Люди все еще так делают

 

Настала пятница, и, похоже, Питер был искренне рад меня видеть. Я не хотела торопиться с выводами, но, кажется, мое общество ему нравилось. Я решила, что чем чаще мы будем видеться в июне, тем больше вероятность, что именно я окажусь родственной душой, которую он нашел в торговом центре в июне 2014 года.

– Сегодня одна?

– Ага.

Он показал пальцем на мою камеру. Сегодня утром я нацепила старый ремень от камеры, который нашла в чулане Дарлы. Папа одобрил. Он сказал, что рад, что вещи Дарлы снова в деле. Дарла вручную вышила на ремне бабочек.

– Ты фотографируешь? – спросил  Питер.

– Это часть моего проекта, – ответила я.

Питер улыбнулся прохожему. Потом поставил на доске крестик: прохожий на ходу читал что-то со смартфона и даже не поднял головы.

– Думаю, таких надо в отдельную группу, – заметила я. – Они же не просто так тебя игнорируют?

– Они знают, что я тут стою. Может, даже понимают, что я улыбаюсь. Они просто не поднимают глаз.

– Казалось бы, после видео с упавшей в фонтан женщиной в этом торговом центре так делать не надо.

– Слушай, людям нужна информация. Прямо здесь, прямо сейчас, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

– Это да. – Я подумала о том, как часто папа проверяет почту, хотя у него нет друзей и обычно ему приходит только спам с предложениями увеличить пенис, купить канадское лекарство, познакомиться в сети или якобы получить в подарок лобстера.

– А что ты фотографируешь? – спросил Питер.

– Не знаю, – ответила я. – Я просто вижу что-то и фотографирую. Никогда не планировала заранее.

– Можешь снять, как я улыбаюсь прохожим? – попросил Питер. – Я добавлю снимок к проекту. Может, оценку повысят.

Я кивнула ему на приближающихся прохожих и отошла назад и влево, чтобы снять затылки прохожих и Питера, который улыбается с планшетом в руке. Я сделала несколько кадров, как он улыбается, и еще несколько, на которых он делает пометки на планшете. Когда к нему подошли еще три женщины, я немного сдвинулась и сняла их тоже. Одна женщина улыбнулась в ответ. Она дождалась, пока ее подруги отойдут подальше, и спросила Питера, что он продает. Я стояла не так далеко и все слышала.

– Если бы ты торговал поцелуями, я бы один купила, – заметила она.

– Я ничем не торгую, – ответил Питер.

– Можно я дам тебе свой номер? – продолжала женщина.

Питер смутился, но взял номер и долго смотрел ей вслед. Она виляла бедрами и встряхивала платиновыми волосами, а когда нагнала подруг, она остановилась, и они все обернулись и хихикнули. Я с болью поняла, что в послании Питера могло говориться и о ней. На ней, конечно, не было написано «родственная душа Питера», но что я в таких вещах понимаю? Я просто девственница, которая любит платья на размер больше. И я все еще пыталась быть Дарлой, хотя и понимала, что я не Дарла и не вышиваю бабочек на ремнях.

 

 

– Ну как, есть хорошие кадры? – спросил Питер. Послание от Питера: «Он залезет в горящий дом на дереве, чтобы спасти ребенка. Он так быстро заберется на древо, что потом будут шутить, что он наполовину обезьяна. Он будет уже седым. Он полезет на дерево уже старым человеком. От отдаст спасенного ребенка матери и они пойдут через лес дальше к туннелям».

– Глори? – переспросил Питер.

– Да, пара отличных кадров найдется. Один с парнем, который вообще тебя не заметил, другой – как женщина дает тебе свой номер.

Питер снова смутился.

– Отлично, – ответил он. – Пришлешь мне, когда скачаешь? Я взяла камеру в руку и помахала ей:

– Это пленочная камера. Сначала надо проявить.

– А, – ответил Питер. – Не знал, что люди до сих пор так делают.

– Люди до сих пор так делают, – подтвердила я.

Питер встал, улыбнулся прохожему и поставил еще один крестик. Я оглядела растущую толпу посетителей:

– Пообедаем вместе? – спросила я.

– Не отвертишься.

Я вспомнила, что он любит цыпленка в кисло-сладком соусе. Может быть, женщина, давшая ему номер, идеально подходит ему из-за банальности. Может быть, они принадлежат к миру тех, кто ест цыпленка в кисло-сладком соусе, а я в команде любителей говядины кунь пао под острым соусом. Моя команда, наверно, лучше играет в пинг-понг и меньше болеет. Их команда, скорее всего, лучше одевается и покупает больше одежды. Ладно, хватит.

