Новая религиозность: к определению понятия

Понятие "новая религиозность" и его производные ("новые религии", "новое религиозное сознание", "новые религиозные движения", "нетрадиционная религиозность" и т.д.) широко используется в современных гуманитарных науках (прежде всего, в религиоведении и культурологии). Так, по словам П.С. Гуревича, "феномен нетрадиционной религиозности - одно из характерных явлений современной духовной жизни. Суть его состоит в распространении вероучений, не связанных с привычными, традиционными религиями. Спектр этих увлечений довольно широк. Не случайно по-разному обозначаются они и в культурологии: "внеисповедная религиозность", "светский гуманизм", "эзотерическая (т.е. предназначенная для посвященных) культура", "бунтарские духовные искания", "внеконфессиональная (т.е. внеисповедная) религиозность". Эти термины не все точны и удачны…"¹⁷⁰ Сам П.С. Гуревич предпочитает пользоваться понятием "новые религии"; но, на наш взгляд, правомернее говорить о "новой религиозности"¹⁷¹ .

Однако сам этот термин "новым" назвать нельзя. Выражение "новое религиозное сознание" использовали еще русские мыслители Серебряного века (Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, Н.А. Бердяев и др.), вдохновленные идеями всеединства и богочеловечества В.С. Соловьева. Для них это было, прежде всего, движением за возрождение христианства, его освобождением от догматизма и примирением со светской культурой. Например, Бердяев резко выступает "против трех исторических сил, трех могучих течений, сходящих со сцены и вступающих на сцену истории: 1) против старой, омертвевшей церкви, старого, остановившегося религиозного сознания и освященной им государственности, 2) против позитивизма и атеизма, старого рационалистического сознания и освященной им социал-демократической лжерелигии, 3) против анархического иррационализма, хаотической мистики и основанного на них общественного нигилизма" и противополагает им "новое религиозное сознание, условно именуемое неохристианством"¹⁷² . Заметим, что современная новая религиозность скорее относится к "хаотической мистике", столь нелюбимой Бердяевым. Тот же автор указывает и на приближение эпохи "нового средневековья", по сути своей религиозной¹⁷³ .

Но здесь важно отметить, что это "новое средневековье" предполагает не столько возрождение "традиционных" религий, прежде всего христианства (хотя Бердяев на это очень надеялся), сколько торжество магии, мистики и оккультизма. "Для наступления нового средневековья характерно также распространение теософических учений, вкус к оккультным, наукам, возрождение магии. Сама наука возвращается к своим магическим истокам, и скоро окончательно выявится магический характер техники. Религия и знание вновь приходят в соприкосновение, и рождается потребность в религиозном гнозисе. Мы опять вступаем в атмосферу чудесного, столь чуждую новой истории, опять возможна станут белая и черная магии. Опять возможны станут страстные споры о тайнах божественной жизни. Мы переходим от душевного периода к духовному периоду"¹⁷⁴ .

По мысли же О. Шпенглера, у истоков рождения любой культуры стоит мифологическая эпоха, к мифу же и возвращается культура, переживающая свой закат. "Аналитический", рациональный тип культуры находится в промежуточной зоне между изначальной мифологией и мифологией заката. Возвращение культуры в фазе ее сумерек к мифу - это эпоха "второй религиозности": "…От скепсиса путь ведет ко "второй религиозности", которая не предшествует культуре, а идет вслед за ней"¹⁷⁵ .

Как и Н. Бердяев, П. Сорокин предсказывает смену господствующего на протяжении Нового времени чувственного типа культуры идеациональным или идеалистическим типом, указывая при этом на современный "рост неинституционализированной религиозности и интенсивный поиск основополагающей реальности и высших ценностей"¹⁷⁶ .

Такие мыслители как, например, А. Тойнби и М. Элиаде¹⁷⁷ довольно позитивно оценивают роль нетрадиционной религиозности (в частности, восточного мистицизма) в современной западной культуре. Т. Роззак и Т. Лири - апологеты "контркультуры" 1960-х гг. - заявляют, что мистика и психоделика может спасти от катастрофы технократическое западное общество¹⁷⁸ . Подобные же утверждения характерны и для представителей движения "New Age" ("Новой эры", "Нового века") - например, для М. Фергюсон, Ф. Капры, Ш. Маклейн¹⁷⁹ .

