Проблема рациональности и социальная теория

После разъяснений относительно основного содержа­ния концепции коммуникативной рациональности уместно перейти к вопросу о принципиальной возможности и кон­кретных формах ее аппликации к социальной теории в це­лях переосмысления модерна. Разумеется, речь уже не мо­жет идти о разработке некоей философско-исторической концепции — для современного мышления сугубо умозри —

тельное постижение истории столь же неприемлемо (и по­чти столь же архаично), как и учения субстанциализма. По­этому надежды на построение нового образа модерного раз — вития надлежит связывать с таким знанием, которое ори­ентацию на осмысление динамики общества в целом соче­тает с эмпирической фундированностью анализа. Этому требованию, как представляется, удовлетворяет социоло — гия: в условиях глубокой специализации научно-исследо­вательской деятельности социология, единственная из всех социальных наук, сохранила отношение к проблемам об­щества как целого (в отличие, скажем, от экономики или политологии). Социология, конечно, не ограничивается лишь таким "общим" подходом, но к детальному изучению тех или иных общественных подсистем или отдельных фено­менов она обращается только на основе исходной поста­новки вопроса, схватывающей тотальную связность обще — ственной жизни.

Правда, на это можно было бы возразить, что ориента­цию на целостность схватывания явлений общественной жизни с социологией разделяет культурная антропология, однако исключительная пригодность социологии для дости­жения поставленной цели связана еще и с тем, что именно социологии имманентно присуща проблематика модерного развития: социология возникла и оформилась как такая на­ука, основной темой которой являются трансформации об­щественной жизни при переходе от традиционных к модер — ным обществам, от "общности" к "обществу". Базовые кате­гориальные структуры социологии, разработанные ее осно­вателями, говорят о том, что социология как область знания сама является продуктом модерного развития и может быть понята как его концептуальное отображение; социология по своему происхождению и сущности является сугубо модер — ным феноменом.

Итак, социология способна рассматривать динамику об­щественного целого, не отрываясь от эмпирии, и имеет мо — дерное развитие своим очевидным тематическим приорите­том. Апеллируя к социологии, Хабермас, конечно, имеет в виду социологическое знание не в его безоглядно приклад­ных формах, он говорит о социологии, претендующей па роль теории общества. Как представляется, в данном случае было бы также уместно выражение "думающая социология", т. е. сочетающая эмпирическое исследование с тематизацией соб­ственных "фоновых" предпосылок (экспликацией и анали­зом фундаментальных характеристик изучаемой предметно­сти и обоснование базовой методологии ее освоения). Воп —

рос, далее, состоит еще и в том, в какой мере ей близка и органична проблематика рациональности, не получится ли так, что эмпирической науке приписывается внешняя и чуждая ей философская проблематика?

Хабермас отмечает, что социология, претендующая на статус теории общества, неизбежно сталкивается с пробле­мой рациональности в трех взаимосвязанных областях: она не может избежать вопроса о рациональности действия в рамках метатеоретической для нее области теории действия, вопроса о рациональности научного понимания в сфере ме­тодологических проблем социального познания, наконец, от­носящегося к области предметного (эмпирического и теоре­тического) социологического исследования вопроса о том, в каком смысле модерное развитие общества может быть пред­ставлено как рационализация¹.

Действительное присутствие и содержательную взаимо­связь указанных трех аспектов собственно социологической проблематики рациональности можно проиллюстрировать на примере творчества Макса Вебера. В его концепции эта вза­имосвязь наиболее зримо воплощена в понятии целерацио — нального действия.

По Веберу, принципиальной характеристикой действия, отличающей его от простого происшествия или природного процесса, является наличие связанного с ним субъективного смысла. Конечно, граница между осмысленным действием и чисто реактивным поведением, не связанным с субъективно предполагаемым смыслом, не может быть точно проведена; значительная часть социологически релевантного действия находится на границе того и другого. Как известно, Вебер выделял четыре основных типа социального действия; два из них — традиционное (основанное на длительной привычке) и аффективное (обусловленное аффектами или эмоциональ­ным состоянием человека) — как раз и находятся на границе осмысленного действия. Традиционное действие, подобно чисто реактивному подражанию, часто представляет собой не более чем автоматическую реакцию на привычное раздра­жение в направлении ранее усвоенной установки; аффек­тивное действие также может быть лишь непосредственной и безотчетной реакцией на сильное раздражение. И все же в обоих случаях можно говорить о действии, поскольку в них, как правило, присутствует рациональный момент: как вер­ность привычке, так и аффект обычно в той или иной (пусть минимальной) степени осознаны.

