Гущин В.И. К событиям 1940 года в Латвии

// Пространство и время. 2011. № 1(3). С. 223-232.

В 2010 г. исполнилось 70 лет со дня вступления Латвии в СССР. Руководитель исследовательских про­грамм фонда «Историческая память» Владимир Симиндей в этой связи отметил, что в 1917 - первой поло­вине 1919 гг. Латвия была самой большевизированной территорией бывшей Российской империи. Именно большевистский настрой части населения вкупе с недовольством многих социальных слоев, а также нацио­нальных меньшинств социальной и национальной политикой государства после переворота 15 мая 1934 г. и предопределил выбор жителей Латвии в 1940 г. Спустя 50 лет на эти события стали смотреть по-другому.

На состоявшемся 2 июня 1988 г. Пленуме творческих союзов Латвии впервые было заявлено, что в Латвии летом 1940 г. не было никакой революционной ситуации. На деле сталинский СССР, следуя по­ложению Секретного дополнительного протокола к Договору о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 г., в соответствии с которым страны Прибалтики были включены в сферу влияния СССР, якобы оккупировал Латвийское государство, насильственно прервав его независимое развитие.

К истории происхождения тезиса об оккупации Латвии

После 1945 г. на Западе неоднократно поднимался вопрос о якобы незаконном присоединении к СССР в 1940 г. независимых прибалтийских государств. Так, 28 сентября 1960 г. Консультативная ассамблея Совета Европы заслушала подробный доклад представителя Дании о судьбе прибалтийских стран. Тогда была принята резолюция № 189 «О ситуации в прибалтийских государствах в годовщину их принудительной инкорпорации Советским Со­юзом». Речь шла о незаконной инкорпорации территорий независимых государств без предоставления возможно­сти народам выразить свое волеизъявление.

13 января 1983 г. Европейский парламент при участии депутатов 10 государств принял резолюцию, в которой осудил оккупацию Советским Союзом прежде независимых и нейтральных прибалтийских госу­дарств, начавшуюся в 1940 г. в результате заключения пакта Молотова-Риббентропа и продолжавшуюся на момент принятия документа.

Чем обусловлены эти резолюции? Отвечая на этот вопрос, нужно помнить, что из трех диктаторов прибалтийских стран лишь диктатор Литвы А.Сметона не признал перемен и бежал из страны. Это обсто­ятельство позволило литовской общине в США уже летом 1940 г. заявить об «оккупации» Литвы Крас­ной Армией. В Соединенных Штатах 1940 г. был годом президентских выборов. Рузвельт сомневался в повторном избрании на президентский пост и потому хотел заручиться поддержкой проживающих в Америке многочисленных литовцев. Во исполнение требования этих литовцев Рузвельт дал указание гос­ударственному секретарю США Самнеру Уоллесу подписать соответствующую декларацию, что тот и сделал 23 июля, подписав декларацию о непризнании инкорпорации (инкорпорации, а не оккупации! - Й.Л) в состав СССР не одной лишь Литвы, а сразу всех трех государств Балтии .

Существование в США сильного антисоветского и русофобского литовского лобби, политически намного более влиятельного, нежели латышское или эстонское лобби, и сегодня существенно влияет на тональность американской и европейской политики на балтийском направлении.

В октябре 2005 г. в Латвии с визитом находился республиканец Джон Шимкус, член палаты представите­лей Конгресса США от штата Иллинойс, родители которого прибыли в Америку из Литвы. Весной 2005 г. Д.Шимкус был одним из главных инициаторов принятия Конгрессом США резолюции по осуждению «окку­пации» стран Балтии в 1940 г. Таким образом, выборы 1940 г. в США и наличие в этой стране сильной литовской общины стали важными причинами появления тезиса об «оккупации» стран Балтии.

А политика антисоветизма и русофобии, которая определяла отношение Запада к СССР в течение всего вре­мени его существования, как к государству с иным общественным строем и иной государственной идеологией, обеспечила этому тезису долгую жизнь. Тем более, что политика самого сталинского и послесталинского СССР, начавшего массовые репрессии сразу после того, как прибалтийские государства обрели статус союзных республик в августе 1940 г., и продолжавшего их вплоть до начала 1960-х гг., создавала серьезные предпосылки не только для сохранения, но и для усиления на Западе политики русофобии и антисоветизма.

С распадом СССР эта идеологическая догма не только не утратила своей политической актуальности, но, наоборот, стала основой для поддержки Западом той политики русофобии, которой в отношениях с Россией после 1991 г. стала придерживаться по­литическая элита стран Балтии.