Среди западных исследователей религии, изучавших интересующую нас проблему, следует назвать А. Баркер, М. Баха, П. Бергера, Р. Беллу, Э. Бенца, С. Брюса, У. Бэйнбриджа, Дж. Бэкфорда, Э. Вандерхилл, Ч. Глока, Г. Казанову, К. Кэмпбелла, М. Кюльхенштейна, Дж. Нидлмана, Дж. Салиба, Р. Старка, Б. Уилсона, Р. Уоллиса, Р. Элвуда¹⁸⁰ . Изучение новой религиозности указанными авторами (список которых далеко не полон) ведется в двух основных направлениях: изучение новых религиозных движений (т.е., институциональных форм новой религиозности) и изучение современных тенденций социокультурной динамики религиозности, причем приоритет обычно отдается именно первому направлению. Впрочем, это же характерно и для отечественных исследований феномена новой религиозности.

Так, Л.Н. Митрохин, описывая новые религиозные движения, пишет, что их общепринятой классификации и терминологии не существует; сам же он предпочитает использовать понятие "культы" или религии "Нового века"¹⁸¹ . Автора действительно больше интересуют "культы", т.е. организованные религиозные группы, т.е. лишь одно из множества проявлений новой религиозности: "…С одной стороны, существуют группы, которые один-два раза в неделю собираются для проведения коллективных мероприятий. С другой - имеются жесткие деспотические объединения, последователи которых живут в особых общинах под бдительным контролем своего лидера. Именно такие организации мы выделяем как "культы"…"¹⁸² .

П.С. Гуревич, как мы уже говорили, для описания феномена новой религиозности использует различные понятия - от "новых религий" и "нетрадиционной религиозности" до "неокультомании" и "современных форм мистицизма"¹⁸³ . Анализируя причины появления новых религий и культов, автор указывает, в частности на кризис современного буржуазного общества. Техническая модернизация и дегуманизация общества вызывают протестные настроения (особенно в молодежной среде), приводящие к росту иррационализма и тяге к мистике. При этом "неокультомания" может выходить не только за рамки институциональных религий, но и за пределы религии (как подсистемы культуры) вообще.

О современном возрождении мистицизма говорит В.С. Поликарпов, полагая, что попытка синтеза науки и мистицизма служит для приспособления религии к требованиям современной эпохи. На широкое распространении мистики (подразумевая под мистикой вневероисповедные формы религиозности) указывают А.Ю. Григоренко и В.Ф. Миловидов¹⁸⁴ .

О существовании "чрезвычайно обширной совокупности различных направлений нетрадиционной религиозности в современном капиталистическом мире" говорит Е.Г. Балагушкин и выделяет в ней три наиболее общие группы: "собственно религиозную (нетрадиционные для Запада восточные секты и неохристианство), оккультно-мистическую и квазирелигиозную (мистифицированная психотерапия)"¹⁸⁵ . Автор дает следующее определение этому феномену: "При всей разнородности состава нетрадиционных религий они все же представляют собой единую категорию - типологическое явление иной религиозности, радикально отличающейся от традиционной для данного общества в рассматриваемый исторический период. Для них характерна интенсификация социальных функций религии, а часто и пропаганда новых социально-религиозных утопий обновленческой, оппозиционной либо альтернативной направленности, разработанных на основе радикально измененных (обычно нетрадиционных) вероучений"¹⁸⁶ . При этом Балагушкин разделяет саму нетрадиционную религиозность на "старую" и "новую", или современную (первая - в условиях доимпериалистической стадии развития капитализма, вторая - в условиях государственно-монополистического капитализма второй половины ХХ века)¹⁸⁷ .