В намного большей мере рациональность присуща двум другим типам действия — ценностно — рациональному и целе — рациональному. Ценностно — рациональное действие отличается от аффективного или традиционного поведения четким осоз­нанием ценностных ориентации поведения, которые опреде­ляют планирование и выполнение действия (в частности, под­бор оптимальных средств действия и продуманное их исполь­зование). При этом данный тип действия все же сохраняет сходство с двумя предшествующими типами в том, что смысл действия для субъекта состоит не в достижении какой —либо внешней цели, а в самом определенном по своему характеру поведении как таковом. Ценностно — рациональное действие основано на вере в безусловную — религиозную, эстетичес­кую или какую — либо другую — ценность определенного по — ведения независимо от того, к чему оно может привести. Ценностно — рационально действует тот, кто, невзирая на воз — можные последствия, следует своим представлениям о долге, достоинстве, красоте, благочестии и т. п. Для этого типа дей­ствия характерна подчиненность заповедям или нормам, в повиновении которым индивид видит свой долг.

Наконец, "целерационалыю действует тот, кто ориенти­рует свои действия на цели, средства и побочные результаты и при этом рационально соотносит как средства с целями, так и цели с побочными последствиями и, наконец, различ­ные возможные цели друг с другом..." ' Понятно, что целера — циоиальный тип представляет собой наиболее полное вопло­щение рациональности действия: рациональность проявляет­ся здесь как субъективная осмысленность (осознанность) дей­ствия, как рациональность в планировании и выполнении действия (подборе и использовании средств), наконец, как рациональность в полагании цели действия и просчитывании всех его возможных последствий. С целерациоиалыюй точки зрения, даже ценностная рациональность иррациональна, причем тем более иррациональна, чем в большей мере она абсолютизирует ценность, па которую ориентируется пове­дение, ибо тем в меньшей степени присутствует рациональ­ная мотивация цели (цель действия предопределяется безус­ловными ценностями) и тем меньше принимаются во внима­ние последствия совершаемых действий.

Итак, типология действия у Вебера иерархически упоря­дочена, выделяемые типы расположены по принципу возрас­тания степени рациональности в структуре действия. На вер­шине иерархии находится целерациопальное действие. Его

особый статус обусловлен тем, что этот тип действия высту­пает, во —первых, как своего рода эталон рациональности, по­зволяющий определить характер и степень иррациональное — ти других типов.

Во —вторых, этот тип действия занимает привилегирован­ное место также и в области методологических проблем соци­ального познания. Социология является, по Веберу, "понима­ющей" наукой — она стремится понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и результаты (именно понимание смысла действия позволяет его объяснить). При этом методологическим образцом оказывается именно целерациональное действие: будучи насквозь рациональным, оно в наибольшей мере прозрачно для его рационального по­нимания исследователем. Поэтому для социологического ис — следования все иррациональные, эмоционально или привыч­кой обусловленные смысловые связи, определяющие отноше­ние индивида к окружающему, наиболее понятны, если рас­сматривать их в качестве отклонений от чисто целерационалыю сконструированного действия. При таком подходе вначале устанавливается, каким было бы поведение участников собы­тий при знании ими всех обстоятельств дела и при строго це — лерационалыюм поведении; затем па основе этой идеальной конструкции объясняется фактическое поведение. Иными сло­вами, образ целерационалыюго действия — вследствие своей полной рациональной понятности — служит в социологии моделью, с помощью которой реальное поведение может по­нято как обусловленное множеством различных факторов (аф­фектами, заблуждениями) отклонение от чисто рационально сконструированного.

Наконец, в —третьих, целерационалыюе действие является средством интерпретации модерпого развития, которое про­является прежде всего как всеобъемлющая рационализация общественной жизни. Генезис и развитие капитализма озна­чают, по Веберу, что рационализируется способ ведения хо­зяйства, рационализируется управление — как в области эко­номики, так и в области политики; рационализируется образ мышления людей, так же как и образ жизни в целом. Все это сопровождается возрастанием социальной роли науки, пред­ставляющей собой наиболее чистое воплощение принципа рациональности: наука проникает прежде всего в производ­ство, затем в управление и, наконец, в быт.

