В начале века лось находился на грани исчезновения, а сейчас он нередко забредает на улицы города.

Пучок рябины на березовой ветке висит под самым окном. Каждый день свиристели прилетают кормиться и охотно позируют.

 

А это редкая гостья в наших краях — пуночка. Ее гнездовья находятся далеко на севере.

Белка в городском парке уже не редкость.

 

Ну разве плохой охотничий трофей? Если бы все лесные встречи были такими мирными!

Лисенок уже достаточно взрослый, и мать оставила его.

Птенец кулика-сороки прячется так умело, что его найдет, пожалуй, только мама да... зоркий объектив.

РАССКАЗЫ О ПРИРОДЕ

 

Николь Максвелл

 

В ПОИСКАХ ЦЕЛЕБНЫХ

ТРАВ ПО АМАЗОНКЕ

 

Американская путешественница, член Лондонского географического общества Николь Максвелл узнала, что на берегах Амазонки и ее при­токов встречаются растения, кото­рыми знахари индейских племен вы­лечивают многие сложные заболе­вания. Если бы удалось отыскать эти лекарственные средства, они бы произвели настоящий переворот в современной медицине, поставив ей на службу древние знания.

Подготовившись к трудной экспе­диции, Николь Максвелл приехала в Перу. Там в Икитосе, портовом городе в верховьях Амазонки, нача­лось ее десятимесячное путешест­вие по южноамериканским джунг­лям — сельве. Путешественница хо­тела попасть в поселение индейцев племени кото, так как им был из­вестен секрет безболезненного уда­ления зубов с помощью смолы ка­кого-то растения. Чтобы добраться до индейцев кото, предстояло по лесной тропе выйти на берег реки Альгодон. Там был разбит лагерь, принадлежавший владельцу завода по перегонке масла из розового де­рева, дону Альфонсо. Максвелл вос­пользовалась предложением дона

Альфонсо, который доставлял обо­рудование для своего завода в ле­су, и вначале путешествовала с ним и его людьми.

 

* * *

 

...Было только семь часов вече­ра, а весь путь до Лльгодона зай­мет, как мне сказали, всего три ча­са. Я не сомневалась, что это мне по силам, но все остальные утверж­дали, что в потемках я сверну себе шею. К тому же, спрашивали они, что это мне даст? Приготовленные для нас в лагере лодки все равно смогут отправиться только через не­сколько дней, не раньше того, как мужчины перенесут по тропе все грузы. Зачем же тогда сбиваться с ног, неужели лишь ради того, что­бы быть у реки сегодня вечером?

А вдруг в это время по реке проплывет группа индейцев кото и я их пропущу?!

Я незаметно сунула в карман запас сигарет и вставила в фонарик новые батарейки. После этих при­готовлений я потихоньку удалилась.

Тропинка была отличная, четко обозначенная. Через каждые два метра свет фонарика падал на дерево с надрезанной корой или на срубленный побег. Никакой опас­ности потерять дорогу!

Стояла великолепная прохладная ночь. Небо было усеяно звездами. Правда, их вскоре скрыли от меня густые ветки. Не прошло и несколь­ких минут, как я очутилась у моста. Мосты в сельве — это попросту стволы деревьев, соединяющие оба берега реки. Я терпеть не могу их, даже при дневном свете. А местные жители проходят по ним так безза­ботно, точно они шириной в три метра и огорожены перилами. Ино­гда и я справляюсь с этим. Я хочу сказать, в тех случаях, если мост не слишком скользкий и если мне удается побороть искушение посмо­треть вниз. Иначе все пропало! Да­же когда мост не очень высокий, меня охватывает такое чувство, буд­то я смотрю в пропасть с двадцато­го этажа.

Этот мост оказался необыкновен­но высоким и длинным. Фонарик осветил довольно широкую реку, метрах в пяти подо мной. Ствол сверху подгнил и был гладким, как зеркало. Поскольку меня никто не видел, я попыталась переползти по нему. Но даже и так он был слиш­ком скользким. Тогда я села на ствол верхом и стала двигаться впе­ред как лягушка. Я добралась уже весьма далеко, когда внезапно мост кончился. Вместо отломанной тон­кой части ствола торчал лишь ку­сок дерева. Л внизу шумела река! Но хуже всего было то, что дерево раскачивалось под моей тяжестью, а я сама словно парила в простран­стве.