Декларация об оккупации Латвии

16 мая 1996 г. в латвийском парламенте случился скандал. При обсуждении представленного фракцией «Латвияй» законопроекта «Об оккупации Латвии» депутат от Социалистической партии А.Голубов с трибуны парламента заявил, что Латвия встретила войска СССР как освободителей, а не как оккупантов. Это заявление вызвало «бурю возмущения и свист в зале пленарного заседания Саэйма». Из 77 присутствовавших на заседа­нии депутатов за передачу документа комиссиям проголосовали 69 депутатов, против - 7 (А.Барташевич, М.Бекасов, О.Денисов, А.Голубов - не принадлежащие к фракциям, Я.Юрканс, Л.Сташ - Партия народного со­гласия и В.Калнберз - Партия единства), а депутат М.Луянс (не принадлежащий к фракциям) воздержался. Текст законопроекта содержал два основных вывода: 1) в событиях 1940 г. в Латвии виновны исключитель­но внешние силы и 2) действия СССР в отношении Латвии привели сначала к оккупации, а затем и к ликвидации независимого Латвийского государства. Оба этих вывода носили, если можно так выразиться, стратегический характер, поскольку: а) содержали косвенное оправдание национальной политики авторитарного и этнократического режима К.Улманиса, б) должны были оправдать проводимую после 1991 г политику разделения общества на граждан и лиц без латвийского гражданства, а также выдворения лиц без гражданства из страны. Как пре­дельно откровенно в 2005 г. заявила В.Паэгле, председатель комиссии по иностранным делам Сейма Латвийской Республики, «если мы отказываемся от концепции оккупации, то ставим под угрозу нашу политику в отношении гражданства, в отношении неграждан и их прав (запрет на участие в муниципальных выборах) и других ключе­вых вопросов. Понятно, что на такой шаг мы пойти не можем».

22 августа 1996 г. депутаты Сейма приняли Декларацию «Об оккупации Латвии» в окончательной ре­дакции. Одобренный ими текст был следующим: «Высший представительный орган народа Латвии Саэйм этой декларацией обращается к странам мира и международным организациям, чтобы напомнить о трагической судьбе нашего народа и государства в ХХ веке.

Латвийская Республика была провозглашена 18 ноября 1918 года и 22 сентября 1921 года она стала членом Лиги Наций. Развитию Латвии как независимого государства положил конец заклю­ченный 23 августа 1939 года двумя тоталитарными державами - национал-социалистской Германи­ей и коммунистическим СССР - договор о ненападении (пакт Молотова-Риббентропа), целью ко­торого был раздел Европы на сферы влияния. Нарушив основные принципы международного права, а также заключенные между Латвией и СССР договоры, 17 июня 1940 года вооруженные си­лы СССР оккупировали Латвию, и она была незаконно включена (аннексирована) в состав СССР. В итоге в Латвии были введены политический режим и правовая система СССР. Летом 1941 года, с началом военных действий второй мировой войны на территории Лат­вии, ее оккупировала национал-социалистская Германия, которая установила свой режим, осуществляла депортации и другие репрессии против жителей, а также использовала терри­торию Латвии для уничтожения населения других оккупированных стран. На заключительном этапе второй мировой войны СССР восстановил свой оккупационный режим в Латвии.

В 1944 г. к территории России была незаконно присоединена часть Абренского уезда (около 2000 кв. км.). В течение всего времени оккупации СССР целенаправленно проводил геноцид против наро­да Латвии, нарушая, таким образом, принятую 9 декабря 1948 года Конвенцию о недопустимости геноцида и наказании за него. Оккупационный режим уничтожал невиновных людей, неодно­кратно проводил массовые депортации жителей и другие репрессии, жестоко расправлялся с те­ми, кто вооруженным или иным способом выступал за восстановление независимости Латвии, противоправно и безвозмездно отчуждал собственность жителей Латвии и подавлял проявление свободной мысли. Руководство СССР целенаправленно наводняло Латвию сотнями тысяч ми­грантов и с их помощью пыталось уничтожить идентичность народа Латвии. В результате этой политики доля латышей как основной нации сократилась с 77 до 52 процентов. Спустя десять лет после окончания второй мировой войны в Латвии продолжалось во­оруженное сопротивление оккупации СССР. В движении сопротивления участвовали свыше 30 000 национальных партизан и их сторонников. После его подавления, несмотря на репрес­сии советского режима, сопротивление продолжалось в иных формах...