На наш взгляд, выделенные этим автором наиболее существенные признаки нетрадиционной религиозности не потеряли своей актуальности и сейчас, поскольку, во-первых, религиозная ситуация, характерная для Запада в 1960-80-х гг. во многом сохраняется и сегодня (за исключением бурного развития информационных технологий и медиакультуры в целом, что существенно отразилось и на религиозности), а во-вторых, с начала 1990-х гг. российское общество начинает ощущать те же самые проблемы: "1) специфические социальные факторы и условия, порождающие в качестве особой социальной основы нетрадиционную форму религии; 2) специфическая гносеологическая основа в той же функции; 3) перестройка всех сторон религиозного феномена в сравнении с существующей традицией - вероучения, культа, организационной структуры; 4) псевдоальтернативные (в сравнении с господствующей общественной системой) социально-утопические ориентации; 5) их выражение в форме радикально обновленных религиозных представлений; 6) связь с особой традицией альтернативной религиозности; 7) конфронтация со старой религиозной традицией и ее церковным институтом; 8) конфронтация с господствующей системой социальных отношений, освящаемой старой религиозной традицией; 9) интенсификация основных социальных функций религии, прежде всего главной - иллюзорно-компенсаторной функции; 10) большая изменчивость данного религиозного феномена, которая характеризуется его внутренним преобразованием в процессе трансформации или реформации, идущим одновременно по ряду направлений: от социальной конфронтации - к апологетике, от религиозного радикализма - к консерватизму, от религиозных влияний в идеологии социально-политических движений - к возникновению самостоятельных, институализированных религиозных организаций"¹⁸⁸ .

Творчески развивает и переосмысливает некоторые идеи советской религиоведческой школы Л.И. Григорьева, монография которой "Религии "Нового века" и современное государство"¹⁸⁹ , на наш взгляд, является важным вкладом в развитие современной гуманитарной науки. Автор выделяет три критерия - "нетрадиционности", хронологической новизны и организационной структуры, - которые возможно применять при исследовании феномена новой религиозности и показывает их ограниченность. Так, популярному определению "нетрадиционности" как привнесению религиозных комплексов извне Григорьева противопоставляет свое понимание - качественную новизну и изначальное противопоставление "традиционным" религиям в целом. В результате автор дает свое определение новым религиям: "Религии "Нового века" - религиозные новообразования, которые демонстрируют полный разрыв с исторической религиозной традицией любого характера, создавая качественно новые религиозные доктрины, принципиально изменяющие парадигмы религиозного сознания"¹⁹⁰ . В целом мы согласны с подобным определением, с тем уточнением, что качественно новый характер какого-либо феномена не предполагает полного разрыва с исторической традицией (если только это не творение ex nihilo); скорее следует говорить о "деконструкции" традиций и об их творческом переосмыслении.

Далее, в рамках исследуемой нами проблематики Е.Г. Балагушкин, Ю.В. Курносов, В.М. Розин, Л.В. Скворцов, Л.В. Фесенкова и ряд других исследователей рассматривают эзотерику как современный социокультурный феномен и обнаруживают связь между ней и новой религиозностью, хотя и отмечают различия между эзотеризмом и собственно религией¹⁹¹ .

М. Эпштейн говорит о "новом сектантстве", но описывает не реально существующие группы, а определенные умонастроения и искания, характерные для позднесоветского общества, обычно никак организационно не оформленные; авторский вымысел причудливо переплетается с реальностью¹⁹² .

Некоторые авторы говорят о "новом язычестве", расширительно трактуя этот термин (не как "возрождение национальной веры", но как современное мировоззрение в духе "New Age"). Например, В.П. Крутоус говорит о связи "новоязычества" не только с новыми религиями, но и со всей современной культурой: "Феномен новоязычества связан с системой культуры как минимум в трех плоскостях, в трояком отношении. Во-первых, он есть частное проявление общесистемных закономерностей - таких, как кризис культуры и др. Во-вторых, восходящая к Ницше оппозиция культура - контркультура является для данного феномена поистине материнским лоном. И, в третьих, очевидно родство новоязычества с подсистемой так называемой массовой культуры"¹⁹³ . Нам кажется, что автор несколько преувеличивает значение "дионисически-контркультурного" в формировании "новоязычества", но в целом мы согласны с его выводами и считаем, что феномен новой религиозности можно трактовать и как "новое язычество".

