Веры Мироновны Дубовой посвящаю 13 страница

Древний грек, как и все первобытные люди, населяет мир страхами. Если бы дело остановилось на этом, греческая мифология осталась бы заурядной, ничем не выделилась среди других. Но, населяя мир страхами, грек населяет его также мечтами и надеждами. Надеждами на богов? Нет, на человека! И в этом — главное. Проследим, хотя бы крайне бегло, как это произошло.

Мир непонятен, враждебен и полон опасностей. Человек по сравнению с ним слаб и беспомощен. О борьбе не может быть и речи, остается единственное — умолить, задобрить этот мир, откупиться от него. Камень падает с неба (метеорит), значит, в нем заключена чудесная сила. Но камень падает и с горы. Почему? Очевидно, и в нем заключена сила, которая перенесла его с горы на равнину. Эти силы надо задобрить — поклониться им, принести жертву, то есть откупиться. Обугленный молнией ствол дерева или даже палка несут на себе знак непонятной, страшной силы, их также следует задабривать. Так появляется поклонение мертвым предметам — фетишизм. (Он продержится долго, преобразуясь потом в поклонение изображениям богов, и доживет до наших дней в виде поклонения иконам у православных и статуям у католиков.) Но с течением времени человек начинает понимать, что мертвое — мертво и никак не влияет на его жизнь. Он обожествляет животных, но за­тем убеждается, что животным нет никакого дела до человека и что не животные сильнее его, а он сам сильнее и умнее всех животных. Итак, с мертвыми предметами он научился делать что угодно — камни, палки, земля, глина, потом и металлы превратились в орудия и материалы, любое животное человек научился побеждать. Но грозные, непонятные силы остались — вода, гроза, свет, Луна, Солнце, ветер, огонь... Они движутся, значит, они живые. Человек стремится охватить эти явления своим бедным пока разумом, но он ещё не умеет мыслить абстракциями, поэтому не может представить ничего, кроме того, что видел и знал. Знал же и видел он лишь предметы мертвой природы, животных и себя — человека. Поэтому все мифические чудовища образуются или арифметическим наращиванием частей тела — свирепый страж Аида — пёс, по с тремя головами, у лернейской гидры голов уже девять, а у гекатонхейров по целой сотне рук! — или соединением воедино нескольких существ — человека и змеи, человека и птицы, а Химера образована даже из грех составляющих: спереди лев, сзади дракон, а посредине коза. Человек уже знал, что он сильнее и умнее предметов и животных, а раз так, то все благодетельные и опасные силы тоже должны иметь облик человека. Только они больше человека, сильнее человека, они — боги.

Эллины уподобили богов людям, так как увидели, что никто не может быть так жесток и ужасен, как человек; они уподобили богов людям потому, что узнали: никто не может быть так добр, благороден и прекрасен, как человек; они уподобили богов людям потому, что никто не может быть столь сложен, противоречив и неразгадан, как человек. «Много есть на свете поразительного, но нет ничего поразительнее самого человека» — эти слова хор в «Антигоне» Софокла произнесет только в V веке до нашей эры. Но за много столетий до Софокла эллины, ещё не умея с такой силой и точностью сформулировать эту мысль, вложили её в свое первое творение — мифологию, которая была отражением отношений, сложившихся на земле, а обитатели Олимпа — реалистическими изображениями человеческих типов. К антропоморфизму приходят почти все мифологии. Но ни у какой другой он не доходит до такого предельного реализма, конкретности, почти натурализма. Величие греков не в том что они уподобили богов людям, а в том, что они бесстрашно всматривались в природу человека, перенесенную в бога. В мире под властью ацтекского Уицилопочтли или древнегерманского Одина перед богами можно было лишь трепетать и безропотно склоняться. Эллин поклонялся своим богам, но он был любознателен, любопытен до нескромности, дерзок и своеволен в своих отношениях с олимпийцами, не говоря уж о богах второстепенных. Ни в одной другой религии не появлялось столь критическое отношение к богам, нигде этот критицизм не вел так последовательно к их отрицанию.