Я вдруг начала стыдиться своей камеры. Другие посетители пялились на меня. Их, кажется, корежило от одной мысли, что кто-то их сфотографирует. По-моему, когда у каждого камера встроена в телефон, это довольно странно. Зачем пугаться моей старомодной камеры, если кто-то может постоянно снимать вас, а вы даже не заметите? Я снимала только неодушевленные предметы: вывески, пустые скамейки, фонтаны, двери, кнопки лифтов.

– Привет! Это снова ты! – окликнул меня старик в бейсболке «USS Pledge», когда я собиралась выйти из лифта. – Моя подруга с кальцоне!

Я улыбнулась и помахала ему:

– Я вас искала!

– Что это у тебя? Настоящая камера?

– Canon AE1, – ответила я. – 1980 года. Ничего особенного.

– У меня когда-то была Leica. Обожаю старые камеры. В них есть какая-то магия.

– У мамы на чердаке таких две.

Я не сказала ему, что мама подарила мне камеру «Leica», когда мне было четыре года. Не знаю, почему.

– Ого! – воскликнул старик; ему явно нравилось разговаривать о камерах. – Откопай их и попробуй ими поснимать. Это просто нечто.

Я кивнула и не знала, что сказать дальше.

– Будешь сегодня есть кальцоне? – спросил старик.

– Конечно. Вы ждете друзей – или, может, поедим вместе?

– Ты приглашаешь меня на свидание? – подмигнул старик.

– Ага, – ответила я. – Почему бы и нет?

Он въехал в лифт, и я нажала на кнопку второго этажа.

 

 

 

Снайпер

 

– Хотите, помогу вам с коляской? – спросила я, когда мы подъехали ко второму

этажу.

– Я с 1951 года ездил на ней сам и не собираюсь прекращать, – ответил старик.

Мы постояли (он – сидя) в очереди за кальцоне, и я заказала себе с сыром и шпинатом, а он заказал без начинки, но попросил положить туда перца. Вот он, мой товарищ из команды любителей острого. Может быть, про пинг-понг я и ошиблась. Я отодвинула стул, чтобы старик мог поставить коляску к столу, мы открыли коробки с кальцоне и оставили их немножко остыть. Он попросил меня принести еще салфеток, и я принесла.

– Как так вышло, что ты все время здесь? – спросил он.

– У меня проект, – я показала на камеру.

– Летом? Для школы?

– Не, для меня. Вроде как я сама его выдумала.

– Умно, – кивнул старик. – Находишь, чем себя занять до школы. Сколько тебе, пятнадцать?

– Семнадцать. Только что закончила школу.

– Чем дольше живу, тем младше вы все выглядите, – заметил старик. – Клянусь, вчера видел девятилетку за рулем трактора с прицепом.

Я хихикнула.

– Можно пару вопросов о вашей кепке? – спросила я. – Я знаю, что один из кораблей под названием «USS Pledge» затонул в Корее. Это был ваш?

– Да ты издеваешься!

– В смысле?

– Твоим ровесникам плевать на Корею!

Я помотала головой и дожевала кальцоне:

– Это был миноносец, так? Утонул в 1950 году? – Старик расхохотался, как будто только что услышал самую смешную шутку в мире. Я решила, что сказала глупость и быстро исправилась: – Ну да, наверно, вы плавали на другом, том что был во Вьетнаме?

– Нет-нет, ты все правильно угадала. Мой корабль затонул в Корее. Меня вытащили из ледяной воды, и с тех пор я не чувствую ног. – Мой сын говорит, что всем твоим ровесникам начхать на войны минувших лет. Думаю, мой внук вообще ничего такого не знает.

– Вот оно как.

– Наверно, дело в том, что его вырастили в какой-то секте. Боюсь, им не очень-то разрешают самостоятельно думать. Какая глупость.

Я перестала жевать и посмотрела на него. Послание от старика с «USS Pledge»: «Его мать не хотела, чтобы он уходил на войну. Она считала, что это неправильно. До самой своей смерти она твердила, что он сам виноват в том, что остался без ног».

– В секте? Интересно, – заметила я. – Никогда не встречала сектантов.

