Подавление конкуренции

Одна из главных (и часто недооцениваемых) проблем денежной экономики — необходимость производить то, что человек не может использовать в прямом смысле этого слова — деньги. Современная экономика поставила деньги между людьми и объектами их желания. Мы не можем есть деньги или надевать их на себя, но экономика так устроена, что они нужны нам и для того, чтобы есть, и для того, чтобы одеваться. Если бы не этот совершенно искусственный способ поддержания жизни, проблем, которые сейчас терзают общество, не было бы. Экономика, основанная на бумажных деньгах, была создана и навязана людям искусственно, чтобы те могли хранить и накапливать в огромных количествах ненужные богатства. Бхактиведанта Свами называет это «незаконным накоплением богатства». Этот искусственный денежный механизм нравится тем, кто хочет расширить чувство собственного «я», проистекающее из ложной концепции «я и мое», за счет расширения собственности. Создатели денежной экономики ловко оставили за собой исключительные привилегии, которые дает их творение: безграничную силу и власть над другими.

Использование денежной экономики взамен натурального хозяйствования, при котором люди просто производят то, что им нужно, создало еще больше проблем тем, что породило очень неестественную конкуренцию, которая, в свою очередь, привела к ссорам, борьбе, страданию и войнам. Можно без особого преувеличения сказать, что почти все войны на Западе были войнами за власть и влияние в торговле . Конкуренция неестественна, поскольку чрезмерное богатство, которое она порождает, накапливается и хранится, измеряемое совершенно искусственной мерой (бумажными деньгами). Желание чрезмерного богатства (т.е. больше того, что можно использовать в разумные сроки) приводит к желанию увеличить свое влияние на рынке. А этого можно достичь, только если ограничить деятельность конкурентов. Именно этим прославились гангстеры. Однако пользу монополии сознавали не одни только гангстеры. Как сказал один из самых главных «баронов-разбойников» Америки, Джон Д. Рокфеллер, «конкуренция — это грех!»

Монопольная власть над промышленностью была целью Дж.П. Моргана, Дж.Д. Рокфеллера и других воротил бизнеса в конце девятнадцатого века. Но в недрах Уолл-стрит скоро поняли, что самый эффективный способ обрести неоспоримую монополию — это политика, прикрываемая пропагандой пользы для общества и ради народных интересов.

Такая стратегия была подробно раскрыта в 1906 году, в книге Фредерика С. Хоува «Признания монополиста». Хоув писал:

Правила большого бизнеса сводятся к простой формуле: заполучи монополию, заставь общество работать на тебя и зарабатывай на политике. Чтобы заправлять промышленностью, надо контролировать Конгресс и правительственные органы, таким образом, заставляя общество идти на работу ради вас, монополиста. Правительственный грант, монопольное право, субсидии, освобождение от налога — это куда больше, чем месторождения в Кимберли и Комстоке, поскольку, чтобы наживаться на этом, не нужно никакого труда, ни физического, ни умственного.

С тех пор эту формулу применяют повсюду, сколько бы это ни стоило.

Следует заметить, что при натуральном хозяйстве такой искусственной конкуренции не существует. Если вы обмениваете свои яблоки на чью-то пшеницу, у этой сделки существуют естественные рамки: у вас всего столько-то яблок, и больше нет, а съесть и сохранить зерна вы можете лишь столько-то. Потребность знает определенные границы, но жадность — нет. И, поскольку деньги — мера богатства, и они не портятся, вы можете накопить их намного больше, чем пшеницы. Прибавьте к этому еще и такое свойство накопления, как расширение эго — и вот излишнее богатство стало пределом мечтаний. А значит, люди стремятся заработать больше, чем могут использовать в разумные сроки, и хранят эти богатства, чтобы и дальше увеличивать свое эго и власть над другими. Во всем этом явно проглядывают признаки страсти и невежества: материальные желания, чрезмерные усилия, неудовлетворенность насущным и желание большего, ложная гордость, зависть к другим, доказательство своей правоты силой, скупость, сильная конкуренция, в которой кто-то побеждает, а остальные проигрывают, важная роль индивидуальных различий, сознание своего отличия от других или своего преимущества перед остальными.

Экономист Дж.В. Смит объясняет, что правила «грабительской торговли» (как он ее называет) обеспечивают приток прибыли с окраин империи к ее правителям. Поэтому торговля ограничена таким образом, чтобы, по мере возможности, приносить благо власть имущим, горстке избранных, за счет всех остальных. Такой подход к экономике наметился в Средние века, в то время, когда пала феодальная система. Карл Поланьи демонстрирует, насколько ужесточила конкуренцию эта экономическая политика, начавшаяся в давно минувшие годы:

До пятнадцатого столетия города были единственными центрами коммерции и промышленности — до такой степени, что ни то, ни другое не могло совершаться за их пределами… Борьба против сельской меновой торговли и кустарного производства продолжалась как минимум семь или восемь веков… С ростом «демократического правления» эти меры становились все более жесткими… На протяжении всего XIV столетия вооруженные войска грабили крестьян в округе, забирая у них, а иногда и просто ломая ткацкие станки и сукновальни. Все города сталкивались с одной и той же проблемой: как управлять собственным рынком, то есть снижать цену товаров, приобретаемых у села, и свести к минимуму роль «посторонних» купцов. Прибегали к двум методам. С одной стороны, города стремились получить не только законное право облагать налогом торговые операции, но и право регулировать их (т.е. решать, кому, когда и что продавать). Кроме того, они пытались ограничить возможность деревень торговать и в других городах. С течением времени все эти механизмы изменили условия торговли, склонив их в пользу горожан, а значит, и городских коммерсантов и обратив против землевладельцев и крестьян.