Древний эллин безоговорочный реалист, его мышление сугубо конкретно. Сделав богов подобными людям, он идет в этом уподоблении до конца и наделяет богов всеми человеческими качествами. Боги не возникли из пустого места, сами по себе, они рождены; им нужно есть и пить, они устают и спят, их нельзя убить, но можно ранить, и они страдают от боли; их снедают те же страсти и пороки — они влюбляются и ревнуют, они завистливы и тщеславны, хвастливы и злопамятны, при случае могут соврать и обмануть, бывают малодушны и просто трусливы. Греки называют богов небожителями, но так как это слишком отдаленно, абстрактно и не очень понятно, они поселяют своих богов на Олимпе. Гора хотя и самая высокая в Греции, но отовсюду видна и, в общем, доступна. Таким образом, боги, можно сказать, всегда под рукой, а самим богам удобно и легко спускаться на землю, чтобы затевать шашни или вмешиваться в дела людей.

Вмешиваются они постоянно, всегда. В сущности, они только людьми, вернее, одними эллинами, и занимаются. Но — каждый по своей специальности. За исключением Зевса, который, захватив верховную власть, оставил за собой надзор за богами и людьми, остальные боги — и это замечательная черта греческой мифологии! — все приставлены к делу. У народа-труженика, мастера на все руки, и боги были такими же тружениками и мастерами. Одно из прозвищ Афины — Эрганэ, то есть Работница; Гефест не вылезает из своей кузницы и даже на Олимпе бывает неохотно; Артемида пропадает в зем­ных лесах; Дионис предпочитает странствовать по земле, обучая людей виноделию и... винопитню, а обязанности Гермеса трудно и перечислить. Это боги-наставники. Они научили людей земледелию, кузнечному, ткацкому делу, судостроению и мореплаванию, счету и письму, всевозможным ремеслам, гимнастике и искусствам. Ни в какой другой религии мы не найдем такого сонма богов и богинь, которые покровительствуют музыке. При этом следует помнить о том, что музыкой греки называли не только, как мы, мелодическое чередование звуков, но всякое знание и умение, так как они находились под покровительством особых богинь — муз. Олимпийские боги любили музыку и в узком, нашем по­нимании (греки придавали ей большое значение как облагораживающему искусству), поэтому, насытившись нектаром и амброзией, они внимали хору муз, которым управлял Аполлон, — бог света, искусства и знания.

У греков был и бог войны Арес, — поскольку войны происходили, то на Олимпе должен был существовать и соответствующий специалист. Однако Арес не пользовался симпатиями ни богов, ни людей. Эллины его не любили и храмов ему не строили, боги же относились к нему насмешливо или с презрением и ненавистью, как, например, Афина. Да и за что было богине мудрости любить невежественного, неотесанного солдафона, который ничего не знал и не умел, а только натравливал людей друг на друга, учил их убивать, хотя сам в нужную минуту храбростью отнюдь не блистал? Не говоря уже о богах, с ним справлялись и люди, когда, например, к позору своему, он был заперт разбойниками в подземелье...

Чем же отличались греческие боги от людей? Они сильнее? Да, конечно. Но они далеко не всесильны. Не раз случалось, что и люди давали им почувствовать свою силу: Геракл вступает в борьбу с Аполлоном, ранит Плутона, а бога смерти Таната ему было достаточно стиснуть покрепче и настращать, чтобы тот отступил; Диомед ранит Афродиту и самого Ареса так, что тот, взвыв не своим голосом, поспешно прячется на Олимпе... Они красивее? Разумеется, Аполлон — воплощение мужской красоты, Афродита — женской, да и вообще все боги прекрасны. Однако Кассиопея считала, что она красивее богинь, а Психея была столь прекрасна, что люди поклонялись ей как богине, чем навлекли на неё гнев Афродиты. Известно немало случаев, когда боги и богини не могли устоять перед красотой эллинов и эллинок. Избранницей бога любви Амура стала Психея; Афродита, не считая богов, отдавала свое сердце и Адонису и Анхизу, а сам Зевс — это вообще какой-то небесный донжуан, за что от супруги доставалось и ему, но главным образом соблазненным...

