Этнографические школы и направления

Эволюционная школа

Эволюционная школа и эволюционистские идеи, исходившие из зависимости развитых цивилизаций от первобытной культуры как количественное изменение последней, получили широкое распространение во второй половине XIX в. во всех странах, где этнография становилась самостоятельной научной дисциплиной.

Основоположником эволюционной школы справедливо считается выдающийся английский ученый Эдуард Тэйлор (1832 - 1917), которому, кстати, принадлежит введение в англо-американскую этнографию понятия «антропология». В числе представителей эволюционизма следует назвать также Джона Леббока (1843 - 1913), Герберта Спенсера (1820 - 1903), Мак-Леннана (1881 - 1927), ученика Тэйлора видного религиоведа Джеймса Джонса Фрэзера и выдающегося американского ученого, сделавшего решительный шаг от эволюционизма к материалистическому пониманию первобытной истории, Льюиса Моргана (1818 - 1881).

Эволюционная школа в этнографии представляла собой первую довольно стройную концепцию развития человека и его культуры и исходила из признания прогресса в общественном развитии. Основные идеи эволюционистов состояли в следующем: 1) явления общественной и культурной жизни отмечают эволюционным процесс непрерывного, постепенного изменения, количественных увеличений или уменьшений, свойственный и всем народам на пути от дикости к цивилизации; 2) общественное развитие идет по законам эволюции, характерным для живой природы и, в частности, животного мира, где присутствует также межвидовая борьба за существование, выражающаяся в наслоении одного элемента культуры на другой или оттеснении новым старого; 3) общая теория дает основания считать моногамную семью, государство, частную собственность явлениями присущими человечеству изначально. Относительно последнего положения Тэйлор писал: «Родительская и патриархальная власть являются самыми примитивными учреждениями. Как семья представляет собой единицу первобытного общества, так отцовская власть есть зародыш права и власти государственной».

Самостоятельное открытие Л. Морганом материалистического понимания первобытной истории, на которое сразу же обратили внимание К. Маркс и Ф. Энгельс, разрушало эволюционистскую прямолинейную схему и подрывало уверенность в незыблемости капитализма, считавшегося у эволюционистов вершиной цивилизации.

Оценивая эволюционную школу в целом, следует подчеркнуть: эволюционисты XIX в., утверждавшие единство человеческой культуры и прогресс общественного развития, были представителями наиболее передового направления в зарубежной, да и в отечественной, этнографии. Особую славу эволюционистам принес Л. Морган. Ф. Энгельс писал: «...Морган в Америке по-своему вновь открыл материалистическое понимание истории, открытое Марксом сорок лет тому назад, и, руководствуясь им, пришел, при сопоставлении варварства и цивилизации, в главных пунктах к тем же результатам, что и Маркс» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 25). Многие положения и схема периодизации Моргана были использованы Ф. Энгельсом при создании классического труда «Происхождение семьи, частной собственности и государства», который положил начало особому, историко-материалистическому направлению в этнографии.

Антиэволюционисты

Антиэволюционизм в Западной Европе и США развивался в трех направлениях: культурно-историческая, социологическая и историческая школы. Неспособность представителей классической эволюционной школы объяснить качественные изменения в культуре и общественной жизни, с одной стороны, и открытое неприятие историко-материалистических идей с другой, породили в зарубежной этнографии идеалистические направления неокантианского и агностицистского толков, отрицавшие наличие объективных закономерностей в истории человечества, саму возможность познания этапов и причин общественного развития.

В Западной Европе, опираясь на «антропогеографический» метод Фридриха Ратцеля, утверждавший только пространственное распространение культур в их исключительной связи с географической средой, возникло две школы — Фрейбургская, или Баденская, и Марбургская. Первая в лице наиболее значительного своего представителя Г. Риккерта противопоставляла историю природы истории общества, объявляя последнюю скопищем единичных и неповторимых явлений, и тем самым выдвигала в качестве основной задачи выделение в истории общества независимых друг от друга культурных ценностей. Вторая отрицала возможность познания начала и конца исторических явлений, т. е. само познание процесса развития, и выдвигала в качестве главной цели научного исследования изучение действия отдельных функций явления.

