СКАЗКА О РУКАХ ГОСПОДА БОГА

Райнер Мария Рильке

ИСТОРИИ

О ГОСПОДЕ БОГЕ

Г.

 

Перевод с немецкого Е. Борисова.

 

 

ИСТОРИИ О ГОСПОДЕ БОГЕ

 

Дорогая подруга, когда-то я вложил эту книгу в Ваши руки, и Вы полюбили ее, как никто прежде. Так я привык думать, что она принадлежит Вам. Позвольте мне поэтому не только в Вашу собственную книгу, но и во все книги этого нового издания вписать Ваше имя; вписать: Истории о Господе Боге принадлежат Эллен Кай.

 

Райнер Мариа Рильке.

Рим, апрель 1904.

 

Эллен Кай (Кей) (1849-1926) – шведская писательница, приятельница Рильке.

СКАЗКА О РУКАХ ГОСПОДА БОГА

 

Недавно утром я повстречал фрау соседку. Мы поздоровались.

– Чудесная осень! – сказала она, чуть помолчав, и взглянула на небо. Я сделал то же самое. Утро было и в самом деле необычно светлым и радостным для октября. Вдруг мне пришла в голову одна мысль:

– Чудесная осень! – воскликнул я и слегка всплеснул руками. Фрау соседка одобрительно кивнула. В это мгновение я смотрел на неё. Её доброе, румяное лицо качнулось так мило. Оно было очень ясное, лишь около губ и на висках пролегли маленькие тёмные складки. Откуда они у неё? Тут я спросил, почти непроизвольно:

– А что Ваши маленькие дочки? Складки на её лице разгладились было, но через секунду выступили вновь, ещё темнее, чем прежде.

– Здоровы, слава Богу, но... – фрау соседка продолжила свой путь, и я шел теперь слева от неё, как и полагается. – Видите ли, они обе теперь в том возрасте, когда Дети целый день спрашивают. Да что там день – вплоть до глубокой ночи!

– Да, – пробормотал я, – такой возраст... Но она не позволила себя прервать:

– И не то чтобы: куда едет эта повозка? сколько в небе звезд? и больше ли десять тысяч, чем много? – ещё и совсем другие вещи! Например, говорит ли Господь Бог по-китайски? или: как выглядит Господь Бог? Без конца о Господе Боге! Но много ли об этом известно?

– Нет, конечно, – согласился я, – есть лишь известные догадки...

– Или вот о руках Господа Бога – ну что тут будешь делать...

Я посмотрел фрау соседке в глаза.

– Позвольте, – сказал я осторожно, – Вы говорите – руки Господа Бога, не так ли?

Соседка кивнула. Кажется, она немного удивилась.

– Да, – продолжал я, – о руках мне как раз таки кое-что известно. Случайно, – поспешил я прибавить, заметив, как поднимаются её брови, – совершенно случайно: просто однажды мне... Словом, – закончил я, решившись, – я хочу рассказать Вам, что знаю. Если у Вас есть минута времени, я провожу Вас до дома, этого как раз хватит.

– Охотно, – сказала она, когда я наконец дал ей возможность вставить слово, всё ёще удивлённая, – но, может быть, Вы расскажете это самим детям?

– Чтобы я рассказывал самим детям!? Нет, дорогая фрау, так не пойдёт, ни в коем случае. Видите ли, когда мне приходится говорить с детьми, я тут же теряюсь. Само по себе это не страшно. Но дети могут истолковать моё замешательство так, будто я чувствую себя обманщиком... А так как для меня очень важно, чтобы моя история звучала правдиво, то лучше бы Вы пересказали её детям, к тому же Вам наверняка это удастся много лучше, чем мне. Вы сделаете её связной и красивой, я же изложу вкратце лишь голые факты. Идёт?

– Что ж, хорошо, – рассеянно пробормотала соседка. Я немного подумал, с чего начать.

– В начале... – Но тут же спохватился. – Вам, полагаю, уже известно многое из того, с чего я начал бы рассказывать детям. Например, сотворение...