С точки зрения историка, общественная рационализация, характеризующая модерное развитие представляет собой результат соединения целого ряда факторов, констелляция которых не есть нечто предопределенное. Достаточно слу —

чайио в определенный период времени в определенном реги­оне переплелись несколько феноменов, заключавших в себе рациональное начало: восходящая к античности традиция те­оретической науки (в которой особую роль играет математи­ка, приобретшая со времен Галилея опытную значимость и легшая в основу повой экспериментальной науки, внутренне связанной с техникой); рациональное римское право, полу­чившее дальнейшее развитие в средние века; рациональный способ ведения хозяйства, возникший благодаря отделению рабочей силы от средств производства и др. Фактором, по — зволившим синтезировать все эти элементы, оказался проте­стантизм, создавший мировоззренческие предпосылки для осуществления рационального способа ведения хозяйства (для внедрения в экономику достижений науки) благодаря тому, что экономический эффект был возведен протестантской эти­кой в ранг религиозного призвания. "Бог кальвинизма требо­вал от своих не отдельных "добрых дел", а возведенной в систему святости дел. <...> Этическая практика обычного человека лишилась таким образом бессистемности и офор­милась в последовательный метод целого образа жизни" '. В результате такого счастливого стечения обстоятельств в Ев­ропе и возник не имевший прежде аналогов тип общества.

С точки зрения теории общества, тот же самый процесс можно интерпретировать уже не как продукт случайного со­четания разнородных факторов, резонансно взаимодейству­ющих в направлении рационализации всех сторон обществен­ной жизни, а как поступательную рационализацию социаль­ного действия, "логика" которой состоит в замене внутрен­ней приверженности привычным для нас нравам и обычаям планомерным приспособлением к обстоятельствам на основе соображений интереса. Рационализация действия может быть понята и в позитивном плане — как процесс рационализации ценностных оснований действия, и в негативном — как про — цесс вытеснения аффектов и непосредственно принимаемых ценностей. В любом случае она представляет собой процесс экспансии целерационалыюго действия в масштабах всего общества (и соответственно вытеснения традиционного, аф­фективного и ценностно —рационального); структуры целера — ционального действия становятся доминирующими как в сфере хозяйственной деятельности, так и в политике — право — вых областях, в быту, в науке и культурной деятельности.

Таким образом, как свидетельствует парадигматический пример веберовской социологии, социологическая концеп—

ция, претендующая на функции теории общества, будет ста­вить проблему рациональности в трех содержательно взаи­мосвязанных планах: в метатеоретическом для социологии плане теории действия, в методологическом плане научного понимания и в предметном плане (Хабермас говорит: "эмпи­рическом" или "эмпирически —теоретическом" плане) интер­претации модерного развития общества как общественной рационализации. У самого Вебера социальная теория и исто­рическая концепция строятся в понятийной перспективе мо­дели сознания, и в этом смысле его позиция для Хабермаса является не только образцом, но и предметом критики. Тог­да, "следуя Веберу против Вебера", надлежит обосновать ме — татеоретическую и методологическую релевантность для со­циологии универсально — прагматической концепции комму­никативной рациональности: необходимо разработать не субъективистскую, а коммуникативную концепцию рацио — нальности действия и коммуникативную же концепцию ра­ционального понимания социального действия.

Аспекты рациональности действия и социологические понятия действия

Хабермас начинает с рассмотрения основных социологи­ческих концепций действия. При этом он, конечно же, не стремится к эмпирическому обобщению всего многообразия представленных в социологии и нередко лишь имплицитно употребляемых понятий действия, а движется аналитически — по подсказкам модели коммуникативной рациональности, выделяющей три основных мироотношсния. Тогда оказыва­ется, что богатство социологических понятий действия мо­жет быть по существу сведено к четырем аналитически хо­рошо различающимся основным понятиям.

Во — первых, это понятие телеологического действия, кото — рое восходит еще к Аристотелю и до сего времени является преобладающим в теориях действия. Здесь актор осуществ­ляет определенную цель посредством того, что он в данной ситуации выбирает средства, которые обещают принести ус­пех, и соответствующим образом их применяет. Централь­ным понятием является принятие решения на основе выбора между альтернативными вариантами действия, которое на­правлено на реализацию цели, руководимо правилами и ос­новывается на толковании ситуации.

Телеологическое действие дополняется до модели страте­гического действия, если в калькуляцию успеха, осуществля­емую действующим субъектом, включается ожидание реше —

ний еще, по меньшей мере, одного целенаправленно действу­ющего актора. Обычно эта модель действия трактуется ути­литаристски: предполагается, что актор выбирает и обсчиты­вает цели и средства с точки зрения максимизации собствен­ной пользы. Эта модель действия лежит в основе теории при­нятия решений и теории игр в экономике, социологии и социальной психологии.