Первая школа с момента своего возникновения получила воплощение в виде диффузионизма, который сводил историю культуры к ее географическому пространственному перемещению, а отсюда — к системе заимствований культур, миграции культур, где культура становилась независимой доминантой, некой искомой данной. Положения же второй школы получили наиболее четкое философское и прикладное оформление в зарубежной этнографии сразу после первой мировой войны — так называемая функциональная школа в этнографии.

Внутри диффузионистского направления выделяются две школы — культурно-историческая (Ф. Гребнер и представитель венской культурно-исторической школы В. Шмидт) и школа культурных кругов (Л. Фробениус). По концепции Гребнера, где изложена риккертианская идея об уникальности, неповторимости явлений, этнография должна изучать в явлениях культуры лишь уникальные признаки. С этой целью им были предложены критерии формы, которые присущи предмету культуры, но которые не обусловлены ни материалом, пошедшим на его изготовление, ни его функциональным назначением. Именно эти признаки следует считать уникальными. На практике же оказалось, что невозможно четко выделить уникальное, что оно обнаружилось у разных народов. Вот тогда пришлось ввести понятие миграции культуры, дополнить критерий формы еще и критерием количества, образовать круг его распространения, т. е. изложить теорию культурных кругов, которая наиболее откровенно с идеалистических и антиисторических позиций («не человек формирует культуру, а культура формирует человека и его общество») изложена в работах Лео Фробениуса. Близок к теории культурных кругов был и В. Шмидт, излагавший историю цивилизации как ряд культурных кругов, в основании которого лежит круг культуры пигмеев, якобы обитавших по всей ойкумене.

Идеализм диффузионистов и теоретические основы их школ способствовали рождению крайне реакционных политических концепций, включая геополитические и расистские. Хотя влияние этих школ быстро сошло на нет, но уже в близкое к нам время отдельные положения их находили новое толкование, в особенности это касалось риккертианского высказывания о ценностях.

Особое место в этот период занимает французская социологическая школа Эмиля Дюркгейма. Философской основой ее был неопозитивизм, исходивший из признания в качестве критерия истины совокупность субъективных ощущений или представлений — «позитивного опыта». Неопозитивисты видели задачу в простой систематизации фактов и их описании, а не толковании. Школа Дюркгейма в полном соответствии с такими положениями подходила к исследованию общества (в этом ее принципиальное отличие от диффузионизма, где предмет исследования — культура). Для представителей социологической школы общество было не системой производственных или социальных связей, а лишь выражением нравственных уз, порожденных сознанием сопричастности. Социологическая школа начисто игнорировала творческую деятельность и психологию конкретного индивидуума, превращая общество в фатальную, неизменную, целостную структуру. Последними положениями, как и неокантианская Марбургская школа, школа Дюркгейма смыкается в этнографии с функциональной школой.

