Сентября 1939 г. в учебной и научно-популярной литературе

// Петербургские славянские и балканские исследования. 2009. № 1/2 (5/6). С. 37-44.

обостренное эмоциональное восприятие дипломатических и военных акций семидесятилетней дав­ности все еще зримо отражается на состоянии нашей литературы. Наиболее наглядно это проявляет себя в учебных и научно-популярных изданиях.

А как раз эти издания — вместе со средствами массовой информации — служат для большей части читателей главным, если не единственным, источником сведений и суждений о том, что происходило осенью 1939 г. на территории Второй Речи Посполитой, каковы были мотивы и результаты вмешательства Советского Союза в ход идущей там германо-польской войны. Именно учебная и публицистическая литература, вместе со средствами массовой информации, формирует в нашем обществе представления о далеком и недавнем прошлом, и, в частности, о том, что происходило в стране и мире на рубеже 1930-1940-х годов.

Такая роль учебной литературы и работ публицистического характера, естественно, привлекает к ним настойчивое внимание историков. Лишним тому подтверждением может служить состоявшаяся в 2007 г. во Вроцлаве российско-польская встреча уче­ных Вроцлавского и Санкт-Петербургского университетов, в ходе которой основным предметом обсуждения стало освещение истории русско-польских взаимоотношений в учебной (предназначенной как для средней, так и для высшей школы) литературе Польши и России. Материалы обсуждения составили первый выпуск «Вроцлавско-Петербургских исторических встреч».

Само собой, понятно, что субъективизм и односторонность в трактовке событий прошлого сильнее всего проявляют себя, когда дело касается болевых точек в истории польско-российских взаимоотношений. За многовековую историю наших стран таковых набралось немало. К числу вызывающих особенно острую полемику бесспорно принадлежит вступление Рабоче-Крестьянской Красной Армии на территорию Вто­рой Речи Посполитой в сентябре 1939 г.

Начиная еще с того времени, с осени 1939 г., в нашей печати прочно утвердился тезис, согласно которому Советский Союз взял под свою защиту западноукраинские и западнобелорусские земли, в силу того что Польское буржуазное государство разва­лилось под ударами германской армии. Позднее, после 22 июня 1941 г. и особенно после разгрома фашистской Германии, в этом тезисе несколько по-иному были рас­ставлены акценты. Как будет сказано в «Советской военной энциклопедии», вторже­ние немецко-фашистской армии в Польшу, приведшее к распаду польского буржуаз­но-помещичьего государства, «...создало не только прямую угрозу фашистского порабощения населения Западной Украины и Западной Белоруссии, но и опасность для западных границ СССР».

Даже университетский учебник по истории южных и западных славян, изданный в конце 1990-х гг., отдал дань своеобразно понимаемой политкорректности. В содер­жательном, со знанием дела написанном разделе «Польша. 1914 - середина 40-х го­дов» с полным основанием констатировано, что в сентябре 1939 г. Англия и Франция, вопреки принятым на себя обязательствам, так и не начали активных военных действий против немцев, предоставив полякам воевать в одиночку, а те храбро сражались, но не могли устоять перед натиском превосходящих сил противника. Однако в отношении позиции Советского Союза ощутимо стремление как-то сгладить острые углы. По пово­ду сентябрьских событий 1939 г., в частности, сказано, что Москва, в течение двух недель соблюдая нейтралитет, затем изменила свою позицию под влиянием хода воен­ных действий. Иными словами, учебник предпочел умолчать о том, что вмешатель­ство СССР в германо-польскую войну подразумевалось заранее, еще в ходе советско-германских переговоров, что с первых дней войны германская сторона настоятельно добивалась скорейшего ввода советских войск на территорию Польши, а Красная Армия получила приказ перейти польскую границу еще 12 сентября, но затем этот приказ Москва отменила, поскольку стало известно, что Варшава все еще продолжала держаться.

все равно придется признать, что в появившихся за последние годы книгах и статьях публицистического характера, посвященных Польше и русско-польским отношениям, порой весьма ощутимо дает себя знать антипольская риторика.

