Общество Хорьков будет вынюхивать беглецов

 

Обычный вторник, торговый центр, обеденный час. Две обычные девочки из сельской местности в майках и шортах едят начос. Женщины постарше уже успели загореть. Некоторые из них привезли с собой младенцев в колясках. Некоторые женщины с колясками были совсем молодыми, может быть, не старше нас. К некоторым прилагались парни в татуировках, к другим – парни в деловых костюмах. И все они, казалось, осуждающе смотрели друг на друга. Как будто это был не фудкорт, а соревновение, кто круче. Люди проводили границы. На фудкорте было то же, что и везде. Изоляция. Самоуверенность. Тлен. Ничего удивительного, что скоро дойдет до Второй Гражданской войны… или это пепел мыши в моей голове внушает мне то, чего нет.

Послание от татуированного папаши в бейсболке: «Его дед воевал во Вьетнаме и чудом уцелел после перестрелки, в которой погиб двадцать один солдат его взвода.

Вернувшись домой, он узнал, что его жена родила ребенка не от него, и ехал автостопом до Кресент-сити, Калифорния, где он впервые увидел секвойи и решил, что ничего прекраснее в мире нет. Даже его жена, заделавшая ребенка с другим мужчиной, пока в него стреляли во Вьетнаме, не шла с секвойями ни в какое сравнение. Поэтому он остался в Кресент-сити. Он написал жене всего одно письмо: “Спасибо”».

– Видишь вон ту девушку? – спросила Элли. – Ее родители были делаварами. Они вырезали себе наконечники стрел и охотились всего милях в десяти отсюда. Ее прапрапрабабушка была талантливой швеей и умерла от туберкулеза.

Я огляделась. Фудкорт постепенно заполнялся людьми. Кого только здесь не было: работники торгового центра, покупатели, мои ровесники, пришедшие убить время, и старики, которые целыми днями сидели на лавках и смотрели вокруг. Я получила несколько посланий, но в них не говорилось ничего о войне. Потом приехал старик на инвалидной коляске. Послание от старика в инвалидной коляске с широкой улыбкой и бейсболкой «USS Pledge»: «Его отец любил поговорить, и ему никогда не давали и слова вставить, поэтому он всегда отсиживался и молчал. Когда отец умер, он наконец-то смог нормально разговаривать и смешить собеседников. Тогда ему был шестьдесят один год. Он жалеет, что потерял столько времени. А еще его праправнук как-то навредит моей семье во время Второй Гражданской. Что-то связанное с огнем и туннелем». Он разглядывал на меня с таким видом, будто тоже умел видеть чужую вечность. Или я просто пялилась слишком заметно. Так или иначе, его праправнук причинит зло О’Брайанам. А еще там будет туннель.

– Ты видела что-нибудь про туннели? – спросила я Элли.

– Какие туннели? – удивилась она, не сводя взгляда с парня, послание которого читала. – Не, никаких туннелей. Я вижу что-то вроде больниц. В смысле, я никогда не была в больнице… – Видимо, она говорила про лагеря. – Но они похожи на больницы.

– То есть никаких туннелей?

– Никаких.

Что-то подсказывало мне, что о туннелях надо разузнать побольше, поэтому я снова посмотрела на старика в бейсболке. Еще одно послание от него: «Туннели заполнятся дымом, и нельзя будет спастись. Туннели, в которые враги напустят дыма, выкопают, чтобы облегчить великий исход. Исход под предводительством женщин, живущих на деревьях. – Я моргнула. Где-то я уже видела женщин на деревьях. Зачем им там жить? Послание продолжалось: – У его праправнука будет ярко-красный фургон. На его

 

 

бампере будет висеть наклейка: “У другой моей игрушки есть сиськи”. Он будет ходить в униформе с аббревиатурой ЗД в желтом кружке. Он будет воровать девушек из-за границы, несмотря на пограничные патрули. Рано или поздно он возглавит Общество Хорьков. Общество Хорьков будет вынюхивать беглецов».

Этот старик меня пугал. Даже не его не родившийся пока праправнук, а сам старик в инвалидном кресле. Как будто его кто-то послал сюда, чтобы меня напугать. Почему не показать мне что-то обыденное? Каких-нибудь древних германцев в кожаных шортах? Сценку из жизни бейсбольной сборной? Свидание с какой-нибудь милашкой в платье фасона пятидесятых, раздутом у колен?