Возникла довольно долгая пауза. Затем:

– Да... И в седьмой день... – В голосе милой фрау послышалось воодушевление.

– Стоп! – воскликнул я, – надо помнить и предыдущие дни, потому что речь пойдёт именно о них. Итак, Господь Бог начал, как известно, свою работу с того, что создал землю, отделил её от воды и повелел быть свету. Затем с поразительной быстротой вылепил вещи – я так думаю, это были настоящие большие вещи, как-то: горы, скалы, первое дерево и по его образцу ещё много деревьев.

Я уже несколько минут слышал за нами шаги, которые не догоняли нас и не отставали. Это сбивало меня с мысли, и я, запутавшись в истории сотворения, продолжал так:

– Эту быструю и успешную деятельность можно представить, только если иметь в виду, что лишь после долгого, глубокого раздумья, когда в его голове всё уже было готово, Он приступал...

Тут наконец шаги поравнялись с нами, и довольно-таки противный, липкий голос приклеился к нашему разговору:

– О, Вы говорите, должно быть, о господине Шмидте, прошу прощенья...

Я сердито посмотрел на новую попутчицу, но фрау соседка сильно смутилась:

– Хм, – кашлянула она, – да... то есть... мы говорили именно, в определенном смысле...

– Чудесная осень, – сказала вдруг наша непрошеная собеседница как ни в чём не бывало, и её маленькое красное лицо лоснилось.

– Да, – услышал я ответ моей соседки, – Вы правы, Фрау Хюпфер, осень на редкость хороша!

Затем они попрощались. Фрау Хюпфер всё ещё улыбалась:

– И поцелуйте за меня малюток!

Однако моя милая соседка её уже не слушала; ей всё же было любопытно узнать мою историю. Но я проговорил самым суровым голосом:

– Теперь вот я уже не помню, на чем мы остановились.

– Вы говорили что-то про Его голову, то есть... – Фрау соседка покраснела.

Я был изрядно всем этим уязвлён и поэтому стал рассказывать быстро:

– Ну, так вот, пока были сотворены одни только вещи, Господу Богу, видите ли, незачем было всё время смотреть на землю. Там не могло случиться ничего особенного. Ветер, конечно, уже бродил над горами, которые так похожи были на тучи, давно ему знакомые, но всё ещё с некоторым недоверием избегал прикасаться к вершинам деревьев. И Господу Богу это очень нравилось. Вещи Он создал, так сказать, во сне, и только когда дело дошло до животных, работа Его заинтересовала; Он склонился над нею и лишь изредка поднимал Свои широкие брови, чтобы бросить взгляд на землю. А приступив к человеку, Он и совсем забыл о ней. Не знаю, до какой хитроумной части тела Он уже дошел, когда возле Него зашелестели крылья. Какой-то ангел, пролетая мимо, пел: «Ты, о всеведущий...»

