Вопрос о названии народа.

Итак, что значит название народа? Используя методологию формальной логики, которая стала неотъемлемой частью диалектики, мы можем решать задачу, т. е. ответить на вопрос -  как происходит историческое развитие форм и какое в них развивается содержание. Здесь название становится обозначением, отличительным признаком конкретного народа. Для, лингвиста, историка, этнографа и даже социолога этноним — бесценный, исторический документ, который способен рассказать очень многое. В этнонимике, науке об этнонимах, мы можем проследить превращение названия из нарицательного в имя собственное.

Например, накануне Великой Французской революции жители провинций Наварра, Беарн и других считали себя не французами, а отдельными «народами». Интересно, что Жанна д’Арк, родившаяся в Лотарингии, рассказывала, будто она услышала голос с неба: «Иди во Францию». В ее эпоху Францией считался по существу лишь Иль де Франс, домен короля. Причем в ту эпоху, кроме французов, самостоятельной народностью во Франции были провансальцы. Но впоследствии и они слились с французами, стали этнографической группой этого народа. Население же Иль де Франса не только вошло в состав французской нации, но и передало ей свое название. Жизнь этнографических групп всегда неотделима от истории народа, в который они входят. Часто, название одной из них переходит на весь этнос, как название жителей Иль де Франса перешло на всех французов.

В происхождении названий русских, украинцев и белорусов действовал такой же механизм, в данном случае эти названия возникли как своеобразное отражение самосознания древнерусской народности. В XIV—XVI вв. ее уже не существовало, но население северных земель, где зародился мощный очаг государственности, считало себя восприемниками древнерусского государства и поэтому продолжало называться русскими. Так в терминах украинцы и белорусы, как и в большинстве аналогичных, на первый план выдвигался территориальный признак или культурный, но обозначающий какую-то местную особенность.

В этнонимике действует тот же «закон ряда», который сформулирован для топонимики В. А. Никоновым (советский лингвист, литературовед, поэт 1904 -1988). Суть его заключается в том, что «... названия не возникают в одиночку, они соотнесены друг с другом, они стоят как бы в ряду названий, коротком, это пара названий, или более длинном». «Закон ряда» нужно всегда помнить, занимаясь историей этнонимов. Этот вывод является следствием диалектического закона о единстве и борьбе противоположностей, когда одна противоположность явлена нам через другую; когда единый процесс с одной стороны развивает противоположности, а с другой, развивающиеся противоположности двигают процесс. Во всех случаях с названиями обнаруживается характерное противопоставление типа «горцы» — «жители низин», а в случае с этнонимами, означающими «человек», — противопоставление «чужим», «врагам», «нелюдям».

Так по поводу происхождения самих слов Русь и русские велась, да и сейчас еще ведется, дискуссия. Все гипотезы сводятся к двум: местные они или заимствованные. Некоторые ученые выводят Русь от названия аланского племени роксоланы (эпоха понтийского царя Митридата IV Евпатора — II в. до н. э.). Некоторые связывает Русь с топонимом — названием реки Роси (Оскол), притока Днепра. Другая точка зрения исходит из наблюдения, что термин Русь появился сначала на севере восточнославянских земель и затем распространился на более южные земли. Во II—III вв. в южной Прибалтике было известно племя руги. Кем они были этнически, даже сейчас трудно сказать. Жили они на смежной территории балтов, славян и германцев. В V в. руги известны уже на среднем Дунае. Движение ругов аналогично переселениям на юг других северных народов, например, готов. О возможности этимологической связи Руси с ругами говорят некоторые документы, где княгиня Ольга именуется правительницей ругов. Многие исследователи развивают северный вариант происхождения названия Русь. Они исходят из того, что финны и карелы термином руотси называли то шведов, то русских. Этот термин ведут от рутсменов («весельные люди») или рутскарлов («гребные воины»), названий дружинников у варягов. Допускают также, что на Киевщине это слово слилось с рос, росомонам (готское племя) и, может быть, с другими этнонимами, бытовавшими там в древности. Приведя эти гипотезы, мы обнаруживаем, что этноним и топоним Русь, по-видимому, носил вначале манифестационный характер, будучи названием верхов, тех, кто брал дань. Еще раньше — это название людей, сделавших военные набеги на судах своей профессией.

