III. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

1. Деликтные обязательства в современном международном частном праве: общая характеристика.

2. Правовое регулирование деликтных обязательств по законодательству различных стран: современные тенденции.

3.Международные договоры в сфере деликтных обязательств: общая характеристика.

4.Особенности правового регулирования ответственности за вред, причиненный потребителю.

Рассматривая виды иностранных элементов, благодаря которым гражданское по своей сути правоотношение подпадает под действие международного частного права, в общей части курса отмечалось, что иностранный элемент может выступать в виде юридического факта, т.е. события или деяния, с совершением которого закон связывает возникновение, изменение или прекращение гражданско-правового отношения.

Из курса гражданского права Вы помните, что термин «юридический факт» включает в себя все, что не относится к договорам (юридическим актам). Он обозначается либо как факт, не зависящий от воли лиц – событие (смерть, рождение, землетрясение и т.д.), либо как факт, являющийся результатом волевых действий – деяний, которые, в свою очередь, могут выражаться в действии или бездействии. Во многих случаях закон связывает с событием или деянием наступление определенных правовых последствий.

Многие из юридических фактов подчиняются закону, регулирующему ту или иную сферу, к которой они относятся, и, соответственно, «привязаны» к категориям этого закона, например, к личному статусу (рождение, заключение брака, смерть), или вещному статусу (захват, владение). Но некоторые из юридических фактов как бы стоят вне какого-либо статуса и не связаны непосредственно с каким-либо видом правоотношений; они сами по себе являются основой специфических отношений. Речь идет о так называемых внедоговорных обязательствах, к которым, в первую очередь, относятся деликтные обязательства и квазидоговоры (неосновательное обогащение, уплата несуществующего долга, ведение чужих дел без поручения и прочие).

На протяжении столетий привязка деликтных обязательств (обязательств из причинения вреда) к месту, где имел место породивший их юридический факт, всегда казался бесспорной[97] и эта привязка – lex loci delicti commissi- , являясь одной из старейших коллизионных привязок, была закреплена законодательством практически всех стран мира и содержалась в немногих на начало ХХ века многосторонних международных договорах[98].

Под применение закона места причинения вреда была подведена солидная теоретическая база, о которой рассуждает алжирский ученый М.Иссад. Он, в частности, отмечает, что: “К ним относится, прежде всего, аргумент о суверенной власти государства на территории, где частные лица осуществляют свою деятельность.…Другой аргумент основан на идее равенства и справедливости…, что означает: деликт и его следствие – возмещение - означают нарушение равновесия имущественных отношений и для его восстановления необходимо, чтобы одна и та же норма применялась ко всем лицам и всем фактам на данной территории. Наконец, идея стабильности и предсказуемости компетентного закона требует применения к противоправному поведению и его последствиям закона места совершения”[99].

Анализ современного национального законодательства и текстов международных договоров, регулирующих обязательства из причинения вреда, осложненные иностранным элементом, позволяет сделать вывод, что и в наши дни эта привязка – lex loci delicti commissi –остается основной[100], но она перестала быть доминирующей, о чем речь пойдет несколько ниже.

Применение закона места причинения вреда порождало и порождает сейчас ряд вопросов, основным из которых является вопрос о соотношении двух коллизионных привязок: lex loci delicti commissi и lex fori.

Законодатель решает вопрос по – разному, но можно говорить о применении одного из трех вариантов: либо основным правилом является lex loci delicti commissi, но его применение ограничивается публичным порядком страны суда (статья 52 Закона Эстонии от 27 марта 2002 года “О международном частном праве”: «Если к требованию, вытекающему из противоправного причинения вреда, применяется право иностранного государства, то не допускается взыскание в Эстонии существенно более крупных компенсаций, чем это предусматривается эстонским правом в случае причинения такого вреда»[101]), либо обе привязки применяются совместно (в частности, такой подход демонстрировало английское право), либо на первое место выдвигался lex fori (таким образом регулировались деликтные обязательства в канадской провинции Квебек до принятия 4 июня 1991 года Гражданского кодекса Квебека (вступил в силу 1 января 1994 года). Но и при выборе любого из вышеназванных вариантов, правоприменителю предстоит решить следующие проблемы:

Во-первых, что понимать под местом причинения вреда. Один из виднейших российских специалистов в области международных деликтных обязательств В.П.Звеков отмечает: “Следует ли понимать под locus delicti место, где было совершено действие, причинившее вред, или место, где наступили вызванные им последствия; возможен ли в этих случаях выбор применимого права; принадлежит ли право выбора потерпевшему или выбор составляет прерогативу суда, - эти и другие вопросы, связанные с определением места деликта, решаются в зарубежных правовых системах по-разному”[102].