О какой же нравственности в таком случае может идти речь, если даже боги наделены всевозможными пороками, не возвышаются над страстями, а поддаются им? Что же, не прав Ксенофан из Колофона и все критики олимпийского сонма богов, которые упрекали Гомера и Гесиода в том, что те приписали богам все людские пороки, что боги эти аморальны и безнравственны? Прав Ксенофан, правы критики — олимпийские боги безнравственны. А люди? Вот тут-то и пролегает самое существенное различие между богами и людьми, установить которое в некоторых случаях бывает затруднительно.

В истории человечества ещё не было власти, которая бы покарала самоё себя. В этом смысле власть олимпийцев не составляет исключения. Боги безнравственны и практически безнравственны безнаказанно, так как они бессмертны. Даже если бог нарушал клятву (тягчайшее преступление) и был осужден целый год пролежать недвижимым, как бы мертвым, — что это в сравнении с вечностью, которая ему предстояла? Люди тоже совершают преступления и безнравственные поступки, но они всегда за это наказываются. Их карают боги, их карает общество или они карают себя сами. Данаиды за убийство мужей осуждены в Аиде на бесконечный, бессмысленный труд. Геракл за убийство жены и детей, хотя оно было совершено в припадке безумия, должен совершить двенадцать искупительных подвигов, а почти каждый из них смертельно опасен. Тезей — прославлен­ный при жизни герой, так много сделал для Афин, но, когда он похищает малолетнюю Елену, Афины осуждают его на изгнание, и он гибнет на чужбине. Клитем­нестра убивает мужа, Агамемнона, но за это её убивает собственный сын Орест. Матереубийцу нещадно пресле­дуют Эринии. А Эдип? Он убивает Лаия, не ведая, что это его отец; он женится на Иокасте, не подозревая, что она его мать. Как это могло произойти? Причину можно назвать как угодно: Предопределение, Судьба, Рок, Случай... Для Иокасты и Эдипа знание причины не имеет никакого значения, важно единственное: преступления совершены и совершили их они. За содеянное отвечает содеявший. И они не ждут кары небесной, посмертной или общественной, а карают себя сами: Иокаста вешается, Эдип выкалывает себе глаза и вскоре умирает, раздавленный сознанием своей чудовищной вины.

Однако утверждение нравственности не могло состоять и не состояло, разумеется, лишь в наказании тех, кто её нарушил. Греческая мифология развертывает перед нами поразительную картину проявления высочайших человеческих достоинств, взлета человеческого духа, его мужества и силы. Древний грек верил в Предопределение, верил в своих богов и боялся их. Ничуть не менее он боялся и всякого рода примет, был одержим суевериями, которые сохранились от древнейших времен анимизма и которые отлично уживались у него с верой в олимпийцев. У него не было никаких иллюзий насчет загробного мира, никаких надежд на посмертное вознаграждение: жизнь — единственный и неповторимый дар. И вот этот самый грек, боящийся богов и смерти, во имя долга идет на смерть, вступает в спор и даже борьбу с богами. Антигону ждет неминуемая гибель, но она исполняет долг по отношению к брату. Исполняя долг, Геракл не устрашился Артемиды и не уступил ей свою добычу; возмущенный несправедливостью, он вступает в бой с Аполлоном и даже бога смерти заставляет убраться восвояси. А Диоскуры, так любящие друг дру­га, что, когда один из них погибает, второй не хочет влачить жизнь в одиночестве? А Алкеста, которая, не колеблясь, отдает свою жизнь, чтобы спасти жизнь любимого мужа? А Пенелопа, двадцать лет хранящая супружескую верность Одиссею? А сам Одиссей, который отвергает любовь богини и даже возможное бессмертие во имя любви к родине, родному дому и близким? А Гектор, блистательный, благороднейший Гектор, который знает, что сражается за обреченное дело, что он погиб­нет в этой борьбе, но не может и не хочет отступиться, так как выполняет свой долг — защищает свой дом, своих близких, свое отечество.