Во —вторых, понятие регулируемого нормами действия, которое относится не к поведению единичного актора, стал­кивающегося в окружающем мире с другими акторами, а к членам некоторой социальной группы, которые ориентиру­ют свои действия на общие им ценности. Отдельный актор следует определенной норме (или нарушает ее), коль скоро в данной ситуации налицо условия, в которых эта норма нахо­дит применение. Нормы выражают существующее в опреде­ленной социальной группе согласие. Все члены группы, для которых эта норма является значимой, вправе ожидать друг от друга, что в определенных ситуациях будут выполняться предписанные нормой действия. Центральное для этой моде­ли действия понятие следования норме означает выполнение генерализированного ожидания относительно поведения. Поведенческое ожидание имеет не когнитивный смысл (ожи­дание некоего спрогнозированного события), а нормативный смысл (участники вправе ожидать определенного поведения). Понятие регулируемого нормами действия обрело парадиг­матическое значение для социальных наук благодаря Дюрк — гейму и Парсонсу; нормативная модель действия лежит в основании теории ролей.

В —третьих, это — понятие драматургического действия, которое относится, прежде всего, не к отдельному актору и не к члену социальной группы, а к участникам интеракции, которые образуют друг для друга публику, перед которой они изображают самих себя. Актор вызывает у публики опреде­ленное представление о себе самом в той мере, в какой он более или менее целенаправленно раскрывает перед ней свою субъективность. Центральное для данной модели действия понятие саморепрезептации обозначает не спонтанное само — изображение, а учитывающую наблюдателя стилизацию вы­ражения собственных переживаний. Драматургическая мо­дель действия была развита Гофманом и служит, прежде все­го, феноменологически ориентированным описаниям ипте — ракций, но до настоящего время она еще не получила теоретически обобщенного выражения.

Наконец, в —четвертых, понятие коммуникативного дей­ствия, которое относится к интеракциям минимум двух спо —

собных к речи и действию субъектов, которые (вербальными или экстравербальными средствами) вступают в межличнос­тное отношение. Акторы стремятся к взаимопониманию от­носительно ситуации действия, чтобы координировать свои планы действия и сами действия на основе согласия. Цент­ральное понятие интерпретации относится в первую оче­редь к выработке таких определений ситуации, которые до­пускают согласие. В этой модели действия фундаментальное значение получает язык. В социологии модель коммуника­тивного действования репрезентирована Мидом и Гарфин — келем.

Далее, надлежит выяснить, в какой мере в рамках рас — смотренных четырех понятийных стратегий правомерна по­становка вопроса о рациональности действия. На первый взгляд, только телеологическое действие может быть рассмот­рено под углом зрения рациональности и возможной рацио­нализации общества (как это было сделано, в частности, в парадигматической концепции Вебера). Однако эта обманчи­вая видимость рассеивается, коль скоро мы выявляем "онто­логические" предпосылки, связанные с остальными тремя стратегиями понимания действия.

Так, телеологическое действие в плане онтологических предпосылок предполагает объективный мир. То же самое от­носится и к стратегическому действию; при этом, однако, мы исходим уже из наличия минимум двух целенаправленно дей­ствующих субъектов, которые осуществляют свои цели на пути ориентации на решения других акторов и воздействия на них. Следовательно, для стратегически действующих субъектов в мире существуют не только физические предметы, но и дру­гие акторы. Успех действия зависит от других акторов, кото­рые также ориентированы на собственный успех и ведут себя кооперативно лишь в той мере, в какой это соответствует эго­центрической калькуляции собственной пользы.

Понятие регулируемого нормами действия предполагает отношение между актором и двумя мирами: наряду с объек­тивным миром наличных положений вещей имеется соци­альный мир, к которому актор как носитель определенной роли принадлежит в той же мере, что и другие акторы. Благодаря общей для них принадлежности к социальному миру акторы могут устанавливать между собой нормативно организован — ные интеракции. Социальный мир состоит из нормативного контекста, который устанавливает, какие интеракции принад­лежат к области правомерных межличностных отношений; все акторы, для которых соответствующие нормы обладают зна­чимостью, принадлежат к одному социальному миру.