– Все в порядке? – спросила Элли. Я с усилием отвернулась от старика:

– Да.

– А по-моему, не все.

– Он напугал меня, – ответила я. – Вот и все.

– А мне попадается сплошная скукота, – пожаловалась Элли. Она показала на средних лет управляющего пиццерией с обалденными кальцоне: – Видишь того парня? Его папа был сантехником в Ньюарке, Нью-Джерси. Его все знали как непревзойденного мастера прочистки унитазов. – Элли закатила глаза. – У меня чертова суперспособность, а я вижу только сантехников и кольца от салфеток. Прекрасно.

– Давай на минутку отвлечемся, – попросила я. Элли оглядела меня:

– Точно все в порядке? На что он там все пялится? – спросила она, заглядывая мне через плечо.

– Он все еще смотрит?

– Ага.

– Черт.

– Ты его знаешь? – спросила она.

– Впервые вижу. Но его праправнук навредит моей семье и вообще попортит людям немало крови.

– Ни фига себе, – заметила Элли. – Может, лучше прямо сейчас убьем его?

– Не поможет. Если кого-нибудь и убивать, то уже сына или внука.

– Черт, Глори, я же пошутила!

– Пойду закажу кальцоне, – решила я и встала. Вместо того, чтобы отойти от старика в коляске подальше, я направилась прямо к нему, обошла его и уже потом пошла к пиццерии. Старик развернул кресло и подъехал ко мне:

– Мы знакомы? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Не думаю.

– Вид у тебя знакомый.

– Ясно. Наверно, я похожа на кого-то из ваших знакомых.

– Тогда прости, – ответил старик и снова улыбнулся. – Наверно, я тебя с кем-то спутал. Это явно был просто старик с не слишком острым зрением.

Пока я стояла в очереди за кальцоне, до меня дошло, что праправнук старика не смог бы навредить моей семье, если бы у меня не было будущего – если бы некая Глори О’Брайан не прожила хотя бы столько, сколько нужно, чтобы родить ребенка. Я почувствовала облегчение – как будто у меня с плеч свалились Дарла, Билл и все люди с несчастной судьбой, которые преследовали меня. У меня могло быть будущее. Возможно, ребенок… или даже двое. Наверно, профессия или хобби, что-нибудь не такое звеняще-пустое, как мой первый день после выпускного. Я улыбнулась. А потом мне стало страшно. Что за жестокая шутка – узнать, что у тебя будет семья и она пройдет через ад? Через ад, где будут воровать девочек и заставлять их рожать детей. Где парни должны воевать за то,

 

 

за что не хотят воевать. Я оглядела фудкорт – молодых отцов, женщин с фальшивым загаром и скучными стрижками, маленькую девочку в макияже, обедающую с мамой… Я увидела расстегнутую третью пуговицу на рубашке Элли и то, что должно было скрываться за ней. Я схватила кальцоне, швырнула в управляющего десять долларов и сбежала.

 

 

По волосам видно

 

– Не понимаю, зачем было немедленно уезжать, – возмущалась Элли. – Ничего страшного не случилось.

– У меня была паническая атака. Или как это называется, – ответила я, выезжая на шоссе 422. – Я дышать не могла.

– Купи себе какие-нибудь таблетки, – посоветовала Элли.

– Ты это к чему?

– Я к тому, что мы могли немного побродить, отвлечься и остаться там. Слушай, это был мой единственный день отдыха от коммуны. Мог он продлиться дольше, чем сраный час? Такие разговоры я называю «Мир вращается вокруг Элли». Так называлось телешоу в моей голове, и к нему прилагались смеховые дорожки. «Это был мой единственный день отдыха» (смеховая дорожка). «Мог он продлиться дольше, чем сраный час?» (смеховая дорожка). Если бы у Элли Хеффнер начались панические атаки, Земля бы остановилась. А я что – а мне надо засунуть свои проблемы себе в задницу, потому что у нее единственный день отдыха. На фудкорте она пыталась заставить меня передумать, недовольно бурча, издавая разные звуки и корча рожи, но я просто собрала вещи и пошла к эскалатору. Там мне стало только хуже. Когда я спустилась, я не только не могла дышать, у меня кружилась голова и меня мутило. Тут справа от меня открылась дверь лифта, оттуда выехала коляска старика в бейсболке, и я потеряла контроль над собой.