Я поспешно попятилась назад и наконец, вернулась на твердую зем­лю. Там я еще посидела немного, пока не успокоилось колотившееся сердце. Осмотревшись, я заметила, что меня угораздило сбиться с до­роги. Настоящая тропинка теперь я совершенно яско видела заруб­ки — делала дугу и метров через двести заканчивалась у другого моста. Однако я больше не чувство­вала расположения к ночным про­гулкам и возвратилась назад. Ни­кто не заметил моего отсутствия. В эту ночь сон не шел ко мне. Я не­пременно должна была найти это растение и включить его в свою коллекцию!

... Еще полностью не рассвело и я не совсем очнулась ото сна, а на­груженные ящиками носильщики уже вышли в дорогу. Они сказали, что за три часа дойдут до реки и за три часа вернутся обратно. Я ре­шила присоединиться к ним, когда они выйдут во второй раз около по­лудня. Но вот наступил полдень, а носильщиков все не было. В поло­вине второго у меня больше не хва­тило терпения ждать. Служанка Анадарайя упаковала в корзину мои фотоаппараты и пленки к ним, поло­жила туда же свои собственные ве­щи, закинула корзину на спину, и мы отправились в путь.

В такой облачный и не слишком жаркий день хорошо идти по сель­ве. Сам лес тоже не затруднял ходьбы: никаких кустарников, толь­ко толстый ковер из опавших ли­стьев, да молодые деревья, пытав­шиеся побыстрей, пока у них еще хватало сил, дотянуться вверх до солнечного света, да толстые, огромные стволы, чьи верхние ветки касались друг друга, образуя сплошную крышу. Сверху свешива­лись безлистные, похожие на кана­ты вьющиеся растения и длинные палки корневищ.

Я старалась приноровиться к ути­ной походке Лнадарайи. Все индей­ские женщины старшего поколения ступают при ходьбе большими паль­цами внутрь... Однако споткнув­шись несколько раз, я снова пошла так, как привыкла холить по сельве. При каждом шаге я высоко поднимаю ноги, чтобы не застрять в корнях — этих капканах, расстав­ленных на лесных тропах. Подобно темно-коричневым бечевкам, тонкие, как проволока, только еще более жесткие, они невидимо протянулись над такими же темно-коричневыми увядшими листьями...

Через каких-нибудь полчаса на­чался мелкий дождик, потом пошел настоящий дождь, и наконец поли­ло как из ведра. Тропинка превра­тилась сначала в лужу, а затем в бурный ручей. Через час мы остано­вились и передохнули. Было уже четыре часа, а мы все еще не встре­тили носильщиков, хотя они и обе­щали выйти из лагеря на Альгодо-не до полудня.

В половине пятого мы услышали мужские голоса. Наконец в фигу­рах, которые тяжелой походкой дви­гались под проливным дождем, мы узнали носильщиков.

 — Далеко ли до Альгодона? — спросила я.

 — Часа полтора.

Мы, как могли, поплелись даль­ше. Уже в слабом вечернем свете мы заметили огонь костра. Лагерь! Смеясь от радости, как дети, мыза-скользили вниз с холма.

Роль хозяйки лагеря выполняла Нелида, жена инженера Хосе Бар-тона. Лагерь был разбит на поляне, расчищенной среди первобытного леса, и состоял из нескольких там­бо — хижин с пальмовой крышей, но без стен. Самое большое тамбо на одном конце поляны было с по­лом из пальмового дерева и пред­назначалось для белых начальни­ков и их домочадцев. Рядом стояло тамбо поменьше, но тоже с деревян­ным полом, оно давало приют семье метиса-инспектора. На другом кон­це поляны находились еще два больших тамбо. Здесь пол был зем­ляной, внутри стояли койки для индейцев. Рядом с ними были выстро­ены две кухни.

... На рассвете дождь прекратил­ся, зато уровень воды в речке стал на три метра выше, чем накануне вечером. Мне сказали, что это нам на руку и что до сих пор всех заботило, каким образом тяжело груженные лодки смогут преодолеть обмелевшие места.

Весь день носильщики не переста­вая ходили взад и вперед, перенося на своих плечах огромные грузы. Время от времени возобновлялся небольшой дождь. На индейской половине лагеря женщины сидели на корточках и из длинных пальмо­вых листьев плели циновку. Чтобы как-то занять время и сдержать свое нетерпение, я попыталась им помочь, хотя и выглядела, конечно, очень неумелой. Меня так и подмы­вало поскорее отправиться дальше и, как я надеялась, повстречать ин­дейцев кото, у которых я могла бы разузнать о смоле, «выдергиваю­щей зубы».