Как смысл объективного мира может быть объяснен через ссылку к существующим положениям вещей, так и смысл со­циального мира — через ссылку на существование норм. При этом важно, что существование норм следует понимать не в смысле экзистенциальных суждений, которые высказывают, что имеются социальные факты типа нормативных правил. Мы говорим, что норма существует, если она признается теми, к кому она обращена, как значимая или оправданная.

Существующие положения дел репрезентируются истин­ными высказываниями, существующие нормы — всеобщими предложениями долженствования или требованиями. Значи­мость нормы состоит в том, что она регулирует действия всех, кого она касается, в их общих интересах. Именно интерсубъ — ективное признание обосновывает социальную силу нормы. Нормативная модель действия предписывает действующему не "когнитивный", а "мотивационный комплекс", который делает возможным конформное поведение.

При этих предпосылках актор может устанавливать та­кие отношения к социальному миру, которые доступны объек — тивной оценке. Последняя связана с вопросами, во —первых, о том, согласуются ли мотивы и действия актора с существую­щими нормами или же от них отклоняются, а во — вторых, вы — ражают ли сами эти нормы общественно значимые интересы участников и соответственно получают ли они их признание (т. е. признаются ли они как легитимные).

Таким, образом, с учетом онтологических предпосылок мы можем говорить, что регулируемое нормами действие предполагает два мира — объективный и социальный: нор — моконформное поведение предполагает, что субъект действия отличает фактические составные части своей ситуации дей­ствия от нормативных, а фактические условия и средства действия — от ценностей.

Понятие драматургического действования в социально — научной литературе разработано намного менее основатель­но, чем два предыдущих. Под углом зрения драматургическо — го действовапия мы понимаем социальную интеракцию как встречу, в которой участники образуют друг для друга зри­мую публику и при этом друг другу взаимно демонстрируют самих себя. В процессе демонстрации актор определенным образом презентирует себя перед зрителями; посредством того что он проявляет нечто, относящееся к его субъективности, он стремится быть определенным образом рассмотрен и при­нят публикой.

В драматургическом действовании актор относится к сво — ему собственному субъективному миру. Последний представ —

ляет собой целостность переживаний, к которым действую — щий имеет привилегированный по сравнению с другими до­ступ. Эта область субъективности заслуживает названия "мира" лишь в том случае, если значение субъективного мира эксплицируется аналогичным образом, как и социальный мир: субъективные переживания мы должны понимать не как ментальные состояния или внутренние процессы — в таком случае мы уподобили бы их составным частям объек­тивного мира. Субъект имеет желания или чувства не в том же смысле, в каком наблюдаемый объект протяженностью, весом или цветом — актор обладает желаниями и чувствами в том смысле, что он эти переживания может при случае выразить перед публикой, а именно таким образом, что эта публика, если она доверяет его экспрессивным выражени — ям, считает выраженные чувства и желания субъекта дей­ствия чем —то субъективным.

Отношение актора к миру в случае драматургического действования также допускает объективную оценку. А имен­но здесь возникает вопрос: говорит ли актор действительно то, что думает, или же он просто симулирует чувства, кото­рые явно выражает? В соответствии с драматургической мо­делью действия участники могут занять установку (в роли актора — к собственной субъективности, в роли публики — к экспрессивным выражениям другого актора), только созна­вая, что внутренний мир "Я" ограничен внешним миром. Поэтому в онтологическом плане драматургическое действо — вание предполагает два мира — внутренний и внешний. Экс — прессивные выражения демонстрируют субъективность в отграничении от внешнего мира, по отношению к последне­му актор в принципе может занять только объективирую — щую установку, которая значима не только относительно физических, но и социальных объектов.

Наконец, понятие коммуникативного действования в ка­честве онтологической предпосылки имеет языковую среду, в которой устанавливаются все мироотношения актора как таковые и которая в этом смысле "снимает" в себе все три предшествующих типа. Правда, указание на языковое взаи­мопонимание как механизм координации действия может показаться неспецифичным для коммуникативного действо — вания — ведь и стратегическая модель предполагает, что ко­ординация действий участников интеракции, регулируемая эгоцентрической калькуляцией пользы, опосредуется рече­выми действиями; относительно регулируемых нормами и драматургических действий также должно предполагаться достижение такого согласия между участниками коммуника —

ции, которое в принципе имеет языковую форму.