Меня почти сбивала с ног одна мысль о будущем – и о том, что однажды мне придется рожать. Я знала, что Элли этого говорить нельзя. Она решит, что я либо тупая, либо выпендриваюсь, либо слишком остро реагирую на что-то нормальное. Я никогда не была уверена, что проживу достаточно, чтобы родить ребенка. К тому же, приносить новую душу в мир, пожирающий сам себя, казалось мне страшной глупостью. Не это ли чувствовала Дарла? Не казалось ли ей ошибкой принести меня в мир, каким видела его она, – в мир со страниц «Почему люди делают снимки»?

Когда старик выехал из лифта, все это пронеслось у меня в голове. И я сбежала через главный вход. И теперь везла нас домой по шоссе 422. И так далее.

– Ну что, успокоилась? Может, поедем куда-нибудь еще? – спросила Элли. Я припарковалась у «МакДональдса».

– Я не успокоилась, – ответила я. – Панические атаки – это серьезно. Тут мало просто успокоиться.

– Прости.

Я вздохнула:

– Если хочешь, съездим куда-нибудь еще. Мне просто надо немного отдохнуть от людей.

– Даже от меня?

– Даже от тебя.

У меня в голове что-то ломалось. Мне надо было немного побыть одной. Чтобы никто и ничто не нарушало моего покоя.

– Тогда высади меня в торговом центре и, не знаю, поезди одна, что ли. – Здесь была смеховая дорожка.

Не знаю, почему я так быстро и резко разозлилась. На самом деле, думаю, это было не слишком быстро. Все началось очень давно, я просто долго сдерживалась. А теперь во мне просто поднялась волна и вышла наружу словами:

– У Рика двое детей.

– Ты вообще о чем? – переспросила Элли.

 

 

– Просто погляди вокруг.

– Где вокруг?

– В коммуне твоей матери, – объяснила я. – Они там живут. Вернее, один из них.

Она посмотрела на меня так, как будто я ее ударила. В каком-то смысле я так и сделала. Информация – очень опасное оружие. Прах летучей мыши – очень опасный сосед по мозгу.

– Рику всего девятнадцать, – возразила Элли. – Могла бы врать поубедительнее. – Я промолчала. – Откуда ты знаешь? Ты видела? У кого?

– У Рика. Вчера вечером. На вечеринке. – Я кожей чувствовала яростный взгляд Элли, но она молчала. – Думаю, он спал и с другими женщинами в коммуне, – заметила я. Хотелось добавить: «Возможно, с твоей мамой тоже», но это было бы лишним. Пусть она сама об этом подумает.

– Да ну, бред.

– Ты сама видела его с мамой Рейчел, – напомнила я. Элли так разъярилась, что я почти видела идущий от нее пар:

– Глори, эта хрень не настоящая. Хватит уже в нее верить. – Пока я ехала через парковку торгового центра, стояла тишина. Потом Элли добавила: – Ты, наверно, просто завидуешь.

– Чему завидую?

– Я первой лишилась девственности.

– Это бред.

– Ты злишься, что я тебе не сказала, – продолжала Элли. – Но я не сказала тебе потому, что ты недостаточно взрослая, чтобы не завидовать мне.

– Ты понятия не имеешь, взрослая я или нет.

– Я знаю, что у тебя никогда не было парня. Так ведь? Тогда что ты вообще понимаешь?

– Элли, мне не нужен парень, чтобы думать головой.

– Ты просто завидуешь и пытаешься заставить меня расстаться с Риком. Я остановила машину у входа в торговый центр:

– Выходи.

– Признайся. – Я молча смотрела на нее. – Признайся, что просто завидуешь.

– Я не завидую. Дело вообще не во мне. Я просто сказала, что я увидела. У Рика двое детей. Больше ничего не знаю. Может, это бред. Может, все это бред, понимаешь? Мы выпили прах летучей мыши, в конце-то концов. Что я могу знать? Я просто говорю то, что видела.