Наконец, многие исследователи говорят о "ремифологизации" современной культуры, о "новой архаике", указывая на активный процесс формирования и широкого распространения новых мифологий в обществе (причем между мифологией и религией в широком смысле часто не проводится резких границ)¹⁹⁴ . Вопрос о соотношении новых мифологий и новой религиозности мы подробно рассмотрим в разделе, посвященном современной массовой культуре.

Таким образом, феномен новой религиозности известен под разными названиями и исследуется с различных сторон и точек зрения. Обобщая рассмотренные выше подходы, попробуем дать свое определение новой религиозности¹⁹⁵ , для чего предварительно обсудим две ее важнейших характеристики: "нетрадиционность" и "новизну".

Что касается критерия "нетрадиционности", то под этим обычно подразумеваются "нетрадиционные религии", т.е., неукорененные в культуре и, как правило, привнесенные извне в результате миссионерской деятельности¹⁹⁶ . Критикуя это определение, Л.И. Григорьева отмечает необходимость понимания "нетрадиционности" как качественной новизны, изначального противопоставления традиционным религиям в целом¹⁹⁷ и в частности, указывает на процессы глобализации и современного неорелигиозного творчества, приводящие к такому противопоставлению. Мы также будем придерживаться такого понимания "нетрадиционности", поскольку само по себе привнесение чего-либо извне еще не означает качественных различий с "традиционными" религиями. К тому же, поскольку мы говорим не о религии (в узком смысле), а о религиозности, постольку нас интересует "нетрадиционность" в качестве принципиально новой парадигмы сознания, религиозной картины мира. При таком понимании "новизна" включает в себя не только хронологический критерий, но и качественное отличие от "традиционности".

Интересный взгляд на "нетрадиционность" религий предложил современный философ В. Штепа. Он полагает (ссылаясь на работы К. Леонтьева и Р. Генона), что современные "традиционные" религии, в сущности, не имеют отношения к подлинной "Традиции", а потому нет особой разницы между ними и новой религиозностью. Когда в культуре и обществе побеждают материалистические тенденции, Традиция сменяется анти-традицией, открыто ей противостоящей, а потом - контр-традицией, как бы пародирующей Традицию. Контр-традиция (инверсия) "перехватывает" традиционные "инициатические, мифологические и эзотерические формы, наполняя их нео-спиритуальным содержанием. К нему относятся все разновидности сугубо современного психоцентрического оккультизма, ничего общего не имеющего с аутентичными оккультными традициями, но, парадоксальным образом, очень легко смыкающегося с новейшими тенденциями в современной науке, некогда столь гордившейся своим рационализмом. Однако это буквальное "возрождение" внешних форм исторической "цветущей сложности" на деле является ничем иным, как продолжением того же "вторичного упрощения", поскольку все эти формы уже совершенно внутренне опустошены. Инициация в них давно уже стала пустой, механической обрядностью, живая мифология вытеснена догматикой, эзотеризм - экзегетикой и апологетикой, а интуиция метафизических ноуменов подменена переживанием тех или иных феноменальных "чудес" "¹⁹⁸ . В целом можно согласиться с В. Штепой: в современном обществе от подлинных религиозных традиций, как правило, сохранились лишь названия. "Традиционные" религии в современном мире вынуждены жить по законам этого мира. Но все равно новая религиозность гораздо радикальнее "традиционной", поэтому мы говорим о ее качественной новизне, выражающейся не просто в модернизации вероучения и культа (как это делает большинство "традиционных" религий) или даже в свободном заимствовании разнородных форм и элементов как у "традиционных учений", так и у массовой культуры, но в религиозном творчестве как таковом, в появлении новых идей, отражающих качественно новые трансформации современной культуры и общества.

