Элли плевать на хлорфторуглероды

– Мы ведь идем в торговый центр, да? – спросила Элли. Папа впустил ее в подвал, но, едва услышав звук открывающейся двери, я спрятала «Зачем люди делают снимки» и вышла из чулана; я не хотела, чтобы она заходила сюда. Я не хотела подпускать ее ни к моим снимкам, ни к снимкам Дарлы, ни, тем более, к снимкам обнаженной Жасмин Блю, ее матери. Так что мы поднялись в гостиную. Я заметила, что Элли смотрит на моего папу и видит его вечность. Интересно, видела ли она что-нибудь о будущем. Я хотела бы, чтобы у папы было будущее. Я хотела, чтобы будущее было у меня самой. Я надеялась, что она будет честна со мной, хотя я не была честна с ней. Я хотела знать, попадут ли мои внуки в машину. Украдут ли моих внучек. Я хотела знать все… если было, что знать. Я так устала от пустоты. Мы сели в машину.

– Что ты видела, когда смотрела на папу? – спросила я. Элли пожала плечами:

– Что-то про ноги. У него ноги как у твоей бабушки или что-то в этом роде.

Я хотела спросить, видела ли она его будущее. Внуков. Правнуков. Но я ничего не сказала и молча поехала к торговому центру.

– Заглянем в кофейню? – спросила Элли. Я свернула к Dunkin’ Donuts и встала в очередь. Элли заказала что-то сложное. Я взяла бутылку воды.

– Говоришь, будет война, – начала она, пока мы ждали заказа. – Она коснется наших внуков. Как это вообще будет? Не понимаю. Будут красть девушек? Зачем?

– Затем же, зачем их обычно крадут на войне. Я видела, что их продают.

– В бордели, что ли? – спросила Элли. – Нелогично.

Очередь дошла до нас, и я заплатила за двоих, потому что знала, что у Элли нет денег. Мы ехали по извилистой дороге к торговому центру, и Элли потягивала свой кофе.

– Смотри, если они продадут всех девушек, – рассуждала она, – кто тогда будет рожать детей?

– Хороший вопрос, – заметила я. – Они называют это «Зов Долга». Они не всегда крадут девушек, некоторые просто охотятся на людей и убивают. Это называется машиной.

– Звучит жутковато.

– Ага. По-моему, вторая гражданская война – это уже жутковато.

– Не понимаю, – повторила Элли. – Из-за чего нам теперь раскалываться? У нас же уже отменили рабство.

– Не знаю, – ответила я. – Думаю, что-то политическое.

Не знаю, почему я не говорила Элли всего. Некоторые факты я доверяла только тетради, потому что не все хотят слушать такие вещи. Элли считала, что женщины уже добились всего, чего заслуживали. Если я скажу ей про Акт Выбора Отцов и прочее безумие, она решит, что я все выдумала ради пропаганды феминизма. Мы минуту посидели на парковке с включенным на полную мощность кондиционером, потому что Элли было плевать на хлорфторуглероды – по крайней мере, когда за ней не присматривала Жасмин Блю.

Рядом с нами припарковался парень, судя по возрасту – студент. Мы посмотрели на него, а он посмотрел на нас. Послание от студента с парковки торгового центра: «Его далекий потомок в двадцать седьмом веке будет самым популярным Боггером. Его эфиры будут собирать по десять миллиардов зрителей в день. Его благотворительный фонд соберет больше пятидесяти триллионов долларов во имя христианства. Он попадет в тюрьму за кражу нескольких миллиардов из этой суммы, потому что будет страстным коллекционером дорогих спортивных машин. В начале Третьей Межгалактической войны

его подвергнут эвтаназии, потому что ему будет больше пятидесяти лет. Его четыреста спортивных машин найдут в огромном ангаре в Западном Кентукки, планета Земля». Ого. Двадцать седьмой век. И все же… еще одна война.

– Что ты видела? – спросила я у Элли.

– Его дед всегда при еде использовал одну и ту же вилку и одно и то же кольцо для салфетки. Он брал их с собой в путешествия. Они даже не сочетались. Но его было не переубедить, и до самой смерти он ел одной и той же вилкой и заправлял салфетки в одно и то же кольцо.

– Ого.

– А ты что видела?

Я рассказала ей о его сумасшедшем потомке из двадцать седьмого века.

– Интересно, почему мы видим такие разные вещи, – удивилась Элли.

– Не знаю, – соврала я. На самом деле, здесь все было как в чулане. Все зависело от того, под каким углом смотреть.

Мы вышли из машины; вокруг разгорался жаркий и влажный пенсильванский день. Пока мы шли через парковку, Элли спросила:

– А что ты делала в подвале?

– Немного поработала в чулане.

– А. Не знала, что ты этим интересуешься.

– Хочу за лето сделать один проект, – объяснила я. – Не для поступления, просто, знаешь, всегда хотела научиться  печатать.

– Круто, – ответила Элли. – Наверно, твой папа рад.

– Он пока не понял, как к этому относиться. Понимаешь, мы с ней похожи. Мы вошли в двойные двери торгового центра. Элли кивнула:

– Очень. Я видела фотографии. – Да, Элли, ты тоже очень похожа на мать.

Мы зашли на фудкорт, и Элли поклялась наесться там самой противной химической еды, какую найдет (что было несложно). Там она спросила:

– Ты правда думаешь, что эти… юпитериане у меня от Рика?

– Когда ты смотрела на папу, ты увидела что-нибудь из его будущего? – спросила я одновременно с ней. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Не знаю, почему мне было смешно. Я застряла в торговом центре с Элли, настолько эгоистичной, что ее любимой темой для разговора все еще были ее лобковые вши.

– Да, – ответила я на ее вопрос.

– Нет, – ответила она на мой.

Мы нашли свободный столик и устроили там штаб. Столик стоял в самом центре фудкорта, так что во время обеда, должен был вот-вот начаться, мы должны были увидеть кучу народу. Элли пошла покупать кучу противной мексиканской еды из микроволновки в «Сеньор Буррито», а меня раздражало обилие обеденной еды и есть не хотелось. Я встретилась взглядом с женщиной лет сорока. На стульях рядом с ней лежало несколько сумок с покупками. Послание от закупающейся дамы: «Ее внучка будет членом группы сопротивления, которая взорвет самую нагруженную железнодорожную станцию Новой Америки. За это ее отправят в тюрьму, а после тюрьмы пошлют в лагерь

№32». Когда я видела такие вещи, я больше всего на свете хотела оказаться такой же безумной, как Дарла. Лучше сунуть голову в духовку и начисто лишить свою семью будущего, чем знать, что впереди ждет такое.

– Ты как будто призрака увидела, – сказала Элли, возвращаясь с подносом гадостей для себя и простыми начос для меня.

Да, я увидела призрака. Я увидела, как развеивается призрак всего, что есть хорошего в

мире.

– Они крадут девушек, чтобы они рожали им детей, – ответила я. – В лагерях для разведения.

Элли откусила огромный кусок от горячей энчилада с сыром и замахала ладонью у рта.

– Вот черт, – сказала она, отдышавшись.