Подробно эти вопросы регламентированы в Указе Венгрии № 13 от 31 мая 1979 года “ О международном частном праве” (§ 32-33). Понимая в качестве основного подхода под местом причинения вреда то место, где имело место действие или бездействие, в результате которого был причинен вред (ч.1§ 32), венгерский законодатель далее устанавливает, что: “В интересах потерпевшего применимым может быть признано право государства, на территории которого вред наступил (ч. 2 §32)”. Германское законодательство (ст. 40 Вводного Закона к ГГУ) определяет, что “Притязания из недозволенного действия подчиняются праву того государства, в котором обязанное представить возмещение лицо действовало. Потерпевший может потребовать, чтобы вместо этого права применялось право того государства, в котором наступил результат”. Общий же европейский подход к решению проблемы выбора между правом места совершения деликта и правом места наступления вредоносных последствий заключается в выборе того права, которое наиболее выгодно потерпевшему[103].

Во-вторых, в ряде случаев возникает вопрос об оценки противоправности совершенного за границей деяния с точки зрения законодательства страны суда. Венгерский и китайский законодатель отвечают на этот вопрос однозначно: если действие, совершенное за границей, не является противоправным по праву соответственно Венгрии или КНР, то, к примеру, “Венгерский суд не может устанавливать ответственность за поведение, не являющееся противоправным по венгерскому закону (§34 Указа)”.

«Жесткость» закона места причинения вреда, его неспособность в ряде случаев добиться возмещения вообще или предусмотренное законом возмещение носит явно неадекватный размер, привели к тому, что “во второй половине минувшего века произошла основательная переоценка классического начала: отношение к нему в доктрине и практике колеблется от безусловного признания до существенного ограничения или вытеснения новыми, гибкими коллизионными формулами”[104].

Анализ происшедших изменений позволяет выделить следующие направления обновления:

1. «Революция» началась в Соединенных Штатах Америки. Новое направление было основано английским ученым Дж. Моррисом, работавшим в начале 50-х годов в Гарвардском университете. В статье «Право, свойственное деликтам», критикуя классический подход, он положил в основу своей теории понятие «центр тяжести фактического состава» и, исходя из этого, пришел к выводу о существовании «права, свойственного договору», то есть права, с которым деликт имеет наиболее тесную связь. В развитие этой доктрины американским ученым Б.Карри была разработана теория «правительственного интереса», одно из положений которой гласит: “Когда перед местным судом стоит задача применить право иностранного государства, отличного от права суда, местный суд должен, прежде всего, проанализировать политику права, выраженную в нормах национального и иностранного права, а также обстоятельства, в которых для соответствующего государства было бы разумно настаивать на реализации собственного интереса в применении соответствующей политики”[105]. Классическим примером реализации теории «правительственного интереса» в судебной практику США является решение Аппеляционного суда штата Нью-Йорк по делу Babcock v. Jackson. Данное дело связано с существованием в некоторых странах (например, в Канаде) и штатах США так называемого «гостевого закона» (guest statute), не допускающего возможность компенсации истцу-жертве дорожно-транспортного происшествия, если истец (пассажир) являлся гостем хозяина – водителя автомобиля, по вине которого произошло это происшествие. В деле Babcock v. Jackson и хозяин автомобиля, и его гость-пассажир являлись жителями штата Нью-Йорк, тогда как само происшествие имело место в провинции Канады Онтарио, где действовал «гостевой закон». Причем в штате Нью-Йорк такого закона не было.

