Правда, Сланского всё-таки казнили. 16 страница

Нужно только не полагаться на то, что политики, стоящие во главе государства умнее нас, простых людей, не заблуждаться на тот счёт, что они, принимая роковые решения, озабочены нашим с вами благополучием. К великому сожалению, они давно уже принесли в жертву своим властным междоусобицам наши коренные интересы, и нашу кровь, и наши жизни».[74]

Согласитесь, с выходом на принцип прогностической регистрации мне на редкость повезло. Сначала он дал возможность ознакомиться с чужим накопленным и систематизированным опытом, затем пополнить прогностический багаж и своими наработками. Но подойти к рубежу, где открывалась перспектива, поделиться своим умением с другими, удалось только сейчас. Почему так медленно продвигалась работа? Быстрее, к сожалению, не получилось. В момент появления на свет прогноз, будь он хоть десять раз научным, императивной силой не обладает. Его можно взять на веру и действовать в соответствии с заложенными в нём рекомендациями, на свой страх и риск, а можно и не принимать к сведению, руководствуясь собственными представлениями о способах, перспективах развития, достижении намеченных целей. И только в том случае, если прогноз осуществился, а на практике это порой занимает годы, а то и десятилетия, к нему можно обращаться как к источнику практических знаний и методических рекомендаций.

Спросите, кому и для чего прогноз, оправдавшийся задним числом, нужен? Во-первых, для того, чтобы доказать, что научное прогнозирование вообще возможно. Во-вторых, умению предвидеть надо учиться, другого способа овладеть прогностическими навыками, кроме как через освоение уже накопленного позитивного опыта, не существует. Чтобы тебе поверили, необходимо ещё доказать, что ты умеешь не ошибаться, хотя бы в сорока случаях из пятидесяти. И, наконец, в-третьих, чтобы научиться эффективно управлять текущей жизнью. Собственной и страны. «Умение управлять, – говорил П. Столыпин, – это прежде всего умение предвидеть». А этому прогностическому искусству можно научиться только на образцовых примерах.

Накапливаемое годами досье постепенно трансформировалось в «книжную прогностическую серию». Примерно раз в 5-6 лет я устраивал своему аналитическому архиву кропотливую ревизию, тщательно отбирая материалы, по которым можно было судить о развитии политической логики событий. Что не оправдывалось, не подтверждалось и потому не заслуживало более глубокого методологического анализа, отправлялось в мусорную корзину. Сбывшиеся прогнозы давали обильную пищу для размышлений, которые и воплощались в очередной книге.

Таких прогностических сборников в свет вышло три: в 1994 г., 1999 г., 2005 г. Причём, в каждом из них я пополнял не только событийную прогностическую базу, но и концептуально – методологическую.

В итоге всё написанное проходило как бы тройную проверку. Нынешняя книга – четвёртая. Подводящая аналитический итог минувшему двадцатилетию.Именно в неё я включаю статью, не поставленную на прогностическую регистрацию ещё в 1991 году, но её ценность, на мой взгляд, состоит именно в том, что в ней уже тогда была совершена попытка подвести исторический итог событиям, о которых полной ясности нет до сих пор. Значит, по велению судьбы писалась она на будущее, значит, на будущее ей выпадала и честь быть опубликованной и прочитанной.

Судя по сохранившейся на одном из экземпляров дате статья «Если бы августовского путча не было, его следовало придумать», речь сейчас идёт именно о ней, была готова уже к 24 сентября 1991 года. Значит, с момента путча едва прошёл месяц. Напечатанный текст я у себя не держал, один экземпляр статьи отдал Анатолию Собчаку, с которым я состоял в довольно добрых отношениях, для передачи М.С. Горбачёву, а другой – на хранение Народному депутату, Председателю Комитета Верховного Совета СССР по безопасности Владимиру Стаднику. Она-то как раз и была датирована. Впоследствии я от самого Горбачёва узнал, что статья до него дошла. Видно, А. Собчак своё обещание выполнил. Как-то в личной беседе, а было это 25 мая 2005 года М.С. Горбачёв заметил: «А я Виктор, читал ещё одну Вашу статью. Неопубликованную».

Других неопубликованных статей, кроме той, о которой было упомянуто, у меня не было. Но той горбачёвской фразе я не придал особого значения. Самой статьи к тому моменту у меня на руках давно не сохранилось.