Когда я сказала это, Элли уже наполовину вылезла из машины, и теперь она обернулась, чтобы что-то ответить, но я слегка придавила педаль газа, так что Элли просто закрыла дверь и ушла. По дороге к выезду с парковки я снова расплакалась. Сегодня был плохой день для того, чтобы плакать. Какого черта я вообще на этой неделе пускаю Элли в свою жизнь? Я хотела неделю свободы. Я немного поездила вокруг, чтобы слезы перестали пытаться меня покинуть. Потом я наконец доехала туда, куда хотела, – в главный зал библиотеки. Там я обратилась к библиотекарше и попросила показать мне книги о войне.

– Я изучаю туннели, – объяснила я. – В какой войне рыли туннели? Библиотекарь пожала плечами:

– Думаю, почти во всех.

– А как насчет Гражданской войны? – спросила я.

Библиотекарь порылась в компьютере и вручила мне распечатку про туннели в Виксберге, Миссисипи, во время Гражданской войны. Потом она отвела меня к шкафам и нашла мне две книги, одну о корейской войне, другую о вьетнамской, и в обеих были

 

86/156

 

 

туннели. Потом она добавила к этому диск с «Большим побегом» и отправила меня заполнять формуляр. Потом я нашла тихий уголок библиотеки и погрузилась в чтение. Туннели были очень, очень страшной штукой. Они могли осыпаться, в них можно было проникнуть с обеих сторон и загнать людей в ловушку. В них можно было устроить пожар. Я вообще была склонна к беспокойству и легкой клаустрофобии, так что от всего этого мне хотелось написать в штаны. Оставалось надеяться, что мои потомки не унаследуют моих глупых страхов.

Через два часа моя паническая атака давно прошла, а еще мне пришло сообщения с телефона-автомата в торговом центре, что Элли милостиво позволяет мне забрать ее и отвезти к следующему пункту нашей программы (здесь была смеховая дорожка). Я поехала в торговый центр и забрала ее, и она не сказала ни слова про Рика. Она не попросила прощения за то, что назвала меня завистливой и чуть ли не глупой. Она сказала только:

– Прости, что сказала тебе успокоиться. Я понимаю, что ты ничего не можешь с этим сделать.

– Спасибо.

– Хочешь где-нибудь пообедать?

– Не-а. Мне надо домой. Надо кучу всего переделать, а времени с выпускного не было.

– Хочешь, возьмем китайской кухни на вынос?

– Нет, спасибо.

Повисшее молчание не казалось мне неловким. Я не хотела нарушать его. Мне было нечего сказать.

– Я знаю, какой ребенок его, – наконец сказала Элли. – В смысле, Рика. – Она отвернулась к окну. – По волосам видно.

– Ага.

– И мальчику почти два года. То есть Рик давно уже со всеми спит.

– Ага.

– День, когда я отсюда уеду, точно будет лучшим в моей жизни, – объявила Элли.

– Прости, что так тебя огорошила, но, думаю, тебе стоило знать, – заметила я. – Возможно, я выбрала не лучший способ.

– Прости, что я столько всего наговорила, – ответила она. – Это была странная неделя.

– Есть немного.

Повисло неловкое молчание.

– Ты ведь не перестанешь со мной разговаривать после всего этого? – Здесь была смеховая дорожка.

– Не знаю.

– Нам друг без друга не справиться с летучей мышью, – заявила Элли.

– Не знаю, я много с чем справилась без твоей поддержки, – ответила я.

– И что это еще значит?

– Ровно то, что я сказала.

– И с чем ты справилась? У тебя был парень и ты мне не сказала? Я закатила глаза:

– Да при чем тут парень? Боже, да у тебя сдвиг какой-то! – Я снова разозлилась. – Слушай, делай что хочешь. Спи с Риком дальше. Выйди за него замуж. Мне плевать. Только сама себе покупай средство от вшей, ладно?

– Я не понимаю, через что тебе пришлось пройти, – повторила Элли. – Я просто спросила. Необязательно психовать.

– Ты не знаешь, через что я прошла? – Повисло очередное неловкое молчание.

 

 

– Ты мне не скажешь?

– Забудь, – отмахнулась я.

– Ты про свою маму и ее… самоубийство?

– Просто забудь, – повторила я.

– Я никогда не говорила с тобой о ней, потому что думала, что ты с этим справилась. Последнюю милю до дома я молчала. Если бы я открыла рот, из него появился бы дракон и спалил бы Элли, так что от нее осталась бы только горстка тупого, самовлюбленного, одержимого парнями пепла.