Апелляционный суд штата Нью-Йорк при рассмотрении дела отклонил теорию «приобретенных прав» и воспользовался методом анализа интересов, лежащего в основе теории Карри. Исходя из анализа интересов, Суд пришел к выводу, что интерес штата Нью-Йорк, выражавшийся в отсутствии «гостевого закона», состоял в предоставлении компенсации всем жертвам дорожно-транспортных происшествий, в то время как целью «гостевого закона», принятого в провинции Онтарио, было предотвращение мошеннических действий, направленных против местных страховых компаний. Поскольку застрахованное лицо не являлось жителем Онтарио, Суд пришел к выводу, что в данном деле штат Онтарио не заинтересован в применении своего права и должно быть применено право штата Нью-Йорк[106]. Позиция суда была услышана и новый подход к регулированию деликтных обязательств закреплен во Втором своде коллизионного права США 1971 года (Restatement (Second) of Conflict of Laws). Общий принцип, закрепленный в параграфе 145, сформулирован следующим образом:

« (1) Права и обязанности сторон в отношении вопроса, связанного с деликтом, определяются местным правом того штата[107], который относительно данного вопроса имеет наиболее тесное отношение к его возникновению и сторонам согласно принципам, изложенным в § 6.

(2) Связи, которые должны быть приняты во внимание при применении принципов параграфа 6 с целью определения применимого к вопросу права, включают:

(а) место, где наступил вред;

(б) место, где имело место поведение, вызвавшее вред;

(в) домицилий, место жительства, гражданство, место инкорпорации и место осуществления предпринимательской деятельности, и

(г) место нахождения отношения между сторонами, если таковое имеется.

Эти связи должны оцениваться в соответствии с их относительной важностью касательно определенного вопроса»[108].

Став основным в США, этот подход с течением времени начал применяться и в Европе, но, в отличие от Нового Света европейский законодатель отвел принципу наиболее связи субсидиарную (вспомогательную) роль.

В Великобритании – стране, чьё право основано на схожих с американским принципах (прецедентное право), - Палата Лордов в 1971 году в решении по делу «Бойз против Чаплина» отметила, что …. отдельные вопросы взаимоотношений между сторонами могут (выделено нами – Е.П.) подчиняться закону страны, с которым либо само событие, либо стороны наиболее тесно связаны. В третьей части Закона Великобритании 1995 года “О международном частном праве (различные положения)” в качестве основной привязки закреплен lex loci delicti commissi (§ 11), но, если определенные факторы (значимость которых определяет суд) обусловили более тесную связь данного правонарушения с иным законом, нежели право места его совершения, именно он и применяется при условии, что такой правопорядок в значительно большей соответствует данному отношению (§ 12).

Среди континентальных стран наиболее близок к американской позиции австрийский законодатель. В § 1 Раздела 1 “Общие положения” Федерального закона Австрии от 15 июня 1978 года “О международном частном праве” в качестве основного подхода закреплено: “Обстоятельства дела, соприкасающиеся с заграницей, рассматриваются в частноправовом отношении согласно тому правопорядку, с которым [у них] присутствует наиболее прочная связь”, однако, в специальном параграфе (§ 48) закреплена опять та же самая коллизионная привязка lex loci delicti commissi.

Применение закона, с которым правоотношение наиболее тесно связано, оставляет открытым, по крайней мере, на первой стадии судебного разбирательства, вопрос о том, какое все-таки право подлежит применению. И в этой ситуации правоприменительный орган должен выбирать опять же из «классических» привязок:

- закон места причинения вреда;

- закон места наступления вредоносных последствий;

- личный закон потерпевшего;

- личный закон причинителя вреда;

- общий закон потерпевшего и деликвента;

- закон суда;

- закон регистрации транспортного средства;

- закон флага и др.

По нашему мнению, при «новом» подходе суду (судье) стало «легче», ибо он не связан жестко с необходимостью применения конкретного, по сути дела, права, но, с другой стороны, - «тяжелее», т.к. уже на первой стадии рассмотрения дела – стадии выбора применимого права – он должен подвергнуть его тщательному анализу, с целью определения именно того права, с которым данный случай наиболее тесно связан. Встает неизбежный вопрос о квалификации судьи. Поэтому вполне обоснованной представляется позиция М. Иссада, который, исходя из того, что гражданско-правовая ответственность повсеместно приобретает объективный характер и связывается скорее сё возмещением ущерба, чем с наказанием за правонарушение, предлагает, что, если цель гражданской ответственности – прежде всего возмещение ущерба, следует применять закон места возникновения ущерба[109].