Функциональная школа

Идеи функциональной школы получили достаточно широкое распространение в науке, но наиболее ярко они были отражены в английской этнографии. Основоположником функциональной школы принято считать Б. Малиновского, а также А. Рэдклифф-Брауна. А. Рэдклифф-Браун, президент Королевского антропологического общества Великобритании в конце 30-х - начале 40-х годов, последние годы своей деятельности провел в США, т. е. в то время, когда американская этнография пыталась вырваться из тупика исторической школы и порывала с психологической. В концепциях Рэдклифф-Брауна представлено стремление совместить противоположные точки зрения и даже в какой-то степени допустить эволюцию. Но это не способствовало распространению концепций функционализма в Новом Свете, что объясняется колониалистской практикой функционализма. Время для появления функционалистской школы весьма знаменательно: под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции пробудились к борьбе за освобождение народы колоний. Хотя идеи функциональной зависимости общественных явлений затронул еще Э. Дюркгейм, соотношению целого и его функциональных частей серьезное политическое значение придали именно в 20 - 30-х годах XX в., когда под угрозу ставилась колониальная система, рассматривавшаяся как нечто целое, опирающееся на сохранение и консервацию родоплеменных отношений. Разложившаяся родоплеменная верхушка — вот реальная опора колониальных властей, но жизнь не стоит на месте и на смену первобытнообщинным отношениям, родовым институтам приходят новые, порожденные самими колонизаторами. Исчезает база власти родоплеменных вождей и исчезает опора колониальной администрации. Задержать этот пагубный для империализма процесс — вот что становится насущной задачей буржуазии империалистических метрополий. Из этой потребности и родилась функциональная школа Бронислава Малиновского, получившая неожиданное и полное философское обоснование в философизированной политической концепции фельдмаршала Яна Смэтса (1870—1950), бывшего полтора десятилетия премьер-министром Южно-Африканского Союза. Смэтс независимо и по времени много позже, чем Малиновский, выработал доктрину «холизма» — целостности, оказавшуюся своеобразным философским обоснованием функциональной школы в этнографии. «Холос» — не материя и не дух в отдельности, это и то и другое вместе, но это и больше, чем материя и дух, это творческая сущность жизни, которую, как говорит Смэтс, познать невозможно. Мир «холоса», по Смэтсу, свободен от принципа причинности и закономерности, он подобен биологическому организму, который и представляет целостность. Каждая целостность — особая стройная структура функций, где каждое явление выполняет определенную, раз навсегда заданную функцию. В такой целостной структуре нет ни явлений, ни исполняемых ими функций главных и второстепенных, основных и побочных, все в ней связано воедино функциональной связью. Его политико-философские сентенции поддержал Бронислав Малиновский своим авторитетом ученого-этнографа, функциональная школа которого сыграла существенную роль в так называемых методах «косвенного управления» колониями.

Как уже отмечалось, основоположниками функциональной школы в этнографии, имевшей много последователей, и прежде всего в Англии, были А. Рэдклифф-Браун и Б. Малиновский. Последний являлся наиболее ярким представителем функционализма. Бронислав Малиновский, поляк, родился в 1884 г. в г. Кракове, входившем тогда в состав Австро-Венгрии. В 1908 г. он окончил Краковский университет и получил степень магистра по разряду физико-математических наук. Общая концепция функционализма не расходится с холизмом Смэтса — культура есть единое, гармонически функционирующее целое, каждая часть которого выполняет какую-то функцию, жизненно важную для целого. Каждый обычай имеет значение в настоящем, пережитков в культуре нет, а прошлое ее непознаваемо. Все стороны жизни и культуры каждого отдельного народа — неразрывно связанные между собой части целого. Подчеркиванием особого значения функции как «удовлетворения потребности деятельностью, в процессе которой объединяются люди», или «удовлетворения органического импульса соответствующим актом», Малиновский несомненно привносит биологическую окраску в социальную жизнь. Общество превращается у функционалистов в сумму индивидов, имеющих биологические потребности, а различия между культурами сводятся лишь к различным способам удовлетворения элементарных человеческих нужд.

«Холизм» придал функционализму своеобразную законченность при характеристике структур целостностей. Племя — целостность первого порядка, все народы Африки — целостность второго порядка, колониальная Африка и империалистические метрополии — следующая целостность. Это структуры взаимосвязанных функций, где нарушение функционального действия любого явления в целостности первого порядка способно разрушить всю стройную, прочную пирамиду. Отсюда этнография должна изучать не сам институт вождей, род, инициацию, семью, а только лишь их функции в обществе, чтобы достойно оценить их значение.

Культурный релятивизм и теория ценностей

 В американской этнографии после второй мировой войны господствовавшая в Западной Европе функциональная (или социологическая) школа понесла как чисто физические (многие этнографы либо умерли естественной смертью, либо погибли, либо эмигрировали в США), так и концептуальные потери - рушилась колониальная система, фашизм резко изменил прежние ценностные установки. Исследователи США также пытались выйти из идейного тупика. Прямое или косвенное влияние указанных причин способствовало распространению идеи равенства народов и их культур. К такому именно направлению относится культурный релятивизм, или теория ценностей, особенно активно развиваемая в начале 50-х годов М. Херсковицем.