Всё перевернул как бы специально подвернувшийся случай. Мой добрый товарищ В. Стадник, живущий сейчас в Луховицах на берегу Оки, пригласил меня позапрошлым летом на рыбалку. В один из вечеров, коротая время, решили разобрать архив, хранившийся у В. Стадника на чердаке ещё с депутатских времён.

Среди бумажного вороха, мы натолкнулись на экземпляр моей статьи. С соответствующей датой и автографом. На первой странице значилось: «24.09.1991г.» и автограф «В. Стаднику. Из неопубликованного».

Мы, конечно, не могли её не перечесть. И оба пришли к выводу, час для её публикации пробил не двадцать лет назад, а именно теперь, когда с необычайно остротой развернулись новые дискуссии: а что же на самом деле произошло в августе?

Не стану скрывать, завершение работы над книгой планировалось к поучительной исторической дате – двадцатилетию августовского путча. Значит, ровно столько прошло и с момента публикации первой из моих прогностических статей, в которой был проанализирован ход событий, ведущих к неминуемому политическому краху инициатора «перестройки» М. Горбачёва, а всю страну к тяжелейшим потрясениям.

До событий двадцатилетней давности я считал, не столько вина, сколько беда М. Горбачёва состоит в том, что он приступил к радикальной «перестройке» страны скорее по наитию, в ответ на зов времени и настроений людей, не имея перед собой стратегического плана, далеко и глубоко продуманного. По этой причине в какой-то момент он перестал поспевать за развитием событий, завершившихся августовским путчем. Прогноз, построенный в соответствии именно с этой логикой, оказался абсолютно точным, вплоть до деталей и имён. Что вовсе не удивительно, если прогнозируемый период укладывается в обозримую зону причинно-следственных связей, имевших объективный характер.

Верный прогностический результат развития событий, оказавшихся в этой зоне, как правило, мотивационно-целевой нагрузки на себе не несёт. Во внимание принимается только объективная логика обстоятельств и неизбежных последствий предпринимаемых действий по принципу, сформированному легендарным Кузьмой Прутковым: щёлкни кобылу в нос, она махнёт хвостом.

От этого сбывшиеся прогнозы ничего не теряют в своём научном качестве до тех пор, пока не наводят на мысль: а что если полученный результата именно таким и замышлялся, сложился не в итоге объективного стечения обстоятельств, а благодаря реализации чьей-то конкретной субъективной воли. Тогда многое из того, что считалось досадным промахом, роковой ошибкой, фатальным недоразумением может предстать в совершенно ином свете. То, что вчера казалось крахом и поражением, назавтра оказывается триумфом и безоговорочной победой. На эти размышления я вышел не сегодня, а в те три дня, проведённые с 19 по 21 августа 1991 года в Белом Доме.

Затем по горячим следам, всё увиденное, услышанное, пережитое легло единым махом на бумагу. Считаю, что статья имеет все основания и права быть опубликованной полностью не в Приложении, а именно в постановочном разделе.

Но прежде, чем это сделать, позволю себе небольшую экспозиционную зарисовку.

Прибегая к спасительному примеру первой прогностической публикации, могу сказать: роль, которую должен был сыграть в надвигавшихся августовских событиях вице-президент СССР Г. Янаев, удалось предсказать довольно точно, а вот самого М. Горбачёва практически нет, хотя на событийной составляющей прогноза это никак не сказалось. Я уже где-то ранее по ходу изложения говорил, что по сути дела не занимаюсь прогнозированием событий, а ориентируюсь, прежде всего, на объективную логику взаимодействия обстоятельств и поведения людей в этих обстоятельствах. Проиллюстрирую это на наиболее ярком конкретном примере прогностической статьи «Объективная логика политического краха Горбачёва». Обстоятельства, приведшие к августовским событиям были изложены в материале достаточно точно, мне даже сегодня к ним нечего добавить. Не ошибся я и в той роли, которую играл Г. Янаев, по целенаправленной воле самого Горбачёва в декабре 1990 г., ставший вице-президентом России, а в августе 1991 г., возглавивший антигорбачёвский ГКЧП. Нет необходимости что-либо менять и в той части статьи, где речь идёт о действиях и поступках М. Горбачёва, которые вели и его, и страну к жесточайшим потрясениям.

