В. Д., Л. Д. и Н. Д. СКАЛОН

 

21 октября 1890 г.

[Москва]

Уже давно порываюсь вам написать, хорошие, дорогие генеральши, и откладываю все за неимением времени. Теперь же все спать собираются, или уже собрались, и вы, наверно, уже почиваете, а я, наконец, нашел время свободное и собрался вам написать; напомнить вам о себе. Это я говорю без всяких фраз — в этом случае я не фразер. В самом деле мне, почему-то, кажется, что вы все стали ко мне гораздо холоднее, что ваши петербургские бароны начинают вытеснять в вашей памяти воспоминания о бедном странствующем музыканте. Как ни говорите, а это вполне естественно, хотя и очень грустно, конечно, для меня, а не для вас.

Так вот видите, я за нынешний день страшно устал; мне, более чем кому-либо другому, пора ложиться и отдыхать, а я все-таки перед этим сел вам написать письмо, с просьбой и теперь уделять мне хоть маленькую часть того чувства, которое называется расположением, и которое вы теперь все обратили на ваших Господ Баронов, а то мне и в настоящее время тяжело, и вообще тяжело, а если меня еще вдобавок ко всему этому позабудет Конная Гвардия ¹, то мне будет еще тяжелее. Так

 

 

вот, если вы, дорогой мой ментор, хотите, чтобы я к вашему имени «Тата» прибавил частицу «пай», а не «ба», то напишите мне поскорее, поскорее письмо, и (если это можно) чтобы ваши сестры хоть по строчке приписали бы мне, и тогда я буду вполне доволен, тогда только смирится души моей тревога, и я буду в состоянии в небесах видеть бога ².

С. Рахманинов

Н. Д. СКАЛОН

1 ноября 1890 г.

[Москва]

 

Поздравляю вас, дорогая Наталия Дмитриевна, и ваших сестер, с днем вашего рождения! Да ниспошлет господь бог на дом ваш, на радость вам, как можно больше Господ Баронов и как можно меньше странствующих музыкантов.

Сергей Рахманинов

Л. Д. СКАЛОН

 

[Первая половина ноября 1890 г.]

[Москва]

Психопатка вы 84-й пробы. Можете себе представить, когда я увидел ваше письмо, мне показалось, как и вам в былое ивановское время, что на меня карниз падает. Оказалось впоследствии, что карниз на месте остался, так же как я и ваше письмо. Просто я был страшно поражен. После этого как не говорить, что я широко полез, если сама психопатка, Её Превосходительство Цукина Дмитриевна мне пишет. Достойно удивления и восторга... Теперь мне остается вам написать одну важную вещь, которую я вам уже давно хотел сообщить и которую прошу держать в секрете. Вы знаете... Психопатушка... Она такая бе-ленькая.

С Рахманинов

 

Н. Д. СКАЛОН

 

13 ноября 1890 г.

[Москва]

Благодарю вас, дорогой ментор, за полотенце. Несказанно меня тронули; ведь как подумаю, что я такое, а между прочим мне генеральши подарки вышивают; я уже давно говорю, что широко полез. Одно только не понимаю, вы мне пишете в вашем последнем письме, чтобы я к кому-то приревновал «беленькую».

Во-первых, я этого слова не понимаю, а если бы и понимал, то это было бы совсем неуместно, потому что я еще не настолько поглупел, чтобы не понять, что я такое и что такое барон. Напротив, я это так понимаю, как лучше и понять нельзя; то небо, а это земля; то «беленькая», а то черненький. Очень хорошо понимаю, что не нам, дуракам, чай пить; на то они и бароны.

Впрочем, кажется, теперь бароны начинают отступать на второй план и начинают выдвигаться на первый план тамбовские арендаторы; пошли им бог всего хорошего на этом и на том свете. Я хочу скоро тоже сделаться арендатором; я только не сниму в аренду тамбовские земли, мне незачем убираться так далеко, я ближе найду; мне, например, хочется арендовать хоть Конную Гвардию — было бы вполне недурно. Впрочем, это замечание вскользь.

Вы меня просите написать что-нибудь про себя, но я настолько вежлив, что не стану отвлекать вас своей болтовней; мне психопатушка нынче пишет, что вы получаете ежедневно в продолжение 3 месяцев письма от Дм[итрия] Ил[ьича]. Вы себе представить не можете, как я жалею бумагу; ей все-таки менее приятно, чем вам.