Сейм Латвийской Республики заверяет, что Латвия, которая не держит зла и требует ме­сти из-за прошлого, всегда будет настойчиво напоминать и призывать к пониманию трагиче­ской судьбы своего народа, так как длившаяся полвека оккупация вызвала тяжелые, трудно преодолимые собственными силами последствия. Поэтому Сейм Латвийской Республики от имени народа призывает страны мира и меж­дународные организации: признать факт оккупации Латвии; помочь Латвии ликвидировать последствия оккупации, оказывая ей политическую и экономическую помощь; поддержать усилия тех лиц, которые желают вернуться из Латвии на свою этническую родину и из иностранных государств - на свою родину в Латвию.

Как видим, окончательный вариант текста Декларации был «усилен» ссылкой на незаконность присоединения к России части Абренского уезда (около 2000 кв. км), т.е. содержал недвусмысленные территориальные претензии к Российской Федерации. Но, естественно, в тексте ничего не говори­лось о том, что значительная часть этих «национальных партизан» - это были ушедшие в леса солдаты Латышско­го добровольческого легиона СС, надеявшиеся, что США и Великобритания начнут новую войну против СССР.

Международное право и события 1940 года

В свете принятой латвийским парламентом в августе 1996 г. политической Декларации «Об оккупации Лат­вии», а также тех политических оценок, которые после 1945 г. были приняты в Европе и США, правомерно отве­тить на вопрос, является ли факт оккупации Латвии летом 1940 г. признанным на уровне международного права. В конце 1991 и начале 1992 гг. возник конфликт между будущим первым президентом Эстонии, а то­гда министром иностранных дел Л.Мери, получившим пост министра еще в апреле 1991 г., т.е. при совет­ской власти, и его заместителем - известным правоведом-международником, профессором Р.Мюллерсоном. Причина конфликта заключалась в том, что Р.Мюллерсон, анализируя документы, связанные с при­соединением Эстонии к СССР, пришел к выводу, что оккупации не было. Все соглашения с Советским Союзом были подписаны президентом К.Пятсом - легитимным тогда главой государства - без каких- либо оговорок, комментариев или последующих заявлений . Точно так же и президент К.Ульманис санкционировал своей подписью происходившие в 1940 г. в Латвии перемены. Тем не менее после 1991 г. правящие элиты Литвы, Латвии и Эстонии решили на уровне ООН добиться официального заявления по вопросу признания факта оккупации Советским Сою­зом в 1940 г. государств Балтии. Однако спустя три года было признано, что на уровне ООН невозможно не только решить эту проблему, но даже обсудить ее.

Свое объяснение этой ситуации в октябре 2001 г. предложил экс-премьер и экс-глава МИД ЛР, депутат 7-го Сейма В.Биркавс. На дискуссии, посвященной десятилетию работы в Латвии Миссии ООН, В.Биркавс признался: «Мы поняли, что лучше не требовать в ООН признания факта оккупации. Дело в том, что среди членов ООН половина стран - сами бывшие оккупанты, а половина - бывшие оккупированные государства. И если будет голосование по вопросу Латвии, то скорее всего голоса разделятся поровну. Нейтральный же результат будет истолкован как отрицательный. Вот видите, скажут нам, ООН отказалась признать факт оккупации Латвии. Поэтому сегодня с таким вопросом нам выходить не стоит» .

В этой связи отметим, что в Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, подписанной в Гааге 18 октября 1907 г. (Отдел III. О военной власти на территории неприятельского государства. Ст. 42) дается сле­дующее определение оккупации: «Территория признается занятою, если она действительно находится во вла­сти неприятельской армии. Занятие распространяется лишь на те области, где эта власть установлена и в со­стоянии проявлять свою деятельность» . Международное право выделяет три вида оккупации:

имперскую, при которой оккупируемая территория присоединяется к территории государства- оккупанта, лишаясь при этом полностью своего суверенитета. При имперской оккупации на оккупируе­мую территорию (на территорию колонии) переносится законодательство страны-оккупанта (метропо­лии), но население колонии не получает при этом прав граждан метрополии;

военную, при которой оккупируемая территория не присоединяется к территории государства- оккупанта, но на оккупируемой территории прекращается действие местного законодательства и местных органов власти и им на смену приходит военный оккупационный режим, при котором население оккупи­рованной территории не пользуется правами граждан государства-оккупанта;

гарантийную, которая наступает в результате ввода войск одного государства на территорию другого гос­ударства в целях обеспечения этим (т.е. другим) государством условий заключенного ранее между двумя этими государствами договора. При гарантийной оккупации оккупируемое государство не утрачивает своего государ­ственного суверенитета, происходит лишь его ограничение. Оккупируемая территория не включается в состав территории государства-оккупанта и, соответственно, законодательство страны-оккупанта не распространяется на оккупируемую территорию, однако действие местного законодательства временно (до выполнения оккупиро­ванным государством условий межгосударственного договора) ограничивается или вообще приостанавливается.