Однако, вот в чём вопрос: делал он это вполне сознательно и целеустремлённо или по политическому недомыслию, недопустимому для государственного деятеля его уровня?

Сам М. Горбачёва на этот вопрос чёткого ответа никогда не даст, потому что в любом случае он окажется в ситуации, когда для объяснения случившегося нужно предъявлять неопровержимые доказательства правомерности своего поведения и целесообразности поступков и решений. Однако, в ситуациях, когда окончательный вердикт выносит только время, таких доказательств нет и быть не может. Здесь уж каждый сам вправе судить, что перед ним – непростительная вина или великая заслуга.

Политические дискуссии в связи с двадцатой годовщиной августовских событий это наглядно подтвердили.

Признаюсь, искренне, честно, мысль поискать ответ на этот вопрос не через два десятилетия, а в те самые горячие августовские дни 1991 года мне бы никогда в голову не пришла, если бы не своего рода подсказка.

Как я уже говорил, три дня, с 19 по 21 августа, я провёл в Белом Доме, оказавшись там с помощью коллеги и доброй знакомой Валентины Ланцевой, тогдашнего пресс-секретаря Бориса Ельцина. Девятнадцатого утром, часов в 9 начале десятого мы с ней столкнулись возле 8-го, так называемого журналистского подъезда здания российского правительства, которое теперь обычно называют Белым Домом. Её «волшебного» слова, брошенного вооружённой короткоствольными «калашниковыми» охране, оказалось достаточно, чтобы я оказался внутри. «Теперь действуй, как знаешь. Что тут будет, даже предположить не могу».

Ну, а уж я, тем более. Помог случай, кто-то в фойе через мегафон объявил: «Народным депутатам СССР предлагаем собраться в левом крыле здания на первом этаже возле гардероба». Я, понятно, никаким народным депутатом СССР не был, зато имел в кармане удостоверение члена редколлегии и политобозревателя журнала Верховного Совета СССР «Народный депутат». Кстати, удостоверения были один в один депутатские, что впоследствии меня не раз выручало.

В тот первый день возле раздевалки собралось человек пять или шесть, кто именно сейчас вспомнить затрудняюсь, слишком взбаламученным было тогдашнее восприятие. На третий день в Белом Доме уже сложилась Союзная депутатская группа, человек в тридцать-сорок. Из числа тех, с кем пришлось общаться непосредственно могу назвать А. Владиславлева, В. Стадника, В. Челышева, Белозёрцева. Причастность к депутатской группе сослужила мне, как журналисту, хорошую службу, у меня в руках оказалось гораздо больше информации, чем я мог бы добыть самостоятельно.

К примеру, каждый вечер, из выпавших на время путча трёх, с группой Народных депутатов СССР, находившихся в Белом Доме, встречался Геннадий Бурбулис, в то время ближайший соратник Б. Ельцина. Поскольку меня в группе сразу признали за своего, присутствовал на этих «вечерних беседах» и я. Не помню, в какой именно из вечеров, скорее всего в ночь на 21 или 22 августа Г. Бурбулис сообщил, что на следующий день в Белый Дом «с дружеским визитом» из Фороса прибудет ближайший помощник М. Горбачёва Георгий Шахназаров. Общаться с ним следует осторожно, он та ещё «хитрющая лиса». «Мы вообще не должны давать повода М. Горбачёву перехватить у нас победу», – завершил своё выступление Г. Бурбулис.

Заключительная фраза Г. Бурбулиса озадачила. Расхождения во мнениях, оценках и даже острые противоречия, доходившие порой до прямых конфликтов между помощниками М. Горбачёва и Б. Ельцина, уже давно не составляли секрета. Но в данном конкретном случае речь шла о возможности преодолеть разногласия, сплотиться на конструктивной платформе и двинуться, наконец, к совместно провозглашённым целям. Откуда тогда установка: «не дать возможность и даже повода команде Горбачёва перехватить победу»? Разве у него были какие-то иные цели, чем у защитников Белого Дома? Что по факту должно было означать, что и на защиту М Горбачёва? Во всяком случае, именно так оценивал ситуацию Б. Ельцин в своей знаменитой речи, произнесённой 19 августа с танковой башни.