Господь Бог испугался. Ведь Он ввёл ангела во грех, потому что тот пропел неправду. Бог-Отец быстро взглянул вниз. И действительно, там уже произошло нечто, что едва ли можно было исправить. Маленькая заблудившаяся птичка металась над землей, словно в испуге, и Бог не в силах был помочь ей вернуться домой, потому что не знал, из какого леса прилетело бедное создание. Он сильно рассердился и сказал: «Пусть птицы сидят там, где я их посадил». Но тут же вспомнил, что дал им по просьбе ангелов крылья, – ангелам хотелось, чтобы и на земле были существа, похожие на них, – и от этого стал ещё сумрачнее. В таком настроении самое лучшее – работа. И вернувшись к сотворению человека, Бог вскоре снова повеселел. Перед Ним были, словно зеркала, глаза ангелов. Он вымерял в них Свои собственные черты и медленно и осторожно лепил из комка глины у Себя на коленях первое человеческое лицо. Лоб Ему удался. Куда труднее было проделать симметричные ноздри. Он все ниже склонялся над работой, пока над Ним снова не послышался шелест. Он взглянул наверх – тот же самый ангел кружил возле Него; гимна на этот раз не было слышно, потому что из-за его лжи мальчишка онемел, но по его губам Бог увидел, что он по-прежнему поёт: «Ты, о всеведущий». Тут подошел святой Николай, который пользуется особой благосклонностью Бога, и пробурчал в свою огромную бороду. «Твои львы сидят смирно, спеси-то в них, надо сказать, предостаточно. Но вот одна маленькая собачонка носиться по самому краю земли, терьер, видишь ли, как бы ему не свалиться». И действительно, Бог увидел, как какое-то маленькое белое существо, словно солнечный зайчик, беззаботно скачет где-то в Скандинавии, где земля уже довольно опасно закругляется. Он изрядно опять рассердился и бросил святому Николаю, что если ему не по нраву Его львы, пусть попробует сделать своих. Тогда святой Николай молча повернулся и вышел из небес, хлопнув дверью так что одна звезда сорвалась и упала – прямо терьеру на голову. Это было уже из рук вон плохо, но Господу Богу пришлось признать, что Он один во всём виноват, и Он решил впредь не спускать с земли глаз. И стало так. Он поручил работу Своим рукам, которые ведь тоже по-своему мудры, и хотя Ему было очень любопытно узнать, каким окажется человек. Он все же неотрывно глядел вниз, на землю, на которой теперь, как назло, не желал шелохнуться ни один листик. Но чтобы иметь хоть какое-то утешение после всех неурядиц, Он повелел Своим рукам показать Ему человека, прежде чем отпускать его в жизнь. Он без конца нетерпеливо спрашивал, как дети, когда играют в прятки: всё? всё? Но в ответ слышал лишь шорох разминаемой глины. Вдруг Он увидел, как через всё пространство что-то упало, что-то непонятное, и, судя по направлению, оно падало из того места в небе, где сидел Он. Охваченный мрачным подозрением, Он кликнул свои руки. Они явились к Нему, заляпанные глиной, разгорячённые и дрожащие. «Где человек?» – крикнул Он. Тут десница набросилась на шуйцу; «Это ты его выпустила!» – «Очень мило, – закипятилась шуйца, – ты же вечно все делаешь одна, а меня ни к чему даже не подпускаешь». – «Но ты же только что его держала!» – Десница уже замахнулась было, но вовремя опомнилась, и обе руки закричали, перебивая друг друга: «Он был такой нетерпеливый, этот человек. Он все время порывался жить. Мы никак не могли с ним сладить – конечно, мы обе не виноваты». Но Господь Бог рассердился не на шутку и оттолкнул руки прочь, чтобы они не заслоняли Ему землю: «Всё, Я вас больше не знаю, делайте теперь, что хотите». И они попробовали было что-нибудь сделать, но что бы они ни делали, им удавалось лишь начало. Без Бога ведь ничего не завершишь. А потом они, наконец, устали. Теперь они целыми днями простаивают на коленях и каются, – по крайней мере, так говорят. Нам же кажется, что Господь Бог отдыхает, а Он просто сердит на свои руки. Так что седьмой день всё ещё продолжается.

Я на секунду замолчал, и фрау соседка очень разумно этим воспользовалась:

– И Вы думаете, они никогда не помирятся?

– Ну что Вы, – сказал я, – во всяком случае, хотелось бы надеяться.

– И когда это может произойти?

– Видимо, когда Бог узнает, как выглядит человек, которого против его воли покинули руки.

Фрау соседка подумала немного, потом рассмеялась:

– Но для этого же Ему достаточно только взглянуть вниз!

– Простите, – сказал я учтиво, – Ваше замечание свидетельствует о Вашем остроумии, но история ещё не закончилась. Так вот, когда руки удалились, и Бог снова окинул взглядом землю, опять-таки прошла минута, или, скажем, тысячелетие, что, как известно, одно и то же. Вместо одного человека был уже миллион. Но все они были теперь одеты. А поскольку мода в те времена была прямо-таки ужасна и к тому же нещадно обезображивала лица, то у Бога сложилось совершенно неверное и (не хочу скрывать) очень неблагоприятное представление о людях.