Несмотря на достаточную распространенность «нового» подхода по регулированию деликтных обязательств, осложненных иностранным элементом, критика в его адрес не утихает. Х. Батиффоль утверждает, что доведенный до крайности, этот метод означает, что общей нормы вообще не существует, что исключает, по его мнению, всякую возможность предвидеть какое право будет применяться. Дж. Моррис предлагает, чтобы закон, с которым правоотношение наиболее тесно связано, применялось лишь тогда, когда такая связь носит значительный характер и только в отношении исключительных ситуаций. Но исключительные ситуации – это как раз те, которые порождают наиболее сложные споры и при разрешении которых бывает трудно определить право, с которым правоотношение наиболее тесно связано. Еще один аргумент contra – что означает с правовой точки зрения термин «наиболее тесная связь». Насколько тесная, и как это определить? Неизбежно возникает вопрос о субъективизме судьи, а это всегда чревато весьма тяжелыми последствиями для одной из сторон спора.

2.Вторым направлением обновления инструментария в сфере деликтных обязательств стало обращение к принципу автономии воли сторон. Подробный анализ данной тенденции в правовом регулировании обязательств, вытекающих из причинения вреда, дан в работе А.В.Банковского[110], также ряде других работ[111].

Краткие выводы таковы:

- Одним из первых к вопросу о возможности применения автономии воли сторон при определении статуса деликтного обязательства обратился в 1954 году немецкий ученый Раапе ( Raape L. Nachtragliche Vereinbarung des Schuldsstatus //Festschift Boehmer (1954) s.110-123), в соответствии со взглядами которого стороны могут совершить выбор материального права только после наступления вредоносных последствий; при это они остаются связанными императивными предписаниями lex fori;

- В настоящее время данный подход закреплен в законодательстве целого ряда стран (ФРГ, Италии, Бельгии, Австрии, Чехии и др.);

-Французская правоприменительная практика занимает сдержанную позицию в отношении автономии воли сторон в деликтных правоотношениях, осложненных иностранным элементом, но в 1998 году Кассационный суд разрешил сторонам заключить соглашение о применении французского права в случае, когда в соответствии с Гаагской конвенцией о праве, применимом к дорожно-транспортным происшествиям, должно было применяться право Джибути.

-Некоторые виды деликтных обязательств, по общему мнению, несовместимы с коллизионным регулированием посредством автономии воли. К их числу относятся, в частности, те из них, которые вытекают из законодательства о защите конкуренции.

- Конвенции, содержащие унифицированные коллизионные нормы[112], не предусматривают возможность автономии воли сторон при выборе статуса деликтного обязательства. Более либеральны в этом плане нормы Регламента (ЕС) Европейского парламента и Совета от 11 июля 2007 года № 864/2007 “О праве, применимом к внедоговорным обязательствам” (Рим – II). Хотя ст. 4 регламента закрепляет в качестве основного правила применение «права государства, на территории которого причинен ущерб (damage occurs)», статья 14 «Свобода выбора применимого права» закрепляет, что: «Стороны могут выбрать право, применимое к внедоговорным обязательствам:

а) путем заключения соглашения после того, как произошло вредоносное событие, причинившее ущерб; или

б) путем заключения соглашения до наступления вредоносного события, причинившего ущерб, если стороны занимаются коммерческой деятельностью».

3.Переоценкаправового регулирования в данной сфере нашла выражение и в закреплении не одной, a нескольких коллизионных привязок, применимых к деликтным обязательствам. Классический пример тому нормы Гаагской конвенции от 4 мая 1971 года “О праве, применимом к дорожно-транспортным происшествиям”. Ст. 3 содержит основное правило: «Применимым правом является национальное право государства, где случилось происшествие», а далее в ст. 4- 7 при наличии закрепленных в них условий применимым может быть:

- право государства регистрации транспортного средства;

- право обычного места нахождения транспортного средства.