А если Г. Бурбулис имел-таки основания для высказанных предположений о наличии у М. Горбачёва собственного варианта победы над путчистами, или, ещё круче, вместе с путчистами над Б. Ельциным и российской демократией? Слава Богу, я не позволил себе отвергнуть эту мысль с порога, а решил придать её тщательной аналитической экспертизе. Благо необходимые материалы, накопленные по ходу работы над первой статьёй, оставались под рукой.

Наверное, не ошибусь, если предположу, сегодня 9 человек из 10-ти, даже 999 из тысячи, сходятся во мнении, что ответственность за августовские события 1991 года ложится, прежде всего, на М. С. Горбачёва. Сначала как на Генерального секретаря ЦК КПСС, а затем Президента СССР. Я не разделяю эту точку зрения именно потому, что уже в сентябре 1991 г. пришёл к совершенно иному выводу.

Величайшая историческая заслуга Горбачёва, истинная ценность и смысл которой ещё скрыты от глаз многих наших современников, состоит в том, что инициированная им «перестройка» и спровоцированный ею же августовский путч привели к ликвидации КПСС и Советской власти. За что, к великому сожалению, пришлось заплатить распадом страны. Без этой жертвы от КПСС и Советской власти избавиться бы не удалось. Вот, оказывается, какую победу Г. Бурбулис с Б. Ельциным и не собирались делить с М. Горбачёвым. Она же – эта победа – над КПСС и Советской властью принадлежит именно ему.

В этом меня убедило скорее не то, что М. Горбачёв успел сделать, а то, что не сделал того, что фактически обязан был сделать. Не отменил Указ Ельцина о запрете КПСС, санкционировал роспуск чрезвычайного съезда Народных депутатов СССР, хотя на тот момент съезд оставался единственным высшим легитимным и полномочным органом власти, не воспротивился сначала принятию, а затем и реализации Беловежских соглашений. Любое из таких решений могло повернуть развитие событий вспять. Но вспять, значило к сохранению КПСС и Советской власти.

Сегодня, через двадцать лет после августовского путча совершенно очевидно, что главным историческим итогом «перестройки» стала ликвидация КПСС и советской власти. Все другие цели и задачи, которые ставились до августа 1991 года и после него, вплоть до сегодняшнего дня, всё ещё далеки от воплощения в реальность. Эффективная рыночная экономика в стране не создана, развитое демократическое общество не работает, рост материального благосостояния основной массы граждан страны скорее упал, чем вырос. А вот КПСС и советская власть ушли в прошлое безвозвратно. Кого-то это огорчает, кого-то радует. Но это уже критерии психологические, морально-этические, а не исторические.

Я сейчас говорю об этом не потому, что сам превратился из бывшего члена КПСС и советского гражданина в ярого антикоммуниста и антисоветчика. Просто минувшие два десятилетия научили меня оценивать людей и события не по сиюминутному меркам, руководствуясь симпатиями или антипатиями, а под углом зрения исторической перспективы. А она, во-первых, открывается не сразу, а, во-вторых, с течением времени способна менять не только оценки, но и сами направления развития, вплоть до прямо противоположных.

У любимого мною дотошного читателя, наверняка, в этом месте уже наготове вопрос: что такого-эдакого должно было случиться за считанные дни, чтобы автор диаметрально поменял свою точку зрения на одно и то же событие, в первом случае, Августовский путч для Горбачёва – объективно обусловленный политический крах, а, во втором – величайшая историческая заслуга, почти что политический триумф. Разве такое бывает? Оказывается, да.

Когда говорилось о крахе, я и предполагать не мог, хотя необходимость в этом видел, что одни человек, какой бы высокий пост не занимал, в состоянии сокрушить незыблемый политический бастион – КПСС и Советскую власть. Когда я писал «Объективную логику…», я думал не о стране. Моим пером двигало сочувствие к М. Горбачёву и огорчение, что связанные с ним надежды не сбылись. Оставалось только искренне М. Горбачёву посочувствовать. Он сделал всё, что мог, даже больше. Теперь самое разумное этот пост Президента добровольно покинуть.