На следующий день около по­лудня грузы и вещи были уложены в две лодки и на один плот. Таких больших каноэ мне до сих пор не доводилось видеть. Они были укреп­лены сверху и расширены по бокам толстыми досками, так что выгляде­ли как огромные спасательные лод­ки. Но я испугалась, увидев, что циновка из пальмовых листьев, ко­торую с таким усердием плели жен­щины, предназначалась вовсе не для того, чтобы защищать нас от непогоды. Напротив, она очень за­ботливо была растянута над боль­шими мешками с цементом, ящика­ми с продуктами и всевозможными частями к машинам. Казалось, что для пассажиров совсем не остава­лось места. Тем не менее всем уда­лось каким-то образом забраться в лодки...

Альгодон — маленькая река, и в этом состоит ее очарование. Как правило, берега узких рек мало на­селены. Мы не увидели ни одной по­ляны, ни одного дома, вокруг был лишь нетронутый девственный лес, высокий, нескончаемый. С деревь­ев, свешивались вьющиеся расте­ния, кругом высились гигантские папоротники и перистые пальмы, которые, соперничая друг с другом, наперегонки тянулись к небу. Мы плыли так близко от берега, что от моего взгляда не ускользало ничто. Я не переставала удивляться не­скончаемым разновидностям ли­стьев, почти немыслимому многооб­разию и красоте их форм. Я могла даже различить симметрию их тон­ких прожилок, могла протянуть ру­ку и сорвать листок, чтобы рассмо­треть его повнимательнее. Интерес­но, в каких листьях заключена та волшебная сила, которую я стрем­люсь обнаружить?

То и дело на пути попадались от­дельные папоротники и свисающие донизу ветки, усыпанные цветами всевозможной окраски. Однако они так переплетались с зеленой лист­вой, что мне никогда не удавалось определить, на каком кусте или де­реве рос тот или иной цветок или листок. Встречались кусты с гроз­дьями крошечных лиловых цветов. На одних цветы были белые, как воск, на других багряно-красные.. . Я смотрела и смотрела и никак не могла понять, как столько людей говорят и пишут о монотонности первобытного леса. Ведь не слепые же они все?

... Когда после остановки мы от­правились дальше, небо сделалось зеленовато-голубым, а края пестрых облаков вспыхнули ярким светом. В тот вечер мне довелось наблю­дать особенно красивый закат. В этих широтах солнце заходит бы­стро, однако столь драматический закат, как тогда — с непрерывной игрой цвета и красок, с медленно потухающим небесным сводом и его меняющимся отражением в во­де, — вовсе не кажется быстротеч­ным. Пока засверкавшие звезды не начали отражаться в реке между темными стенами сельвы, случи­лось столько всего, так бесконечно много удалось увидеть, что мне по­казалось, будто прошли часы.

... На следующий день я распро­щалась с большинством из своих попутчиков. Нелида и ее муж, дон Хосе Бартон, по распоряжению до­на Альфонсо с четырьмя носильщи­ками отправлялись со мной.

Я простилась со всеми. Когда я еще раз попыталась выразить дону Альфонсо свою благодарность за его поистине необыкновенное гостепри­имство, он громко рассмеялся:

 — Ну хорошо, сеньора! Не выра­жайтесь, как туристка! Вам нужно бы знать, что среди настоящих людей из сельвы гостеприимство разумеется само собой. Вам извест­но, что мы должны взаимно по­могать друг другу. Таков закон сельвы!

Я — настоящий человек из сель­вы! Я еще никогда не чувствовала себя столь польщенной.

 

* * *

 

Рано утром, проплыв вниз по ре­ке целый день и целую ночь, мы до­брались до места, где начиналась наша тропа. На противоположном берегу в шатких хижинах, поднятых на высоких столбах, жили несколь­ко семей индейцев кото. Их неопрят­ные домишки пришли в упадок. Женщины, одетые лишь в короткие юбки и с бусами на шее, оказались такими робкими, что забрались в заднее помещение и глазели на нас через щели в стенках. Все мужчины немного знали испанский. Я поста­ралась подружиться с ними. Это оказалось нелегким делом. В конце концов двое из них согласились со­провождать нас.

