Демократические «суверенитетоскребы»

К СОЖАЛЕНИЮ среди нынешних российских политиков не нашлось человека, которому бы пришла в голову не спон­танная, а политическим опытом или хотя бы здравым смыслом продиктованная мысль, что Советский Союз как тоталитарное унитарное государство, конечно же, надо трансформировать в конфедерацию, а может быть даже вообще вести дело к его расчленению на самостоятельные, независимые друг от друга государства. Но, во-первых, нельзя этого делать под лозунгом ликвидации командно-административной коммунистической империи, походя дискредитируя слово «империя» (зачем спрашивается плевать в колодец, ведь еще придется воды на­питься), и, во-вторых, ни в коем случае нельзя было призы­вать к немедленной обжорской, «сколько сможете прогло­тить», суверенизации, в которой генетически был запрограм­мирован неуспех реформаторских устремлений (как в России, так и в других республиках бывшего Советского Союза).

В том виде, в каком суверенизация начала осуществляться, она наносила сокрушительный удар по самой возможности не­обходимых преобразований, какую бы сферу мы не взяли: на­родно-хозяйственный комплекс, научно-техническую базу, традиционные, играющие существенную роль в жизни каждой республики исторические, культурные, нравственно-духовные связи. Особенно болезненно процесс суверенизации ска­зался на обеспечении политической стабильности и нацио­нальной безопасности республик вследствие резкого измене­ния военно-стратегических и политических ориентиров, лик­видации единой армии, политической и финансовой дискре­дитации общесоюзного ВПК.

Опыт СССР еще раз доказал, что любая страна, будь она большой или малой, если она вознамерилась строить идеоло­гизированное государство, если для ее руководителей и лиде­ров вопрос мировоззрения становится делом государственной политики, то для такой страны главной опорой, а то и единст­венной возможностью для поддержки собственной державности может быть только военная мощь, возможность обеспечить военно-стратегический паритет с державами-соперниками за счет постоянного наращивания ракетно-ядерного потенциала и идейно-демагогического манипулирования международным общественным мнением и сознанием собственного народа. Но в таком случае, согласитесь, мы получаем не империю, не имперскую политику, а милитаристское государство, страну, десятилетиями живущую в атмосфере осажденной крепости, но все равно внутренне дряхлую, способную рухнуть чуть ли не в одночасье.

А вот пример иного рода – Япония. Она стала процветаю­щей и великой державой в кратчайший по историческим мер­кам срок, не только порвав с милитаризмом, но в первую оче­редь потому, что избрала для себя (правда, не без содействия американцев) деидеологизированную имперскую модель го­сударства. Японцы не кричат на каждом углу, что они прово­дят имперскую политику, хотя так оно и есть, но и не стыдятся, что символом страны, олицетворением ее государственно-­политического статуса является император... Однако вернем­ся к нашим баранам.

Какое-то время хваленое советское могущество и реальное влияние на мировую политику действительно поддержива­лось аргументами милитаристского свойства. Но как только наступил момент количественного и качественного насыще­ния взрывоопасного материала, когда не только применение оружия, но даже сама угроза его использования стала само­убийственной и, следовательно, утратила свой политический смысл, «великий, могучий Советский Союз» рухнул, как колосс, стоявший на глиняных ногах, расколовшись при этом па «черепки» – независимые государства.

Во внешнеполитическом плане погубила СССР как мировую державу именно утрата военного могущества, а не горбачевская перестройка, не ново-огаревский процесс, не августовский путч и уж тем более не Беловежская пуща. И здесь ничего сделать было нельзя. Но вот внутри страны единствен­ный мощный компонент союзной державы – силовые струк­туры и ВПК могли еще сослужить добрую службу, удержать государство от стихийного распада, придать процессу демон­тажа СССР хоть какую-то логику, разумную последователь­ность, способствовать обеспечению столь необходимой для осу­ществления намеченных реформ политической стабильности.

Это не значит, что реформы должны были быть принесены в каждую республику или регион на штыках или ими поддер­живаться. Упаси Бог. Но легкомысленно и недальновидно бы­ло наносить первый и наиболее сокрушительный удар по структуре, от состояния которой во многом зависит общеполи­тическая ситуация и ощущение безопасности каждого госу­дарства. Мы же в попытках суверенизации нанесли один из первых ударов именно в эту, наиболее болевую точку. Это все равно, как если бы, намереваясь вести караван по пустыне, решив избавиться от лишнего, обременительного груза, мы стали бы вдруг сливать на песок запасы питьевой воды и без того небогатые.

Я уже не говорю о том, что, дав зеленый свет расформиро­ванию армии и ее расселению по национальным квартирам, мы сами вложили в руки людей, представляющих в бывших союзных республиках противоборствующие группировки са­мое современное оружие, вплоть до ракетно-ядерного, как бы сами подтолкнули к тому, чтобы любое противоречие, а их за печальной памяти годы советско-союзного владычества нако­пилось предостаточно, начинало приобретать форму воору­женного противоборства.

Более того, стимулировав после неудавшегося августов­ского путча процесс распада общесоюзной армии, Россия, а точнее ее руководители, оказались теперь объективно заинте­ресованными в междоусобных конфликтах и даже войнах в бывших «братских» республиках, хотя признаться в этом ни­кто не хочет.

Пока эти республики раздирают непримиримые противо­речия, они, ныне суверенные государства, еще остаются в зоне притяжения и влияния России. Но стоит лишь положению в них стабилизироваться, как бывшие «братья», учитывая не­стабильность и нарастающую взрывоопасность ситуации в са­мой России, постараются от нее дистанцироваться на макси­мально возможное расстояние. Плацдармы для такого отхода они уже сегодня усиленно ищут, а некоторые, например, Тад­жикистан, Кыргызстан и Молдова, похоже, уже нашли.

Будь Россия единой, если бы ее не терзали внутренние про­ тиворечия, не будь она раздираема на части амбициями удель­ных суверенитетов, трудно, я бы даже сказал, невозможно было бы себе представить, что кто-нибудь их ближайших или дальних соседей, позволил бы себе ущемлять российскую государственность, национальное достоинство ее народа под самым носом у России, как это происходит в Прибалтике. Наверное, поостереглись бы всякого рода политические за­бияки и националистические фанатики затевать возле ее подбрюшья междоусобные драки, как происходит сейчас на территориях южных, приграничных с нами независимых го­сударств.

Оставайся бывшая общесоюзная армия единой, можно бы­ло бы эти военно-политические эксцессы хоть как-то сдержи­вать. А при нынешней ситуации, инфицированная по воле отцов-демократов комплексом неполноценности российская ар­мия, даже явочно оставаясь более сильной, не может этим воспользоваться, как-то на свою силу опереться.

Короче, безответственная поспешность, с которой выдви­нули лозунг суверенизации, приведший к столь катастрофи­ческим последствиям, свидетельствует, что продиктован он был не объективной логикой государственных интересов, не здравомыслящей политической волей, а благоприобретенной в советский период нашими отечественными лидерами комму­нально-аппаратной склочностью, когда за личную неприязнь, за нанесение обид и оскорблений можно расплачиваться чем угодно, вплоть до коренных интересов страны и ее народа.

В итоге идея суверенизации, как и следовало ожидать, про­явила себя как затея эгоистическая, да к тому же еще и губи­тельная, поскольку создала для проведения единственно воз­можной, единственно продуктивной и перспективной для Рос­сии имперской политики режим наименьшего благоприятст­вования.