Я не слишком задумывалась над его словами и сначала решила, что его внук живет где- нибудь далеко на западном побережье, а секта похожа на секту любителей единорогов, в которую ушла папина мать. Но потом я вспомнила, кто он такой и кто такой его внук.

– Думаю, – продолжал старик, – детей там учат только поудобнее сидеть на шее государства, потому что…

Я отложила кальцоне:

– Скажите, где эта секта? Там, около озера? Где много фургонов?

 

 

– Я раньше звонил в полицию и спрашивал, могу ли я хоть внука оттуда вызволить. Ага, как же.

– Как зовут вашего внука? – спросила я. Старик нахмурил брови:

– Ты ведь не из той секты, надеюсь?

– Нет.

– Его назвали Ричардом. В честь меня! Представь себе!

– Я его знаю, – ответила я. – Видела несколько раз. – Похоже, старику было больно слышать, что я знаю Рика лучше, чем он. – Если хотите, передам ему привет.

– Вот если бы ты его выкрала… – пошутил старик, с улыбкой жуя кальцоне. – Хотя можешь рассказать ему про миноносец и про то, почему у меня нет ног. Он вряд ли знает, и вряд ли мой придурковатый сын что-нибудь ему рассказал.

– Увижу его – расскажу, – пообещала я. Потом взяла в руки камеру. – Обычно я так не делаю, но можно я вас сфотографирую?

Он разрешил, и я сняла его под несколькими разными углами, потому что хотела запечатлеть каждое пигментное пятно и каждую морщинку. Для восьмидесяти с лишним лет он был очень симпатичным. Я так и сказала.

– Дразнить пенсионеров невежливо, – отозвался  он.

– Я не дразню. Наверняка в моем возрасте вы были красивым парнем.

– Если честно, у меня были страшные прыщи и плохая координация. Никогда не любил ни спорт, ни танцы. Зато хорошо понимал математику.

Я взглянула на него, отложив камеру, – и меня ударило чем-то неописуемым. Чем-то средним между посланием и панической атакой. От увиденного у меня закружилась голова, зарябило в глазах и замутило.

Послание от старика в коляске по имени Ричард с миноносца «USS Pledge»:

«В туннеле буду стоять я – Глори О’Брайан с белоснежными седыми волосами и в мужских камуфляжных штанах. Я буду стоять в туннеле, а он будет заполняться дымом. Со мной будет Питер, тоже седой и в камуфляже, и мальчик.

За нашими спинами будет стоять около двадцать изгоев в марлевых повязках для защиты от дыма. Перед нами встанет правая рука Недрика Святоши – мужчина из красного фургона. Он будет держать в руках огнемет. Мальчик, стоящий рядом с нами, будет его сыном. У него будут курчавые волосы и псориаз. Он будет босиком, потому что последние три года его мать жила на деревьях. Он узнает отца и будет умолять его не сжигать нас. Его отец все равно сожжет нас, потому что я буду лидером сопротивления и противником номер один.

Я Снайпер. Моя смерть куда важнее жизни какого-то внебрачного сына».

– Ты в порядке? – спросил кто-то. Я так и не поняла, кто.

– Глори? – раздался голос Питера. Я упала со стула на чьи-то руки.

– Вытащите бедную девочку на воздух, – посоветовал Ричард с «USS Pledge».

 

 

Я буду жить

 

Комната вращалась у меня перед глазами. Я видела, как стою в туннеле. Я видела мальчика. Огонь. Дым. Следующее, что я помню, – я открыла глаза и увидела, что сижу на полу рядом с Питером, держащим в руках пакет китайской еды. Когда я сказала, что более-менее пришла в себя, он помог мне сесть обратно за стол к Ричарду с «USS Pledge». Я объяснила, что у меня иногда бывают панические атаки, и попросила прощения. Я сидела за столом и не встречалась с ними глазами. Вскоре Ричард уехал, потому что ему надо было к окулисту. Он напомнил мне:

– Не забудь, как увидишь Ричарда-младшего, передать ему привет. Я по нему скучаю. Передашь?

Я сказала, что передам. Питер ел цыпленка с рисом, а я села и думала о своей роли в истории будущего. Все было довольно просто. В туннеле причинят вред мне, а не моему ребенку или внуку. Я буду старой женщиной, Питер будет стариком. А еще я буду лидером сопротивления. Я смотрела, как Питер ест рис пластиковой вилкой. Однажды мы поженимся. Я не тороплюсь. Я оглядела торговый центр. Однажды все умрут, и я тоже умру. Торопиться некуда. Надевая на шею ремень от камеры Дарлы, я наконец поняла, что я совсем не моя мать. Я никогда не суну голову в микроволновку, не запрусь в машине с включенным двигателем и не стану безголовым Биллом, который сделал из своих мозгов мрачную роспись потолка. Я буду жить. Я буду жить долго и плодотворно.