Первый, Альберто, имел вид хит­рый и бойкий. Другой, Иларио — коренастый, широкоскулый индеец. Его глаза полуприкрыты, нижняя губа отвисла, он всегда недоволен. Однако, сказала я себе, лучше недо­вольный, чем хитрый. И я выбрала Иларио для переноски моей фото­аппаратуры, настаивая при этом на ее чрезвычайной важности. Я объяс­нила, что ему все время следует на­ходиться рядом со мной и быть под рукой, если я захочу сделать сним­ки. . .

Эта тропинка была похожа на ту, по которой мы добирались до Аль-годона: такая же широкая и зате­ненная сводом листвы. Здесь росло больше пальм, это были и группы маленьких деревьев и тянущиеся высоко вверх пальмы с волосатыми стволами и кронами, похожими на веера из перьев. Справа и слева красовались папоротники, изящные, как кружевное шитье. Нередко ко­ричневатая лесная почва была по­крыта розовыми и лилейно-белыми, а иногда и ярко-красными лепестка­ми, но нам никогда не удавалось увидеть сами цветы. Соцветия за­брались на самую крышу из листь­ев, поглощая там солнечный свет.

Я поняла, что не смогу по дороге поговорить с Иларио о растениях: тропинка в лесу слишком узка и не позволяет идти рядом друг с дру­гом. Живущие в сельве индейцы так привыкают к этому, что их всегда можно узнать, когда они по­являются в городе. Даже на широ­ких городских тротуарах целая семья движется гуськом, перегова­риваясь через плечо. Но если бы Иларио и шел сбоку, у него вряд ли хватило бы сил для разговоров, раз­ве что пока мы ненадолго останав­ливались передохнуть или сделать снимок.

Тропинка все время перевалива­ла через небольшие холмы. Наверху было сухо, но в долинах непремен­но текла речушка, которую нужно было переходить по стволу дерева. Сначала я заставляла себя пробе­гать по этим мосткам, но, съехав несколько раз с громким булты­ханьем в воду, я прибегла к более безопасному методу. Я делала вид, что хочу выпить глоток воды, и та­ким образом имела оправдание, пе­реходя речку под мостом. Однако после четвертого или пятого глотка даже Иларио стал поглядывать на меня весьма недоверчиво.

Внезапно Иларио что-то громко крикнул мне. Я не могла понять, что он говорит, но, когда в сельве вас зовут во весь голос, нужно сразу же остановиться. Посреди тро­пы, как раз там, куда я собиралась поставить ногу, расположилась то­ненькая змейка с зеленоватой спин­кой и ярко-желтым брюшком. Здесь этих змей называют лоро мачако, они ядовиты. Я как будто окамене­ла и не шелохнулась, пока змея не переползла через тропу и не исчез­ла в зарослях. Только тогда я сооб­разила, что все еще стою на одной ноге. Я с удовольствием подняла бы и вторую, если бы знала, как это сделать. Честно говоря, я все равно не осмелилась бы двинуться с ме­ста, будь у меня в одной руке то­пор, а в другой ружье.. .

Через несколько минут мы сбега­ли вниз по очень скользкому скло­ну. Почти в самом низу косогора я запуталась ногой в неприметном корне. Падая, я непроизвольно схва­тилась за фотоаппарат, которым только что делала снимки, и под­няла его над собой. Сначала у меня перехватило дыхание, и я так и осталась лежать. Иларио испустил крик, и шедшая немного впереди Нелида быстро прибежала назад.

Я пощупала плечо. Я растянула его, подняв вверх фотоаппарат. Но мне удалось установить, что дело обошлось без вывиха, хотя боль и была очень резкой. Все смотрели на меня с таким испугом, что я под­нялась на ноги — я хотела им пока­зать, что была в состоянии пере­двигаться. Больше всего мне хоте­лось бы снова лечь. Однако мы по­шли дальше. Мне казалось, что ра­зумнее всего идти как можно быст­рее. Подъем был крутой, а боль ни­сколько не отпускала. Земля нача­ла подо мною качаться и почему-то оказывалась не на том месте, куда я ставила ногу. Деревья двигались и расплывались у меня перед глаза­ми, и внезапно посреди этого перво­бытного леса я услышала фабрич­ный свисток. Тут я заметила, что этот звук возникал от того, как я хватала ртом воздух.