4.К еще одной новелле современного правового регулирования деликтных обязательств следует отнести закрепление и во внутреннем праве, и на международном уровне специальных норм, регламентирующих ответственность за вред, причиненный вследствие недостатков товара, работы или услуги. Согласно сложившимся сегодня представлениям, потерпевший в данной ситуации является наиболее слабой стороной обязательства и ему должна быть предоставлена возможность выбора применимого к данному обязательству права. Соответствующие нормы закреплены в законодательстве большинства стран мира[113], в том числе в российском (статья 1221 ГК РФ). Среди международно-правовых актов в этой связи необходимо назвать Гаагскую конвенцию от 2 октября 1973 года об ответственности за вред, причиненный товаром, а также Регламент (ЕС) Европейского парламента и Совета от 11 июля 2007 года № 864/2007 «О праве, применимом к внедоговорным обязательствам» (Рим II). Как правило, потерпевшему предлагается избрать в качестве применимого:

- право того государства, на территории которого потерпевший имеет обычное место пребывания (жительства); либо

- право того государства, на территории которого был приобретен товар, произведена работа или оказана услуга; либо

- право того государства, где имеет место жительства или основное место деятельности продавец или изготовитель товара либо иной причинитель вреда.

“Закрепление за потерпевшим возможности указанного выбора, - отмечает В.П.Звеков, - повышает уровень его правовой защищенности, создает дополнительные гарантии справедливого решения коллизионной проблемы”[114].

Несколько слов еще об одной проблеме, иногда возникающей в связи с рассмотрение исков о возмещении вреда. Речь идет о ситуации, кода основанием для его предъявления является уголовно наказуемое деяние. Как известно, такой иск может быть подан либо в рамках рассмотрения уголовного дела, либо автономно.

В первом случае, как правило, особых проблем не возникает. Ситуация осложняется, если уголовное дело рассматривает суд одной страны, а иск о возмещении вреда подан в суд другого государства. Анализируя данную проблему, М.Иссад отмечает существенную эволюцию в теоретических воззрениях и судебной практике. “Классическая доктрина, - пишет он, - не допускала, что суд, рассматривающий иск, сочтет свое право компетентным и возложит обязанность возместить ущерб, в то время как иностранный суд постановил, что нет ни преступления, ни деликта. В настоящее время решение о прекращении уголовного дела или оправдательный приговор не являются препятствием для предъявления гражданского иска. Судья, рассматривающий уголовное дело, не компетентен выносить решение по гражданскому иску. Это доказывает, по мнению М. Иссада, что гражданско –правовое понятие вины отличается от уголовно-правового и возмещение ущерба в гражданском деле имеет иные основания”[115]. В развитие этой позиции, с которой нельзя не согласиться, необходимо отметить. что при уголовном разбирательстве речь почти всегда идет о защите публичных интересов государства и (или) интересов общества как такового, а при решении вопроса о возмещении ущерба в результате деликтов, защите подлежат частные интересы потерпевшего и (или) материальная компенсация морального вреда.

Современная судебная практика исходит из того, что как отмечалось в решении одного из французских судов, “иностранные судебные решения по уголовным делам не имеют юридической силы (в целях гражданско-правового судопроизводства – уточнено нами Е.П.)”, но суд вправе использовать “элементы оценки, данные в иностранном приговоре”, т.е. для суда иностранный приговор – это факт, который можно и нужно учитывать при решении гражданского иска.

Таким образом, анализ современных тенденций в области деликтных обязательств, осложненных иностранным элементом, позволяет сделать вывод о постепенной «либерализации» в области определения применимого права. Такая либерализация идет в трех основных направлениях:

-применения закона наиболее тесной связи;

- распространения на указанные отношения принципа автономии воли сторон; и

- использования при регулировании деликтных обязательств цепочки коллизионных норм.

Цель изменений ясна: добиться выбора того права, которое в наибольшей степени соответствует реальному обязательству и позволяет в наибольшей степени возместить ущерб, причиненный потерпевшему, т.е. в максимально возможной степени восстановить состояние, существовавшее до момента правонарушения.

Как отмечалось выше, в начале ХХ века практически отсутствовали международно-правовые акты, регулирующие вопросы деликтных обязательств за исключением Кодекса Бустаманте, но этот, безусловно, важный международно-правовой документ, во-первых, носит региональный характер, а во-вторых, как справедливо отмечает Л.П.Ануфриева, “этот акт еще не мог предвидеть процессов столь бурного развития техники, науки, технологии, которые обусловили актуальность проблем разграничения категорий «место действия» и «места вредоносного эффекта»”[116].