В случае с Русью произошло то же, что и с другими заимствованными в другой языковой среде этнонимами. Более чем 1000 лет назад слово русский стало наполняться тем содержанием, которое давала ему активная хозяйственная, политическая и культурная жизнь древнерусской народности. Из нее потом вышли современные русский, украинский и белорусский народы. Два из них сохранили древний этноним, дав ему новое содержание. Так меняется историческая семантика этнонима. Отправной пункт такого развития — имя нарицательное, конечный — имя собственное. Так, например, явленное нам слово «славяне», развивается от понятия «свои», «общинники», через «болотные», «рыболовы низовий» к этнонимам братских народов словенцев и словаков. Пример со славянами относится к самоназваниям. Точно так же меняется и содержание названий народов, даваемых им другими.

Можно привести еще несколько примеров, как разные термины через нарицательные имена, проходили эволюционный путь развития, и становились именами собственными. Так на Руси до XIX в. термин татары относился ко многим восточным народам. В эпоху Петра I немцами называли, кроме немцев, голландцев и датчан. В быту это сохранилось дольше. Н. В. Гоголь в примечании к «Ночи перед Рождеством» от лица пасечника Рудого Панька пишет: «Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед — все немец». В Турции франками до недавних пор называли западноевропейцев. До Великой Октябрьской социалистической революции киргизами называли казахов и даже туркменов, а цыганами и греками — молдаван. Здесь мы уже наблюдаем, как имя собственное превратилось в нарицательное. Это иногда случается. Иоганн Себастьян Бах происходил из такого старого и знаменитого рода музыкантов, что в местности, где они жили, их именем называли вообще всех людей этой профессии. Подобным образом в немецком языке появилось слово der Hune — «великан» (по имени народа гунны), в чешском obr — с тем же значением (от обров — аваров), в грузинском гмири («богатырь», «исполин», «герой» — от названия народа киммерийцы, предшественников скифов в причерноморских степях), русское слово «кумир» оказывается родственным грузинскому «гмири».

В этой работе, историческое развитие названия народов занимает особое место. Если мы говорим о российском и советском народе, как разных народах, то конечно один из главных отличительных признаков таких народов проявляется и в личном имени. Социальность личных имен глубже: они социальны все и всегда. Зачем имя человеку на необитаемом острове? Он Робинзон только для других людей. Для самого себя никому не нужно собственное имя. Личные имена существуют только в обществе и для общества, оно и диктует выбор их, каким бы индивидуальным он ни казался. Этимология — только один момент в истории имени, другой момент всегда ярко окрашен социально. И здесь, избегая какого-либо мистического подхода, необходимо рассмотреть историческую фактологию выработки особой важности названий личных имен для самосознания человека и общества.

В России княжеские, а за ними боярские фамилии возникали с XIV до середины XVI в., помещичьи формировались в XVI—XVII вв., фамилии же горожан, за исключением именитого купечества, еще не установились окончательно и в XVIII в., даже фамилии духовенства созданы только в XVIII и первой половине XIX в., а подавляющее большинство крепостных крестьян еще и в начале XIX в. не имело фамилий. Социально различался и сам состав фамилий. Княжеские фамилии образованы из названий удельных владений — Шуйские, Курбские, Пронские. Царь Алексей запретил князьям Ромодановским-Стародубским именоваться Стародубскими — «не пристойно», как напоминание о былой независимости от центральной власти, и князь Григорий умолял в челобитной: «Умилосердись, не вели у меня старой честишки отымать». Надо сказать, что даже формы имен социальны.