Какую же религиозность можно назвать "новой" (с точки зрения времени возникновения)? Согласно определению В.В. Кравчук, "понятием "новые", так же как и "нетрадиционные религии", для данного государства могут быть определены все религиозные объединения, представленные на данной территории верующими первого поколения (прозелитами первой волны)"¹⁹⁹ . Другие исследователи относят возникновение "новых религий" к 1980-м (появление движения "New Age"), к 1960-м (молодежная контркультура), или даже к середине XIX века (возникновение теософии и спиритизма). Недостаток этого критерия - не только в его малосодержательности, но и в том, что само по себе недавнее время возникновения еще не говорит о качественной новизне (со временем могут видоизменяться и модернизироваться и вполне "традиционные" религии).

Мы предпочитаем не фиксировать строгие временные рамки появления новой религиозности, поскольку речь здесь идет не столько о сравнительно позднем ее появлении, сколько о новой духовной ситуации в культуре и обществе. Впрочем, некоторые исследователи отрицают качественную новизну исследуемого нами феномена²⁰⁰ . Действительно, если обратиться к истории человеческой культуры, то мы увидим, что практически во все времена существовали не только религиозные сообщества (в литературе часто именуемые "сектами"), в той или иной степени противопоставляющие себя "традиционным" религиям, но и многочисленные синкретические и эклектичные оккультно-эзотерические учения. Означает ли это, что новая религиозность вовсе не "новая"? На наш взгляд, нет: дело в том, что в традиционной культуре подобные формы духовного опыта носили, как правило, единичный и маргинальный характер, в то время как в современной культуре они являются превалирующими. Если в средневековую эпоху (и позднее, практически до начала XX в.), человек, отказавшийся от господствующей религии, фактически "выпадал" из общественной жизни, то сегодня ситуация стала чуть ли не противоположной: ортодоксия внушает подозрение в фанатизме, становится модно быть "верующим вообще", понемножку беря от всех религиозных традиций, ведь "все они что-то дают". Если же отказать новой религиозности в новизне, то необходимо отказать в новизне и всей современной постмодернистской культуре (ведь, по известным словам У. Эко, "у каждой эпохи есть свои постмодернисты"), и вообще, согласно Екклесиасту, "что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас" (Екл. 1:9-10)²⁰¹ .

Итак, рассмотрев основные характеристики новой религиозности - "нетрадиционность" и "новизну"²⁰² , мы можем дать свое определение этого феномена. Новая религиозность - это качественно новый (т.е., радикально отличающийся от исторически сложившихся, традиционных для данного общества религий) тип религиозности, характерный для современного этапа развития культуры.

Мы полагаем, что наше определение обобщает большинство известных исследовательских подходов²⁰³ к феномену новой религиозности, вполне адекватно отражает ее основные признаки и указывает на взаимосвязь изучаемого феномена с современной культурой в целом. Главный признак новой религиозности, в нашем понимании - это ее "качественная новизна", подразумевающая как существование этого феномена на современном этапе развития культуры и общества, так и его радикальное отличие от традиционных для этого общества религий. При этом "современный этап" может трактоваться весьма широко - как хронологически, так и парадигматически²⁰⁴ . Впрочем, мы предпочитаем относить появление новой религиозности в ее явной форме к последней трети ХХ - началу ХХI вв., а сам этот период рассматривать в ракурсе синтетической циклически-эволюционной модели (о чем уже говорилось ранее). Степень "нетрадиционности", т.е. "радикальное отличие от исторически сложившихся религий" также допускает различные толкования. Мы считаем, что "нетрадиционность" должна проявляться в явном виде на всех или, по крайней мере, на многих уровнях картины мира новой религиозности - т.е., прослеживаться в основополагающих идеях, ценностях, мировоззренческих категориях, а также в практической деятельности (включая культовую практику, логически следующую из объекта поклонения). При этом, конечно, надо достаточно хорошо себе представлять, в чем заключается "традиционность", каковы основные особенности ее картины мира. Наконец, в нашем определении предполагается связь феномена новой религиозности с породившей его современной культурой. Это очень важно, поскольку феномен религиозности в нашем понимании выходит за пределы культурной подсистемы "религия". Таким образом, влияние на него нерелигиозных культурных феноменов (в частности, относящихся к подсистеме "искусство") также может быть весьма значительным.