Ситуация в Латвии летом 1940 г. не подпадает ни под один из названных видов оккупации, включая и га­рантийную оккупацию , так как, и это очень важно иметь ввиду, части Красной Армии на территории Латвии находились уже с октября 1939 г. (в соответствии с договором между СССР и Латвией от 5 октября 1939 г.) и так как размещение дополнительного контингента происходило с согласия Кабинета министров Латвии во главе с К.Ульманисом. После 17 июня 1940 г. Латвия сохраняет статус субъекта международного права. В

Латвии продолжают действовать такие институты государственной власти, как институт президента (до 21 июля эту должность продолжал занимать К.Ульманис) и Кабинет министров. До 5 августа 1940 г. на террито­рии Латвии продолжает действовать и законодательство Латвийского государства. Сторонники тезиса об «оккупации» Латвии, обосновывая свою позицию, заявляют, что Кабинет ми­нистров А.Кирхенштейна формировался под указку А.Вышинского и потому не может считаться закон­ным. Однако К.Ульманис как высшее должностное лицо государство фактом своего признания этого со­става Кабинета легитимизировал его власть. Оспорить это невозможно. Вместе с тем признавая, что диктат А.Вышинского в вопросе формирования Кабинета А.Кирхенштейна имел место, следует признать и то, что в истории Латвии подобный диктат со стороны других государств - не первый и, очевидно, далеко не последний случай. В 1919 г. под диктовку стран Антанты был «написан» состав Кабинета КУльманиса, а в 1998 г. в результате беспрецедентного давления стран Европы и США Сейм Лат­вии утвердил поправки к закону о гражданстве, делающие этот закон значительно более либеральным. Однако ни в 1919 г. законность сформированного Кабинета министров, ни в 1998 г. легитимность принятых поправок к закону о гражданстве под сомнение никто не ставил. Кстати, в январе 2007 г. огласке был преданы еще несколько случаев, когда иностранные государства дикто­вали Латвии, как ей решать свои внутриполитические вопросы. Заместитель председателя Сейма Карина Петерсоне тогда публично заявила, что посол США в Латвии Кэтрин Тодд Бейли «довольно резко» лоббировала одно­го из кандидатов на пост омбудсмена.

«Это всецело политическая революция...»

Образованное после 17 июня 1940 г. правительство А.Кирхенштейна восстанавливает действие Сатверсме, приостановленное К.Ульманисом после государственного переворота 15 мая 1934 г., и объяв­ляет о проведении выборов в Сейм, также распущенный К.Улманисом в 1934 г. Иностранные дипломаты в Латвии оценивали восстановление действие Сатверсме и организацию выборов в Сейм как позитивные для Латвийского государства перемены, как свидетельство того, что Латвия переживает пере­ходный период от авторитарного режима к демократии. При этом очень важно подчеркнуть, что стимулом к прове­дению преобразований в стране, по мнению дипломатов, служило не присутствие в Латвии частей Красной Армии (которые, напомню еще раз, находились в республике с октября 1939 г.), а революционное движение народных масс.

При анализе событий лета 1940 г. определяющее значение имеет оценка состоявшихся 14 и 15 июля выборов в Народный Сейм. Верховный Совет ЛР, отрицая в 1990 г. законность этих выборов и, соответственно, закон­ность принятых Народным Сеймом 21 июля 1940 г. Декларации о восстановлении в Латвии Советской власти и Декларации о вхождении Латвии в состав СССР, основывался на следующих соображениях: выборы проходили в условиях «оккупации и политического давления со стороны Москвы», поэтому они не могут быть признаны законными; из 17 списков кандидатов к выборам были допущены только 5 списков, представляющих Блок тру­дового народа Латвии, что свидетельствует о том, что выборы не были демократическими; результаты выборов были фальсифицированы.

Рассмотрим эти соображения внимательней.