Идея культурного релятивизма заключается в следующем: каждый народ создает свою культуру, которая и обеспечивает его жизнеспособность как целостной системы, поэтому нельзя сказать, какая из культур лучше или выше. На субъективность и относительность оценки последнего заключения обращал внимание Херсковиц. Неодинаковое же отношение (предпочтение) народов к различным явлениям культуры, замечал он, объясняется не иерархическим отличием культур, а разными системами ценностей у этих народов.

Культурные релятивисты отрицают объективную научную истину и единство человечества. Истина может быть, по их суждениям, относительной, приемлемой для одного народа и неприемлемой для другого. С целью выйти из созданного самим культурным релятивизмом тупика и была создана в качестве рабочего инструмента для объяснения различного отношения народов к разным явлениям культуры теория ценностей. Как и должно быть у идеалистов, культурные релятивисты даже не пытаются решать вопрос, а откуда появились ценности, ценностные оценки? Выходит, что они присущи извечно.

Система ценностей не улучшила культурный релятивизм, который провозглашал, что признание им ценности всех культур и уникальности каждой есть удар по расизму и европоцентризму, что культурные релятивисты исходят из глубокого уважения к культурам народов, отличающихся от европейских. Однако утверждения того же Херсковица о том, что системы ценностей различных народов несопоставимы и поэтому нет общих закономерностей в истории человечества и нет возможности объективно судить, что прогрессивно (из-за отсутствия идеи прогресса и поступательного развития общества), ибо все относительно (что прогрессивно для одних, то может быть регрессивным для других) — привели к противопоставлению культур европейских народов культурам народов бывших колониальных и зависимых стран. Утверждение Херсковица и его сторонников, что своеобразие мышления и представлений о желаемом свойственно каждому народу и этим объясняется уникальность каждой культуры, вновь уводило к психорасизму.