В заключение статьи я прямо так и написал: «Несколько слов в завершение рискованной и спорной темы. Я не хотел причинять боль Михаилу Сергеевичу Горбачёву. И уж тем более писал не по социальному заказу. Говорю искренне, для меня он навсегда останется инициатором перестройки, одним из её героев, неизбежной её жертвой. Я бы не хотел только, чтобы имя Горбачёва оказалось связанным с гибелью последней надежды народа на возрождение, на осуществление выстраданного нами права жить по-человечески. С этой мыслью и заканчиваю. Ведь мы все, в конце концов, в ответе друг за друга, за страну, а не только президент. Верю, что М.С. Горбачёв это понимает».

К счастью, М.С. Горбачёв понял гораздо больше, чем я был в состоянии предполагать. Теперь я абсолютно уверен, М. Горбачёв знал, что его обязательно свергнут ещё задолго до Августовского путча, но если бы под воздействием этой угрозы он покинул свой политический пост добровольно, КПСС и Советская власть сохранились бы.

В этом, надеюсь, сегодня никто не сомневается, даже самые оголтелые критики М.С. Горбачёва. Он на своём посту остался, КПСС и Советская власть рухнули. Поэтому в сентябре 1991 года на бумагу и легла статья «Если бы августовского путча не было, его следовало придумать». Это не была перемена точки зрения на происходящее, здесь решающую роль сыграл иной взгляд на абсолютно точно предсказанные результаты. Если в чём-то и есть моя вина, то вовсе не в недостатке прозорливости, а в недооценке политической мудрости и человеческого мужества самого Михаила Сергеевича Горбачёва.

В написанной чуть ли не в один присест статье «Если бы августовского путча не было, его следовало придумать», я пришёл к выводу, хотел того М. Горбачёв или нет, сознательно он действовал или так складывалась судьба, но всё, что он провозгласил «перестройкой» с самого начала стало проявлять себя, как последовательная и целенаправленная реализация программы «Четырёх АНТИ» – антикоммунистической, антисоциалистической, антисоветской и антисоюзной.[75]Действия в этом направлении лично мне представлялись разумными и целесообразными, объективно обусловленными.

Но кто мог предполагать, тем более надеяться, что всё случится разом, в историческом смысле в одночасье. За полгода до августовского путча и появилась статья «Объективная логика политической краха Горбачёва», со знаком минус. А сразу после путча под воздействием всё той же «объективной логики» другая статья на ту же тему, но с диаметрально противоположным знаком. Вот что могут натворить плюс три дня. С 19 по 21 августа 1991 года, и последующие три недели размышлений над тем, что случилось.

В том, что Программа «Четырёх АНТИ» в конечном итоге осуществится у меня ни разу не возникало сомнений и прежде. Поддержка курса М. Горбачёва была основана не на том, что он говорил, здесь было много разного, противоречивого, а что делал, как поступал. Действия же сомнений не оставляли. Горбачёв последовательно и целенаправленно вёл дело к ликвидации КПСС и Советской власти. В конечном итоге, я и сам понимал, что такой исход исторически неизбежен. И вовсе не в результате заговоров, путчей, переворотов. Достаточно было М. Горбачёву предоставить своим сподвижникам, руководству партии и страны, возможность действовать по собственным представлениям, не считаясь, как они и привыкли, с требованиями времени и настроениями людей.

Безграничная власть, особенно если она осуществляется «во имя великой цели и на благо народа», неизбежно приводит к иссушению мозгов. Это наша несчастная страна испытала на собственном опыте. Я лично воспринимаю крах КПСС и Советского государства как величайшую историческую победу мирового значения. Под руководством Коммунистической партии Советский Союз и Советский народ проиграли исторический спор более эффективному и жизнеспособному социально-экономическому и общественно-политическому строю, сдали ранее завоёванные позиции, в какой-то момент довольно мощные. Во всяком случае на важнейшем для существования страны рубеже сил хватило, чтобы победить во Второй мировой войне, создать атомную и водородную бомбы, запустить человека в Космос, выйти в целом ряде отраслей, промышленности и науки, в основном, обслуживающих ВПК, на передовые рубежи.

Почему же СССР не сумел конструктивно воспользоваться открывавшимися возможностями, почему не сплотил, хотя и пытался, вокруг себя союзников и соратников? На мой взгляд, по одной-единственной, решающей причине – не предоставив наглядного примера собственной эффективности и конкурентной способности, не доказав стремления к развитию личности, обеспечению её прав и свобод. В результате – крах. Горевать здесь по сути дела не о чем. Хотя и радоваться почему-то не хочется. Уж слишком много у победившей страны осталось нерешённых проблем.