Фрау соседка хмыкнула, но я не дал ей возразить и с особым нажимом заключил:

– Поэтому совершенно необходимо, чтобы Бог узнал, каковы люди на самом деле. И надо радоваться, когда находятся такие, что говорят Ему...

Фрау соседка радоваться не спешила:

– И кто бы это мог быть, скажите на милость?

– Дети, конечно, а кроме того иногда те люди, которые рисуют, пишут стихи, строят...

– Что строят, церкви?

– И церкви, и всё, что угодно.

Фрау соседка медленно качала головой. Многое показалось ей очень и очень странным. Мы уже прошли её дом и теперь не спеша возвращались обратно.

Вдруг она развеселилась:

– Ну что за вздор, ведь Бог же всеведущ. Он же должен был точно знать, откуда, к примеру, прилетела та маленькая птичка.

Она торжествующе посмотрела на меня. Я, должен признаться, слегка растерялся. Но когда я собрался с мыслями, мне удалось сделать чрезвычайно серьёзное лицо.

– Дорогая фрау, – сказал я учительским тоном, – это, собственно, не более, чем история. И чтобы Вы не подумали, что это лишь отговорка (она, разумеется, энергично запротестовала), я скажу Вам ещё два слова: Бог обладает всеми качествами, это бесспорно. Но прежде, чем Он смог, условно говоря, приложить их к миру, они все казались Ему единой могучей силой. Не знаю, ясно ли я выражаюсь. Но вот перед лицом вещей Его способности специализировались и возросли до определенной степени – до степени долга. Ему нелегко было охватить взором их все сразу. Ведь существуют же конфликты. (Между прочим, я говорю всё это только Вам, Вы ни в коем случае не должны пересказывать это детям.)

– Ну, вот ещё, – заверила моя собеседница.

– Видите ли, если бы ангел, пропевший «Ты, о всеведущий», пролетел мимо, всё было бы иначе...

– И Ваша история была бы не нужна?

– Конечно, – подтвердил я и хотел уже попрощаться.

– А Вы знаете это совершенно точно?

– Я знаю это совершенно точно, – повторил я чуть ли не клятвенно.

– Тогда мне будет что рассказать сегодня детям.

– Я бы и сам с удовольствием послушал. Прощайте. – Прощайте, – ответила она, но тут же снова повернулась ко мне:

– Но почему же именно этот ангел...

– Фрау соседка, – прервал я её, – теперь я вижу, что Ваши милые девочки вовсе не потому так много спрашивают, что ещё дети.

– Почему же? – спросила моя соседка с любопытством.

– Ну, доктора говорят, есть некая наследственность... Моя фрау соседка погрозила мне пальцем. Но мы расстались, конечно, друзьями.

Когда я позже (после довольно долгого, к слову сказать, перерыва) вновь повстречал фрау соседку, она была не одна, и я не мог узнать, рассказала ли она девочкам мою историю и с каким успехом. Мои сомнения разрешило письмо, которое я получил вскоре после этого. Поскольку отправитель не давал мне позволения его публиковать мне придётся ограничиться пересказом его окончания из которого без труда можно понять, кто его автор. Оно заканчивается словами: «Я и ещё пять других детей, потому что я тоже с ними».

Я отвечал, сразу же по получении письма, следующее:

«Дорогие дети, я охотно верю, что вам понравилась сказка о руках Господа Бога; мне она тоже нравится. И всё-таки я не могу к вам прийти. Не сердитесь из-за этого. Кто знает, понравлюсь ли вам я. У меня некрасивый нос, а если к тому же на его кончике, что случается то и дело, вскочит красный прыщик, то вы всё время будете рассматривать это пятнышко, удивляться ему, и совсем не станете слушать, что будет говориться чуть ниже под ним. А может быть, вы начнёте даже фантазировать об этом прыщике. Все это не для меня. Поэтому я предлагаю другой выход. У нас есть (даже не считая вашу маму) много общих друзей и знакомых, которые уже не дети. Вы вскоре узнаете, о ком я говорю. Время от времени я буду им рассказывать какую-нибудь историю, и благодаря их участию она дойдёт до вас ещё более прекрасной, чем если бы её рассказал я сам. Потому что среди этих наших друзей есть самые настоящие большие поэты. Я пока не открою вам, о чем будут мои истории. Но поскольку вас ничто так не занимает и ничто так не близко вашему сердцу, как Господь Бог, я обещаю вам при любой возможности вставлять в них, что я о Нём знаю. Если же что-то окажется неверным, то напишите мне ещё одно милое письмо или передайте через вашу маму. Ведь очень может быть, что я в чём-то ошибаюсь, потому что с тех пор, как я узнал самые лучшие истории, прошло много времени, и мне пришлось увидеть ещё и другие, далеко не такие прекрасные. В жизни так бывает. Но всё же жизнь – великолепная вещь: об этом тоже частенько будет идти речь в моих историях. За сим – всего вам хорошего.
Я, один человек, но тоже лишь потому, что и я с вами».