Что же можно отнести к феномену новой религиозности? В него могут входить как религиозные (в узком смысле, т.е. институциональные) направления, так и направления неинституциональной религиозности, в том числе те, которые обычно не причисляют к религиозным (но в нашем понимании они религиозны, поскольку дают систему ориентации и объекты поклонения). Последнюю группу направлений часто относят к "квазирелигиозности". Считается, что она отличается от собственно религиозности "…объектом поклонения: если религиозным формам сознания присуща вера в сверхъестественное существо, то квазирелигиозность, хотя и характеризуется теми же особенностями, что и религиозность, предполагает веру в естественные события, в личности (культ личности, например), а также процессы и создание на основе подобной веры определенных социальных мифомоделей, как правило, находящих отражение и поддержку в массовом сознании. Элементы квазирелигиозности присущи многим новым религиозным течениям, вневероисповедной мистике в современной России"²⁰⁵ .

Нам это определение представляется не вполне удовлетворительным, поскольку исходное утверждение о том, что "религиозным формам сознания присуща вера в сверхъестественное существо" не выдерживает критики. Вновь обратимся к работе Е.А. Торчинова "Религии мира: опыт запредельного", в которой он более чем подробно разбирает эту проблему. "Во-первых, слово "сверхъестественное" употреблено здесь вполне внерефлективно и само нуждается в разъяснениях и определении. Во-вторых, возникает вопрос, возможны ли некие нерелигиозные формы духовной культуры, которые также предполагают веру в сверхъестественное. И наконец, в-третьих, следует посмотреть, действительно ли все учения, квалифицируемые обычно без тени сомнения как религии, предполагают эту веру в сверхъестественное"²⁰⁶ . Автор показывает, что такая вера характерна лишь для некоторых форм религиозности (прежде всего, библейского монотеизма), большинство же других ее форм веры в сверхъестественное не знают. С другой стороны, такая вера существует, например, во многих направлениях нерелигиозной философии. "Таким образом, можно констатировать, что ни само понятие сверхъестественного не является адекватным для характеристики религии, ни наличие веры в сверхъестественное не является достаточным критерием для отнесения того или иного феномена духовной жизни к религии"²⁰⁷ . Но даже если не обращать внимание на "веру в сверхъестественное", можно заметить, что само определение внутренне противоречиво. Выражение "элементы квазирелигиозности присущи многим новым религиозным течениям" подразумевает, что "квазирелигиозность" (по крайней мере, некоторые ее элементы) вполне совместима с "собственно религиозностью" (к проявлениям которой относятся и новые религиозные течения). Мы полагаем, что разграничение собственно религиозности и квазирелигиозности является произвольным, основанным на узком и упрощенном представлении о религиозности, а потому нетерминологичным и непродуктивным.

Предвидя встречные возражения в том, что наше определение религиозности слишком широкое и, соответственно, в совокупность направлений новой религиозности мы включаем и те, которые не являются религиозными в узком смысле (например, пресловутую "квазирелигиозность", некоторые неомифологии и идеологии, феномены паранауки, современной массовой культуры и искусства, и т.п.), заметим следующее. Все вышеперечисленное (от новых религиозных движений до массовой культуры) - это не только феномены современной духовной культуры (что, кстати, уже самом по себе указывает на их типологическую близость), но и составные части картины мира как индивидуального, так и общественного сознания, весьма причудливо сочетающиеся между собой. И если "традиционная" религиозная картина мира включает в себя отдельные элементы как научного, так и эстетического отношения к миру, то почему в этом должно быть отказано новой религиозности? К тому же из нашего определения религиозности следует, что, например, горячий поклонник "народной медицины" и экстрасенсорики может быть не менее религиозен, чем, скажем, адепт "Саентологии", а какой-нибудь уфолог имеет такой же религиозный статус как и неоязычник²⁰⁸ .