Однако в этих трех моделях действия язык понимается односторонне. Так, телеологическая модель действия предпо­лагает язык как одно из многих средств, посредством которых речевые субъекты, ориентированные каждый на собственный успех, воздействуют друг на друга (такое понимание языка свойственно, в частности, интенционалыюй семантике). Нор­мативная модель предполагает язык как такое средство, кото­рое обеспечивает традирование социальных норм и культур­ных стереотипов и делает возможным такой консенсус, кото­рый каждым последующим актом взаимопонимания просто воспроизводится и подтверждается (такое культуралистское понимание языка свойственно, в частности, культурной ант­ропологии). Драматургическая модель предполагает язык как средство самоинсценирования. И только коммуникативная модель действия предполагает язык как медиум полноценного взаимопонимания, при котором говорящий и слушатель из горизонта их предынтерпретированного жизненного мира со­относятся с чем—то в объективном, социальном и субъектив­ном мире для того, чтобы достичь общих определений ситуа­ции. Именно такой "интерпретационный" концепт языка ха­рактерен для универсальной прагматики.

Тогда остальные типы действия (телеологическое, пормо — конформное, драматургическое) могут быть поняты как пре­дельные случаи коммуникативного действования; соответ­ственно ими задействуется лишь какая — то одна функция язы — ка: достижение воздействия на партнера по коммуникации, производство межличностных отношений, выражение субъек­тивных переживаний. Напротив, коммуникативная модель действия, которая определяет традицию в социальной науке, связанную с символическим иитеракционизмом Мида, поня­тием языковых игр у Витгенштейна, герменевтикой Гадаме — ра и теорией речевых актов Остина, делает предметом вни­мания в равной мере все функции языка. Правда, при этом возникает опасность редукции социального действия к ин­терпретациям, осуществляемым участником коммуникации, шггеракции — к беседе (этот упрек правомерен, в частности, в отношении этнометодологии и философской герменевти­ки). В рамках теории коммуникативного действования, одна­ко, языковое взаимопонимание понимается только как меха­низм координации действий, который связывает планы дей­ствия и целенаправленную деятельность участников в интс — ракцию. Это значит, что коммуникативная модель не отождествляет действие с коммуникацией: язык является сред­ством коммуникации, который служит взаимопониманию, в

то время как акторы, достигая согласия друг с другом для координации своих действий, преследуют соответствующие определенные цели.

Согласно коммуникативной модели действия, говорящий, употребляя предложения с ориентацией на взаимопонима­ние, устанавливает отношения к миру, причем не только не — посредственно, как в телеологическом, регулируемом нор — мами или драматургическом, но и рефлексивным образом. Говорящие интегрируют три формальных концепта мира в единую систему и предполагают ее как рамку интерпрета­ции, внутри которой они могут достигать взаимопонимания. Они не только прямо устанавливают отношение к чему —то в объективном, социальном или субъективном мире, но и ре — лятивизируют свои выражения с учетом возможности, что их значимость может быть оспорена другими акторами. "Вза­имопонимание функционирует в качестве механизма коор­динации действий лишь тем способом, что участники ком­муникации достигают согласия относительно заявленной зна — чимости их выражений, т. е. интерсубъективно признают при-тязания на значимость, которые они взаимно выдвигают. Говорящий делает доступное критике притязание значимым тем, что посредством своего выражения относится минимум к одному "миру" и при этом использует то обстоятельство, что это отношение между актором и миром в принципе до­ступно для объективной оценки, для того чтобы призвать своего визави к выражению рационально мотивированной позиции. Понятие коммуникативного действия предполага­ет язык как среду некоторой разновидности процессов вза­имопонимания, в протекании которых участники, посред­ством того, что они относятся к миру, взаимно выдвигают притязания на значимость, которые могут быть признаны или оспорены" '.

Этой моделью действия предполагается, что участники интеракций мобилизуют на кооперативно преследуемую цель взаимопонимания тот потенциал рациональности, который в соответствии с нашим предшествующим анализом заключен в трех отношениях к миру. Актор, который ориентирован на взаимопонимание, должен посредством своих выражений имплицитно выдвигать три притязания на значимость, а имен — но притязания на то, что а) высказывание является истин­ным, б) что речевое действие является правильным относи­тельно значимого нормативного контекста и в) что обнару­женные речевые интенции так мнятся, как выражены.

Таким образом, рассмотрение основных социологических концепций действия приводит к следующим выводам. Во — пер — вых, все эти типы действия могут быть рассмотрены в плане их рациональности, и это означает, в частности, что рацио­нальность действия никоим образом не сводится к целераци — овальности. Во —вторых, коммуникативное действие, понятие которого вводится здесь пока предварительно, может быть истолковано как включающее остальные три в качестве сво­их производных или частных случаев.