Психологическая школа

 В США функционализм не получил широкого распространения, так как на основе философии прагматизма, «исторической школы» в этнографии и фрейдизма в психологии, в 30-х годах начала складываться психологическая школа, пришедшая в первые годы после второй мировой войны к психорасизму. Прагматизм в философии представляет одно из направлений субъективного идеализма, в котором познающий субъект вне времени и пространства, оторванный от материального мира и конкретных условий, познает лишь свой собственный опыт. Опыт - нечто данное, источник которого находится внутри самого познающего субъекта, в его инстинктах, биологических потребностях, психике. Прагматик неизбежно приходит к отрицанию существования кого-либо другого, кроме самого себя. Он отрицает объективную истину, утверждая, что истина в лучшем случае - инструмент для ориентации в мире своего опыта, - отсюда любая теория и любое действие истинно, если они приносят выгоду познающему субъекту. Вторжение Фрейда в социальные науки и оперирование им этнографическими данными по существу началось в 1920 г., но через 20 лет фрейдизм в этнографии США стал наиболее популярным направлением. В первую очередь представители психологической школы заимствовали у Фрейда его рассуждения о культуре, ее происхождении, о культурном процессе. По Фрейду, происхождение культуры связано с «убийством первобытного отца». Фрейд рисует следующую далекую от идиллии картину: первобытная орда, отец-деспот обладает всеми женщинами и не дает сыновьям приближаться к ним. Влечение сыновей в конце концов приводит к убийству отца и его поеданию. Впоследствии сыновья испытали огромное чувство вины и установили запрет на кровосмешение - инцест внутри рода и на отцеубийство. Оба запрета образовали так называемый «Эдипов комплекс», который передается по наследству и является базисом культуры. С тех пор культура стала не чем иным, как системой норм и запретов, где присутствует психологический конфликт - бессознательные силы стремятся нарушить все запреты и пойти на агрессивные действия или кровосмесительную любовь, а сознательные (рассудок) и усвоенные с детства нравственные нормы сдерживают их. Чем выше стадия развития культуры, тем больше усложняется общественное поведение, и психика превращается в «бурлящий котел возбуждений» - отсюда войны, революции, преступления. И коль скоро, по Фрейду, культурный процесс — это особое видоизменение жизненного процесса, происходящее под влиянием задач, которые ставит перед человеком Эрос, и под воздействием Ананке - внешней необходимости, то ценой прогресса стала утрата счастья — исполнения сексуального влечения. В США идеи фрейдизма были подхвачены психиатром Кардинером, ставшим этнологом, и антропологом (этнографом) Линтоном. Квинтэссенцию концепции психологической школы изложил Ф. Александер (американский врач и психоаналитик, основоположник психоаналитической криминологии, 1891-1964) в следующих положениях: а) психика человека меняется только в первые 4-5 лет жизни и формируется под влиянием процесса сосания материнской груди, пеленания, попытки встать на ноги, говорить и других первичных опытов; б) после первых лет жизни психика «затвердевает» и остается практически неизменной всю жизнь, определяя судьбу, успехи и неудачи человека, при этом социальная позиция лишь незначительно влияет на поведение индивидуума; в) психика следующего поколения формируется под влиянием тех же первичных опытов, что и у предыдущего поколения, и такой процесс повторяется беспрерывно, передаваясь по наследству; г) возникающая путем воспитания детей «структура характера» у каждого народа своя, как и своя «средняя психика», причем есть народы с «плохой», а есть с «хорошей» психикой; сам народ не может изменить психику, даже если она «плохая», но он может сделать это с помощью другого народа, обладающего «хорошей» психикой, «хорошей структурой характера». Если первоначально представители психологической школы исходили из неизменности духовных свойств различных культур и посвящали исследования основной личности, среднему психическому типу, который якобы определяет и психологию общества, и статичный профиль его культуры, то рассуждения о народах с «хорошей» и «плохой» психикой в определенной мере способствовали формированию расистских концепций. Психорасизм пышным цветом расцвел в первые послевоенные годы, когда американский империализм счел себя вправе быть вершителем мировых судеб и усиленно развращал собственный народ идеями превосходства американского образа жизни. Именно тогда всерьез обсуждался вопрос о природной покорности народов, которые имеют привычку туго пеленать детей, и демократизме, свободном духе тех, у кого детей не пеленают. Особенным направлением в психологической теории, получившей практическое применение, стала этнопсихологическая школа

Этнопсихологическая школа

«Историческая» и «функциональная» школы в этнографии подготовили благодатную почву этнофрейдизму. Необходимо отдельно остановится на этой теории. Дело в том, что исследования национальных характеров современных народов проводились в том числе и по заказу военного ведомства США, в учреждениях которого в годы войны работали и этнофрейдисты. Так же многое из этой школы использовалось в «теории пассионарности» Гумилева, ставшей модной для объяснения развала советского народа на национальные части по «пассионарному» признаку.

В теоретическом плане этнопсихологическая школа представляет собой эклектический синтез прагматизма и идей отдельных неофрейдистских школок с антиисторическими концепциями буржуазной этнографии. Неофрейдизм оформился в этнопсихологическую школу «исследований культуры личности» (culture and personality studies) в годы второй мировой войны.

Идеи фрейдизма получили развитие в работах Э. Сепира 1920-х и особенно 1930-х годов. В них главным объектом этнографического изучения объявляется индивидуум, психология, привычки и настроения которого якобы определяют состояние общества. «Конфигурация» той или иной культуры, по мнению Сепира, зависит от заложенной в ней специфической формы «либидо» (энергия психических, в том числе сексуальных влечений). «Учение» Сепира было подхвачено Р. Бенедикт. Последняя приходит к выводу, что в каждой культуре доминирует определенная психологическая «потенция» («эмоция», «импульс», «лейтмотив»), определяющая образ жизни людей в данном обществе. Она доказывала то, что считается ненормальным для психики янки, для психики других народов является нормой и лежит в основе их социальной структуры. 