 

 

НЕЗНАКОМЕЦ

 

Один незнакомый человек написал мне письмо, не о Европе написал мне незнакомый человек, не о Моисее, не о больших пророках, равно как и не о меньших, не об императоре России и не о царе Иване Грозном, его ужасном предшественнике. И не о бургомистре или соседе сапожнике, не о близлежащем городке, не о дальних городах; и даже лес, в котором бродят косули и где я пропадаю каждое утро, не показывается в его письме. Ничего не рассказывает он мне и о своей матушке или о сестрах, которые, конечно, давно замужем. Видимо, его матушка уже умерла, – иначе как бы могло случиться, что на четырех страницах письма я не нахожу ни одного упоминания о ней? Он оказывает мне большее, несравненно большее доверие, он делает меня своим братом – он говорит со мной о своей беде.

Вечером незнакомец приходит ко мне. Я не зажигаю лампу, лишь помогаю ему снять пальто и приглашаю его попить со мной чаю, потому что как раз в это время я пью свой вечерний чай. Ведь если у тебя в гостях близкий друг, незачем слишком заботиться о приличиях. Когда мы уже садимся за стол, я замечаю, что мой гость чем-то обеспокоен: в его взгляде затаился страх, и его руки дрожат.

– Верно, – говорю я, – вот это письмо для Вас. И принимаюсь разливать чай.

– Вам с сахаром? Может быть, с лимоном? В России я научился пить чай с лимоном. Попробуете?

Затем я зажигаю лампу и ставлю её в дальний угол на возвышение – так, чтобы были, собственно, сумерки, лишь немного смягченные теплым розоватым светом. И лицо моего гостя тоже становится спокойнее и мягче, словно лицо хорошего знакомого. Я ещё раз приветствую его:

– А знаете, я давно уже ждал Вас. – И прежде, чем незнакомец успел удивиться, поясняю:

– Я знаю одну историю, которую я не мог бы рассказать никому, кроме Вас. Не спрашивайте, почему так, скажите только, удобно ли Вам сидеть, достаточно ли сладок чай и хотите ли Вы послушать эту историю?

Мой гость улыбнулся. Потом просто ответил:

– Да.

– Три раза «да»?

– Три раза.

Мы оба откинулись на спинки кресел, так что наши лица оказались в тени. Я отодвинул мою чашку, порадовался золотистому отблеску чая, медленно вновь забыл эту радость, затем спросил:

– Вспоминаете ли Вы ещё о Господе Боге? Незнакомец задумался. Его глаза смотрели далеко в темноту и с их двумя маленькими пятнышками света в зрачках напоминали две длинные аллеи в разросшемся парке над которым широко распростерлось лето и солнце. Они точно так же начинаются под сумеречным сводом ветвей тянутся через сужающуюся темноту и заканчиваются мерцающей в отдалении точкой – выходом в намного, может быть, более светлый день. Пока я думал об этом, он сказал – медленно и словно бы неохотно слыша собственный голос:

– Да, я ещё вспоминаю о Господе Боге.

– Хорошо, – сказал я благодарно, – потому что моя история как раз о Нём. Но сперва скажите мне ещё вот что: разговариваете ли Вы иногда с детьми?

– Бывает, во всяком случае, мимоходом.