Чудеса — непременный элемент всякой мифологии. В греческой их тоже предостаточно, однако примечательно то, что даже в те отдаленные «сказочные» времена чудесные вещи и превращения служат главным образом богам и крайне редко людям — последним приходится рассчитывать лишь на свои силы. В сущности, только Персей воспользовался шапкой-невидимкой, Беллерофонт — крылатым конем Пегасом да Медея, могущественная волшебница, использует свои чары в отношениях с людьми. И Геркулес и Тезей свои подвиги совершают сами, без всякого колдовства; силой своего разума Эдип изгоняет сфинкса; только ловкость и сила охотников побеждают волшебного калидонского вепря; только благодаря мужеству, воле и силе своих рук Одиссей не погибает во время бури, насланной на него Посейдоном. В славянских и арабских сказках герои летают на волшебном ковре-самолете. У греков человек тоже летит, но без всякого волшебства — на крыльях, сделанных своими руками.

Могучи сверхъестественные силы, ещё более велико могущество богов, но есть сферы, где и те и другие ока­зываются бессильными перед человеком. Ни волшебные чары, ни воля богов не могут заставить полюбить или разлюбить. Волшебница Цирцея не может заставить Главка разлюбить Скиллу, она может лишь отомстить, превратив Скиллу в чудовище. Чары Медеи так велики, что она может вернуть человеку молодость, но никакими чарами она не может вернуть любовь Язона, и ей остает­ся только убить Креусу. Над любовью человека не властен никто, своей любовью он возвышается над всеми силами — земными и небесными.

Едва ли не столь же могущественно в глазах грека искусство. Пение сирен действует так чарующе, что мо­ряки забывают о веслах, парусах и гибнут, разбиваясь на скалах. Амфион так божественно играет на арфе, что камни, тронутые его музыкой, сами укладываются в стены. Изваянная Пигмалионом Галатея столь прекрасна, что пробуждает в его сердце любовь к себе, и любовь эта так велика, что оживляет безжизненный мрамор. Орфей своим пением завораживает бушующие волны, и они успокаиваются. А когда его любимая жена Эвридика гибнет, он своей музыкой покоряет Харона, Цербера и самого Плутона и добивается освобождения Эвридики из царства мертвых, хотя тут же по своей вине теряет её... Искусство, оживляющее камень, искусство, воскрешающее мертвых, — может ли быть более высокая оценка творческих возможностей человека?

Даже боги древних греков были далеки от идеала, и уж конечно, греки не создавали, не придумывали идеальных героев, образцов и примеров для подражания. Они не боялись правды, а правда состоит в том, что человек может быть великим и ничтожным, в нём уживаются возвышенные устремления и постыдные слабости, героический дух и пороки, черты благороднейшие и самые низменные и презренные. Герои их мифологии — люди насквозь земные, из плоти и крови, а не худосочных вымыслов и домыслов. Именно поэтому греческая мифология рождала новую веру и поддерживала надежды. Веру, которая не имела ничего общего с религией, — веру в человека и надежды на его будущее. Боги вне подражания — они боги; идеальный герой — бесплотная выдумка, несопоставимая с живым человеком. Но если человек, обыкновенный смертный, со всеми его слабостями и недостатками, способен на захватывающий дух героизм, на благородство и самопожертвование, которые неведомы ни богам, ни другим живым существам, кроме человека, если мысль человека бесстрашна и неостано­вима, все меньше полагается на чудо и всё больше на самое себя; если человек во имя свободы и справедливости способен восставать даже против богов, — для него нет пределов прогресса, его самосовершенствование неостановимо.