Неофрейдисты подводили образование любых этнических сообществ под психобиологический детерминизм. Все социальные и экономические проблемы трактуются ими как психобиологические явления, как проявления психологии личности, причем личности неполноценной. Из всей совокупности сложнейших психических явлений они абсолютизируют простейшие, элементарные склонности, чувства, представления. Человек же рассматривается ими как существо биологическое, поведение и чувства которого определяются некими врожденными импульсами и подсознательными мотивами. В таких импульсах и мотивах, неофрейдисты усматривают движущую силу общественного развития.

Во взаимоотношениях общества и личности, у этнопсихологов имеются некоторые, правда несущественные, расхождения. Р. Бенедикт, например, отводила индивиду пассивную роль, рассматривая его как сумму «потенций», из которых культура выбирала лишь одну, определявшую затем ее конфигурацию. В то же время конфигурацию культуры определяет одна из потенций индивида. Получается заколдованный круг: культура «выбирает» потенцию, последняя, в свою очередь, определяет конфигурацию культуры. Возражая Бенедикт, М. Оплер заявлял, что культура интегрируется на основе не одного, а нескольких психологических принципов, называемых «темами», так интеграцию он понимал как балансирование и взаимодействие различных «тем», а не подчинение всех имеющихся в данной культуре принципов одному общему.

В отличие от Бенедикт и Оплера, А. Кардинер, говоря о взаимоотношениях культурной среды и человеческого организма, отводит последнему активную роль. Его индивид, активно взаимодействуя с «культурной средой», ищет в ней удовлетворения своих инстинктов и влечений. Центральным понятием в системе взглядов Кардинера и его основным «вкладом» в этнофрейдизм является «структура типичной (или «модальной») личности», прообраз которой легко прослеживается в идее «сверх-Я» Фрейда.

Решающее значение в формировании типичной личности Кардинер приписывает так называемым «опытам раннего детства» — продолжительности, регулярности или нерегулярности кормления ребенка молоком матери, пеленанию, приучению к горшку, способам купания и т. п. Все это, по Кардинеру, «первичные институты» данной культуры, создающие основу для возникновения «вторичных институтов», т. е. условий, в которых живет взрослый индивид. Первичные институты неодинаковы в различных культурах, они формируют и специфические для каждой культуры типы личности.

Все эти «научные» посылки формирования личности, остроумно названные противниками этнофрейдизма «сосочно-пеленочным комплексом», сводятся в основном к следующему: типичная личность в данном обществе формируется в первые 2 - 4 года жизни ребенка под воздействием «первичных институтов» данной культуры; во всех этих «первичных институтах», или в «детских опытах», проявляется эмоциональная связь между родителями и ребенком, и прежде всего между матерью и ребенком, в процессе которой развиваются или подавляются врожденные влечения ребенка. Таким образом биологическое фатально обуславливает психическое в человеке. Этот «сосочно-пеленочный комплекс» и положен в основу большинства «исследований культуры и личности»

Этнопсихологи с помощью неофрейдистских домыслов пытаются «научно» исследовать народы, приписывая им психическую неполноценность, «агрессивность», «комплекс приниженности», стремление к подчинению, шизофрению и т. п. как основу их культуры. После этого этнофрейдисты поднимают так называемую проблему «аккультурации» отсталых народов. По существу, это та же проблема «встречи Востока и Запада», о которой писали английский историк А. Тойнби и американский социолог Ф. Нортроп. «Аккультурация» трактуется ими как прежде всего психическое восприятие отсталыми народами достижений западной цивилизации, восприятие, которое определяется якобы присущим каждому народу подсознательным принципом психологического отбора. Самобытность этих народов определяется их отсталостью, которой и противопоставляют современную западную культуру, передовую технику.

Социальные отношения людей этнофрейдисты трактуют как отношения между отдельными личностями, или «межперсональные», в основе которых лежат якобы принципы враждебности и пола.