В древней Руси составные личные имена, особенно на -слав (Святослав, Ярослав, Мстислав и пр.), наиболее частые в XI—XII вв., летописец прямо называл княжескими. И действительно, их носили только феодалы — удельные князья, а в полуреспубликанском Новгороде — представители олигархических родов (посадник Твердислав), Присоединив Псков, московское правительство принудило псковских бояр изменить их фамилии Строиловичи, Люшковичи, Ледовичи на Строиловы, Люшковы, Ледовы. Известно, как яростно московские бояре боролись с царем за право писаться с -вичем, т. е. по отчеству: Иван Федорович (а не Иван Федоров сын). Отстаивая свой -вич, шли в опалу, а то и на плаху. В Польше XVII в. шляхта, ощетинясь, отражала попытки самовольно присваивать «шляхетские» фамилии на -ski (хотя никакого письменного права на фамилии еще не существовало). Во Франции, в Германии стали признаками дворянства служебные элементы, образовавшие фамилии из наименования владения (франц. de-, немецк. von-). Для простого люда в России XVI—XVII вв. обязательной формой имени была уничижительная с -ка (Ивашка, Васька), а для зависимых народностей Поволжья и Сибири эта форма сохранилась и много позже.

Личное имя — пароль, означающий принадлежность носителя к тому или иному общественному кругу. Этим объяснимо существование параллельных систем личных имен, даже при наличии одной официальной, обязательной для всех. Такие параллельные системы всюду разнообразны. Действительно, любой член нашего общества принадлежит ко многим пересекающимся общностям: как каждый гражданин, он имеет фамилию, имя, отчество, но он, может быть, по профессии писатель или актер и имеет псевдоним. Псевдонимы прошлого и партийные клички подпольщиков поддерживают мысль, что эти особые системы имен требовались, чтобы скрыть подлинное имя. Но псевдонимы носят и в условиях, где писателю и артисту нет нужды в конспирации. В нашем обществе абсолютно ничто не препятствует выступать в литературе или на сцене под своим подлинным именем, значит псевдоним избирают как знак «вступления в цех» литераторов или артистов. Для человечества имена Ленин, Горький несут неизмеримо больше содержания, чем Ульянов, Пешков.

Прозвища, которые приклеивали школьники своим одноклассникам и учителям, весьма редко оставались в секрете, да их и не очень прятали, скорей даже наоборот. Они нужны как условный знак особой маленькой замкнутой общины или как сейчас говорят, соединяя общину с политэкономическими отношениями — корпорации.

Русское правительство знало тайные имена членов масонских лож, так что мнимая тайна «тайного» имени не преследовала никакой реальной пользы, а служила символом, как молоточек магистра и прочая масонская бутафория. Вступая в монахи или воры, получали новое имя, иноческое или блатное, отказ от прежнего имени означал отречение от привычной жизни, а новое имя служило знаком принадлежности к новому кругу. Если круг засекречен, потаенны и внутренние имена, но их существование обусловлено гораздо чаще не конспирацией, а символикой. Подлинно конспиративная маскировка чужим именем (агенты разведок, скрывающиеся преступники) — не правило, а исключение.

Понятна яростная борьба, которую вела из-за имен церковь. Уловив ценность имени как социального знака, христианство и многие другие религии воспользовались им в своих целях, присвоив себе монопольное право на дачу имени, придав этому акту религиозный характер и превратив личное имя в символ принадлежности носителя имени к данной церкви. Христианство, неистово воюя с язычеством, на самом деле и не старалось разбить языческие представления о мистической власти имени, а само использовало их. Церковь приложила немало усилий, чтобы внушить всем, будто названный именем святого поступает под особое покровительство этого святого. На мистификации имени основаны многие религиозные представления и бытовые суеверия. Сущность их — приписывание имени потусторонней силы. Церковь веками вбивала в сознание русского народа, что «в некрещеном ребенке нет души». Отождествление «имя = душа» свойственно многим верованиям. Этим вызвано и табуирование личных имен, распространенное у множества народов: подлинное имя надо держать в тайне от врагов, которых так много — и злые духи, и злые люди; если они узнают настоящее имя, могут повредить жизни человека.

Некоторые религии при этом шли на компромисс, например ислам, а из христианских религий — протестантство допускали некоторую вольность в выборе имен, хотя у лютеран и у мусульман выбор тоже фактически ограничен. Православие ввело список имен, категорически запретив все другие; на рубеже XVII—XVIII вв. жесткие меры правительства покончили с именами, не вошедшими в этот список (заметим при этом, что православные святцы почти полностью состоят из имен дохристианского происхождения — еврейских, греческих, латинских, реже скандинавских, славянских и др.).