Д-р Смит объясняет:

Горожане проигрывали жителям сельской местности на рынке сырья и готовой продукции. Для горожан, выпускавших ткани, это означало обнищание и даже голод. То же самое происходило и в других городах, с другими товарами: сельские производители накапливали технические знания и получали перевес на рынке. Процесс производства материальных ценностей надо было защитить. И тогда, чтобы сохранить зависимость сельской местности от городов и, когда надо, предъявлять права на природные ресурсы и технические изделия селян, эти преимущества, которые имело село, были насильно уничтожены.

Когда один город перехватывал у другого власть над сбытом сельскохозяйственной продукции, бывший владелец опять оказывался под угрозой голода. Таким образом, войны между городами-государствами средневековья были войнами за влияние в торговле. Города-государства эволюционировали в страны, что, в конечном итоге, также обернулось войнами за контроль над рынком. Могущественные страны же выросли в империи, которые контролировали материальные ресурсы и торговали далеко за пределами своих границ.

Эксплуатация рабочих

Многие думают, что зависть можно испытывать только по отношению к тем, у кого есть больше, чем у нас, но это не так. Зависть, будучи состоянием сознания, распространяется на всех и все, куда падает наш взгляд. И зависть пользуется всеми доступными средствами, чтобы нажиться на тех, кому мы завидуем. Так, если говорить о классах предпринимателей и рабочих, то в этом случае каждая сторона блюдет собственный интерес, и оба класса пытаются использовать друг друга в своих целях. Адам Смит подробно описывает это противостояние, а также те преимущества — в возможностях, ресурсах и законе — которые имеют управляющие перед рабочими.

Рабочие хотят получать как можно больше, а хозяева хотят давать как можно меньше. Первые стараются сговориться чтобы поднять заработную плату, последние же — чтобы ее понизить. Нетрудно, однако, предвидеть, какая из этих двух сторон должна при обычных условиях иметь преимущество в этом споре и вынудить другую подчиниться своим условиям. Хозяевам-предпринимателям, поскольку их меньше, сговориться гораздо легче, и притом закон разрешает или, по крайней мере, не запрещает им входить в соглашение, между тем как рабочим он это делать запрещает. В Англии нет ни одного парламентского акта против соглашений о понижении цены труда, но имеется много таких актов, которые направлены против соглашений о повышении ее [Смит имеет в виду законы против стачек и коалиций рабочих, отмененные впоследствии, в 1824 году]. Во всех таких спорах и столкновениях хозяева могут продержаться гораздо дольше. Землевладелец, фермер, владелец мануфактуры или купец, не нанимая ни одного рабочего, обыкновенно могут прожить год или два на капиталы, уже приобретенные ими. Многие же рабочие, не имея работы, не могут просуществовать и неделю, некоторые могут просуществовать месяц, и вряд ли хотя бы один из них может прожить год. В конечном счете рабочий может оказаться столь же необходимым для своего хозяина, как и хозяин для рабочего, но в первом случае необходимость не проявляется так непосредственно.

Говорят, что нам редко приходится слышать о сговоре хозяев, зато мы часто слышим о сговоре рабочих. Но те, которые на этом основании воображают, что хозяева редко вступают в сговор, совершенно не знают ни жизни, ни данного предмета. Хозяева всегда и повсеместно находятся в своего рода молчаливой, но постоянной и единообразной стачке с целью не поднимать заработной платы рабочим выше ее нынешнего уровня. Нарушение этого соглашения повсюду признается в высшей степени неблаговидным делом, и рассматривается как своего рода упрек со стороны такого хозяина своим соседям и товарищам. Мы, правда, редко слышим о таких сговорах, но только потому, что они представляют собой обычное и, можно сказать, естественное состояние вещей, о котором никогда не говорят. Иногда хозяева входят в особые соглашения с целью сокращения заработной платы даже ниже существующего уровня. Такие соглашения проводятся всегда с соблюдением крайней осторожности и секретности до самого момента их осуществления, и если рабочие, как это иногда бывает, уступают без сопротивления, то посторонние лица никогда не узнают о состоявшемся соглашении, хотя оно очень чувствительно бьет по рабочим.