– Тогда Вам, может быть, известно, что из-за безобразного непослушания Его рук Богу так и не довелось узнать, как, собственно, выглядит готовый человек?

– Я где-то слышал об этом, не знаю только, от кого, – ответил мой гость, и я увидел, как по его лицу пробежали неясные воспоминания.

– Всё равно, – прервал я их, – послушайте дальше. Много времени терпел Бог эту неизвестность. Ведь терпение Его велико, как Его могущество. Но однажды, когда между Ним и землёй много дней стояли плотные облака, так что Он почти не знал уже, не приснилось ли Ему всё – мир и человек и время, – Он кликнул Свою правую руку, которая так давно была изгнана из Его взгляда и трудилась, склонившись над мелкими второстепенными тварями. Она с готовностью предстала перед Ним: она думала, что Бог теперь наконец-то простит её. И в самом деле, когда Бог увидел её, её красоту, юность и силу. Ему захотелось помириться с ней. Но Он тут же спохватился и, глядя в сторону, приказал: «Ты отправишься на землю. Ты примешь облик, который видела у человека и обнажённой поднимешься на гору, так чтобы я мог хорошенько тебя рассмотреть. Перво-наперво, как только спустишься на землю, подойди к молодой женщине и скажи ей, но очень тихо: я хочу жить. Тогда вокруг тебя возникнет малая темнота, потом большая – она называется детством, – а потом ты станешь человеком и поднимешься на гору, как Я тебе приказал. Всё это займет лишь мгновенье. Ступай».

Десница попрощалась с шуйцей, при этом называла её многими ласковыми именами и даже, как уверяют, вдруг склонилась перед ней и воскликнула: «О Святой Дух!» Но уже подошел апостол Павел, отнял у Господа Бога правую руку и передал её ангелу-хранителю, который унес её, завернув в свои широкие одежды. Бог же левой рукой закрыл рану, чтобы кровь не хлынула на звезды и не пролилась оттуда скорбным дождем на землю. Чуть погодя Бог, Который внимательно следил за всем, что происходило внизу, заметил, что возле одной горы собралось необычно много чем-то встревоженных людей в железной одежде. И Он стал ждать, чтобы туда поднялась Его рука. Но там появился лишь какой-то человек в красном, как Ему показалось, плаще; он волочил на себе что-то черное, раскачивающееся из стороны в сторону. В тот же миг Его левая рука, которая сдерживала Его открытую кровь, всполошилась и, прежде чем Он успел ей помешать, соскочила со своего места и заметалась, как помешанная, меж звёздами, вопя: «О несчастная десница! И я никак не могу ей помочь!» Она отчаянно билась, стремясь отделиться от плеча. А вся земля стала красной от крови Бога, и уже невозможно было разглядеть, что там происходит. Бог тогда чуть не умер. Из последних сил Он призвал обратно свою десницу; она пришла бледная, дрожащая, и легла на своё место, словно больной зверь. Но даже шуйце, которой ведь уже было кое-что известно, поскольку она узнала там на земле десницу Божию, когда та в красном плаще всходила на гору, – даже шуйце не удалось выведать у неё, что происходило на горе дальше. Видимо, это было что-то очень страшное. Потому что десница Бога до сих пор ещё не оправилась и страдает от воспоминаний не меньше, чем от Божьего гнева, ибо Бог всё ещё не простил свои руки.

Я остановился и перевёл дыхание. Незнакомец закрыл лицо ладонями. Мы долго сидели молча. Потом незнакомый человек сказал голосом, который я знаю уже давно:

– Почему же Вы рассказали эту историю именно мне?

– Кто бы ещё её понял? Вы пришли ко мне не по службе, без чина, безо всякого земного титула, почти без имени. Когда Вы вошли, было темно, но я все же заметил в Ваших чертах сходство...

Незнакомый человек вопросительно посмотрел на меня – Да, – ответил я его тихому взгляду, – я часто думаю, что Божья рука, может быть, снова в пути...

Дети узнали эту историю, и, очевидно, им рассказали её так, что они смогли понять всё, потому что им нравится эта история.