Зато планета и всё человечество после распада Советского Союза и «мировой социалистической системы» безусловно выгадали: мир избавился от иллюзорной альтернативы развития, обнажились движущие силы исторического процесса и реально достижимые цели. Путь к установлению справедливого миропорядка предстоит хоть и долгий, зато прямой.

Именно по этой причине я в 1991 году считал и теперь продолжаю считать: если бы августовского путча не было, его следовало придумать. Не знаю, откуда я это взял, – скорее всего интуиция осенила, – историческая правда и историческая справедливость тогда были и сейчас остаются на стороне М. С. Горбачёва. Единственным действительно историческим событием минувшего двадцатилетия как в нашей стране да и вообще в мире по объективным меркам остаётся ликвидация КПСС и Советской власти. И это бесспорно заслуга М. С. Горбачёва. Всё, что было после и помимо него, до сих пор остаётся благими намерениями, заведшими страну в тупик.

Скажу больше: период с двадцать первого августа 1991-го по четвёртое октября 1993-го сыграл в истории России роковую роль. В августе был положен конец существованию в стране КПСС и Советской власти; в октябре – под лозунгом борьбы за демократию был перекрыт путь к национальному возрождению и гражданской консолидации России.

Уже двадцать лет назад я попытался это показать и доказать. Вот как это было сделано ещё в сентябре 1991 года.

«Вообще-то я убежден: для того, чтобы высказать собственное мнение по любому, даже самому важному и острому вопросу, необходи­мо только одно предварительное условие – нужно это мнение иметь. Но поскольку заранее предвижу, что моя версия развития событий в стране, моя гипотеза о коренных причинах и движущих силах авгус­товского путча может быть встречена большинством читателей как по­литическая фантастика, считаю себя обязанным доказать право обна­родовать свои представления о случившемся. Слишком о серьезных ве­щах пойдет речь, слишком дорогой может оказаться цена даже малейшей ошибки. С другой стороны, видеть, что произошло и еще может произойти, понимать, что разразившаяся уже трагедия имеет не толь­ко конкретные причины, но и вполне объективные закономерности, и при этом уклониться от попытки разобраться в хитросплетении событий, считаю, невозможным. Такая позиция была бы изменой не только профессиональному, но и гражданскому долгу.

Подтолкнуло мою решимость поделиться своими соображениями еще фраза, сказанная М.С. Горбачевым на пресс-конференции 22 августа 1991 г., сразу после вызволения из Крыма: «Всего, что я знаю, я вам не скажу никогда». Значит хотим мы того или нет, до многого, если не до главного, нам придется додумываться самим, не полагаясь на откровения даже самых высокопоставленных должностных лиц, на ре­зультаты специальных расследований будь то прокуратура или пар­ламентские комиссии. В документах этих органов найдут отражение конкретные факты и действия, но в их задачу не входит анализ объек­тивной логики событий, далеко выходящей за рамки августовского путча.

Дело в том, что я глубоко убежден и намерен это доказать – страну вели к трагическим дням августа 1991 года сознательно и планомерно, а главное мужественно и тонко. Пусть не с первых дней перестройки, но уж в последние два-три года этот курс просматрива­ется достаточно четко.

Окончательно убедило меня в этом заявление М.С. Горбачева о его твердом намерении сохранить за собой пост Президента. Ведь ес­ли согласиться, что для М.С. Горбачева события августа и то, как вели себя в ходе путча его ближайшие сподвижники, было неожидан­ностью, пусть трагическим, но непредвиденным стечением обстоятель­ств, тогда для Президента СССР как человека и политика, осознающего свою ответственность перед народом, оставался бы только один выбор – уйти в отставку. Ведь это же ясно, в слишком серьезном положении оказалась страна, чтобы вновь вверить свою судьбу в руки случай­ностей и непредсказуемому ходу событий. Иное дело, если М.С. Горба­чев, пусть не в деталях, не в тактике, но обязательно в стратегии перемен, которые были названы им перестройкой, отдавал себе отчет в неизбежности острого кризиса, поставившего ныне страну на дыбы. Тогда он просто обязан продолжить начатое дело с тем, чтобы довес­ти его до конца. А наш долг помочь ему в этом.