Благодаря этим факторам, с середины прошлого века усиливается интернационализация торговли, для доставки товаров используются все новые и новые средства транспорта, что неизбежно ведет к увеличению числа деликтов и вынуждает государства к координации их деятельности в сфере правового регулирования. Однако и сегодня отсутствует универсальный правовой акт, регулирующий все аспекты международных деликтных обязательств. Развитие правового регулирования на международном уровне пошло в нескольких направлениях.

Вслед за Кодексом Бустаманте в рамках региональных международных организаций стали приниматься единые для стран участниц документы, содержащие, как правило, унифицированные коллизионные нормы. Наибольших успехов подобная унификация достигла в рамках Европейского Сообщества, где после 35-и летней работы в июле 2007 года наконец-то была принята окончательная редакция Регламента «О праве, применимом к внедоговорным обязательствам».[117] В рамках СНГ унифицированные нормы по выбору применимого права к деликтным обязательствам, содержатся в Конвенции стран СНГ от 22 января 1993 года «О правовой помощи и правовым отношениям по гражданским, семейным и уголовным делам» и Соглашении стран СНГ от 20 марта 1992 года «О порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности» (п.“г” ст. 11).

Следующим направлением в деятельности государств по правовому регулированию деликтных обязательств стала разработка и принятие договоров, связанных с использованием источников повышенной опасности (морские и воздушные суда, космические объекты). В этих договорах содержатся, как правило, унифицированные материально-правовые нормы. Среди подобных конвенций можно отметить такие как: Римская конвенция от 7 октября 1952 года об ущербе, причиненном иностранными воздушными судами третьим лицам на поверхности, Женевская конвенция от 10 октября 1989 года о гражданской ответственности за ущерб, причиненный при перевозке опасных грузов автомобильным, железнодорожным и внутренним водным транспортом[118], Монреальская конвенция от 28 мая 1999 года для унификации некоторых правил международных воздушных перевозок и другие. В данных конвенциях содержатся нормы, которые в интересах потерпевшего (как правило, физических лиц) устанавливают ответственность без вины делинквента, но ограничивают ее по размеру и времени.

Техническая возможность использования ядерной энергии в мирных целях привела к принятию целого ряда договоров, регламентирующих ответственность субъектов международного хозяйственного оборота в связи с различными аспектами ядерной деятельности: Брюссельская конвенция 1962 года об ответственности операторов ядерных судов; Парижская конвенция 1960 года об ответственности перед третьей стороной в области ядерной энергии; Венская конвенция 1963 года о гражданской ответственности за ядерный ущерб и целый ряд других. Ответственность подобных субъектов устанавливается на тех же основаниях и в пределах как и в договорах предыдущей группы.

Особую группу составляют договоры, устанавливающие ответственность за вред, причиненный в так называемых нетрадиционных сферах: Брюссельская конвенция 1969 года о гражданской ответственности за ущерб от загрязнения моря нефтью, Конвенция ООН 1991 года об ответственности операторов транспортных терминалов в международной торговле, Конвенция 1993 года о гражданской ответственности за ущерб от деятельности опасной для окружающей среды. Среди последних документов этой группы можно отметить Лондонскую конвенцию 2001 года о гражданской ответственности за ущерб от загрязнения бункерным топливом[119]. С момента вступления Конвенции в силу, все суда валовой вместимостью более 1000 единиц должны будут иметь свидетельство о страховании или об ином финансовом обеспечении ответственности за ущерб от загрязнения бункерным топливом.

Анализ вышеперечисленных и иных международных правовых актов позволяет сделать вывод, что деликтные обязательства международного характера все больше и больше регулируются актами международного уровня, которые могут содержать как материальные, так и унифицированные коллизионные нормы. В последнем случае тексты международных договоров отражают все те современные тенденции правового регулирования обязательств из причинения вреда, которые характерны и для внутреннего законодательства (закрепление автономии воли сторон, принципа тесной связи и множественности коллизионных привязок). Для договоров, содержащих материальные нормы, характерно закрепление принципа ответственности без вины и повышение объема ответственности.