Я сфотографировала жующего Питера и улыбнулась ему. Возможно, я с ним заигрывала. Во всяком случае, полчаса назад я улыбалась ему совсем иначе. Сейчас я улыбалась ему, зная, что однажды он станет моим мужем. Не знаю, почему, но он вдруг посмотрел на меня совершенно по-другому. Наши взгляды встретились. И никакого послания. Странно. Я посмотрела прямо на Питера – зрачки в зрачки. Все еще ничего.

– Что ты там высматриваешь? – спросил он.

– Ну… тебя? – ответила я. Все еще никаких посланий.

Я сказала, что хочу сладкого, дошла до Señor Burrito и заказала порцию жареного мороженого. По пути я встретилась глазами с тремя людьми и не получила ни одного послания. Никаких посланий от пожилого мужчины, всегда работающего в Señor Burrito. Ни оного послания от женщины, вышедшей из парикмахерской пообедать. Вернувшись, я снова заглянула Питеру в глаза. И снова ничего не увидела. Мы съели мороженое пополам и почти ничего не говорили за едой. Небо ответило на мои молитвы. Летучая мышь исчезла.

 

 

Вот и все

 

Пока я доедала свою часть мороженого, Питер улыбался прохожим.

– Что ты думаешь о сектах? – спросила я.

– Я… ну, в целом я против них. – Я промолчала. – А почему ты спрашиваешь?

– Мне кажется, что Элли выросла в секте. То есть Ричард… ну, с которым я обедала… думает, что она живет в секте.

– Ясно.

– Мне всегда казалось, что секта – это что-то более масштабное, как у Джима Джонса в Джонстауне или что-то такое, – призналась я. Я прочла про Джима Джонса в восьмом классе. Он убил около тысячи человек, а газеты обставили дело так, как будто это было массовое самоубийство. Джим Джонс посмеялся последним.

– Да ну, бред, – отмахнулся Питер. – Вы же живете через дорогу, так? Ты бы, наверно, заметила, что у них секта, так?

– Не знаю. Да, наверно, заметила бы.

Попрощавшись с Питером, я решила вести себя с ним так, как будто мы знаем друг друга всю жизнь. Он, видимо, тоже так решил. Он спросил, увидимся ли мы завтра, и я сказала, что скорее всего, но в случае чего позвоню. Питер улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. А по дороге домой я попыталась представить себе Жасмин Блю основательницей секты.

Получалось неубедительно. Если Жасмин Блю Хеффнер считала атомной бомбой микроволновку, интересно, что она думала о проявителе HC-100 или, хуже того, о фиксаторе, на 97% состоящем из гидрохинона? Она наверняка считала чулан Дарлы газовой камерой, а меня – самоубийцей, радостно входящей туда, как в душ, рука об руку с мамой. Если Жасмин Блю рассылала мужчинам свои обнаженные фотографии – как бы она ответила на последний вопрос Дарлы? Зачем, по ее мнению, люди делают снимки?

Или, если точнее, зачем люди снимаются обнаженными? Чтобы навсегда запомнить этот момент? Момент, когда их бедра еще по-потребительски идеальной формы, волосы уложены по-потребительски тщательно, а тело выглядит точь-в-точь как в журналах, которые скупают потребители? С сегодняшнего дня никто не переубедит меня в том, что в глубине души Жасмин тот еще потребитель. Она скоро лопнет от своего потребления, а никто в коммуне и не подозревает. Ричард с «USS Pledge» был прав – возможно, в каком- то смысле коммуна была сектой, вернее, культом личности. Жасмин решала, когда дети закончат школу. Она решала, когда люди делают все что угодно: устраивают вечеринки при звездах, уезжают с палатками, устраивают митинги. Но я не видела, чтобы она начала проповедовать, как Джим Джонс в Джонстауне. Я не представляла, как она

кого-то убивает. Я не думала, что она пользуется своей властью, чтобы устроить кому- нибудь травлю. Жасмин просто хотела, чтобы ей восхищались. Вот и все. В конце концов, кто из нас этого не хочет?