственной структуры равнозначны, то с периферии центр видится более размытым, фрагментарным, отдельные улицы в его образе перевешивают значимость всей средовой ткани центра в целом⁶.

Особое значение улиц в образе города, отмечаемое и Линчем и Голдом, подтверждается и исследованиями в нашей стране: говорят даже об «уличной» модели городского пространства в сознании жителей крупнейшего города»⁷.

Необходимо понимать, что приводимые Голдом, на первый взгляд «экзотические», исследования (хотя в этом тоже нет ничего плохого) способны стать мощным инструментарием конструктивной науки. Например, исследования восприятия центра Москвы (и в словесном, и в графическом описании) жителями трех периферийных районов, произведенные Ю. Г. Вешнинским, не только показали его «неравновесность» и несовпадение центра с жесткими административными или градостроительными признаками, но и позволили понять ряд новых моментов в организации

 

' Каганов Г.З. Пространственные образы городской среды. «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 40, 1983, с. 7-22.

² Его же. Представления потребителей о типологически различных средах. «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44, M., 1984, с. 6-22.

³ Никольская Л. В. Указ. соч., с. 36.

⁴ Салмин Л. Ю. Указ. соч., с. 77.

⁵ Заринская И. 3. Эстетические ценности в «деревенской», «городской» и «полугородской» культуре.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 51. М-, 1987, с. 91

⁶ Социально-культурные функции города и пространственная среда. Под ред. Л. Б. К огана, М., Стройиздат, 1982.

⁷ Там же, с. 164. См.: Степанов А. В. «Малые» улицы центра Ленинграда. Проблемы формирования и развития общественных центров городов ЦНИИП градостроительства. М., 1978.

==12

пространства столицы. Оказалось, что «в сознании» центр резко ограничен с востока и увеличен по улице Горького и линии метро к станции «Юго-Западная» (многие респонденты даже саму эту станцию считали расположенной «в центре»). Конструктивный вывод таков: вынесение престижных объектов из этого «центра в сознании» не помогает тому району, куда вынесен объект (пример с театром им. Моссовета, перенесенным одно время на восток столицы и сразу утратившим популярность), но самому «центру» вредит¹.

Сложность изучения городской среды обусловлена, как справедливо отмечает В. Л. Глазычев, тем, что она «очевидна», поэтому нелегко получить ее образ «вызывающим доверие способом». Автор делает это через исследование рисунков школьников младших классов г. Тихвина. Он приходит к поразительным результатам: историческая среда играет особую роль в формировании образа города, даже если не содержит никаких достопримечательностей; искусственная неорганическая среда нового города воспринимается детьми как пустыня².

Увы, с эстетической точки зрения среда наших городов находится в катастрофическом состоянии. Волна «реконструкций», «жилищных программ», уничтожив старое, хотя бы равноценного нового не породила. Не зря у нас нет работ, посвященных «зданиям», -даже в столице снесены такие монументальные жемчужины, как Храм Христа Спасителя, Сухарева башня, Красные ворота, многие церкви, монастыри, усадьбы... «в результате не только... исторически сформировавшийся образ города оказался нарушенным, но не возник и новый»³, если не считать сталинских высоток, так напоминающих дворцы четырех оруэлловских министерств.

Раздел, посвященный образам ландшафтов, со всей определенностью ставящий неизвестную (или почти неизвестную) у нас проблему ландшафта как того или иного символа, может быть фундирован обстоятельной работой А. Д. Арманда. Автор не только показывает, что изучение различных «человеческих» аспектов ландшафтов (от адаптации до восприятия) широко представлено в науке, но и делает принципиальный вывод, созвучный тем идеям, на которых строится феноменологическая поведенческая география: «образ ландшафта, изученного географом, - продукт «совместного творчества» исследователя и природы». Единственный вариант «истинного» ландшафта заменяется в этом случае «множеством возможных моделей», причем для того, чтобы достичь их максимальной определенности, необходимо лишь учесть личность исследователя «с его требованиями, знаниями и... предрассудками - в явном виде, чтобы не принять в дальнейшем следствие предрассудков за объективную истину»⁴.

Углубляет понимание проблемы работа В. Л. Каганского, который считает, что «ландшафт-это композиция мест, наделенных смыслом», что «смотровая площадка находится внутри, а не вне ландшафта, разлита в нем», что «ландшафт дан не только взору, но всем органам чувств, постижим не специализированным духовным органом, но всей личностью»⁵. Работы специалистов по геральдике, нумизматике и сфрагистике (наука о печатях) помогают лучше понять символику знаков и городских ландшафтов, рассматриваемую в следующем разделе книги. В. С. Драчук дает отличное от приводимого Голдом объяснение смысла загадочной

 

¹ Вешинский Ю. Г. Планировка, свет, ориентация.-«Гор. х-во Москвы», 1983, № 4, с. 12.

² Глазычев В. Л. Картинки. «Знание-сила», 1986, № 8, с. 43-45.

³ Молева Η. Время исторической правды.-«Строительство и архитектура Москвы», 1988, № 3, с. 10-11.

⁴ Арманд А. Д. Ландшафт как конструкция. - Изв. ВГО, 1988, т. 120, вып. 2, с. 120-125.

⁵ Каганский В. Л. Существует ли культурный ландшафт? Городская среда.-Докл. уч-ов конф. ВННИТАГ и СА СССР, 1989, т. 1, с. 10, 11.

==13

«мандалы»- распространенного символа города, связывая его с культом солнца¹. Близки приводимым автором исследованиям символики городского ландшафта работы ученых Тартусского университета².

Совершенно новым для нашей науки является понятие «образа мира». Очень неширокое хождение имела концепция «географической кар