Я вас отвлеку только на полчаса, а вы можете потом опять перечитывать его последнее письмо.

С. Рахманинов

Все-таки пишите мне, родненькая, поскорее, только на бумаге не такого маленького формата.

 

 

Н. Д. СКАЛОН

13 ноября 1890 г.

[Москва]

Благодарю вас, дорогой ментор, за полотенце. Несказанно меня тронули; ведь как подумаю, что я такое, а между прочим мне генеральши подарки вышивают; я уже давно говорю, что широко полез. Одно только не понимаю, вы мне пишете в вашем последнем письме, чтобы я к кому-то приревновал «беленькую».

Во-первых, я этого слова не понимаю, а если бы и понимал, то это было бы совсем неуместно, потому что я еще не настолько поглупел, чтобы не понять, что я такое и что такое барон. Напротив, я это так понимаю, как лучше и понять нельзя; то небо, а это земля; то «беленькая», а то черненький. Очень хорошо понимаю, что не нам, дуракам, чай пить; на то они и бароны.

Впрочем, кажется, теперь бароны начинают отступать на второй план и начинают выдвигаться на первый план тамбовские арендаторы; пошли им бог всего хорошего на этом и на том свете. Я хочу скоро тоже сделаться арендатором; я только не сниму в аренду тамбовские земли, мне незачем убираться так далеко, я ближе найду; мне, например, хочется арендовать хоть Конную Гвардию — было бы вполне недурно. Впрочем, это замечание вскользь.

Вы меня просите написать что-нибудь про себя, но я настолько вежлив, что не стану отвлекать вас своей болтовней; мне психопатушка нынче пишет, что вы получаете ежедневно в продолжение 3 месяцев письма от Дм[итрия] Ил[ьича]. Вы себе представить не можете, как я жалею бумагу; ей все-таки менее приятно, чем вам.

Я вас отвлеку только на полчаса, а вы можете потом опять перечитывать его последнее письмо.

С. Рахманинов

Все-таки пишите мне, родненькая, поскорее, только на бумаге не такого маленького формата.

 

 

Н. Д. СКАЛОН

10 декабря 1890 г.

[Москва]

Тата, вы ба, дорогой мой ментор! Мне простительно так долго не писать, у меня ни одной минуты почти свободной нет, а вам не только не простительно, но и грешно. Подождите, попадет и вам на том свете за это...

Мое желание сильное ехать в Петербург на «Пиковую даму»^], т. е. извините, в Конную Гвардию, так и осталось желанием; оказывается, меня подвела моя же собственная вещь; ее теперь исполняют в консерватории не под моим управлением, а под Сафоновским². Зачем я здесь нужен, это остается неизвестным. Мне, по крайней мере, известно только то: если бы я знал раньше, что благодаря этой вещи лишусь отпуска, я бы, конечно, не написал ее. Это сочинение не стоит не только трех генеральш, но и одной. Да, кстати, чтобы не позабыть, я хотел вас спросить, кончили вы или нет ваш диспут с Дм[итрием] Ил[ьичом]? Тут вся Москва про этот спор рассуждает; говорят, что вы по 45 страниц откатываете ему.

Ай да Тата! Более чем превосходно. Впрочем, мало ли что говорят; если это даже и справедливый слух, то это, конечно, не так скверно, как хорошо. Есть воля ваша.

Потом напишите мне, пожалуйста, об ваших уроках теории. У кого вы_ч учитесь? И что проходите? Ужасно это мне интересно. Если бы это было возможно, с каким удовольствием учил бы я Конную Гвардию теории. Впрочем, и Библия вполне справедливо говорит: «против рожна не прать». Я и не пру, дорогая моя Наталья Дмитриевна.

С. Рахманинов

Л. Д. СКАЛОН

[Первая половина декабря 1890 г.]

[Москва]

Цукина Дмитриевна! Обращаюсь к вам теперь своею речью. Как вы поживаете? Такая ли вы все психопатка хорошая, как и в Ивановке были? Надуваете ли вы также

 

 

ваши губки, когда ваша мама куда-нибудь вас не пустит, или не позволит вам чего-нибудь? Эх, Ваше Превосходительство, хорошее было время для меня тогда: время было тогда такое хорошее, как теперь скверное.