На наш взгляд, проблема того, что многие исследователи не хотят относить, например, определенные феномены массовой культуры к религиозным (хотя охотно относят к неомифологиям или "новой архаике") связана с явным или неявным использованием ими узкого определения религии (институционального). При этом ожидается, что основные закономерности функционирования любой религии в целом будут совпадать с хорошо изученными закономерностями высокоорганизованных религиозных институтов (таких как, например, христианская церковь). При таком подходе религиозность, религиозная вера подменяется "церковностью", вовлеченностью в деятельность какого-либо религиозной общности. Но, по словам Н.Б. Костиной, "…не всякая группа верующих, обладающая какими-то общими признаками, может быть названа общностью. Религиозная общность - это группа верующих, осуществляющих на основе единой доктрины коллективную религиозную деятельность, направленную на достижение общих целей в специфических институциональных формах. Под религиозной организацией понимается упорядоченность религиозной деятельности и отношений, осуществляющихся субъектами, входящими в религиозную общность. Способом организации действий, мыслей, чувств верующих являются религиозные институты, под которыми понимается совокупность норм, разделяемых членами конфессиональных общностей, обеспечивающих упорядоченность их деятельности"²⁰⁹ . От себя добавим, что носителей новой религиозности часто нельзя объединить не только в какую-то религиозную общность, но даже в элементарную группу, не говоря уже о возникновении сложных иерархически-организованных религиозных институтов²¹⁰ . Скорее всего, здесь уместно определение номинальной группы - т.е., совокупности людей, обладающих несколькими одинаковыми признаками, но не осуществляющих коллективными действий, направленных на достижение общей цели.

Проблема отнесения/неотнесения того или иного явления к новой религиозности усугубляется тем, что этот феномен прочно ассоциируется с новыми религиозными движениями, некоторые из которых действительно обладают жесткой организационной структурой и "тоталитарностью"²¹¹ . Обычно "культы" характеризуют следующим образом.

"1. Во главе стоит харизматический лидер, который уверяет, будто он получил новое уникальное "откровение" относительно Бога и реальности. По его мнению, каждый, кто не разделяет его взглядов, не просто заблуждается, но и является последователем Сатаны.

2. Лидер создает особую "семью", или коммуну, в которой его называют "отцом". Нередко вступающие в нее принимают новые имена.

3. Руководитель устанавливает обязательные для всех непреложные нормы поведения, но вовсе не обязательно следует им сам. Обычно он живет в несравненно лучших условиях, чем его последователи.

4. Группа придерживается апокалиптических взглядов на мир. Члены организации часто отказываются от собственного имущества и меняют место жительства.

5. Применяется определенная техника контроля над поведением обращенных, обычно включающая изоляцию от внешнего мира. Последователи культа рассматривают такую технику как религиозную дисциплину. Люди, к нему не принадлежащие, - как "промывание мозгов" "²¹² .

Подобные утверждения с незначительными вариациями перекочевывают из одной книги в другую. Они действительно справедливы, но лишь для части новых религиозных движений. По словам А. Баркер, "практически любое обобщение по поводу новых религиозных движений оказывается ложным, если его применять ко всем движениям"²¹³ .

Е.Г. Балагушкин предлагает довольно длинный "морфологический ряд сакральных общностей адептов нетрадиционных религий", выделяя их следующие разновидности: богоискательскую среду как первичный фактор нетрадиционной религиозности (аморфная, неопределенная и неорганизованная); неформальные объединения (к каковым относятся новые религиозные течения и движения²¹⁴ ); религиозные группы и общины (самые простые формы организации верующих); формализованные объединения - религиозные институты (культы харизматических лидеров, культистские объединения и институты, сектантские и монашеские объединения); инструментальные объединения (узко специализированные миссии, общества, ордены)²¹⁵ .