У многих народов, далеких один от другого, имена — возрастные. В средние века наемники, поступая в войска, получали особое имя — воинское. Это не исключение. «Военное имя» (франц. le nom de guerre) история знает у многих народов в различные времена. Его принимали полководцы в древности. Нередко оно и в русской истории (Дмитрий Донской, Румянцев Задунайский). В современной армии «позывной» часто прикипает к воину, как второе имя.

Нет надобности приводить примеры достаточно жестких ограничений в личных наименованиях, так как описаны бесчисленные формы табу личных имен, как нет необходимости доказывать иллюзорность свободного выбора имен, жестко ограниченного нормами языка и всего беспощадней — обычаем.

Оговорив эти факты, можно признать, что  вступая в определенные отношения с другими людьми, человек может вполне естественно получить новое имя, в дополнение к имеющимся, а в некоторых условиях вместо него, так происходит и с этническими общностями. При рассмотрении разнообразия народов и его исторического пути в рамках всего человечества, действует огромное влияние личного (индивидуального) имени этноса, где народ выступает индивидуумом по отношению к всеобщему. Народное имя позволяет самосознанию человека делать свободный выбор, а не быть завоеванным паспортной принадлежностью к определенной нации.  

Во все времена непонимание действительных причин явления приводило к его мистификации — так одухотворяли дерево, реку, ветер. То же происходило и с именем. Человек видел огромное значение его в обществе, но не умея объяснить, приписывал ему божественную силу. И примитивные суеверия, и могущественные религии мистифицировали имя, различаясь только по форме. На современный слух эти различия выражают не только эмоциональную оценку, а несут большое социальное, экономическое и мировоззренческое значение, поэтому проблема названия народа как социального знака, принадлежности к особенной этнической общности необходимо должно получать должное освещение. Этот факт учитывают также и идеологи правящего финансового и капиталистического класса в России, которые уже после событий 1991 г. табуировали название советского народа, как субъекта истории, подменив его названием «российский народ», «россияне», «российская нация».  

Этническое самоназвание может в силу ряда экономических, политических и других причин не совпадать с самосознанием. Пропаганда, ведущаяся правящим классом, сформированный процесс образования, насаждаемые экономические отношения, и т. п. позволили на определенное время «отключить» сознание советского народа, но сейчас мы видим, как классовые противоречия все больше обостряются, а результат этих противоречий вызывает рост самосознания, которое в индивидуальном имени народа оформляется как советское. Человек может или бывает вынужден причислять себя к другому этносу («российский народ»), менять самоназвание, но это отнюдь не означает изменения самосознания. Перемена самоназвания происходит у отдельных представителей этноса, но народ «в целом» никогда из-за политических, экономических и других причин не меняет своего этнонима, совпадающего с этническим самосознанием.

Этническое самосознание — признак необходимый и достаточный для отличения этнической принадлежности человека от его принадлежности к расовой, профессиональной, конфессиональной, партийной и другим общностям людей, и в то же время для отграничения одной этнической общности от другой. Этот признак появляется первым при возникновении новой этнической общности и исчезает последним при ассимиляции. Как правило, человек, потеряв свой язык и культуру, будучи полностью ассимилирован в языковом и культурном отношениях, еще осознает принадлежность к своему этносу, сохраняет этническое самосознание. Перемена этнического самосознания, явленного в имени народа, означает завершение процесса ассимиляции.

 Сейчас же мы наблюдаем, что такой процесс «ассимиляции» затеянный идеологами, социальными инженерами, политтехнологами, и поддерживаемый российской интеллигенцией, как прислуги правящего класса – синтеза российского народа (как осколка Российской Империи) и советского народа, одетого в карнавальный костюм «россиян», все больше и больше буксует. Чем четче и ярче будет разделение в терминологии имени Советского народа (источник значимости такого подхода, уже отражен в «Аналитиках» учения Аристотеля о «силлогизмах», как принципа соответствия речи вещам), тем быстрее мы сможем освободится от действия виртуального конструкта, под названием «Россиянство».