Так, Дм. Жуков совсем недавно выпустил книгу под броским (чтобы не сказать — вызывающим) заглавием: «Польша — "цепной пес" Запада». При этом, надо отдать автору должное, материал он знает. Но порой истолковывает его весьма своеобразно. По логике Жукова, предъявленные Гитлером в августе 1939 г. ультимативные требо­вания к Польше — это не более чем «вполне приемлемые предложения», и поляки, отвергнув их и «отказываясь тем самым от установления дружественных отношений с рейхом», выходит, сами виноваты в свалившихся на них 1 сентября 1939 г. бедах. Как объяснено читателю: «Причинами германского вторжения в Польшу были непрек­ращающиеся издевательства над немецким меньшинством, а также нежелание поля­ков урегулировать вопрос с исконно немецким Данцигом».

Трудно согласиться с Дм. Жуковым и когда он едва ли не ставит знак равенства между мотивами, какими руководствовались осенью 1939 г. германское и советское правительства («Приблизительно аналогичные основания имелись и у СССР»). В то же самое время книга содержит немало достоверной и полезной информации о советской политике этого периода, о действиях Красной Армии на территории Запад­ной Украины и Западной Белоруссии, проводимых там социальных преобразованиях и пр. Автор не избегает и щекотливых тем. Он, например, сообщает читателям о судьбе капитулировавшего перед Красной Армией львовского гарнизона: «В соответствии с условиями сдачи города польскому гарнизону была гарантирована и обещана воз­можность уйти в Румынию или Венгрию. Однако большинство офицеров — свыше 2 тысяч человек — вскоре оказались в лагере для военнопленных в Старобельске».

А. Б. Широкорада, плодовитого публициста, который в 2007 г. выпустил объемистую книгу, посвященную польскому вопросу: «Дав­ний спор славян: Россия, Польша, Литва».

В 2008 г. А. Б. Широкорад опубликовал новый свой труд — «Польша: Непримири­мое соседство». Если прежде автор не возражал против того, чтобы называть сентябрьские события на западной границе СССР советско-польской войной, да и глава, где рассматривались результаты кампании, так и была озаглавлена: «Итоги войны 1939 г.», то за год, прошедший с момента публикации первой книги, позиция автора изменилась. Теперь читателю объяснено, что примени­тельно к 1939 г. о советско-польской войне говорить не следует, — так сейчас говорят «либеральные историки, как у нас, так и в Польше», каковых Широкорад, есте­ственно, не жалует. Острие его критики направлено, можно полагать, в первую оче­редь против М. И. Мельтюхова, автора содержательной, во многом основанной на архивных материалах, монографии «Советско-польские войны», где почти половина листажа посвящена сентябрю 1939 г. Однако полемики с Мельтюховым все же не получилось: рассуждения самого Широкорада по данному вопросу достаточно зыбки и расплывчаты (по его словам, «в широком смысле слова можно говорить и о войне... Но в узком смысле слова термин "война" здесь неприменим.» и т.д.).

Однако затронутый А. Широкорадом вопрос о терминологии действительно зна­чим. В том, как обозначается авторами сентябрьская операция советских войск, четко проявляет себя понимание ими характера давних и, тем не менее, далеко не утратив­ших своей злободневности, драматических событий. А диапазон колебаний здесь дей­ствительно значителен — от «освободительного похода» до «агрессии». Конечно, едва ли нужно — да и возможно — в декретном порядке регулировать словоупотребление. Но разобраться в причинах такого разброса мнений необходимо.

Первым из обозначений — формулой «освободительный поход Красной Армии» — широко оперировала советская пропаганда, закрывая при этом глаза на тот факт, что Советский Союз фактически выступал здесь в роли союзника гитлеровской Германии. Обвинение же нашей страны в агрессии пошло от польских эмигрантских кругов, которые упорно игнорировали, в частности, то обстоятельство, что прежде всего как раз позиция Варшавы в предвоенную пору сделала невозможным создание антигитле­ровской коалиции.