Эта мифология, верящая в человека, любящая человека, прославляющая человека, не могла не возродиться к новой, очищенной от религиозного содержания жизни в эпоху Ренессанса. Она стала органической частью гуманизма (от латинского «гуманус» — «человеческий») — борьбы за освобождение человеческой личности и разума от оков феодализма и христианской церкви. С тех пор столетие за столетием композиторы, художники, скульпторы, поэты, драматурги и даже политики припадают к этому неиссякающему источнику «живой воды», черпают в нём вдохновение, находят недосягаемые образцы. Не будем говорить об отдаленном прошлом. Но вот пример из прошлого совсем недавнего. После революции в центре Днепродзержинска был поставлен памятник — на высокую колонну вознесена фигура Прометея, разо­рвавшего цепи. Прометей, разрывающий цепи, олицетворял пролетариат, сбросивший оковы капитализма и царизма. Не знаю, кто был инициатором, но отформовали, отлили и поставили памятник сами днепродзержинские рабочие. В начале пятидесятых годов днепродзержинцы с гордостью рассказывали мне, как во время фашистской оккупации гитлеровцы пытались разрушить, снести «их Прометея», даже танком пробовали своротить колонну-постамент, но Прометей устоял и стал как бы новым символом — непобедимости советского народа...

Присмотритесь, прислушайтесь внимательно! Герои и боги Древней Эллады обращаются к вам со страниц творений великих писателей, с полотен художников в картинных галереях, мраморные, бронзовые, они обступают вас в музеях; атланты стоят у входа в Эрмитаж, бронзовый Марс стал памятником Суворову на Марсовом поле в Ленинграде, над входом в Большой театр распростерлась в полете квадрига бога искусств Аполлона... Да разве только в Москве, Ленинграде! Если вы окажетесь на берегах Черного моря (Понта Эвксинского), от устья Дуная (Истра) до грозных скал Кавказа, где был прикован Прометей, и Колхиды, где аргонавты добыли золотое руно, — повсюду остались следы, па­мятники греческих поселений, колоний, в которые они привозили огонь родных очагов, статуи своих богов, свои верования и своё искусство. Сумароков, путешествуя по Крыму, ещё застал развалины храма Артемиды, в котором жрицей была Ифигения. В Керчи сохранился один из немногих в нашей стране образчик древнегреческой живописи — в так называемом «склепе Деметры» изображены скорбящая Деметра и сцена похищения Персефоны Аидом. В Одессе, Ольвии, Херсонесе Тавриче­ском, Керчи и множестве иных мест вас окружают памятники Древней Эллады и из глубины веков обращаются к вам её герои. Если вы не понимаете, не слышите их, то не потому, что они стали безгласны или «вообще устарели». Это лишь означает, что вы не умеете их слушать и не слышите, так как попросту ничего о них не знаете. Такое незнание делает вас духовно беднее, чем вы могли бы быть.

Отбросьте же духовную лень и попытайтесь открыть для себя будоражащий ум, обогащающий чувства мир античных мифов. Вас поведет по нему глубокий знаток этого мира, вдумчивый, тонкий наблюдатель и превосходный рассказчик — польский писатель Ян Парандовский. Об античной мифологии написаны сотни, если не тысячи, исследований, пересказов и популярных книг. С уверенностью можно сказать, что книга Я. Парандовского принадлежит к лучшим из них. Ян Парандовский не ставил своей задачей исчерпать тему, он не пересказывает всех мифов и не обременяет свой рассказ излишними подробностями. Зато он делает нечто неизмеримо более полезное и важное. Насколько это возможно для человека XX века, он воссоздает духовный мир народа, творящего мифологию, прослеживает развитие его религиозных верований, отмирание одних и появление новых, беглыми, но точными штрихами набрасывает общую картину жизни, быта древних греков и римлян, как бы переносит читателя в атмосферу того времени, в круг его интересов, конфликтов и тем самым помогает понять зарождение и развитие такого изменчивого и столь неизменно прекрасного мира античных мифов. Рассказывает Ян Парандовский с той изящной ясностью и простотой, которые делают его книгу доступной не только каждому взрослому, но и каждому подростку, которому она в первую очередь и адресована.