Не документы, не факты, а гораздо более важные доказательства – логика политического поведения М.С. Горбачева – убеждают в том, что он раньше, чем кто бы то ни было понял: в нашей стране никакой иной перестройки, означающей переход от «реального социализма» к условиям нормального человеческого существования, кроме перестрой­ки АНТИкоммунистической, АНТИсоциалистической, АНТИсоветской и АНТИсоюзной быть не может.

Я бы просил постараться понять меня правильно и воспринять сказанное без излишней идейно-политической аффектации. Любой не­предубежденный человек, надеюсь, согласится, что постановка вопро­са о четырех АНТИ-ипостасях перестройки – это не враждебный выпад закоренелого антикоммуниста и антисоветчика, не выдумка досужего ума, а констатация того очевидного факта, что именно в этих направ­лениях события и развивались.

Намерение действительно переустроить нашу нищую, убогую, не­достойную человека жизнь у М.С. Горбачева было искренним, а теперь, можно сказать, и исключительно твердым, должно было привести его к убеждению, что без осуществления «контрреволюционного» переворота, возвращающего страну в русло нормального естественноисторического развития, который уже привел к процветанию народы многих других стран, не посягавших на поступь истории, не пре­небрегавших мудростью объективных законов социально-экономического и общественного развития, не обойтись. Либо такой переворот, либо возврат к прошлому, равноценный гибели государства.

Неотвратимость августа была очевидна уже в декабре.

Сейчас, по прошествии времени, мы вновь возвращаемся к раз­мышлениям о том, когда же были запущены часы, подключенные к поли­тической бомбе, разорвавшейся в ночь на 19 августа 1991 года. Раз­ные на этот счет высказываются точки зрения, разные приводятся ар­гументы. Есть, точнее была, по этому поводу позиция и у меня. Судя по тому, как развивались события во второй половине минувшего года, у меня родилось сначала ощущение, а потом и уверенность, что дело, скорее всего, может принять трагический оборот. Однако до оконча­тельного утверждения в своей правоте, я считал необходимым подвер­гнуть имевшиеся у меня доказательства и аргументы тяжелейшему, но объективному испытанию на научную и политическую состоятельность. Таким испытанием в науке и в политике может быть только одно сбывшееся предвидение, которое издревле, как только человек осоз­нал себя способным мыслить, считается самым надежным критерием ис­тины, самым ценным сертификатом научности.

Решение подвергнуть такому испытанию свои наблюдения и выводы пришло не сразу. Нужно было провести этот экзамен в критической точке, чтобы полученные результаты имели не второстепенный, побоч­ный, а фундаментальный характер. Ведь только тогда можно быть уве­ренным – случайность исключена, в оценке событий, в предвидении перспективы просматриваются уже не тенденции даже, а вполне объек­тивные закономерности, которые не перечеркнуть, не обратить вспять. И момент для такого испытания настал. У него есть точная дата и место действия – декабрь 1990 г. Кремлевский дворец Съездов, IV Съезд народных депутатов СССР, день выборов вице-президента страны, которым стал Г.И. Янаев. Это был сигнал – ждать дальше нельзя.

Тогда же подвернулся подходящий случай. В редакции журнала «Народный депутат», где я работаю, на очередное расширенное засе­дание редколлегии собрался наш творческий коллектив. В тот день – свидетели тому все присутствовавшие – я сделал заявление, суть ко­торого сводилась к следующему: Съезд народных депутатов СССР под давлением М.С. Горбачева принял решение, которое чревато трагичес­кими последствиями. Оно приведет к дальнейшему обострению конфрон­тации. Теперь можно с полной уверенностью говорить о неизбежности правоконсервативного переворота, дни которого не за горами. Я выс­казал также намерение подготовить для публикации статью, где со­держалась бы развернутая аргументация изложенной мною позиции. Та­кая статья была написана всего за несколько дней, но увидела свет только через два месяца 7 марта 1991 года и не в журнале «Народный депутат», куда была первоначально предложена, а в «Независимой га­зете», будучи приуроченной к шестой годовщине перестройки. Называ­лась она «Объективная логика политического краха Горбачева».