О том, как в настоящее время подходят к данной проблеме польские историки, извест­ное представление способны дать имеющиеся в русском переводе обзорные очерки истории Польши. Так, достаточно репрезентативна в этом отношении «История Польши» Михала Тымовского, Яна Кеневича и Ежи Хольцера, где в главе, посвящен­ной Второй мировой войне («Угроза физического уничтожения»), рассказывается сна­чала о вторжении на территорию Польши немцев, а затем — и о вторжении советских войск. Авторы считают необходимым подчеркнуть, что в ходе сентябрьской кампании «в действительности был приведен в действие план, разработанный и предусмотрен­ный соглашениями советско-германского пакта» и «успешному для Германии продви­жению войск вглубь Польши способствовали и события на ее восточных рубежах». Впрочем, неприятие мотивации Москвы, которая «оправдывала этот шаг полным распадом Польского государства, а также необходимостью защиты проживавших в Польше украинцев и белорусов», авторы пробуют как-то уравновесить, признав неудовлетворительными действия (вернее сказать, их отсутствие) западных союзни­ков Польши, которые не нанесли «.. .обещанный удар по Германии, что вынудило бы немцев перебросить на запад часть сил с польского фронта».

Примерно ту же трактовку находим в изданном у нас несколько ранее очерке А. Дыбковской и ее соавторов, где Ян Жарын, автор раздела «Польша в годы Второй миро­вой войны», пишет: «17 сентября 1939 г., когда столица еще оборонялась, когда шли тяжелые бои под Львовом, на полуострове Хель и по всей Люблинщине, советские войска, в соответствии с тайным августовским договором с Третьим рейхом, напали на Польшу с востока».

В том же ключе рассматривается проблема и в «Истории Центрально-Восточной Европы», подготовленной группой французских и польских ученых. При этом Петр Вандич, автор раздела «Война и мир», признает, что все еще остается открытым такой актуальный вопрос: «Полностью ли неожиданным было советское вторжение 17 сен­тября 1939 г., что лишило польскую армию возможности сопротивляться?». Говоря об ответственности западных союзников за сентябрьский разгром, П. Вандич ставит и скорее риторические вопросы, такие как: не «.лежали ли в основе этой катастрофы ошибки, допущенные в ходе мирных переговоров 1919 г.? Великие державы-победительницы, не они ли главным образом несут ответственность за невозможность созда­ния системы безопасности в масштабе всей Европы и поддержки стран Центральной и Восточной Европы, которым непосредственно грозила опасность?».

Но никуда не уйти от того факта, что имеющие определенный историко-правовой смысл термины под пером польских историков нередко приобретают субъективно-эмо­циональную окраску. Так, в университетском учебнике «История Польши: 1918-1945» профессор А.-Л. Сова именует оккупацией не только воссоединение украинско-бело­русских земель, но и переход Виленщины в состав Литвы. По словам историка, «для большинства (курсив наш. — Д. Д. Д.) поляков это было попросту оккупацией». Выходит, для автора «оккупация» — понятие скорее эмоционально-оценочное?

Однако каждый историк, выносящий свой вердикт по поводу вызывающего споры исторического факта — вступления Красной Армии в сентябре 1939 г. на территорию гибнущей Второй Речи Посполитой, — думается, обязан (ориентируясь, помимо про­чего, на характер и объем информации, какой могли в ту пору располагать политики) взвесить доводы «за» и «против», прежде чем говорить, скажем, об «оккупации».

В данном вопросе польские авторы склоняются к однозначно негативной оценке действий Кремля. Дело фактически сводится ими к одному — к тезису о не спровоци­рованному, ничем, кроме захватнических аппетитов советского руководства, немотиви­рованному нападению Советского Союза. Польские авторы, квалифицируя вхождение Западной Украины и Западной Бело­руссии в СССР как оккупацию, как-то проходят мимо вопроса, какова после 1 сен­тября 1939 г. для этих земель была реальная альтернатива приходу Красной Армии. Очевидно, что эти земли захватил бы Гитлер. Историк не должен забывать и о том, что летом 1939 г. — при тогдашней, уклончивой позиции Лондона и Парижа — Москва фактически пребывала в состоянии форс мажора: ей вполне зримо угрожала война сразу и на Дальнем Востоке с Японией, и в Европе с Германией.