Как уже говорилось выше, части Красной Армии находились на территории Латвии не с 17 июня 1940 г., а с октября 1939 г., однако ни в 1939-м, ни в первой половине 1940 г. правительство Латвии не заявляло о том, что присутствие войск другого государства не позволяет ему самостоятельно принимать решения. Как после 5 октября 1939 г., так и после 17 июня 1940 г. Красная Армия не вмешивалась в политическую жизнь страны, а если говорить конкретно о выборах 14 и 15 июля, то красноармейцы в них не участвовали.

Более того, если следовать логике Верховного Совета 1990 г., то выборы в Верховный Совет в 1990 г. являются незаконными, в отличие от выборов в Народный Сейм в июле 1940 г. Объяснение этому выводу простое: в выборах в Народный Сейм солдаты и командиры Красной Армии не участвовали , в то время как в выборах в Верховный Совет участвовали все жители Латвии, включая и солдат и командиров Советской Армии, являвшейся по логике Верховного Совета армией страны-оккупанта, что позволяет признать результаты этих выборов недействительными. Отказ в регистрации 12 из 17 избирательных списков (в 9 списках был выдвинут всего один кандидат и в 3 списках - несколько кандидатов), должен, безусловно, если речь не идет о нарушениях процедурного характе­ра, рассматриваться как акт, нарушающий принципы демократии. Но здесь необходимо сделать одно суще­ственное замечание: любая новая власть стремится защитить себя от элементов, ассоциируемых с прежним режимом. Так поступает абсолютно любая власть, которая еще не уверена в своей силе или, отметим это осо­бо, не является демократической. Именно этим объясняется и решение Верховного Совета ЛР, запретившего после августа 1991 г. (без решения суда!) деятельность Компартии Латвии и ряда других организаций, и VI Сейма, не допустившего до выборов бывшего офицера КГБ СССР Ю.Боярса и других «бывших».

Что же касается вывода о фальсифицировании результатов выборов, то каких бы то ни было доказа­тельств в подтверждение этой версии Верховный Совет не привел. И это не случайно, так как летом 1940 года настроения населения носили четко выраженный антиульманисовский и просоветский характер. К.Орд, признавая наличие у населения Латвии летом 1940 года просоветских настроений, писал в МИД Великобритании, что «в нынешних обстоятельствах существует весьма реальная возможность, что в новом законодательном органе... будет создано значительное большинство, которое проголосует за не­медленное вступление Латвии в Советский Союз на правах одной из его республик...».

Как отмечает российский историк Ю.Емельянов, подписание 18 июня 1935 г. морского соглашения между Великобританией и Германией означало, что Прибалтика перешла в сферу влияния последней. Экономические позиции Германии в Латвии в середине 1930-х гг. быстро усиливались за счет других стран, прежде всего Великобритании. Если в 1935 г. импорт из Германии в Латвию составлял 37,2 млн. латов, то в 1937 г. - 92,4 млн. латов. В государственном аппарате страны работало более 1000 немцев. Широкое распространение получило утверждение, что «генеральный секретарь латвийского МИДа Мунтерс является германским агентом, а президент Латвии Ульманис всецело зависит от Берлина». «Ульманис за одни лишь проценты, полученные от лицензии на импортируемые в Латвию товары, купил в Гер­мании имение и большой дом в Берлине», - указывает академик А.Л.Дризулис .

В 1930-е гг. в германской прессе неоднократно появлялись публикации, в которых утверждалось, что Латвия является «старой немецкой землей», «бывшей немецкой колонией», что она входит в «прежние германские гос­ударственные границы». 25 марта 1935 г. во время беседы с министром иностранных дел Великобритании Сай­моном А.Гитлер заявил о своем намерении «в ходе борьбы против большевизма... продвинуться в Литву, Лат­вию и Эстонию» и установить свою власть над проживающими там «варварскими народами». Гитлеру вторил А.Розенберг: «Война между Германией и Советским Союзом неизбежна. Немцы пойдут через прибалтийские государства. Стена новых государств слишком узка, чтобы они могли удержаться при столкновении двух вели­ких держав. Поэтому латыши должны договориться с немцами и стать друзьями и союзниками Германии» . Особенно активной пропаганда подобных взглядов стала после аншлюса Австрии (март 1938 г.) и Мюнхенской конференции (сентябрь 1938 г.), на которой в пользу Германии был решен так называемый «Судетский вопрос».