Итак, в путь, дорогой читатель! Дорога с умным проводником, знающим цену шутке, будет не трудна и не скучна. Вступив на неё однажды, вы будете возвращаться к ней вновь, и настанет время, когда для вас оживут неподвижные статуи, заговорят немые до тех пор картины, «бессмертные творения величавой древности» потрясут и покорят вас.

1969 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

«МАЛЬЧИК У МОРЯ». Повесть.

Впервые опубликована в журнале «Новый мир» № 6 за 1963 год. Первое издание отдельной книгой вышло в издательстве «Детская литература» в 1964 году. После этого много раз издавалась как отдельной книгой, так и вместе с другими произведениями Н. Дубова. Вошла в третий том Собрания сочинений Н. Дубова, выпущенного издательством «Детская литература» в 1970–1971 годах. Неоднократно переводилась на многие языки братских литератур и за рубежом. По повести был по сценарию Н. Дубова сделан фильм «Какое оно, море?», режиссер Э. Бочаров, в главной роли В. Шукшин.

«БЕГЛЕЦ». Повесть.

Опубликована в журнале «Новый мир» № 4 за 1966 год. Впервые издана издательством «Детская литература» в 1966 году. Неоднократно переиздавалась в разных издательствах, переведена на многие языки в братских республиках и за рубежом. Вошла в третий том Собрания сочинений Н. Дубова, вышедшего в изда­тельстве «Детская литература» в 1970–1971 годах.

«РОДНЫЕ И БЛИЗКИЕ». Повесть.

Впервые опубликована в журнале «Наш современник» № 1 за 1980 год. В 1981 году вышла в «Роман-газете» № 7. Первое изда­ние отдельной книгой — в 1982 году в издательстве «Советский писатель».

«ПОЧЕМУ НУЖНО ЗНАТЬ АНТИЧНУЮ МИФОЛОГИЮ». Эссе.

Античной историей Н. Дубов интересовался почти всю жизнь и участвовал в некоторых научных полемиках. В частности, в журнале «Вопросы литературы» в (№ 4 за 1970 год) была опубликована статья Н. Дубова «Огурци» по-древнегречески». (Об уни­фикации написания и произношения античных имен и географических названий). Эссе «Почему нужно знать античную мифологию» опубликовано в журнале «Юность» № 7 в 1970 году. В переводе Н. Дубова в издательстве «Детская литература» в 1971 году вышла книга польского писателя Я. Парандовского «Мифология», в которой — как вступительная статья — была помещена «Почему нужно знать античную мифологию». Вошла в третий том Собрания сочинений Н. Дубова — 1970–1971 годы.

СОДЕРЖАНИЕ

Человек ищет истину — человек растет! Л. Разгон

Мальчик у моря. Повесть

Беглец. Повесть

Родные и близкие. Повесть

Почему нужно знать античную мифологию. Эссе

Примечания

Дубов Н.И.

Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 1. Мальчик у мо­ря. Беглец. Родные и близкие. Почему нужно знать античную мифологию /Сост., вступ. ст. и коммент. Л.Э. Разгона. — М-.: Мол. гвардия, 1989.

В первый том вошли остросюжетные повести «Мальчик у моря», «Беглец», повесть «Родные и близкие» о самом высоком человеческом чувстве — о любви о нравственном формировании подростка.

В книгу включено также эссе «Почему нужно знать античную мифологию».