До сих пор еще помню очень хорошо ивановский час от 2 до 3, когда Ваше Превосходительство играло; а я сидел рядом на табуретке и слушал вашу игру, ловил (говоря языком литературным) каждую нотку вашу с таким восторгом, восхищением, удивлением и т. д., и т. д... Но теперь это время уже прошло. Ваше Превосходительство мне никогда не пишет; память об странствующем музыканте исчезла. Хотел приехать в Петербург, чтобы напомнить вам о себе, да не пришлось.

Так и сижу я здесь, доживаю кое-как свой век совсем один, да вспоминаю о старом времени, о более счастливом, для меня, времени. Так-то, Ваше Превосходительство.

С. Рахманинов

Н. Д. СКАЛОН

18 декабря 1890 г.

[Москва]

Большое вам спасибо, дорогой мой ментор, за рамку, которая, кстати сказать, ни к чему мне не пригодилась, потому что портреты висят у меня на стене, а рама будет лежать у меня, в моем столе, как залог памяти и внимания ко мне Вашего Превосходительства. Эта рамка будет дожидаться вашего портрета, который мне обещан и который я жду с большим нетерпением; но, впрочем, мало ли что мне обещано — вероятно, мне и рамке придется еще долго ждать этого портрета; хорошо еще если дождусь, а то, может быть, и не дождусь, так и останусь с вашим обещанием, что мне и рамке недостаточно.

Теперь довольно о рамке и о себе. В последнем своем письме, Вера Дмитриевна, т. е. брикушка, мне пишет, что вы едете 26 на «Пиковую даму»¹.Не говорю наверно, но все-таки очень может быть, что и я на этом представлении буду; а если буду на представлении, то, значит, рискну взойти в ложу к генеральшам Скалой, чтобы напомнить о своем существовании, а так как швейцара

 

 

в ложе у вас, наверное, не будет, то и неловко вам будет меня не впустить к себе, а мне только этого и нужно, потому что раз я попал туда, то вместе с этим я попал в царствие небесное. Вы только не огорчайтесь, дорогая Тата-ба, и не приходите в отчаяние. Успокойтесь! Больше пяти минут сидеть у вас не буду, потому что очень хорошо знаю, что надоедать неприлично. Вот вам идеал скромности, дорогой мой ментор.

С. Рахманинов

Н. Д. СКАЛОН

2 января 1891 г.

[Петербург]

Еду сегодня, дорогой мой ментор, нашел совершенно бесполезным оставаться еще на один день. Прошу вас очень написать мне скорее и не забывать меня. В сущности я это письмо пишу не ради моих прощальных излияний, а по просьбе моей матери: ей нужно видеть Александра] Александровича] Сатина по делу. Будьте так добры, дорогая Наталья Дмитриевна, сообщите ей письмом о том, когда можно его дома застать, спросите у него об этом в первый день его приезда. Вот адрес моей матери. Угол Фонтанки и Никольской. Дом № 133/9, кв. № 60. Любовь Петровне Рахманиновой.

Теперь до свиданья, желаю вам всего наилучшего. Брикушке от меня поклон. Цукине Дмитриевне также. Я утекаю.

С. Рахманинов

Н. Д. СКАЛОН

6 января 1891 г.

[Москва]

Когда я был в Конной Гвардии¹, дорогая Наталья Дмитриевна, меня пробрали за то, что я никогда не отвечаю на вопросы, которые мне задают. Я вспомнил это, и перед тем, как вам писать, отыскал ваше последнее письмо и, как это ни удивительно, в таком огромном письме нашел только два вопроса, на которые сейчас же отвечаю.

 

 

Доехал я до Москвы очень хорошо. Спал, но немного. Вот и ответы кончены. Я-то вам задам больше вопросов, чем вы мне. Вы мне, пожалуйста, расскажите в следующем письме о вашем катаньи на тройках? Потом расскажите о бале у [неразборчиво]. Расскажите о серьезном разговоре между Брикушей и Серг[еем] Петровичем? Расскажите, т. е. напишите обстоятельно об этом последнем вопросе. Вы себе представить не можете, как меня интересует все, что касается Брикуши и Сергея Петровича (!!!).

Я бы вам написал в первый день моего приезда сюда, но когда мне бывает тяжело, тогда я ничего не могу делать; могу только заниматься. И когда занимаешься весь день напролет, тогда становится как-то легче. Я эти два с половиной дня все время писал; сюиту свою кончил только сейчас инструментовать². Это все хорошо, только вот у меня после этой работы правая рука страшно болит, по я все-таки сел писать дорогим генеральшам. Вы, конечно, цените это во что-нибудь! Кроме того, прошу вас заметить то, что в этом письме нет ничего про баронов. Какой я хороший, Тата, это просто на редкость. Кланяйтесь Брикушке, скажите ей (она это, наверное, не знает), что она «беленькая».