Газета «Магдебургер цайтунг», 28 марта 1938 г.: «Германские народные группы живут у устья Дауга­вы уже 700 лет, и они поселились там еще тогда, когда там нельзя было найти ни одного латыша». Журнал «Ост-Европа», январь 1939 г.: «Единственным естественным актом ее [Латвии - Й.Л] буду­щего может быть только присоединение к Германии» . Советник германской миссии в Латвии в беседе с американским посланником утверждал: «80% латышей симпатизирует СССР, а не Германии». Французский посланник в Латвии писал: «Я знаю, что латыши пойдут с Советским Сою­зом, а если на них нападут, то они уйдут в СССР, так говорят все слои, кроме богатых».

7 мая 1939 г., т.е. более чем за год до событий лета 1940 г., военный атташе СССР в Латвии полковник Василь­ев сообщал в Москву: «Общее мнение трудящихся - это скорей бы пришла Красная Армия. Интеллигенция рас­суждает так: «Лучше Советская власть, чем немцы»... Трудящиеся массы стоят за прямое присоединение Латвии к Советскому Союзу. Во всяком случае Латвия стоит накануне больших событий» . Такого же мнения придерживал­ся и заведующий отделом Скандинавских и Прибалтийских стран МИД Германии Грундгер, который в начале 1939 г. сообщал своему руководству: «Настроение латышского народа было таким, что в случае если на помощь Латвии против Германии пришла бы Красная Армия, то она была бы встречена населением с распростертыми объ­ятиями».

Таким образом, не может вызывать сомнение тот факт, что у событий лета 1940 г. были глубокие внутренние причины, в первую очередь - отсутствие у правящей элиты страны массовой поддержки среди населения, а так­же страх людей перед угрозой новой немецкой оккупации и симпатии значительной части населения к СССР. Конечный рубеж революционных перемен в Латвии - первая неделя августа 1940 г. Затем общество сталкивается с первыми арестами, инициированными новой властью, и грабительской национализацией, в результате чего эйфория летних надежд быстро улетучивается, и очень многие люди, голосовавшие 14 и 15 июля за Блок трудового народа Латвии, начинают чувствовать себя обманутыми. Документы свидетельствуют: сталинский СССР был не только заинтересован в политическом контроле над странами Балтии, но и был готов ради этого пойти на вооруженную агрессию . «После прихода Красной Армии многие надеялись, что Латвия по-настоящему будет демократической и суверенной. Волнения в народе были, и многие были настроены против режима Ульманиса», - подчеркивает американский историк латышского происхождения Э.Андерсонс.

Совершенно очевидно поэтому, что летом 1940 г. в Латвии была революционная ситуация. И именно эта ре­волюционная ситуация и предопределила исход состоявшихся 14 и 15 июля выборов в Народный Сейм, при том что в Москве вовсе не были стопроцентно уверены в успехе. П.Судоплатов указывает, что «на первых порах... было неясно, как развернутся события с выборами в Латвии, насколько удастся полностью овладеть ситуацией» . Почему же в 1940 г. население страны, т.е. как латыши, так и нелатыши, поддержало процесс советиза­ции Латвии? Отвечая на этот вопрос, следует помнить, что провозглашение в ноябре 1918 г. Латвийской Республики и образование опирающегося на поддержку кайзеровской армии правительства Карлиса Ульманиса не пользовались ни малейшим авторитетом среди населения, которое свои предпочтения в этот пе­риод отдавало Советской власти.

Не вызывает сомнения, что память о Советской Латвии 1919 г. часть населения сохраняла и в годы существования Первой Латвийской Республики. А осуществленный К.Ульманисом 15 мая 1934 г. госу­дарственный переворот не только не ослабил, а, наоборот, способствовал дальнейшему сохранению и укреплению этой памяти. И эта память - одна из главных причин добровольной советизации Латвии в 1940 г., т.е. создание Латвийской ССР в июле 1940 г. было ничем иным как продолжением советских тра­диций в Латвии, сформировавшихся еще в 1917-1919 гг. События 40-го года - это, по сути провал политики К.Ульманиса по насильственному созданию «Латыш­ской Латвии». В результате этой политики латвийское общество оказалось расколото не только по национально­му, но и по социально-классовому, как тогда говорили, признаку. Рабочий и крестьянский люд, а также часть интеллигенции в массе своей поддержали Советскую власть, так как идеализировали советский строй и надея­лись на улучшение условий жизни. Какая-то часть интеллигенции надеялась на демократизацию политического режима. Те же, кто преуспевал при авторитарном режиме и ратовал за т.н. «Латышскую Латвию», оказались в незавидном положении, поскольку новая - «рабоче-крестьянская» - власть их не жаловала. И именно эти люди, утратившие после 17 июня 1940 г. свое прежнее материальное и социальное положение, и начали впоследствии говорить об «оккупации» Латвии, поскольку надеялись на возврат для себя старых времен.