Когда я увидела, что Нелида, встав на колени, наклонилась надо мной, я поняла, что уже не стою на ногах. Она вытянула вперед руки, положила их мне на затылок и при­нялась его массировать сильными и медленными движениями. Свист прекратился, а окружающий ланд­шафт вернулся в поле моего зрения. Вскоре мне снова удалось поднять-ея, но больше я не пыталась торо­питься.

...На маленькой поляне, тесно прижавшись друг к другу, стояли три тамбо и пристроенная к ним кухня. Эти постройки, против обык­новения, выглядели очень хорошо. В самом маленьком тамбо был де­ревянный пол и с одной стороны стенка из пальмовых дощечек. Я за­бралась в это тамбо и попросила Нелиду, чтобы кто-нибудь повесил мой гамак.

Сеньор Бартон и еще несколько человек ушли на охоту, чтобы раз­добыть на ужин мяса. Я воспользо­валась этой возможностью и приня­лась расспрашивать Нларио о том как индейцы кото лечат зубную боль. Первые мои вопросы были расплывчаты, такими же были и от­веты Иларио. Очевидно, он знал это растение, но мне пришлось пустить в ход все свое красноречие, прежде чем он отправился за ним.

Иларио отсутствовал почти час, а я тем временем не переставала упрекать себя. Я так долго ждала этого средства от зубной боли, так почему же я не смогла подождать еще немножко? Не поступила ли и опрометчиво и на этот раз? Ведь только знахари приподнимают за­весу над врачебными тайнами сво­его племени, да и то неохотно. До сих пор мне не удалось узнать, кто же был знахарем у индейцев кото и каким образом можно было свя­заться с ним. Чего доброго, Иларио отправился к нему и рассказал, что одна слишком любопытная аме­риканка бесчинствует у них в сельве...

Вернувшись назад, Иларио тор­жественно вручил мне покрытую листьями веточку: чтобы иметь воз­можность узнать нужное растение, я попросила его принести несколько листочков. Однако в ту бутылочку, которую я ему дала с собой, он на брал не больше четверти чайной ложки коричневой вязкой смолы.

Мне нужно больше этого, — сказала я ему, — я ведь просила наполнить всю бутылку.

 — Достаточно, — возразил он, и уголки его рта опустились еще ни­же. — Сколько у вас больных зу­бов? Достаточно для всех зубов.

Я с величайшим терпением объ­яснила ему, что сейчас у меня вооб­ще не болят зубы, но что потом они могут заболеть и в случае нужды я хотела бы иметь достаточно ле­карства. Так много, сказала я, что­бы привезти его к себе на родину.

Иларио так удивился, что его угрюмая физиономия просветлела.

 — В вашей стране нет этого ле­карства?

 — Нет... — сказала я.

Он наморщил лоб, на мгновение задумался, а потом спросил:

 — Как же вы тогда лечите зубы?

Я рассказала ему, что врач выдер­гивает больной зуб щипцами. Ила­рио широко открыл рот и впервые сделал большие глаза.

 — Не делает больно? Не выхо­дит много крови?

 — Да, — ответила я, — делает очень больно. Выходит много крови.

Иларио уставился на меня. По­том он покачал головой.

 — Que barbaros! Quemalos! (Что за варвары! Что за злые люди!)

Он, конечно, подумал, что наши врачи были настоящими мучителя­ми. Ему стало так жаль меня, что он тут же ушел и наполнил лекарст­вом целую бутылку. Позднее он по­дарил мне зуб ягуара. За всю его жизнь ему еще никого не было так жалко...

 

Перевод Г. Матвеевой

* * *

ЛЕСНЫЕ ПЛАНТАЦИИ

 

Черника живет 70 — 80 лет, брусника — более ста лет, голубика — -до 150 лет. Пло доносить они начинают с десятилетнего возраста. Черника и брусника с одного гек­тара дают до 20 центнеров ягод, морош­ка до 36, а всего ягодники нашей страны могут дать около девятисот миллионов тонн ягод в год.

ЧУДЕСНОЕ ДЕРЕВО

 

Знаете ли вы, что по своей калорийности кедровые орехи превосходят яйца, говяди­ну, молочные сливки и даже шпиг? Кедро­вый орех содержит вещества, способствую­щие росту человеческого организма, пре­дупреждающие и излечивающие туберку­лез, заболевания почек и другие болезни. В посуде из кедра долго не скисает моло­ко, в шкафу не заводится моль, к кедру не подступаются клещ и комар, а пчелы лучше всего чувствуют себя именно в ке­дровом улье.