Цукине Дмитриевне поклон, скажите ей (она это тоже, наверное, не знает), что она «худенькая». Дмитрию Антоновичу поклон, только ничего не говорите.

С. Рахманинов

Н. Д. СКАЛОН

10 января 1891 г.

[Москва]

Прошу извинения, дорогая Наталья Дмитриевна, за то, что я позабыл вам прислать ноты с Надеждой Николаевной. Мне кажется, что совершенно лишнее повторять о том, что я ужасно растерянный, рассеянный и растеряха; вы это сами уже давно знаете. Между тем и не стоило, в сущности, посылать вам оперу¹, потому что в какие-нибудь три дня вы ничего не рассмотрите. Я вам лучше дам в Крым, там вы и поиграете. Насчет вашей сюиты² то же самое могу сказать, что не стоит

 

 

ее писать, тем более, что после своей оркестровой сюиты я начал сейчас же писать вещь для двух фортепиано³, которую хочу сыграть в понедельник или во вторник с Сашей.

Насчет оркестровой сюиты мое дело не выгорело, ее не будут играть, потому что это написано для полного симфонического оркестра, а у нас в консерватории и инструментов таких, каких мне требуется, не найдется. Так что это останется до будущего года, там я хочу сам устроить свой концерт, тогда и сыграю ее⁴. Теперь я ее отдал Чайковскому посмотреть⁵; ему я беспрекословно все поверю. Ваш вальс⁶ очень понравился Аренскому. Хоровую⁷ мою вещь будут исполнять в феврале в ученическом концерте, буду сам дирижировать. По правде сказать, ужасно не хочется с такою мерзостью выступать, не люблю я этой вещи. Было бы бессовестно еще что-нибудь писать про себя, поэтому перейду к разговору о Вашем Превосходительстве. Я вас приеду обязательно встречать. Вы мне все-таки напишите еще одно письмо из Петербурга, да кстати, напишите о том, останетесь ли вы хоть на день в Москве. Хотел бы вас подольше повидать и поговорить с вами о Конной Гвардии и послушать ваших свежих новостей из Петербурга. Вы бы мне, между прочим, рассказали о Брикушке, потом о Психопатушке, потом о беленькой, потом о Вере Дмитриевне. Ужасно мне интересно послушать об этом. Кстати, попросите извинения у Людм[илы] Дм[итриевны] за то, что я назвал ее худенькою; это неправда, скажите ей лучше, что она не худенькая и очень хорошая.

Прощайте, дорогая Тата, мне спать хочется.

С. Рахманинов

Н. Д. СКАЛОН

[Вторая половина января 1891 г.]

[Москва]

Я уже вам долго не писал, дорогая Тата. К несчастью моему, не могу и нынче много написать, за неимением времени, конечно. Пишу хоть немного для того, чтобы имел право и удовольствие ждать от вас письмо, которое может, еще к большему моему удовольствию, будет большое.

 

 

Спешу вас поблагодарить за те три строчки приписки, которые были в вашем последнем письме: приятно бы их получить и в следующем письме, мне кажется, что здесь особенного греха нет и не может быть, впрочем, это есть и дело и воля ваша; я вовсе не хочу, чтобы из-за меня попадало другим.

Поблагодарите Брикушку за сравнение меня с центральной кассой и скажите ей, что она бяка и что это сравнение ко мне совсем не подходит; впрочем, лучше не говорите ей, что она бяка, а скажите ей, что она хорошая и очень.

Цукине Дмитриевне в следующем письме отвечу на ее приписку. Наташе сегодня и вчера нездоровилось, она сама не может вам писать, и поэтому просит меня вас всех поцеловать от нее, что я с большим удовольствием исполняю... Не ругайтесь за последнюю фразу.

С. Рахманинов

Я уже запечатал конверт и пошел на урок. Пришел с урока. Без меня был Митя и рассказывал, что получил письмо от вас, Тата, в котором вы пишете, что Психопатушка заболела и слегла. Напишите, пожалуйста, Наталья Дмитриевна, что с ней такое. Я желаю от души полного выздоровления своей четвероюродной кузине.

С. Рахманинов