От пролетарского интернационализма к идее независимости и радикальному национализму

Остается вопрос, почему некоторые участники событий 1940 г., активно выступавшие в то время за Совет­скую власть - Э.Берклавс, М.Вульфсон и П.Крупников, - после 1991 г. поддержали тезис об оккупации Латвии, а некоторые из них (Э.Берклавс) даже стали приверженцами ультра-радикальных националистических взглядов. Напомним, что во время дискуссии, организованной в Риге в июле 1989 г., Э.Берклавс откровенно признал, что в 1940 г. был «фанатичным комсомольцем и коммунистом». А М.Вульфсон, первым в Латвии публично за­говоривший о пакте Молотова-Риббентропа, отмечал: «Будем говорить совсем честно. Я эти танки [танки Крас­ной Армии - Й.Л] целовал» . Но главная причина, приведшая к столь радикальной перемене взглядов Э.Берклавса, М.Вульфсона и П.Крупникова на события лета 1940 г., со­стоит, очевидно, в том, что они осознавали свою ответственность за то, что произошло после 5 августа 1940 г., т.е. за установление сталинского тоталитарного режима и начавшиеся массовые репрессии. И этот комплекс ви­ны у них автоматически наложился и на события до 5 августа, активными участниками которых они все трое были. М.Вульфсон прямо указывал: «.то, что случилось с нами потом, было трагедией для нас всех» .

Однако такой подход к оценке исторического прошлого нельзя считать объективным, поскольку по этой логике люди должны знать, что случится с ними завтра или послезавтра, а это невозможно. В каче­стве примера здесь можно привести постановление Верховного Совета Латвии от 15 октября 1991 г. о делении всех жителей страны на граждан и не являющихся гражданами Латвии постоянных жителей. Если бы будущие неграждане знали, что через несколько месяцев пришедшие к власти национал-радикальные политики сделают их людьми без прав, то никто из них, уверен, не голосовал бы за ТАКУЮ независимую Латвию. Но люди не знали этого и именно поэтому проголосовали так, а не иначе. И результат этого голосования, т.е. факт массовой поддержки будущими негражданами идеи независимости, сегодня оспаривать никто не будет. Так и с событиями 1940-го. Люди тогда не знали и не могли знать, что последует за вступлением Лат­вии в состав СССР, но надеялись, что жить будет лучше и безопаснее - в Европе ведь шла война. Поэто­му только с этой точки зрения и нужно оценивать настроения, которые преобладали тогда в обществе, и решения, которые были приняты. Однако для официальной исторической науки, которая всячески пыта­ется обосновать тезис об оккупации, такой подход сегодня неприемлем, и именно поэтому она замалчи­вает факт участия летом 1940 г. тысяч людей в демонстрациях под лозунгами, требующими восстановле­ния в Латвии Советской власти и присоединения Латвии к СССР.

Вся правовая система приобретшей в 1991 г. независимость Латвийской Республики сегодня опирает­ся на утверждение, что летом 1940 г. Латвия лишилась своей государственности исключительно по вине внешних сил. Под внешними силами понимается «пакт Молотова-Риббентропа», признающийся преступ­ным, вследствие чего правовой статус лишившейся государственного суверенитета и независимости страны следует оценивать как оккупацию, которая длилась вплоть до восстановления государственной независимости летом 1991 г. Отсюда же те жители Латвии, которые стали таковыми после 17 июня 1940 г., и их потомки являются не иначе как оккупантами и потомками оккупантов, и в отношении них абсо­лютно справедливо применение ограничений в политических и экономических правах, дабы компенсиро­вать то, что за годы оккупации недополучили угнетенные латвийские граждане. Однако эта правовая кон­струкция при более близком знакомстве с историческими фактами рассыпается в пух и прах. История, увы, свидетельствует, что население Латвии - и в первую очередь латыши - в очередной раз было грубо обмануто политическими силами, пришедшими к власти после 4 мая 1990 г. И цель этого обмана одна - обеспечить перераспределение политической и экономической власти в стране в пользу исповедующей национал-радикальную идеологию новой латышской политической элиты.