Работая по заказу военного ведомства США, один из этнофрейдистов Дж. Хонигман рассказывал, что ученые этнологи призваны были совершенствовать психологическое оружие американской военной машины. «Исследования культуры и личности, — писал он, — имели важное значение в развитии этой машины... Мы имеем в виду развитие новой военной техники, техники психологической войны (sykewar)». Другой ученый, которого цитирует Хонигман, цинично заявлял: «Эмоции других народов становятся оружием в руках психолога-солдата». Откровенничая, этот же «ученый» объясняет, что «психологическая война помогает политическим лидерам камуфлировать реальность и увертываться от ответственности».

Имеются «военные заслуги» и у еще одной представительницы этнопсихологической школы - М. Мид. Во время второй мировой войны она предпринимала попытки помочь американским солдатам, находящимся в Англии, понять особенности английского типа личности. М. Мид откровенно заявила, что ее исследования национальных характеров связаны с военными нуждами США. В 1961 г. она сообщает, что возглавляемый ею Институт современных культур при Колумбийском университете финансируется военным ведомством США. Целью «исследований», ведущихся в этом Институте, является определение характера взаимоотношений («сотруднических или антагонистических») между национальными группировками.

В послевоенный период этнопсихологи практически участвуют в пропаганде «американского образа жизни». Так, Хонигман был послан в Пакистан со специальной миссией изучить «эффективность пропаганды американских идей с помощью информационного характера кинофильмов». Целью последних, как сообщает он, является «ознакомление зарубежного неграмотного зрителя с жизнью нашей (США. — автор.) страны, с более эффективными способами медицинской профилактики, с передовыми методами ведения сельского хозяйства и с угрозой внешней политики Советской России». Американские этнографы, работая по заданиям государственного департамента и военного ведомства, сопровождали оккупационные войска так, например, Рут Бенедикт в штабе Макартура, а затем в Западной Европе в качестве директора «Комитета по исследованию современных культур» и др.

Дж. Горер и М. Мид занимались также «исследованием» национального характера русских. Причем англичанин Горер «изучал» русский национальный характер в США (!). Там, в Институте современных культур под руководством М. Мид выписывались «психологические портреты» русских, а также других народов, представляющих интерес для американского военного ведомства.

Военные психологические разработки Мид и Горера, вопроизводимые в работах Бенедикт, Хонигмана и др., положены в основу многих исследований, вкривь и вкось трактующих «русский национальный характер». Содержание их показывает, что основной «импульс», который руководит всеми этими «учеными», — ненависть к советской стране и к советскому народу. Эти «ученые» делали и практические выводы из подобного рода работ. Оказывается, как пишет, например, Хонигман, «Исследование русского модального характера показывает, какие трудности должны преодолеть американцы, чтобы искусно поддерживать свои связи с этой нацией». Здесь понятно, что говорит он об американской национальной элите и советском народе.

Тот же «сосочно-пеленочный комплекс» положен в основу некоторых выводов этнофрейдистов относительно классовых различий в психике индивидов. Различные «опыты детства» у различных классов создают различные типы личности. Например, в США, как отмечает Хонигман, нет единого типа личности, личность варьирует вместе с классом, к которому она принадлежит. Хонигман различает в США три класса: низший, средний и высший. Этнофрейдисты же изображают американцев единственно полноценными людьми, пекущимися о благе общества. Привитое им якобы еще «опытами детства» стремление к успеху объявляется причиной быстрых «социальных изменений» в США и т. д. Советский же народ рассматривался этими учеными, типа Мид, Бенедикт, Хонигмана и др. как «типичная» личность трудящегося человека, которого они биологизировали, приписывая ему пороки низшей морали, связанную с подавлением личности в СССР - агрессивность, аморальность и т. д.

Теперь же сравним точку зрения на этнос, которую развивал в нашей научной и популярной литературе Л. Н. Гумилев.