Являются ли новые религиозные движения "деструктивными" и "тоталитарными"? Л.И. Григорьева, рассмотрев наиболее известные российские новые религиозные движения, приходит к выводу, что большая часть из них - прямая противоположность "тоталитарным культам". В таких движениях, как правило, нет конкретного харизматического лидера; часто существует обращение к авторитету умершего учителя, но его личность не сакрализуется. Вероучение эклектично и "всеядно"; в нем присутствует не мрачная эсхатология, но оптимистическая надежда на преобразование мира. Культ практически отсутствует или слабо разработан. Организационная структура не имеет иерархичности, существует свободный вход и выход, наблюдается "аморфность" и текучесть состава²¹⁶ . В связи с этим Григорьева ссылается на Т. Шолла, назвавшего подобные культы "неформальными": "Их особенностями являются отсутствие определенных организационных структур и обеспечение целостности, преимущественно на основе непосредственного индивидуального общения участников таких объединений, свобода от внешних организационных зависимостей (несанкционированность), текучесть идеологии и состава, неопределенность социально значимых целей, при общей неконфронтационной направленности. Все эти свойства позволяют говорить о том, что такие объединения являются "наиболее сильным вызовом" современному обществу, что их функция "сохранить в обществе свободу, воображение и мораль" "²¹⁷ .

Но феномен новой религиозности вовсе не ограничивается институциональными формами - новыми религиозными движениями и "культами" (неважно, "тоталитарными" или "неформальными"). Так, Т. Роззак перечисляет 145 (sic!) направлений новой религиозности, объединяя их в 12 групп:

1. "Иудаистско-христианские пробуждения".

2. Восточные религии.

3. Эзотерические исследования.

4. Эупсихические терапии.

5. "Неземное исцеление".

6. Телесные терапии.

7. Неопримитивизм и язычество.

8. Органицизм.

9. "Сумасбродная наука".

10. Психо-спиритуальные и оккультные группы.

11. Психотроника.

12. Поп-культура²¹⁸ .

Этот список за неполноту и группировку по несущественным основаниям критикует Е.Г. Балагушкин, поскольку современные религиозные искания в нем представлены как подлинная природа и цель "левого" молодежного радикализма, но умалчивается о многих новых религиозных движениях (таких как "Церковь объединения" С.М. Муна или "Саентологическая церковь" Р. Хаббарда), хорошо вписавшихся в западное общество. Но при этом Балагушкин не оспаривает отнесение, например, терапевтических практик или поп-культуры к новой религиозности. Более того, критикуя характерные особенности новых религиозных движений, он отмечает, что многие из них утверждают, что "не являются религией" (для того, чтобы дистанцироваться от "традиционной" религиозности)²¹⁹ . Автор также говорит о превращении религиозного мистицизма в модный атрибут массовой культуры²²⁰ . Новые религии "заняли ведущее место среди "современного суеверия", включающего астрологию, мистику и оккультизм… Современный религиозный мистицизм внеконфессиональной формы широко вошел в повседневный быт самых различных социальных групп общества. Будучи первоначально духовным компонентом антиконформистского уклада жизни бунтующей молодежи и фрондирующей интеллигенции, религиозный мистицизм… явился суррогатом позитивной социально значимой деятельности, будь то художественно-эстетическое и научное творчество или общественно-политическая активность"²²¹ . Мы полностью согласны с Е.Г. Балагушкиным в том, что новая религиозность проникает во все слои общества, но не стали бы относить ее к "суррогату позитивной социально значимой деятельности", поскольку некоторые ее направления могут оказывать вполне положительное влияние на личность, культуру и общество (выше уже приводилась точку зрения Т. Шолла на этот счет). Кроме того, "художественно-эстетическое и научное творчество или общественно-политическая активность" вполне может испытывать на себе влияние новой религиозности, которое также не стоит a priori считать отрицательным. Сама же новая религиозность (как социокультурный феномен) как раз и претендует на создание "холистической" (целостной, а по сути - синкретической) картины мира и это ей часто удается (особенно в рамках движения "New Age").

Итак, мы рассмотрели существующие научные подходы к феномену новой религиозности и дали ему свое определение, согласно которому специфика новой религиозности заключается в качественной новизне, подразумевающей как ее тесную взаимосвязь с современной культурой, так и ее радикальную "нетрадиционность". Мы также показали, что феномен новой религиозности выходит далеко за пределы собственно религиозных движений и организаций. На наш взгляд, сама современная культура религиозна во многих своих проявлениях (от суеверий и неомифологий до массовой культуры