Маслов Д.В., Демина О.В. Дискуссии по проблеме «Секретных протоколов»

К советско-германскому договору о ненападении 1939 г.

Договор о ненападении между Германией и СССР стал, пожалуй, одним из самых обсуждаемых дипломатических событий межвоенного периода. Однако наибольшее внимание исследователей привлекает не столько сам договор (т.н. «пакт Молотова- Риббентропа»), сколько «секретные протоколы» к нему. Вопрос об их существовании, о тайне их создания и хранения по сей день вызывает дискуссии в различных кругах.

Уже много лет в Государственной Думе РФ идут споры по вопросу секретных протоколов. Особенно остро данные прения проходят в последние несколько лет. Это связано с позорным, на взгляд ряда исследователей, для нашей страны решением Европарламента, который поставил коммунизм и нацизм на одну ступень. Однако тем, кто отрицает реальность протоколов, не удается пока убедить депутатов взглянуть критически на эту историю и заставить отойти от официальной российской позиции.

Вопрос остается актуальным и с точки зрения международной ситуации. Признание этого документа, его оценка в значительной мере влияют на отношения России со многими государствами, определяют отношение мирового сообщества к нашей стране.

Подробное изучение данного вопроса позволяет понять историю отношений России с её соседями в XX веке. Так, несомненно, влияние истории с протоколами на отношения России (СССР) с Польшей и государствами Балтии.

Также данная проблема остается актуальной и с научной точки зрения, поскольку некорректная её оценка может привести к фальсификации истории. Стоит помнить, что советско-германские договоры существенным образом повлияли на события, предшествующие Второй мировой войне.

Несмотря на то, что на официальном уровне в России вопрос считается закрытым, остается целый ряд дискуссионных моментов, не получивших однозначного объяснения в современной историографии. Поэтому в данной работе хотелось бы проанализировать научные позиции отечественных сторонников по поводу реальности существования данных документов, а также учесть мнение их оппонентов, доводы, которыми они руководствуются.

Российские исследователи заняли диаметрально противоположные позиции: Л.А. Безыменский, ЮГ. Фельштинский, А.М. Некрич и др. соглашаются с фактом существования данных документов. В.А. Сидак, А.А. Кунгуров, С.З. Случ отрицают подписание СССР и Германией секретных протоколов. Причем, нужно отметить, что, по словам самого же В.А. Сидака, он не отрицает наличие внешнеполитических конфиденциальных договоренностей между СССР и Германией, но полностью убежден, что они заключались в устной форме. О том же говорят и некоторые сторонники существования секретных протоколов.

Л.А. Безыменский и его единомышленники ссылаются в первую очередь на копии из т.н. «коллекции фон Лёша». Утверждается, что данные копии были сняты с немецких копий секретных протоколов по прямому указанию Риббентропа, когда начались массовые бомбежки Берлина англо-американской авиацией. Однако возникает вопрос: почему Риббентроп распорядился лишь снять копии с немецких документов, а не переправить их в безопасное место? Но вполне может быть, что такое указание существовало, однако по трагическому стечению обстоятельств уцелели лишь копии. Думаем, этот факт не вызывал бы сомнений, если бы впоследствии из-за секретных протоколов, содержащихся на фотокопиях, не разгорелись бы такие дискуссии. В дальнейшем же, как утверждает

Хавкин, фотокопии были спрятаны, а затем Карл фон Лёш, сотрудник МИД Германии, передал их американской стороне.

По мнению же А.А. Кунгурова, архив сгорел не во время бомбежки, а по указанию Риббентропа его поджег все тот же фон Леш. Но, имея невыясненные мотивы, Карл фон Леш спрятал катушки с фотокопиями и затем передал их англичанам, которые в свою очередь передали их американцам.

Как мы видим, данные по поводу происхождения основного аргумента, подтверждающего существование секретных протоколов, разнятся. Но в обоих случаях возникает вопрос: зачем нужно было уничтожать сами архивы и почему копии были переданы американцам - стороне, не являвшейся союзником Германии во Второй мировой войне? Американцами, кстати, была сделана и экспертиза данных микрофильмов, подтвердившая их подлинность. И этот факт также заставляет отечественных историков сомневаться в подлинности секретных протоколов.

Одним из самых убедительных доводов противников существования секретных протоколов, на наш взгляд, является наличие в текстах протоколов ошибок, как лексических, так и грамматических. В.А. Сидак и А.А. Кунгуров проводят заслуживающий внимания анализ. Во-первых, страницы протоколов на копиях с коллекции фо<