Смит говорит здесь о том, как хозяева склоняют законы на свою сторону в ущерб рабочим, и как они сговариваются между собой, чтобы удерживать заработную плату на как можно более низком уровне. Такие действия свидетельствуют о влиянии тамо-гуны, и естественным результатом этого станет конфликт. Но конфликт между рабочими и хозяевами вовсе не является неизбежным при любых обстоятельствах, как убеждены Смит, Маркс и многие другие. Конфликт проистекает из жадности и зависти, которые, в свою очередь, являются порождением раджо- и тамо-гуны. Если на ситуацию оказывает воздействие гуна благости, ситуация будет совсем иной, такой, какая была описана выше в случае с ремесленными гильдиями средневековья. Хозяева и рабочие будут помогать друг другу и сотрудничать для всеобщего блага, без всяких конфликтов. Но при отсутствии влияния саттва-гуны столкновение интересов приведет ко все более неустойчивым рабочим отношениям, при которых возмущения возникают всякий раз, когда одна сторона находит очередной способ эксплуатировать другую.

Разделяй и властвуй

Один из методов увеличения своего сегмента рынка — совсем избавиться от конкурентов. Это, кстати, послужило еще одной из причин уничтожения общин — нужно было сделать так, чтобы люди ничего не производили для себя. В таком случае им приходится устраиваться на работу, и они не могут больше изготавливать то, что им нужно, а вместо этого должны покупать все необходимое на заработанные деньги. Уничтожены были не только общины, но и сама склонность общинников помогать друг другу и рассчитывать на помощь других. Конечно, существовала опасность, что рабочие объединятся и попытаются заключить с хозяевами коллективный договор. Государственный аппарат же был намерен помешать любым формам объединения либо сотрудничества людей. Как было сказано выше, в качестве примера для подражания был введен образ человека, который, что называется, «выбился из грязи в князи», ярого индивидуалиста. Кропоткин пишет по этому поводу:

Поэтому в XVI столетии, как только государство начало складываться, оно приступило к разрушению связей, существовавших между гражданами в городах и в деревнях. Если оно иногда и мирилось с некоторой тенью самоуправления в городских учреждениях — но никогда с независимостью — то это делалось исключительно ради формальных целей, ради возможно большего облегчения общего государственного бюджета; или же для того, чтобы дать возможность состоятельным людям в городах обогащаться на счет народа; это происходило, например, в Англии до самого последнего времени и отражается до сих пор в ее учреждениях и обычаях: все городское хозяйство, вплоть до самого последнего времени, было в руках нескольких богатых лавочников.

У крестьян одной и той же деревни всегда есть тысячи общих интересов: интересы хозяйственные, отношения между соседями, постоянное взаимное общение; им по необходимости приходится соединяться между собою ради всевозможнейших целей. Но такого соединения государство не любит — оно не желает и не может позволить, чтобы они соединялись. Оно дает им школу, попа, полицейского и судью; что им еще надо? И если у них появятся еще какие-нибудь нужды, они должны в установленном порядке обращаться к церкви и к государству.

«Если у вас есть какие-нибудь общие нужды в городе или в деревне, обращайтесь с ними к церкви и к государству. Но вам строго воспрещается соединяться вместе непосредственно и заботиться о них самим». Эти слова раздаются по всей Европе, начиная с XVI столетия.

И в самом деле, могло ли государство терпеть ремесленные гильдии или корпорации, с их торговлей, с их собственным судом, собственной милицией, казной и организацией, скрепленной присягой? Для государственных людей они были «государством в государстве»! Настоящее государство было обязано раздавить их; и оно, действительно, раздавило их повсюду — в Англии, во Франции, в Германии, в Богемии, в России, сохранив от них лишь внешнюю форму, удобную для его фискальных целей и составляющую просто часть огромной административной машины .

Правители попытались полностью взять жизнь людей под свой контроль и ввести во взаимоотношения между людьми своих бюрократических агентов. Разделяя землю, интересы, усилия граждан, правители пытались выжать из них все соки. То, что именно это было их целью, ясно хотя бы по тому, что они добились своего, неважно, где бы гражданин ни жил. К концу девятнадцатого века рабочим в Лондоне платили такую же мизерную зарплату, на которую нельзя было прожить, что и рабочим в Нью-Йорке и в Петербурге. Разные силы были решительно настроены изменить жизнь, превратив ее в то, что сейчас называется «современной» жизнью. Наш образ жизни скорее следует назвать денежным рабством, поскольку все без исключения — рабы своего заработка, который нужен им, просто чтобы выжить. Чтобы еще глубже скрыть правду, нам внушили, что жизнь четко поделена на разные сферы: политику, экономику, общество, религию и т.д. Жизнь уже не является неразрывным целым. Такая безличность — признак Кали-юги. Нам навязывают впечатление, что жизнь наша протекает при определенном политическом строе, называемом демократией или конституционной республикой и т.п. Ничего более далекого от истины не придумаешь. На самом деле нами правят деньги, или, точнее, те, кто контролирует их, как подметил Ротшильд (см.выше).