По его мнению, этнос — популяция, т. е. биологическая единица, «феномен природы». Впрочем, подчас Л. Н. Гумилев пытался занять «промежуточную позицию», заявляя, что этнос ни социальная, ни биологическая величина. Однако ведь помимо этих двух форм движения материи, есть только неорганическая, но не к ней же причислять этносы-народы (?!). Иногда, правда, Л. Н. Гумилев все же признает роль социальных факторов для функционирования этнических общностей, однако такое признание имеет явно формальный характер. Весьма показательно в этом отношении утверждение Л. Н. Гумилева, что все попытки истолковать феномен этноса «через социальные законы развития общества приводят к абсурду». Интересно в рассматриваемой связи признание автора предисловия к вышедшей книге Л. Н. Гумилева «Этнос и биосфера земли» Р. Ф. Итса, подчеркнувшего, что в результате ознакомления с ней «мы так и не уяснили себе, что такое этнос по Л. Н. Гумилеву»

Но самая интересная мне видится развиваемая Л. Н. Гумилевым концепция пассионариев, основанная на биологической трактовке сущности этноса. По его мнению, в жизни народов-этносов особую роль играют пассионарии — люди, обладающие повышенной способностью поглощать энергию из окружающей среды. В отличие от них субпассионарии — лица, абсорбирующие «меньше энергии, чем это требуется для уравновешивания потребностей инстинкта». При этом пассионарность — результат мутаций, передаваемых генетически (!). Казалось бы, Гумилев «перебросил мост» между социальными явлениями и природной средой. Однако вопрос не столь прост. Наиболее наглядно это проявилось в самом делении народов-этносов на тех, у которых преобладают пассионарии, и тех у которых характерна субпассионарность. К последним Л. Н. Гумилев относит так называемые отсталые народы, например андаманцев (коренные жители Андаманских островов), обреченных, по его словам, на вымирание. В результате оказывается, что такая их обреченность условлена не социальными, а биологическими (генетическими) факторами, т. e. фатальна. Иначе говоря, перед нами деление народов на избранных (пассионарных) и обреченных (субпассионарных), полноценность или неполноценность которых предопределена их врожденными биологическими свойствами. О том, что подобное деление этносов для Л. Н. Гумилева не случайно, убеждает также его утверждение, что в результате подлинного (?) этногенеза возникает «новый полноценный этнос».

Особо следует отметить, что, претендуя на междисциплинарный подход проблеме этноса, Л. Н. Гумилев широко апеллирует к авторитету выдающихся естествоиспытателей. Как известно, соответствующие ссылки в научных работах дело обычное. Но вместе с тем не следует забывать, что когда речь идет о статьях ориентированных на широкий круг читателей, такого рода обращения к авторитетам оказывают особенно сильное воздействие на неспециалистов, немногие из которых, разумеется, обратятся к первоисточнику. Между тем это крайне необходимо. Так, в конце публикации в «Вопросах философии» (сайт: http://e-libra.su/read/233779-pismo-v-redakciyu-voprosov-filosofii.html) Л. Н. Гумилев утверждает, будто «связь этногенных процессов, идущих на популяционном уровне, установлена В. И. Вернадским как первый биохимический принцип». Однако в действительности, характеризуя этот принцип, согласно которому «биогенная миграция атомов химических элементов в биосфере всегда стремится к максимальному своему проявлению», В. И. Вернадский даже не вспоминает ни об этногенезе, ни вообще об этносах или каких-либо этнических проблемах. Подобным же образом отсутствует у В. И. Вернадского, несмотря на намеки Л. Н. Гумилева, и понятие «пассионарность». К чему в конечном счете ведет подобная, мягко говоря, упрощенная экстраполяция на человеческое общество законов естествознания наглядно свидетельствует предложение Л. Н. Гумилева считать положительным импульсом сознания «только безудержный эгоизм».

Как здесь не вспомнить гений Ленина предупреждавшим о такой «субъективной» стряпне, которую будут использовать в том числе и против своего народа и страны. Показательно, что, начиная свою работу «Статистика и социология», которая, судя по материалам к ней, должна была стать обобщающим трудом именно по национальным проблемам во всем мире, В. И. Ленин указывал: «...Надо попытаться установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на который можно было бы опираться, с которым можно было бы сопоставлять любое из тех «общих» или «примерных» рассуждений, которыми так безмерно злоупотребляют в некоторых странах в наши дни. Чтобы это был действительно фундамент, необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе возникает подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимосвязи исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» ст<